Текст книги "Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– О чем спрашивают?

– Предлагают на одиннадцать часов переговоры.

– Где?

– У нас, в Мелитополе.

– С кем вы разговаривали?

– С начальником 15-й ландверной дивизии генерал-майором Фридрихом фон Штольцем.

– Передай ему, что я готов встретиться с ним между тринадцатью – четырнадцатью часами дня здесь, в городе. Как желает германская сторона. Что слышно о большевиках?

– Штабс-ротмистр посылал усиленный разъезд к Антоновке. Там сказали, что красные ушли на Токмак.

– Гайдамаки Симона Петлюры есть у немцев?

– В первом эшелоне ландверной дивизии их нет.

– Значит, непременно прибудут со вторым устанавливать в Мелитополе свою власть.

– В связи с прибытием немцев какие будут приказания?

– Снимите внешнюю охрану города и станции из наших. Посты передать местной самообороне. Так мы можем избежать столкновений. Как настроение офицеров?

– Надо сказать, что они издерганы тем, что немцы идут за нами по пятам. Встречу с ними предвидят в тяжелых чувствах.

– Тогда передай полковнику Войналовичу, чтобы сделал распоряжения о выводе всей бригады из города в деревню Константиновку. Там подождем окончания портняжных работ. Выполняйте…

6 апреля бригадный обоз двинулся из города на восток в соседнюю деревню Константиновку. Днем туда же направились стрелковые роты, артиллерия, конный дивизион, другие строевые команды. Мелитопольские милиционеры занимали сдаваемые ими посты.

В назначенный срок в Мелитополь прибыл блиндированный поезд с ротой германской пехоты, которая сразу же заняла караулами железнодорожную станцию. Дроздовский уклонился от „невеселых“ переговоров с начальником поезда, поручив вести их полковникам Войналовичу и Жебраку-Русановичу. Немецкая сторона, как виделось, вполне доверяла лояльности к ним русских добровольцев.

На переговоры же с начальником 15-й ландверной дивизии генерал-майором Фридрихом фон Штольцем Михаил Гордеевич отправился сам, облачившись по такому случаю в новенький, пошитый в Мелитополе за „божескую плату“ френч. В Акимовку он прибыл на своем автомобиле, шины которого были все в тряпичных заплатах, перетянутых веревками. С собой взял одного лишь водителя, вооруженного карабином.

К слову говоря, будучи уже командиром дивизии в рядах Добровольческой армии, Дроздовский в самых крайних, редких случаях брал с собой конвой или хотя бы небольшую личную охрану. Появление автомобиля с русским полковником без сопровождения произвело на немцев заметное впечатление: их старшие начальники на войне так не ездили.

Начальник ландверной дивизии фон Штольц, старый кайзеровский служака, принял Дроздовского вполне корректно и даже любезно. Переводчиком служил капитан германского Генерального штаба Вильгельм фон Грольман, выходец из известного прусского дворянского рода, хорошо знавший русский язык (у Михаила Гордеевича сложилось о нем впечатление как об офицере контрразведки).

– Господин полковник, я, как полномочный представитель германского командования на территории известной вам Украинской республики, обязан переговорить с вами по ряду вопросов, важных как для нас, так и для вас, поскольку Мелитополь и его железнодорожная станция сегодня находится в русских руках.

– Я готов, господин генерал, ответить на все интересующие германскую сторону вопросы.

– Нам стало известно, что вы раздали железнодорожным служащим оружие и они создали целый воинский отряд. С какой целью это делалось вами?

– Моя добровольческая бригада, как вам известно, из Мелитополя уходит. Чтобы его вновь не захватили большевики, здесь из местных служащих создается отряд самообороны.

– Он будет лоялен к нам, господин полковник?

– Думаю, что да. В ваших же интересах наладить отношения с местной железнодорожной администрацией, господин генерал.

– Вне всякого сомнения. Мы не собираемся воевать с гражданским населением, но нам в зоне нашей оккупации по договору с Киевом нужен порядок и еще раз порядок.

– Это уже ваши заботы, господин генерал. Я не имею полномочий в них вмешиваться.

– Ваша бригада русских офицеров, как мне известно, идет с Румынского фронта к донским казакам.

– Да, мы идем на Дон, к генералам Корнилову и Алексееву.

– Это же бывшие верховные главнокомандующие вашего бывшего премьера Керенского?

– Да, господин генерал, это именно они.

– Как мне известно, у вас там началась Гражданская война?

– Не совсем так, Гражданская война идет уже по всей России…

Переговоры с генерал-майором Фридрихом фон Штольцем завершились обоюдным согласием. Караулы от 15-й германской ландверной дивизии сперва занимают железнодорожные станции Акимовка и Мелитополь. После ухода белой бригады – и сам город. Немецкая сторона заверила, что она не проявит никакой враждебности к русским добровольцам в обмен на такую же лояльность с их стороны.

После официальной беседы Дроздовский имел разговор с немецким капитаном-генштабистом Вильгельмом фон Грольманом. Тот оказался куда более откровенным, чем его начальник.

– Господин Дроздовский, позвольте дать вам, как офицеру Генерального штаба, самый дружеский совет.

– Какой, господин капитан?

– Я бы посоветовал русским военным скорее уходить из Мелитополя.

– Почему?

– Настроение новой украинской власти против вас откровенно враждебное. Заверяю вас в этом.

– Ваше начальство тоже такого мнения?

– Нет, это мое частное мнение. Вы уже понимаете?

– Понимаю. Благодарю за такое предупреждение. Почему вы, господин капитан, симпатизируете нам, белым?

– Мы с вами одной дворянской крови. Но не это главное для меня. Мне белые в России очень симпатичны своими высшими целями наведения порядка в стране.

– У вас в Германии тоже неспокойно?

– Не то слово – революция. Патрули красных спартаковцев в Берлине, матросы в Киле ведут себя так же, как ваши матросы митингуют в Кронштадте или Севастополе.

– А германская армия?

– Та, что на фронте, верна присяге и долгу.

– А в ее тылах творится то же, что и в России.

– Совершенно верно, господин полковник.

– Гетманские власти могут повлиять на генерала фон Штольца?

– Не думаю. Но из Киева, где стоит наш гарнизон, уже требуют разоружить вашу русскую бригаду.

– Но это еще не приказ 15-й ландверной дивизии.

– Согласен. Приказ может дать только командующий оккупационными войсками на Украине.

– Ясно. А германская армия из Малороссии не двинется вслед за нами в Великороссию?

– Мы не пойдем туда, разве что нас пригласят для наведения порядка, как это сделало гетманское правительство. Но может быть, и в таком случае наши войска не пойдут дальше Дона.

– Значит, вы считаете, господин капитан, что, если в Мелитополь придут части гайдамаков, возможен их конфликт с нами?

– Несомненно. Самое опасное для вас будет, если нашей дивизии прикажут поддержать этих гайдамаков…

Добровольцы (строевики) переходили из Мелитополя в соседнюю с городом Константиновку по главной городской улице с музыкой, под Андреевским флагом. Сам командир бригады шел во главе 1 – й Офицерской стрелковой роты. Встречавшие по пути немецкие патрули отдавали честь.

Позднее Михаил Гордеевич, вспоминая мелитопольскую дневку, которая растянулась на несколько суток, выразится об отношениях белых добровольцев с германцами так:

– У моей бригады задача в конце похода была, мною не поставленная, такая. Идти впереди немцев, своим появлением спасать население от банд. Вторичным появлением немцев – будить патриотизм у того же населения. Это был наш триумф. Когда роты офицеров-фронтовиков проходили по селам, особенно по Мелитополю, их жители понимали, что Русская армия не погибла, а Россия еще жива. Русской армией для малороссиян были в течение походных двух месяцев только мы. Одна бригада в тысячу с небольшим белых добровольцев. И они это понимали. Не хуже меня…

Дроздовцы покинули город, в котором политические страсти с их легкой руки заметно поутихли. Потом в белых мемуарах о том будет написано так: „В Мелитополе с помощью населения изловлено и ликвидировано 42 большевика“.

Для мелитопольцев это был едва ли не „первый взнос“ в кровавую копилку Гражданской войны. Город будут потом занимать то красные, то белые, то подступят махновцы. Тогда людей будет гибнуть больше. Весной 1918 года стороны еще не дошли до пика „классовой вражды“.

За время стоянки в Мелитополе Дроздовскому впервые в „Дневнике“ пришлось делать какие-то политические обобщения. Исходил он из ситуации в „треугольнике“, одну сторону которого составляли русские добровольцы, вторую – германцы-оккупанты, третью – гайдамаки-гетманцы, которые назывались автором записей украинцами:

„Странные отношения у нас с немцами: точно признанные союзники, содействие, строгая корректность, в столкновениях с украинцами – всегда на нашей стороне, безусловное уважение. Один между тем высказывал: враги те офицеры, что не признали нашего мира.

Очевидно, немцы не понимают нашего вынужденного союзничества против большевиков, не угадывают наших скрытых целей или считают невозможным их выполнение. Один немец говорил:

„Мы всячески сочувствуем русским офицерам, сочувствуем им, а от нас сторонятся, чуждаются“.

С украинцами (гайдамаками, гетманцами. – А. Ш.), напротив, отношения отвратительные: приставание снять погоны, боятся только драться – разнузданная банда, старающаяся задеть. Не признают дележа, принципа военной добычи, признаваемого немцами. Начальство отдает строгие приказы не задевать – не слушают. Некоторые были побиты, тогда успокоились: хамы, рабы.

Когда мы ушли, вокзальный флаг (флаг ведомства путей сообщения Российской империи. – А. Ш.), даже не национальный, сорвали, изорвали, истоптали ногами.

Немцы к украинцам – нескрываемое презрение, третирование, понукание. Называют бандой, сбродом; при попытке украинцев захватить наш автомобиль на вокзале присутствовал наш комендант, кричал на украинского (гетманского) офицера:

– Чтобы у меня это больше не повторялось.

Разница отношения к нам, скрытым врагам, и к украинцам, союзникам, невероятная.

Один из офицеров проходящего украинского эшелона говорил немцу: надо бы их, то есть нас, обезоружить, и получил ответ: они также борются с большевиками, нам не враждебны, преследуют одни с нами цели, и у него язык не повернулся бы сказать такое, считает непорядочным… Украинец отскочил.

Украинцы (петлюровцы) платят (белым) такой же ненавистью…

…(Гетманские) офицеры больше половины враждебны украинской идее, в настоящем виде и по составу не больше трети не украинцы – некуда было деваться… При тяжелых обстоятельствах бросят их ряды…“

Перед уходом белых добровольцев из Мелитополя у Дроздовского произошло несколько столкновений с только что назначенным комендантом города от гетманской власти. Петлюровец откровенно высказывал свое недоброжелательство к русским добровольцам. Но на большее не решался: батальон „синежупанников“ – сечевых стрелков против отряда офицеров-фронтовиков силы не представлял.

Такое недоброжелательство объяснялось довольно просто: выходец из Галиции в мировую войну служил, естественно, в австро-венгерской армии. Для начала петлюровский комендант наложил руку на триста тысяч рублей в кассе военно-промышленного комитета города Мелитополя. Часть этих денег, как военная добыча, должны были пополнить кассу добровольческой бригады.

Личная беседа Дроздовского с комендантом-гетманцем состоялась в ресторане, где был накрыт обеденный стол для начальства трех военных сил, стоявших в городе, – германцев, русских добровольцев и петлюровцев. Разговор получился такой, как его описал Михаил Гордеевич.

– Полковник, мои сечевики поймали несколько красных на хуторе близ Акимовки. Будем их судить, расстреляем.

– Это ваше право, ведь после нашего ухода гражданская власть в городе будет ваша.

– Почему только гражданская? Власть гетманства будет полная и военная. Это приказ самого Петлюры.

– Вы здесь ошибаетесь вместе со своим Петлюрой. Пока в Мелитополе останется хоть десяток немецких солдат с унтером, военная власть будет германская.

– Не буду спорить, хотя это территория Украинской народной республики. У меня к вам личная просьба, полковник.

– Какая же?

– Когда нужно будет расстреливать этих красных, что мы взяли под арест, дайте мне в расстрельную команду ваших людей. Таких, кто не дрогнул бы при расстреле.

– Роль исполнителей чужих приговоров на себя не беру. Расстреливаем только своих приговоренных.

– Тогда я, как комендант города, посланец гетмана в Мелитополе, имею полномочия приказывать здесь всем германским и сечевым войскам. И вам тоже.

– Мне, полковнику российского Генерального штаба, вы приказывать ничего не можете.

– Могу.

– Можно вам приказывать только тому, кто ваш приказ исполнит. Я – нет.

– Вы обязаны исполнить любой мой приказ!

– Не исполню.

– Вы находитесь на территории свободной Украины.

– Нет. Где войска и сила, там ваша территория. Мы же идем с фронта по территории большевистской, которую и освобождаем.

– Никто вас, полковник, сюда не просил.

– Нет, просят. Мы лояльны местному населению, не воюем с ним. Уж так получилось, что мои бойцы возвращаются с войны по вашей, как вы сказали, территории.

– Тогда помогите мне очистить от красных окрестные села и хутора.

– Охотно. Но только в направлении нашего пути. В остальных местах пусть воюют и теряют людей ваши синежупанники…

В Мелитополе штатный состав 1-й бригады русских добровольцев несколько изменился: он пополнился двумя командами. В городе нашлось с десяток неизвестно откуда появившихся на местных складах мотоциклов. Они все оказались на ходу. Нашлось и немного бензина. Среди офицеров оказалось немало людей, знакомых с такой тогда редкой автотехникой. Из них и были созданы две новые воинские команды: мотоциклистов-пулеметчиков и мотоциклистов-разведчиков.

9 апреля 1 – я Отдельная бригада русских добровольцев вновь двинулась привычным походным маршем. Впереди шел конный дивизион с бронеавтомобилем „Верный“. Тылы походной колонны на всякий случай прикрывала одна из стрелковых рот с пулеметным взводом. Между селами Владимировка и Богдановка ей повстречался автомобиль с депутацией от города Бердянска, стоявшего на берегу Азовского моря.

Разговор с депутацией людей гражданских и, как выяснилось, самых различных политических партий Дроздовский вел с полковником Войналовичем Их в первую очередь интересовал вопрос, чья власть в городе.

– Вы, как нам передал старший конного разъезда, из Бердянска?

– Да, господин полковник.

– Какую власть вы представляете?

– Только свою. Разве вы не получили телеграмму в Мелитополь о том, что советская власть в городе свергнута восстанием?

– Нет, не получали. Возможно, ее получили или комендант от Петлюры, или немцы.

– Тогда знайте, что большевиков в Бердянске нет больше. Но мы просим вас Христом Богом скорей послать нам в избавление артиллерию.

– Зачем освобожденному Бердянску артиллерия? Красные войска на подходе?

– Какие красные?! Город с моря обстреливают из пушек в упор севастопольские матросы.

– Но как черноморские корабли могут подойти к Бердянску? У ваших же берегов сплошное мелководье, годное только для рыбацких лодок и прогулочных яхт?

– Правильно, крейсер не подойдет. Но матросы поставили на две рыбацкие лайбы (шаланды. – А. Ш.) по шестидюймовой пушке. Так определили наши офицеры. Красные громят город прямо из гавани. У нас нет ни одной своей пушки. Надежда только на вашу артиллерию.

– Я человек военный, господа, и потому об организации обороны города могу говорить только с посланцем-офицером. Офицеры есть среди восставших против красных?

– Есть. И очень много.

– Кто вами командует?

– Полковник Черков. Он из изюмских гусар. Был на фронте.

– Погоны он носит? Что у него на погонах?

– Погон наш полковник не носит.

– Хорошо. Я пишу вашему Черкову записку. Пусть присылает ко мне для переговоров своих офицеров с полномочиями.

– А артиллерия?

– У меня нет грузовых автомобилей, чтобы отправить в Бердянск хотя бы одну батарею. А Черкову передайте – пусть удержится до нашего прихода любой ценой.

– Но дайте нам хотя бы одну пушку для защиты города с моря.

– Не могу. Мои пушки, увы, летать не могут…

Дроздовскому действительно не на чем было спешно перебросить на помощь восставшему Бердянску хотя бы одну из своих батарей. Он приказал ускорить марш, сократив привалы по времени до минимума.

Утром к колонне прибыла на том же легковом автомобиле новая депутация из Бердянска. На этот раз в ней были одни офицеры. Все в полувоенной форме и без погон. Вера к ним со стороны Михаила Гордеевича была с первого взгляда полнейшая. Он даже воскликнул, увидев их:

– Да ведь все трое офицеры моего 60-го Замостского полка! Вот так боевая встреча!..

Получив разъяснения Дроздовского по поводу артиллерии, они вернулись в город, где на улицах, в садах и огородах время от времени рвались снаряды шестидюймовок севастопольских матросов, которые не уставали громить „белый город“ со стороны моря. В ответ же они ничего не получали.

Дроздовский сел на коня и в авангарде походной колонны сменил начальника бригадного штаба. Недалеко от Ногайска был встречен автомобиль с командиром бердянских повстанцев Черковым. Разговор двух полковников был по-деловому краток и открыт.

– Мою записку с первой депутацией вы получили?

– Получил. Благодарю за добрый совет.

– Севастопольские лайбы все еще в городской гавани?

– Да, там стоят. Держатся от берега на дальность выстрела из винтовки. Взять на прицел мы их не можем.

– Стреляют из орудий?

– Сегодня почти не слышно. Видно, снаряды на исходе. Ждут, наверное, когда из Севастополя новый боезапас подвезут.

– Как настроение защитников города? Обывателей?

– Скажу прямо, неважное.

– Отчего так?

– Настроение видится не сдаваться. Прежде всего у инвалидов-фронтовиков, у нас их много. Но все же тревога и неуверенность в массе защитников есть.

– А в чем причина, по вашему мнению?

– Она ясна; нам неоткуда ждать помощи. А тут мы о вас прослышали из Мелитополя.

– Вам, Черков, надо вернуться в Бердянск. Скажите там, что мы придем утром Выступим же вечером, с наступлением темноты…

Сразу сняться с привала Дроздовский не мог. По карте было отмечено, что через одну-две версты дорога шла уже по самому берегу Азовского моря. Красные моряки могли легко обнаружить походную колонну явно чужих войск и обстрелять ее до того, как батареи белых встанут на позицию.

Поэтому Михаил Гордеевич решил проявить военную хитрость, то есть провести бригаду по берегу ночью и на рассвете оказаться в Бердянске. Тогда бы севастопольским лайбам, стоявшим в Бердянской гавани, пришлось познать меткость ответной пушечной пальбы. Для их команд это стало бы неприятным сюрпризом.

По пути в Ногайске дроздовцы „арестовали местный совет“ и „выловили еще несколько мерзавцев“. Власть на месте была возвращена разогнанной красными городской думе.

Вводить всю бригаду в приморский Бердянск полковник Дроздовский не стал. Туда двинулись только одна стрелковая рота, броневик „Верный“ и вся артиллерия. Остальная часть добровольцев разместилась в пригородном селе Ивановка. Ожидалось, что со стороны Новоспасского или Петровского могли подойти красногвардейские отряды, о чем ходили упорные слухи. По округе были разосланы конные разъезды.

…События весны 1918 года в небольшом портовом городе на берегу Азовского моря относятся к числу действительно малоизвестных страниц Гражданской войны в России. В Бердянске власть к революционному совету перешла в конце 1917 года. Когда в начале следующего года большевистская часть ревсовета начала преследовать своих коллег – социалистов-революционеров (эсеров) и социал-демократов (меньшевиков), в городе начались демонстрации под лозунгом „Долой советскую власть“.

К тому времени в городе уже не было воинского гарнизона в лице 46-го запасного пехотного полка, переведенного сюда из Одессы. Солдаты разъехались по домам, но часть офицеров осталась в Бердянске. Вооружение полка тоже осталось в Бердянске, у местного ревсовета.

Самой сильной организацией в городе оказались не политические партии, а местное отделение всероссийского Союза увечных воинов, то есть вчерашних фронтовиков-инвалидов, людей сплоченных своими бедами и думами, умевших держать в руках оружие Увечные воины и стали зачинателями восстания в Бердянске.

Все началось с того, что в начале февраля 1918 года отряд в триста черноморских матросов занял город и начал аресты местных контрреволюционеров, прежде всего бывших офицеров любого звания, возраста и происхождения. Всего в считаные дни было арестовано около пятисот человек, которых собирались вывезти в Севастополь конечно же не для того, чтобы пополнить ими камеры местной тюрьмы.

Однако этому воспротивились члены Союза увечных воинов во главе со своим председателем старшим унтер-офицером Апанасенко, в руках которых оказалась часть оружия 46-го запасного полка. Севастопольскому отряду пришлось освободить арестованных контрреволюционеров, а самим вернуться в Севастополь, успев, однако, „пограбить Бердянск“.

Восстание началось после решения ревсовета вывезти из города морем „наличную пшеницу“, то есть запасы хлеба. Далее события развивались так, как говорит о них в своих воспоминаниях штабс-капитан 46-го запасного пехотного полка Абальянц:

„…Портовые грузчики, в своем большинстве члены Союза увечных воинов, категорически отказались грузить (пшеницу). Увещевания ревсовета не помогли. На грузовике был поставлен пулемет, и его послали в порт. Пулеметчик был снят первым выстрелом портового рабочего, а грузовиком овладели. Члены союза и многие другие появились с оружием в руках…“

Был организован Военный штаб, основу которого составили местные офицеры. Председателем штаба стал старший унтер-офицер Апанасенко, фактически же обороной города руководил штабс-капитан Абальянц. Тот предложил избрать начальником всех отрядов восставших проживавшего в городе генерала от кавалерии Поповича-Липоваца:

– Ну и что, если ему седьмой десяток годов идет. Он же полный кавалерийский генерал. Второго генерала в Бердянске и уезде нет. И к тому же георгиевский кавалер.

Члены Военного штаба эту кандидатуру на должность командующего военными силами Бердянска поддержали единодушно:

– Он наш, герой России, хоть и из Черногории. Воевал на Кавказе и в Маньчжурии. Геройски воевал…

– У него три Георгия. Два солдатских, один офицерский. Что еще нам в нем надо?..

– Он самый известный бердянский писатель и поэт. Кто не читал его поэмы „Знаменосец“ и „Сумасшедшая мать“?..

Черногорец Иван Юрьевич Попович-Липовац человеком был известным и для всей России. Семнадцатилетним оставил стены Московского университета, чтобы принять участие в восстании герцеговинцев против турок. Сформировав собственную чету (роту), сражался против османов в рядах родных ему черногорских юнаков. Был награжден высшей наградой княжества Черногория – золотой медалью Милота (Милоша) Обилича.

В Русско-турецкую войну 1877–1878 годов черногорец добровольцем поступил в ряды лейб-гренадерского Эриванского полка и воевал на Кавказе. Отличился в сражениях под Авлияром и у Деве-Бойну. В последнем случае портупей-юнкер во главе своих охотников ночной атакой захватил у османов восемь орудий (батарею) и тридцать два зарядных ящика. За храбрость при штурме крепости Эрзерум производится в прапорщики.

Участвовал в Ахал-Текинской экспедиции 1880 года генерала Ломакина. Затем поступил в Николаевское инженерное училище, но проучился в нем всего два года. Стал участников восстания в Боснии и Герцеговине, на этот раз против власти австрийцев. За это Веной был заочно приговорен к смертной казни. После этого был адъютантом черногорского князя Николая Негоша. В 1903 году вернулся в Россию и в чине полковника командовал батальоном лейб-гвардии Гренадерского полка.

Активный участник Японской войны, после Тюренченского боя командовал 22-м Восточно-Сибирским стрелковым полком. Орден Святого Георгия 4-й степени получил за „молодецкое дело“ у Кангуалина, когда, командуя двенадцатью батальонами пехоты, в штыковой атаке выбил японцев с занимаемой позиции. Затем получил Георгиевское оружие за оборону „горы с кумирней“, которую удержал в своих руках, хотя потери его отряда из 640 человек составили 472 человека убитыми и ранеными.

В Великую войну Попович-Липовац, по возрасту, состоял в резерве чинов при штабе Минского военного округа. После 1915 года вышел в полную отставку и поселился на азовских берегах, в городе Бердянске, став в нем едва ли не самым знаменитым жителем.

Однако генерал от кавалерии при всех своих регалиях и боевом опыте не принял предложения штабс-капитана Абальянца, который сделал ему предложение стать во главе городской обороны. Старый, заслуженный перед Россией генерал ответил:

– Не ты в моем распоряжении, а я в твоем, мой сын… Севастопольский матросский совет без бердянской пшеницы оставаться и не подумал. Абальянц писал в своих малоизвестных читателям мемуарных записках:

„…Часам к 9 вечера я получил телеграфное сообщение, что к вокзалу подходят два эшелона. Это оказался отряд Мокроусова, и это нас застало совершенно врасплох. Дело в том, что наше „войско“ разошлось по домам, празднуя победу. Мы срочно собирали наших „воинов“, но приказ был – в бой не вступать.

На совещании мы решили их (матросов) обезоружить, но обещать им выпустить их в море. В переговорах с Мокроусовым я просил Поповича-Липовца также принять участие, и мы, и матросы искали возможности избавиться друг от друга. Пароход, вместо хлеба, вывез через день матросов в море.

Мы организовали три батальона милиции, один полуэскадрон, но артиллерии у нас не было. Были дежурные роты, чтобы не застать нас снова врасплох.

Нами были отправлены разведчики в Мариуполь, Мелитополь и на север…“

Через три дня после окончания тех событий на рейде Бердянска и появились те две севастопольские лайбы. С них и стал обстреливаться из орудий город. Обстреливался прежде всего порт, где заняли позиции бердянские ополченцы. Они потеряли убитыми от снарядных разрывов человек пятнадцать. Среди убитых оказался старший унтер-офицер Апанасенко.

Вскоре одно из шестидюймовых орудий заклинило. Теперь пушечные выстрелы гремели с моря реже. На берег высаживаться севастопольские матросы не решились, хотя одну попытку такую и сделали: восставшие имели и организованную пехоту, и двадцать пулеметов, расчеты которых были составлены из увечных воинов-фронтовиков.

Оборона от красных матросов Черноморского флота завершилась после прихода дроздовской бригады. Перед этим усиленная разведка принесла в Военный штаб бердянцев сообщение, что „у Мелитополя есть какой-то отряд, идущий якобы из Румынии по направлению к Дону“.

Штабс-капитан Абальянц и члены повстанческого штаба были несказанно рады такому сообщению своих толковых разведчиков, добравшихся до Мелитополя.

– Если отряд офицерский с фронта, то он может стоять только за Россию. Иначе бы не пробивался в нашу сторону…

– Надо послать телеграмму по всем железнодорожным станциям у Мелитополя на имя командующего Румынским фронтом генерала Щербачева. Это его отряд…

– И телеграммы, и нашу депутацию. На автомобиле…

…Когда полковник Дроздовский прибыл в Бердянск с частью своей бригады, рейд был уже пустынен: обе лайбы ушли то ли в Севастополь, то ли в недалекий Мариуполь. Артиллерийским батареям и офицерской стрелковой роте на всякий случай было приказано занять позиции у маяка и на кладбище, которое расположилось на удобной высоте.

Бригадный начальник штаба заинтересованно объехал позиции защитников города у моря, а сам Дроздовский посетил Военный штаб бердянских повстанцев. После этого два полковника обменялись мнениями о ситуации, в которой на марше оказалась добровольческая бригада.

– Доложите о своей поездке на набережную, Михаил Кузьмич.

– Увечные воины держат там оборону ротными позициями. Мне они понравились, хотя устроили ее совсем неостроумно.

– Все же фронтовики, хоть и увечные воины. Воевать знают как. А я был свидетелем тех оваций на улицах, которые сорвал наш капитан Нилов со своим броневиком.

– Разрушений в городе от обстрела с моря много, Михаил Гордеевич?

– Немного. Но все основательные. Колокольню гимназической церкви совсем снесло снарядом. Больше всего матросики пристреливались к порту. Получилось у них.

– А как выглядит черковский штаб?

– Там царит хаос от того, что в дела его начальника вмешиваются миллионы людей, претендующих на право все знать и распоряжаться.

– Но штаб, как нам сказали, состоит из людей военных?

– Это так сказали. А на самом деле там полно людей гражданских, представителей разных партий и рабочих организаций.

– Надолго задержимся в Бердянске?

– Нет. Хотелось бы дать здесь отдых бойцам на день-два. Да не получится у нас такая дневка на Азовском море.

– Почему, Михаил Гордеевич? Ведь в гостеприимстве местному Союзу увечных воинов отказать нельзя.

– Не то слово, Войналович. Памятник надо здесь поставить инвалидам Великой войны, что они здесь взялись за оружие. Но за нами идут германцы, гайдамаки и вроде бы эшелон австрийцев. Это их зона оккупации.

– Опять отрываемся от них?

– Да, такой мой приказ по бригаде будет. А пока надо пополнить казну деньгами – если получится. Достать у местных властей провиант, сахар, разжиться патронами, пулеметными лентами.

– Комендатуру в Бердянске на эти дни учреждать будем?

– Да. Приказом моим и полковника Черкова объявить город на военном положении. Бердянским комендантом назначить Жебрака. Подчинить ему третью стрелковую роту, что вошла в Бердянск, броневик и мотоциклеты. Открыть вербовочное бюро.

– Каков будет приказ остальной бригаде?

– Сосредоточиться в колонии Ивановке. Это по карте, а местные называют Ивановку почему-то Куцаем. И всем отдыхать. Дон уже близок…

В тот же день на имя командира отряда русских добровольцев пришли по телеграфу извинения насчет того, что австрийский эшелон не смог прибыть своевременно, чтобы помочь в освобождении города от большевиков. Дроздовский, прочитав телеграмму, сказал Войналовичу:

– Для нас это опять зарез. Как было в Мелитополе.

– Может быть, попробовать остановить на день-два эшелон с австрийцами?

– Можно и очень нужно. Попроси от меня полковника Черкова дать ответную телеграмму, что, мол, отряд добровольцев стоит в Бердянске, море чисто, помощь не нужна.

– Будет сделано в течение часа. Сам составлю ответ.

– Как дела у Жебрака?

– Роту разместил в городской гимназии. Там же комендатура и вербовочное бюро.

– Хорошо. Надо проследить за отправлением телеграммы. Нам так нужны эти день-два отдыха именно здесь…

Однако этим надеждам о спокойной дневке не суждено было сбыться. Утром следующего дня проснувшемуся Дроздовскому дежурный офицер штаба бригады отрапортовал: