Текст книги "Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

…О чем думал Михаил Гордеевич Дроздовский, полковник Генерального штаба, георгиевский кавалер, имевший два тяжелых ранения, участник двух больших войн и сознательно вступавший в третью для себя войну – гражданскую? И все это в тридцать шесть лет! Ответ этому есть – в его словах личных дневниковых записей:

«Только смелость и твердая воля творят большие дела. Только непреклонное решение дает успех и победу. Будем же и впредь, в грядущей борьбе, смело ставить себе высокие цели, стремиться к достижению их с железным упорством, предпочитая славную гибель позорному отказу от борьбы».

«Голос малодушия страшен, как яд».

«Нам остались только дерзость и решимость».

«Россия погибла, наступило время ига. Неизвестно, на сколько времени. Это иго горше татарского».

«Пока царствуют комиссары, нет и не может быть России, и только когда рухнет большевизм, мы можем начать новую жизнь, возродить свое отечество.

Это символ нашей веры».

«Через гибель большевизма к возрождению России. Вот наш единственный путь, и с него мы не свернем».

«Я весь в борьбе. И пусть война без конца, но война до победы. И мне кажется, что вдали я вижу слабое мерцание солнечных лучей. А сейчас я обрекающий и обреченный».

Дроздовский писал о себе: «Я обрекающий и обреченный». Но пожалуй, лучше всего к его образу подходят другие слова: «Я белый романтик российской Гражданской войны».

Собственно говоря, без всякой натяжки такими же «обрекающими и обреченными белыми романтиками» были те люди, которых он уводил за собой в поход Яссы – Дон. Даже если они и не были монархистами по убеждениям.

Легко ли было на душе у белых добровольцев, когда они выступали в поход Яссы – Дон? Что их мучило и тревожило? Ответ на то достаточно ясный есть. 27 февраля в дроздовском походном «Дневнике» появилась такая запись:

«…На душе тяжело – если правда потеря Ростова и Новочеркасска, то трудность соединения почти неодолима; вообще задача рисуется теперь все более и более тяжелой. Как ни мрачно – борьба до конца, лишь бы удрать от немцев за линию Слободка – Раздельная и дальше сохранить в целости полную организацию отряда, а там видно будет – может, и улыбнется счастье.

Смелей вперед!

Успеем ли, сумеем ли проскочить?..»

Глава 4
Прорыв: «По долина и по взгорьям шла дивизия вперед…»

Поход Яссы – Дон, или Дроздовский поход, начинался с едва не состоявшегося вооруженного конфликта с румынами, которые еще вчера были союзниками старой России по Антанте. То, что эшелоны с белыми добровольцами покинули Яссы и двинулись на Кишинев, еще не означало мирного улаживания отношений с румынской стороной.

Перед самым Кишиневом, на станции Перлица, местный воинский начальник бывших союзников попытался силой оружия захватить, отцепить и увезти паровоз головного эшелона бригады. В весеннем воздухе над небольшой железнодорожной станцией сразу «запахло порохом». Королевский офицер заявил безапелляционно, показывая на свои пулеметные расчеты:

– Я имею из Ясс предписание моего командования. Сдать оружие, имущество, пушки и казну…

Старший эшелона капитан-артиллерист Колзаков не дрогнул под дулами двух «союзнических» пулеметов, наведенных на него с десятка шагов. И отдал команду, которую от него перлицкий комендант никак не ожидал услышать:

– Все из вагонов! К бою!..

По сигналу рожка «дрозды» дружно покинули вагоны и взяли румын в кольцо. Добровольцы «посмотрели» союзникам по Антанте в лицо десятком стволов «максимов» и «пошумели» затворами своих винтовок, загоняя патроны в патронники. Те сразу сообразили, что сцена на вокзале в Перлице может получить нешуточное продолжение в виде шквала пулеметного огня и последующей штыковой схватки.

Сила натолкнулась на силу. О волевом настрое сторон и говорить не приходилось. Приказ остановить походное движение бригады русских добровольцев комендант железнодорожной станции исполнить не мог: людей, а тем более столько пулеметов он просто не имел. Вероятнее всего, применять силу королевский офицер тоже не хотел и не мог, а взять русских на испуг ему не удалось.

Румынам пришлось извиняться за задержку головного эшелона по каким-то непонятным даже им причинам. Но полковника Дроздовского устраивало и такое объяснение. Путь его добровольческой бригаде был свободен.

На станции Перлица румыны больше не посягали на паровозы русского отряда, даже последнего эшелона, команда которого могла «опереться только на себя». В столице же Бессарабии эшелоны были окружены цепью румынских пулеметных постов, но все обошлось без провокаций и кровопролития.

Благоразумие взяло верх над конфликтующими сторонами. Королевское командование наконец-то определилось в своем отношении к бригаде русских добровольцев:

– Пусть побыстрее уходят из нашей Бессарабии за Днестр. Пусть идут в свою Россию. Нам до них дела нет…

Уходящим с территории Румынского королевства (сохранившегося в огне Первой мировой войны благодаря только русской армии) белым «подсобил» не кто иной, как сам Александру Авереску, будущий маршал и бывший военный министр.

– Нам надо думать о себе. В России пусть творится все, что нам не годно… Нам сильный сосед не нужен. А украинского гетмана мы из нашей Одессы выбьем..

В Кишиневе Дроздовский надеялся заметно пополнить свой отряд за счет формировавшейся здесь 2-й бригады Русского добровольческого корпуса. Но «благодаря» приказу по 9-й армии она уже успела рассеяться. К «дроздам» присоединилась только одна офицерская рота численностью почти в сто штыков. И это было все, что мог дать Белому делу Кишинев, утративший немалый тыловой гарнизон Румынского фронта.

Такое обстоятельство не обескуражило полковника Дроздовского: он уже знал, что генерал Щербачев еще до выступления Скинтейской бригады к Яссам завалил все Белое дело на своем фронте.

– Те, кто из добровольцев дожидался нас в Кишиневе, – настоящие бойцы. В надежности их сомневаться не надо…

– По пути пополнимся. Офицеры-фронтовики, иные добровольцы найдутся в каждом городке до Дона..

– Кишиневцев принимаем в бригаду отдельной сколоченной ротой. Они этого заслужили…

В Кишиневе добровольцы оставили железнодорожные эшелоны, доставшиеся им с таким трудом в Яссах. Но лошадей на то время в бригаде было предостаточно, равно как и всевозможных повозок, для тылов и артиллерии с ее зарядными ящиками и снарядными запасами.

4 марта бригада, двигавшаяся уже походным порядком, достигла Дубоссар на берегу Днестра и заняла их. Возникла опасность столкновений с австрийцами: их небольшие отряды появились на пути движения бригадной колонны, но в соприкосновение с русской воинской частью они не входили, словно стараясь «ее сознательно не замечать».

На Дубоссары у Михаила Гордеевича была большая надежда здесь еще в начале года стоял немалый прифронтовой гарнизон, уже совсем растаявший. Часть гарнизонных офицеров осталась по разным причинам в этом приднестровском городке. Была объявлена регистрация офицеров, на которую, к немалому удивлению Дроздовского и его помощников, никто так и не прибыл. Бригадный командир только раз обмолвился по такому поводу:

– Неужели все они думают отсидеться на печах, когда Россия зальется людской кровью…

Зато в Дубоссарах к бригаде русских добровольцев присоединились кавалерийская команда из Болграда и Польский эскадрон. Число бригадной кавалерии заметно возросло.

Из Дубоссар Дроздовский отправил в Кишинев два последних «лишних» легковых автомобиля и два грузовика Их надлежало продать за деньги для бригадной казны или обменять на бензин (прежде всего для бронеотряда), который был уже на исходе.

За время четырехдневной стоянки в Дубоссарах бригада прошла реорганизацию наличных сил. Добровольческий отряд полковника Дроздовского перед выходом в свой легендарный поход теперь состоял из следующих воинских частей:

«Штаб 1-й добровольческой бригады.

Сводно-Стрелковый полк в составе трех стрелковых и одной пулеметной роты и хозяйственной части (487 штыков) под командованием генерал-майора В. Семенова.

Конный дивизион штабс-ротмистра БА. Гаевского (102 сабли). Он сформировался из двух кавалерийских эскадронов – штабс-ротмистра Аникеева и ротмистра В. А Двойченко.

Конно-горная батарея капитана БЛ. Колзакова.

Легкая батарея полковника М. Н. Ползикова.

Гаубичный взвод подполковника А. К. Медведева (его вскоре сменил капитан Михайлов).

Броневой отряд (бронеколонна) капитана Ковалевского.

Автоколонна капитана Лисицкого.

Команда связи полковника Грана.

Конная и автомобильная радиотелеграфные станции.

Команда конных разведчиков особого назначения (15 сабель).

Техническая часть.

Отрядный лазарет.

Обоз (отрядный и отдельных частей)».

Белый отряд, выступивший из Ясс, насчитывал 1050 бойцов, в душевном настрое которых сомневаться ни своим, ни чужим не приходилось. Из них две трети – 667 человек – были фронтовыми офицерами, почти сплошь молодыми, младшими в чинах. Все больше прапорщики, подпоручики и корнеты, поручики и капитаны: «бедняки-офицеры, романтические штабс-капитаны и поручики». В отряде состояло еще 370 нижних чинов, 14 врачей, военных чиновников и священников, 12 сестер милосердия, добровольно пришедших на фронт мировой войны.

Потом, гораздо позже, исследователи заметят, что по своему составу добровольческая бригада полковника Дроздовского удивительно походила на Добровольческую армию генералов Корнилова и Алексеева. Даже в пропорциях людей в погонах. Из Новочеркасска выступили в 1-й Кубанский поход те же фронтовики, те же офицеры в младших чинах. И те же георгиевские кавалеры, гордость армии старой России.

Потом, спустя семь-восемь десятков лет, скажут о первых белых добровольцах, еще совсем недавно именовавшихся только «белыми гадами», «контрреволюционерами», «классовыми врагами», примирительно так:

– Это были люди старой России, которой уже не было как таковой.

В этих словах большая доля и сила исторической правды: старая Российская держава возрождению уже не подлежала. Она была уже разгромлена своими «внутренними и внешними врагами». Отечественную историю нашу не перепишешь.

Белая гвардия. Это была в своем большинстве офицерская молодежь, уже понюхавшая на фронте пороха, готовая скрестить оружие с большевиками и положить на алтарь любимого старого Отечества свои молодые жизни. Думается, что «дрозды» больших иллюзий для себя в тех событиях не строили. Полковник Генерального штаба был им примером достойным. «Дрозды» вспоминали в мемуарах: «В поход Дроздовский вышел с одним вещевым мешком, и нам было приказано не брать с собой никаких чемоданов».

Если не считать небольшого отрядного штаба, в рядах дроздовцев уходило на Дон всего шесть (!) штаб-офицеров. То есть старших офицеров, от подполковника и выше.

Командиру отряда о выучке своих добровольцев заботиться не приходилось: все они были фронтовиками, прошедшими окопную закалку. Большинство имело ордена за боевые заслуги не только на Румынском фронте. Имелись и ветераны Маньчжурии. Набралось немало и георгиевских кавалеров, в том числе награжденных солдатскими Георгиевскими крестами.

Начальником штаба 1-го добровольческого отряда (бригады) стал полковник Михаил Кузьмич Войналович. До этого он командовал 1-м Стрелковым полком дроздовцев. На протяжении всего похода Яссы – Дон оставался ближайшим сотрудником своего начальника. 21 апреля 1918 года он в числе первых ворвется на железнодорожную станцию города Ростова-на-Дону и погибнет в бою за нее.

Помощником начальника штаба был назначен полковник Георгий Дмитриевич Лесли. Выпускник ускоренного курса Николаевской академии Генерального штаба, он пришел в Скинтейскую бригаду русских добровольцев из штаба Румынского фронта, где был обер-офицером для поручений при Щербачеве. После гибели Войналовича заменит его на посту начальника штаба 1-й Отдельной бригады русских добровольцев.

Начальник отрядной артиллерии – генерал-лейтенант Николай Дмитриевич Невадовский. Начальник столичного Михайловского артиллерийского училища, которое сам заканчивал. Георгиевским кавалером стал за бои 1914 года, когда командовал артиллерийской бригадой. К добровольцам пришел в должности инспектора артиллерии 12-го армейского корпуса.

После ухода в белую эмиграцию бывший инспектор артиллерии деникинской Добровольческой армии, а затем – Крымско-Азовской Добровольческой армии и войск Северного Кавказа будет жить в Париже. Там он возглавлял Союз добровольцев и был издателем основанной в 1936 году А. И. Деникиным газеты «Доброволец».

Примечательно, что при вступлении в отряд между Невадовским и Дроздовским случился примечательный для обоих разговор, доброжелательный и предельно откровенный.

– Михаил Гордеевич, прошу записать меня в ваш добровольческий отряд.

– Господин генерал, Николай Дмитриевич, к сожалению, у меня в отряде нет для вас должности по генеральскому чину. Даже командиром пушечной батареи не могу вас назначить.

– Что ж, Михаил Гордеевич. На том я не смею настаивать, поскольку Отечество у нас с вами одно. Готов поступить в отряд рядовым.

– Рядовым в генерал-лейтенантском чине?!

– Точно так. Я же старый артиллерист. Мне что за трехдюймовкой стоять, что за гаубицей – все едино. Могу наводчиком быть, готов снаряды подносить к стволу.

– Значит, вы, Николай Дмитриевич, согласны рядовым в артиллерию отряда?

– Рядовым, как фронтовой поручик-ротный. Но с солдатской шинели генеральские погоны снимать не думаю.

– Хорошо, господин генерал. Но я вам обещаю, что в нашем добровольческом отряде должность начальника артиллерии будет введена еще до выступления в поход.

– Михаил Гордеевич, у меня к вам сегодня речь не о том. К кому мне поступить сегодня в подчинение?

– К капитану Колзакову, командиру нашей конно-горной батареи. Вестовой прапорщик Царегородцев вас сейчас к нему проводит.

– Благодарю за доверие. Во мне, как в пушечном бомбардире, вы не ошибетесь…

Дроздовский верил в своих людей, которые шли, говоря высоким слогом, на подлинное самопожертвование. И в красном стане было немало подобных романтиков Гражданской войны, испепелившей пол-России. Если не большую ее часть.

Добровольческий отряд, он же 1-я бригада так и не «родившегося на свет» Добровольческого Румынского корпуса, сразу же оказался в огне боев. В самом скором времени Михаил Гордеевич скажет:

– Мне в атаку никого поднимать не приходилось. Добровольцы даже под шквалом огня поднимались по первому приказу сами…

Дроздовский в таких разговорах обычно добавлял:

– Я верил в своих бойцов в самые тяжелые минуты похода на Дон.

– А ваши люди верили в вас?

– Верили. Иначе бы мы вместе не дошли до казачьей земли, до Добровольческой армии…

Кто они были, эти белые «дрозды», начинавшие из румынских пределов поход Яссы – Дон? Ведь у каждого из них была своя судьба, в итоге приведшая их в ряды белых добровольцев, к гибели в Гражданской войне или к уходу в белую эмиграцию. Вот лишь некоторые из них.

Витковский Владимир Константинович. Полковник. Георгиевский кавалер. Тридцать два года Окончил столичные кадетский корпус и Павловское военное училище. Мировую войну встретил в рядах лейб-гвардии Кексгольмского полка, в 1914 году почти полностью погибшего в лесах Восточной Пруссии вместе со 2-й армией генерала Самсонова Затем командовал ротой и батальоном Последняя должность – командир 199-го пехотного Кронштадтского полка.

В походе Яссы – Дон был командиром сперва роты, потом батальона Офицерского стрелкового полка Во время 2-го Кубанского похода деникинской Добровольческой армии стал командиром 2-го Офицерского полка В декабре 1918 года производится в генерал-майоры. С февраля 1919 года – начальник Дроздовской дивизии. С нею в наступлении на Москву дошел до Орла, в отступлении – до Новороссийска.

Во врангелевской Русской армии В. К. Витковский получит чин генерал-лейтенанта за успешный десант дроздовцев у Хорл на Азовском море и последующие бои в Северной Таврии. В августе 1920 года был назначен командиром 2-го армейского корпуса Врангель писал о нем; «Начальник Дроздовской дивизии, генерал Витковский, был генералом большой личной храбрости, прекрасно разбиравшимся в обстановке, исключительно хороший организатор».

В эмиграции, в Галлиполи, Витковский – начальник дивизии, в которую был свернут Добровольческий корпус С переездом в Болгарию – командующий войсками 1-го армейского корпуса и председатель Общества галлиполийцев. Во франции работал в Русском Обще-Воинском Союзе (РОВСе). После Второй мировой войны, опасаясь выдачи союзниками Советскому Союзу, переехал в США, где и умер в Сан-Франциско в возрасте девяноста трех лет. Автор воспоминаний «В борьбе за Россию».

Колтышев Петр Владимирович. Капитан. Двадцать три года Окончил Псковский кадетский корпус и Павловское военное училище.

Боевое крещение получил в рядах 2-го стрелкового Финляндского полка Тяжело ранен в Восточной Пруссии. В 1917 году окончил курсы 1-й очереди при Николаевской военной академии и был причислен к Генеральному штабу.

В январе 1918 года записался рядовым в 1-ю русскую добровольческую бригаду. В ходе Гражданской войны стал начальником штаба Дроздовской дивизии, затем бессменным докладчиком по оперативной части при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенанте А. И. Деникине.

После отъезда Деникина за границу полковник Колтышев вернулся в ряды «дроздов» – рядовым в свой 1-й Офицерский генерала Дроздовского полк. Вскоре стал помощником командира полка Был дважды тяжело ранен. Находясь на излечении в Севастополе и получив там должность помощника коменданта города, сформировал из выздоравливающих офицеров роту, которая прикрывала посадку Русской армии на суда во время эвакуации в ноябре 1920 года.

В белой эмиграции более тридцати пяти лет проработал шофером такси в Париже. Помогал Деникину и его семье долгое время материально, собирал материалы для известных деникинских мемуаров «Очерки Русской Смуты». Скончался в девяносто четыре года Похоронен на участке Дроздовской дивизии на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем Состоял фактическим секретарем редакции газеты «Доброволец». Автор воспоминаний «На страже Русской чести».

Манштейн Владимир Владимирович. Капитан в двадцать три года Служил в 7-м пехотном Киевском полку. В бригаду Дроздовского поступил рядовым 4 марта 1918 года В апреле того же года назначен ротным командиром во 2-м Офицерском стрелковому полку. В мае 1919 года за боевые отличия произведен из капитанов сразу в полковники. В 1920 году после тяжелого ранения принял командование 3-м Офицерским стрелковым генерала Дроздовского полком Летом того же года за отличия в боях в Северной Таврии произведен в генерал-майоры.

Вместе с Дроздовской дивизией прибыл в Галлиполийский лагерь, затем переехал в Болгарию. Будучи одноруким инвалидом, проживал в Софии, очень нуждался. В тридцать четыре года кончил жизнь самоубийством Медведев Александр Константинович. Подполковник в тридцать пять лет. Окончил кадетский корпус в Москве и Константиновское артиллерийское училище. Участник Русско-японской войны. В 1914 году – командир батареи 4-го мортирного артиллерийского дивизиона 1-й армии генерала Ренненкампфа. Участвовал в боях в Восточной Пруссии, под Лодзью и Варшавой. Награжден Георгиевским оружием Последняя фронтовая должность – командир 3-й мортирной батареи 6-й армии Румынского фронта.

Один из первых добровольцев Скинтейской бригады. Командовал гаубичным взводом Отличился в бою за Ростов. Участник всех больших боев дроздовцев. В январе 1920 года у станицы Елизаветинской получил сильное обморожение и был эвакуирован в Армавир. С большими трудами жене полковника Медведева удалось вывезти мужа через горы в Туапсе, а оттуда – в Крым Там он занимал должность командира артиллерийского резерва Дроздовской дивизии.

Проживал после Галлиполийского лагеря в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев (Югославии), затем переехал во Францию. Похоронен на Дроздовском участке русского кладбища Сент-Женевьев-де-Буа.

Харжевский Владимир Георгиевич. Капитан в двадцать пять лет. В 1914 году – студент Горного института в Санкт-Петербурге. В армию призван как прапорщик запаса. Георгиевский кавалер. В 1917 году воевал на Румынском фронте. Участник похода Яссы – Дон. Полковником стал, командуя 2-м Дроздовским полком За боевые отличия в Северной Таврии произведен в генерал-майоры. Командовал «дроздами» в последних боях на Перекопе и на Юшуньских позициях.

В белой эмиграции после Галлиполи переехал в Прагу, где окончил Горный институт. Возглавлял Общество галлиполийцев в Чехии. Затем жил и работал в Германии, Марокко и США. С 1967 по 1981 год – начальник РОВСа Стал его последним начальником в генеральском чине…

…О том, что происходило на российском Юге, и прежде всего на казачьем Дону, Дроздовский сведений не имел, кроме разве что самых смутных и противоречивых слухов, в которые лучше было не верить. Молчал телеграф, разрушенный во многих местах отрядами разных батек-атаманов. Паровозные бригады на железнодорожных станциях тоже толком ничего разъяснить не могли. Равно как и беженцы, согнанные с мест войной. Той, что закончилась в Европе, и той, что только начинала полыхать в России.

Опрашиваемые люди давали зачастую взаимоисключающие сведения о том, что, по их сведениям, творилось по походному маршруту «дроздов».

– Австрийцы второго дня взяли Херсон и Николаев. Немцы зашли в Крым…

– Большевики с Черноморского флота высадились в Очакове. Идут на Екатеринослав. Херсон в их руках…

– Гетманская власть пришла в Харьков и еще дальше…

– Московские отряды прапорщика Сиверса освободили Харьков от Украинской рады…

– На Екатеринославщине какой-то батько Нестор Махно свою республику сделал и правительство назначил…

– Германцы в Донецком бассейне. Уголь наш теперь их…

– Красные пришли на Дон. Корниловцы ушли в степи, куда – никому не известно. Может, их уже и в помине нет…

«Дрозды» не знали, что две недели назад Добровольческая армия во главе с двумя генералами от инфантерии, двумя бывшими Верховными главнокомандующими России в Первой мировой войне – сыном простого сибирского казака Л. Г. Корниловым и сыном армейского штабс-капитана, выслужившегося в офицеры из сверхсрочнослужащих унтер-офицеров М. В. Алексеевым, выступила с Дона на Кубань в свой Ледовый поход.

Впереди у «дроздов» был путь в сто двадцать верст по весенней стуже и грязи, с боями, в которых они потеряют немало людей. Поход Яссы – Дон уложится для них в шестьдесят один день.

Добровольцы от Дубоссар двигались на восток с известной осторожностью. Походное движение тормозилось то появлением поблизости крупных отрядов австрийцев с артиллерией (те по-прежнему избегали столкновений), то поломками автомобилей. Из-за этого количество броневиков в отряде быстро сокращалось. 7 марта был первый случай дезертирства из отряда: «Побег поручиков Ступина и Антонова на „пакаре“; украли десять пудов бензина».

После перехода через Днестр походную колонну стали догонять добровольцы, по разным причинам не сумевшие присоединиться к ней. Большой радостью для Михаила Гордеевича стало то, что к нему прибыли из Одессы три офицера его 60-го пехотного Замостского полка – Ляхницкий, Кудаковский и Чупрынов. Они до последних дней работали в одесском вербовочном бюро.

Выслушав их рассказ о положении дел в Одессе, в которую вот-вот должны были войти австрийские войска, Дроздовский приказал Кудаковскому вернуться в город с задачей:

– Вам надо сегодня же быть в Одессе.

– Моя задача, Михаил Гордеевич?

– Взять в городе кого можно из верных нашему делу людей и ловить меня в походном пути.

– Как я буду знать о вашем маршруте движения?

– Для вас в Кантакузенке мною будет оставлен посыльный, лично вам известный человек…

…С самого начала похода Дроздовскому пришлось заниматься дисциплиной среди добровольцев. Речь шла прежде всего о самовольных реквизициях продовольствия у местного населения. Особенно этим грешили отрядные кавалеристы. В походном «Дневнике» появилась такая запись:

«Сегодня я очень ругал конницу, грозил судом, потребовал окончательного прекращения реквизиций.

…Эта буйная публика может только погубить дело, пока налаживающегося ввиду нейтралитета немцев».

Михаил Гордеевич был пока против любых реквизиций, в том числе провианта и фуража. В бригадной казне имелись деньги, которыми расплачивались с местными жителями за продовольствие. Но при этом от селян требовалось продавать продукты питания «по-божески».

Если судить по «Дневнику» Дроздовского, в правдивости которого не приходится сомневаться, местное население по пути движения белых добровольцев, пока в большинстве случаев, встречало их доброжелательно или нейтрально. Враждебных действий не отмечалось. Такое было возможно благодаря все той же воинской дисциплине.

Карал ее злостных нарушителей полковник-генштабист сурово. Он сумел окончательно навести порядок в отряде лишь после того, как за грабеж с насилием приказал перед строем расстрелять подпоручика И. Зорича С тех пор насилия не повторялись.

Дроздовского, заботившегося о «лице» своих бойцов, сильно удручала слава о его бригаде, которая слухами катилась перед ним. Слухи называли «войско» белых, которое шло с Румынского фронта, «карательным отрядом». Все же эти слухи имели под собой «классовую почву»: разведчики, высылаемые вперед, приносили с собой такие пересказы крестьян – землеробов: «Идут – видимо-невидимо, и все князья и графья, кричат „гады“ и бьют всем морды…»

С самого начала похода «дрозды» по пути наводили «прежний порядок». Для условий начавшейся Гражданской войны он был «прост». Местные жители защищались и от красноармейских отрядов, занимавшихся реквизициями под популярный возглас: «Именем мировой революции!» Защищались и просто от откровенно разбойных шаек, которых в степях Малороссии становилось все больше и больше.

Война «раздала» населению, особенно селянам, массу «не учтенного» нигде и никем оружия. В любом воинском эшелоне, уходящем с фронта, можно было запросто обменять на продукты, реже – купить винтовку и наган, гранату-лимонку, а то и пулемет «максим», неизвестно почему так и не брошенный его хозяином. А сколько оказалось брошенными складов с армейским вооружением и снаряжением: бери, сколько можешь увезти или утащить!

Возмездие за убийства и грабежи полковник Дроздовский совершал по законам военного времени немедленно и беспощадно: активные большевики и особенно севастопольские матросы расстреливались с объявлением состава преступления. В Крыму ими у штабс-капитана Туркула был растерзан родной брат, больной офицер-фронтовик, а перед этим матросы убили там еще двух его братьев.

Гражданские лица, совершавшие доказанные насильственные реквизиции, подвергались публичной порке шомполами при участии своих же соседей. Дома местных большевиков сжигались, часто в отместку за подобные же деяния с их стороны.

Таким действиям Дроздовский сам перед собой старался дать известные оправдания. У него были свои понятия о справедливости. Поэтому в его походном «Дневнике» время от времени появляются следующие, достаточно красноречивые строки:

«Нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествуй над несознательным движением сердца!..

Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти за „буржуйство и контрреволюционность“?

Или как отвечать тому, кто является духовным вождем насилий, грабежей, убийств, оскорблений, их зачинщиком, их мозгом, кто чужие души отравлял ядом преступления?!

Мы живем в страшные времена озверения, обесценивания жизни.

Сердце, молчи и закаляйся, воля, ибо этими дикими, разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон – „око за око“, а я скажу; „два ока за око, все зубы за зуб“, „поднявший меч…“

В этой беспощадной борьбе за жизнь я стану вровень с этим страшным звериным законом – с волками жить…

Жребий брошен, и в этом пути пойдем бесстрастно и упорно к заветной цели через потоки чужой и своей крови.

Такова жизнь… Сегодня ты, а завтра я…»

Исследователи потом скажут на основании этих дневниковых записей весны 1918 года, что именно полковник Дроздовский в числе первых военных вождей Белого дела понял логику любой гражданской войны. Она рассматривалась им как война на истребление врага, который тоже ни перед чем не останавливался. Истребить врага значило победить его.

…По пути к переправам через реку Южный Буг дроздовцев догнал отряд полковника Михаила Антоновича Жебрака-Русановича, который шел на Дон с берегов Дуная, из Измаила. Туркул в своих мемуарах о том рассказывает так:

«На походе мы узнали еще и о другом отряде добровольцев. Один полковник собрал его в Измаиле и выступил вслед за нами. В селе Каменный Брод этот отряд нас догнал.

Измаильский полковник был небольшого роста, с пристальными светло-серыми глазами. Он заметно приволакивал ногу, мы узнали, что его фамилия Жебрак-Русакевич (правильно – Жебрак – Русанович. – А. Ш.).

Полковник Жебрак был ранен в колено еще на Японской войне, когда был офицером в одном из сибирских полков. Тогда же он получил орден Святого Георгия. На большую войну он пошел добровольцем; был он военным судьей, но подал рапорт о зачислении в действующую армию и получил полк Балтийской дивизии, стоящий тогда по гирлам Дуная.

Он принес нам знамя Балтийской дивизии, морской Андреевский флаг с синим крестом Андреевский флаг стал полковым знаменем нашего стрелкового офицерского полка..»

Жебрак-Русанович вскоре стал одним из ближайших сподвижников Дроздовского. Он был известным боевыми делами человеком на Румынском фронте. Окончил Виленское юнкерское училище. Георгиевским кавалером стал на Русско-японской войне 1904–1905 годов. В сражении под Мукденом получил тяжелое ранение, оставшись на всю жизнь хромым. Окончил Военно-юридическую академию и служил в военно-судебном ведомстве.

С началом Первой мировой войны полковник Жебрак-Русанович добился возвращения в армейский строй. Его назначили командиром 2-го Морского полка отдельной Балтийской дивизии, которая в конце 1916 года была переброшена в устье Дуная, войдя в состав 6-й русской армии Румынского фронта.

В приказах армейского и фронтового командования не раз отмечались успешные действия 2-го Морского полка, которые прославили его командира. Однако события Февраля и Октября 1917 года разложили полк балтийских моряков, проведя резкую грань между его офицерами и матросами.

Жебрак-Русанович, равно как и Дроздовский, не смог смириться с развалом Русского фронта, армии и флота, видя в этом гибель Российской империи. В начале 1918 года он собрал в Морской дивизии добровольческий, почти полностью офицерский отряд, который базировался в Измаиле.