Текст книги "Я убийца (СИ)"
Автор книги: Алексей Поворов
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава XIV
Безумие заставляет человека взять Бога за горло.
Ж. Батай
Больше года я отъедаюсь на казенных харчах. Мое тело пропитано ароматами хлорки, лекарств и местной столовой. От зловония собственной мочи меня выворачивает, равно как и от стойкого запаха антибиотиков. Благо, Павел Алексеевич поместил меня в отдельную палату. Наверное, я для него вроде подопытной морской свинки, которая вопреки всем биологическим законам осталась в живых. Он заставляет меня заново учиться ходить, орет, как черт, чтобы я наконец-то пришел в себя и начал думать головой, а не тем местом, на которое я обычно хочу плюхнуться от усталости и немощности. Заставляет меня есть, пить, заставляет заново начинать жить. Возится со мной, как с родным, только вот непонятно зачем и почему. Денег я никому не давал, да и не думаю об этом. Я вообще ни о чем не думаю. Просто хочу помереть, чтобы быстрее оказаться вместе со своей семьей. Почему-то хочется верить, что там, где они сейчас находятся, им не хватает меня. Атеист внутри тебя умирает со смертью близких. А может, этому способствует отец Петр и его проповеди? Он приходит редко, когда мне совсем плохо – будто чувствует. Я поначалу гнал его. Господь Бог, которому он служит, не уберег мою семью, а теперь он призывает меня обратиться к вере. Что за бред?!
Я просыпаюсь. Глаза открывать не хочется. В голове только одна мысль: «Надо же, Макс, ты все еще жив! Как жаль. Старуха с косой снова прошла стороной. Интересно, чем ты ей так насолил?».
– Все, что Бог ни делает, все к лучшему.
Открываю глаза и вижу: сидит он и читает маленькую книжицу, похожую на молитвенник.
– Опять ты?! Я же вроде ясно сказал, чтобы ты убирался ко всем чертям вместе со своими проповедями!
Отец Петр спрятал книгу в карман.
– Я-то уйду, а с кем останешься ты?
– Лучше одному, чем с тобой!
– Ты и так один, разве не видишь? Я тебе не друг и уж тем более не родственник. Так что можешь не беспокоиться за свое одиночество: я ему не помешаю. Наслаждайся!
– Тогда чего приперся? Что тебе от меня надо? Хочешь подачки для своего Бога? Так не получишь! Хочешь, чтобы я тебе душу изливал? Не будет этого!
– Ну, что же. Значит, время еще не пришло. Ладно, зайду попозже. Отдыхай, – он не спеша поднимается, достает свою книжицу обратно из кармана и кладет рядом со мной на тумбочку.
– Забери свою макулатуру с собой!
Но он только улыбается в ответ на мою грубость и молча выходит из палаты.
Темно-фиолетовая книжечка в мягком виниловом переплете с золотым крестиком посередине обложки сиротливо лежит на тумбочке несколько дней, прежде чем я все-таки обращаю на нее внимание и беру в руки. От нечего делать я с презрением просматриваю написанное в ней и не могу понять, в шутку или всерьез странный священник оставил мне это для размышлений. Но я прочитываю ее за пару дней и затем перечитываю еще раз. А потом обнаруживаю себя сидящим над ней с карандашом и подчеркивающим то, чему учил Бог. Раньше я думал о нем по-другому. Теперь я уже не гневаюсь на него за то, что он не вмешался в тот роковой день в наши судьбы, теперь я понимаю, чему он учит и чего требует.
– Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей. Ибо она говорит в сердце своем: «сижу царицею, я не вдова и не увижу горести!». За то в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее[1]1
Откр 18:7-8.
[Закрыть].
Обвожу изречение, а перед глазами стоит адвокат той стервы, пеняющий мне на то, что я виноват в смерти какой-то жалкой псины. Зубы от злости впиваются в карандаш, он похрустывает, я читаю дальше.
– И поражу Еламитян страхом пред врагами их и пред ищущими души их; и наведу на них бедствие, гнев Мой, говорит Господь, и пошлю вслед их меч, доколе не истреблю их всех[2]2
Иер 49:37.
[Закрыть].
Только много позже я узнаю о том, что произошло на самом деле. А сначала будет суд, на котором меня постараются выставить идиотом, виноватым в смерти собственной семьи. Потом будут продажные свидетели, купленный судья и знакомый прокурор, считающий себя вершителем судеб, потому что в нашей стране любой чиновник чувствует себя маленьким царьком. Но пока все это только накапливается в моей душе и в моей голове. Пока я только обвожу понравившиеся изречения в книге, которую люди написали больше двух тысяч лет назад.
– Кто вдали, тот умрет от моровой язвы; а кто близко, тот падет от меча; а оставшийся и уцелевший умрет от голода; так совершу над ними гнев Мой[3]3
Иез 6:12.
[Закрыть].
Поднимаю глаза, смотрю на потолок. Когда-то я считал маленькие дырочки в «Армстронге», лежал овощем на койке, а рядом со мной Анночка вытворяла такое с санитарами, что и вспоминать противно. Теперь кости срослись, раны затянулись, боль тревожит только при смене погоды, даже зрение вернулось, и вместо старых ощущений и чувств возникают новые – ярость и ненависть, которые тлеют пока маленькой искоркой где-то глубоко внутри.
– Возмездие за грех – смерть[4]4
Послание Римлянам 6:23.
[Закрыть].
Зачитываю вслух, подчеркиваю, ставлю на полях три восклицательных знака и закрываю книгу. Интересно, для этого он оставил мне это писание? Или я увидел в нем только то, что жаждал увидеть? А может, он просто хочет, чтобы я вернулся в реальность? Может, он хочет сделать меня прежним? Ну, уж нет! Переламываю большим пальцем зажатый в кулак карандаш и отшвыриваю его в сторону.
Скажи они мне тогда, что виноваты, что просят прощения, что готовы понести наказание, что раскаиваются, и все могло сложиться иначе. Не только для них, но и для меня. Но они не сомневаются в своей правоте, пребывая в слепой уверенности в том, что все остальные – лишь грязь под их ногами, тогда как они сами – короли жизни и хозяева положения. Мое мнение кардинально иное.
Глава XV
Нередко умное решение проблемы
возможно только после ряда серьезных ошибок.
В. Зубков
8 апреля 2015 года. Четыре дня до Пасхи. 17 часов 17 минут.
В кабинет ввели изрядно потрепанного человека. Нет, он не был избит – он был просто измучен. На вид парню было лет тридцать с лишком, на деле – всего двадцать шесть. Видно, судьба его не баловала. Казалось, что он вообще не понимает, что происходит и зачем его сюда притащили эти «полицаи». Из-под расстегнутой ветровки торчала помятая майка, на ногах были темные джинсы и пыльные, с потертыми носами ботинки, образ дополняли взъерошенные волосы, красные из-за полопавшихся капилляров, опухшие глаза и небольшая щетина. Все это грузно опустилось на стул перед следователями. Задержанный крутил головой, словно цыпленок, ерзал на сидении, вглядывался в расположившихся пред ним людей. Было ясно, что алкоголь еще туманил его разум, из-за чего подозреваемый, когда его представляли следователям, только нервно кивал головой.
– Свободны, – Сергей отпустил конвойных, достал сигарету и закурил. В кабинете повисла тишина. Слышно было даже, как во время долгой затяжки слегка похрустывает тлеющий табак. – Ну что? Сам расскажешь или как?
– Не я это, братцы! Христом-Богом клянусь, не я! – задержанный быстро перекрестился несколько раз.
– Не он это. Тут все ясно. Раз говорит, что не он, значит не он! – Александр отвернулся в сторону, чтобы скрыть ехидную улыбку.
Станислав стоял, опершись на стол и скрестив руки на груди, и наблюдал за допросом без всяких эмоций на лице. Сергей сделал очередную затяжку и кивнул ему на задержанного.
– Я же сказал, что я тут только вам в помощь. Это ваше дело, так что действуйте, а я посмотрю, – Пименов развел руки и пожал плечами.
– Ну, ребят, ну были у нас с ней ссоры в последнее время, но все равно не я это! Я ее даже пальцем ни разу не тронул, не то что такое, – проскулил сидящий на стуле человек.
Сергей растер бычок в пепельнице, взял со стола папку и долго смотрел в нее, перекладывая бумаги и фотографии, пока Александр задавал подозреваемому формальные вопросы. После подтверждения личности Сергей вытащил несколько фотографий из папки и передал их задержанному, которого, как оказалось, звали Максимом.
– Узнаешь?
При взгляде на фотографию несчастный побледнел и отвернулся, а потом и вовсе разрыдался. Станислав налил в стакан воды и подал Максиму.
– На. Успокойся.
Тот трясущейся рукой звонко застучал граненым, советских времен стаканом по зубам.
– Спасибо, – Максим вытер лицо от слез и соплей, глубоко вздохнул с утробным свистом и попросил закурить. Сергей протянул ему пачку сигарет.
– Рассказывай, как дело было.
– Я дальнобойщиком работаю. Со Светкой, с женой моей, познакомился после армии. Ну, как с женой? Мы официально-то расписаны никогда не были. Она говорила: «Зачем нам штамп в паспорте?», – а я-то, дурак, и верил. Она до меня-то уже замужем была, развелась. И поэтому, мол, не хотела больше этих, так сказать, официальных церемоний. Мол, и так жить можно. Я-то думал, она меня любит, – он трясущейся рукой сделал затяжку и всхлипнул.
Александр что-то записывал, периодически отворачиваясь, чтобы подозреваемый и коллеги не видели его довольного лица. Ему было явно смешно слушать этого неудачника.
– Продолжай, – понимающе кивнул Сергей.
– Да чего продолжать-то?! Я в рейс, а она, шалава такая, по мужикам!
– Я же говорил, на передок слабая! – не выдержав, рассмеялся Сашок и тут же получил подзатыльник от Сергея. – Да что тут такого? Подумаешь, не повезло парню. Со всяким могло случиться. Хорошо хоть, кальция в организме мало, а то сидел бы сейчас красавец с рогами!
– Хорош паясничать! Пиши давай!
– Не слушай этого клоуна. Продолжай, – кашлянув в кулак, тихо сказал Станислав.
– Пришел я домой: хотел ее, так сказать, с поличным застукать. Достало все! Вот как достало, – он ребром ладони несколько раз показал на горло. – Думал, приду, морду разобью этому ее хахалю. А там такое, – он закусил кулак зубами и помотал головой. – Я такого ни разу не видел. Как в кино, в ужастиках! Она вся в крови, руки к батарее пристегнуты, пальцы отрезаны, из располосованного рта кровь течет, – он еще сильнее прикусил кулак и замычал.
– А что нам не сообщил?! – перебил его Александр.
– Ага! Конечно! Нашли дурака! Мы с ней постоянно лаялись в последнее время. Соседи, небось, сразу на меня покажут, а вам только того и надо, чтобы галочку поставить. Закроете меня и дело с концом! Испугался я! Понимаете?! Я ж не каждый день трупы своих бывших вижу!
– Бывших?
– Ну да. Мы с ней вот уже три месяца как не живем.
– Значит, ты приходил к ней кулаки почесать напоследок? Финальный аккорд сыграть?
– Ну, типа того, – Максим обреченно повесил голову.
– Ясно. А потом испугался и уехал к другу водку жрать? Заливать горе? Правильно?
– Угу. Я ведь к ней всем сердцем, а она! Расчетливая мерзкая тварь! Нашла себе кого побогаче и сразу от ворот поворот. А я ведь ее любил! А она мне рога. Сука! Все для нее делал, а ей только деньги нужны были, деньги, деньги! Это уже потом мне рассказали, что она ноги перед всеми раздвигала ради своей выгоды, дрянь деревенская! А поначалу таким ангелочком казалась! Пожалел на свою голову! Влюбился, идиот! А ведь говорили же мне держаться от нее подальше… – он снова зарыдал.
– Что же сразу не ушел?
– Думал, исправится. А ей от меня только деньги нужны были. Я детей хотел, а она заладила: «Потом, потом». Конечно, потом: ей-то они зачем? С ними дома нужно сидеть, воспитывать, а ей бы только погулять за чужой счет. Мы ведь когда вместе жили, она даже если и зарабатывала что, деньги в семейный бюджет не отдавала, а с меня всегда спрашивала. Да я и не против был, лишь бы ей хорошо.
– Паразит, – внезапно произнес Станислав.
– Что? – Максим повернулся к Пименову.
Тот смотрел в пол, щелкая суставами пальцев.
– Паразитом в биологии называют организм, который использует другое существо как источник питания и среду обитания, чтобы жить и развиваться. Так что ваша… Даже не знаю, как ее назвать: женой – язык не поворачивается… Короче говоря, все ясно, – Станислав облизнул губы и обратился к Сергею. – Пойдем выйдем. Перетрем кое-что.
– Сань, ты продолжай, а мы поговорить.
– Не вопрос.
– А что вам ясно-то? – нервно крутя головой и жалобно глядя то на уходящих следователей, то на сидящего за столом Сашка, засуетился Максим. – Ясно-то что?
– Ты сиди, не вертись. Давай дальше. Где работала твоя ненаглядная?
В коридоре мерцающая лампа продолжала свое монотонное давление на разум, издавая приглушенный гудящий звук.
– Не он это. Тут и дураку понятно, – спокойно произнес Станислав.
Сергей, молча, достал сигарету из пачки, размял в руках, сунул в рот, погонял немного в зубах из стороны в сторону, после чего чиркнул спичкой и, прикурив, ответил:
– Пожалуй. Хотя, может, это он так ловко играет? А?
– Брось, ты и сам видишь, что не он. Эта деревенщина мозгов имеет с грецкий орех, как у динозавра. А тот, кто проделал такое с его девкой, был куда умнее, да и убивал явно не из ревности. Я еще раз убеждаюсь, что это дело рук твоего Санитара. По крайней мере, судя по тому, что рассказывает этот олух о своей возлюбленной. Тут все сходится: жертва была как раз в его вкусе. Так что мы ищем именно твоего друга.
– Не могу с тобой не согласиться, – Сергей стряхнул пепел на пол. – Что предлагаешь?
– Нужно опросить ее родных. Послушать, что скажут они. Может, выяснится, что на работе какие-нибудь проблемы были или еще что. Ведь она явно его знала. Впустить незнакомого человека домой, сам понимаешь, – бред. Так что нужно искать убийцу среди ее окружения. Такого шанса поймать этого парня у нас больше не будет. Прошляпим момент, и он заляжет на дно. Наследил он слишком много на этот раз.
– Ладно. Понятно. Давай тогда опросим тех, кто на сегодня назначен, а потом сделаем выводы и двинемся к ней на работу. Эта Светочка по ходу имела много знакомых среди мужского населения. Как ты ее обозвал? Паразит? Точно подмечено.
– Это определение можно отнести не только к ней.
Глава XVI
Заставьте самого беспристрастного судью разбирать
свое собственное дело и посмотрите,
как он начнет толковать законы!
П.-О. К. Бомарше
«Максимову Максиму Юрьевичу инкриминируется совершение преступления по части 5 статьи 264 Уголовного кодекса Российской Федерации (нарушение правил дорожного движения, повлекшее по неосторожности смерть двух или более лиц). Согласно материалам дела, 12 апреля 2001 года Максимов, управляя автомобилем Ford Focus на 206-м километре автодороги М-6 «Каспий», в нарушение правил дорожного движения, двигаясь в направлении Москвы на скорости не менее 100 км/ч, выехал на полосу встречного движения. В результате произошло столкновение с автомобилем Lexus RX 300, водитель которого получил множество травм и переломов, а пассажиры, находившиеся в автомобиле Максимова, от полученных травм скончались на месте.
Суд, рассмотрев дело, вынес Максимову Максиму Юрьевичу обвинительный приговор и назначил наказание в виде лишения свободы сроком на два года условно, а также компенсацию пострадавшей стороне материального и морального ущерба. По мнению суда, выводы экспертизы, проведенной в ходе расследования уголовного дела, являются неоспоримыми и неопровержимыми, поэтому при вынесении решения суд взял за основу заключение экспертизы, проведенной в ходе судебного разбирательства и указывающей на вину водителя автомобиля Ford Focus. Обжалование приговора возможно в течение десяти дней с момента его оглашения».
Ноги подкашиваются, а тело словно опускают в кипяток. Я стою и смотрю, как радостно обнимаются те, кого должны были по справедливости осудить вместо меня. Ощущение, что тебя оглушили. Глаза наполняются слезами, рука, держащая трость, трясется, а проглотить ком не получается. Эта сука поворачивается ко мне, смотрит прямо в глаза и проводит пальцем по шее, ставя жирную точку на мне и моей семье. Ее родственники и адвокат что-то живо обсуждают, поглядывают искоса. Меня шатает, тошнота подходит к горлу, нужен свежий воздух. Не помню, как я оказался на улице. Стою и, будто рыба, хватаю ртом кислород, рву на себе верхние пуговицы рубахи: мне кажется, что она меня душит. Столько времени, столько денег, и все впустую. Только теперь я осознал, что все были заодно, все были против меня. Цукерман правильно советовал, чтобы я не пугал ежа голой задницей. Но я не поверил, решил искать правды, добиваться ее. Ведь я же смотрел передачу «Суд идет» и слышал всякие адвокатские истории. Думал, что у нас в стране может быть по-честному. Однако в моей ситуации правдой оказалось только одно – слова этого еврея. Каждое заседание, каждый час работы адвоката и судьи стоит денег. Они доили и доили меня, пока им это не надоело, и тогда они устроили этот спектакль с театральным приговором, с подставными свидетелями и лживыми экспертами.
Чувство унижения настолько сильно, что хочется спрятать голову в асфальт, лишь бы не видеть и не ощущать такого позора. Тело ломает, словно его прокручивают через мясорубку, от боли перехватывает дыхание. Так бывает всегда, когда адреналин начинает захлестывать. Точнее сказать, так я стал реагировать на него теперь. Многое изменилось после того, как я неоднократно умирал, но раз за разом оставался в живых. Врачи говорят, что подобная реакция – результат травмы мозга, какие-то мышечные спазмы, появившиеся в результате гипоксии. Мне даже дали инвалидность, вторую группу. В двадцать три года! И даже назначили соответствующее пособие, впрочем, теперь эту непомерно огромную сумму в 1544 рубля мне придется отдавать в счет уплаты морального ущерба. Наши чиновники знают толк в распределении социальных средств. В принципе, на кефир и клизму российскому инвалиду хватает. Может, даже и на хлеб остается. Хотя нет, на хлеб вряд ли. Я сам не голодаю лишь потому, что еще до трагедии по совету друга из правительства открыл лицевой счет на его имя. Я знал, что он никогда не предаст и не кинет: мы дружим с ним с детства. В принципе, это мой единственный друг. «Человек, состоящий в системе, знает порой, как эту систему можно обойти», – так говорит он мне с легкой улыбкой на лице почти при каждой нашей встрече. Правда, в последнее время видимся мы с ним очень редко. А сейчас он и вовсе уехал на несколько лет в командировку на Дальний Восток. Зато теперь его совет хранит мои сбережения, так что официально взять с меня нечего.
Как давно это было. Сейчас я сижу и смотрю на веревку, которая болтается посередине кухни. Но пока рано. Еще не все рассказано. И я опять обращаюсь памятью к минувшим событиям и полузабытым ощущениям. Вот мой адвокат хватает меня за рукав, пелена перед глазами исчезает, и несильный порыв ветра обдает вспотевшее лицо.
– Послушай! Куда ты сорвался?! Я тебя по всему этажу искал.
Я так резко дергаю плечом, что шов на одежде расходится. Он недоуменно смотрит на мое озлобленное лицо.
– С меня хватит этого петушиного концерта! Довольно! Насмотрелся сполна на этот цирк! Да, ваша честь! Нет, ваша честь! Какая же у нее честь, если ее купили заранее?!
– Можно подать апелляцию. У меня есть знакомый, мы провернем это дело через него, заплатишь…
На этом слове я обрываю его разговор.
– Заткнись! Я тебе и так заплатил! Заплатил за твою никчемную работу, за того, кого ты якобы подмазывал! Эффективность твоей работы – ноль! Понимаешь?! Ноль! – я пихаю его в грудь, он невольно делает несколько шагов назад.
– Ты что взбеленился?!
– Еще заплатить?! Заплатить тебе за то, чтобы доказать свою невиновность?! Я и так знаю, что невиновен! Вы, как паразиты, живете за чужой счет! Обогащаетесь на чужом горе! Пошел прочь, – последние слова произношу с трудом, тело вновь начинает скручивать, а в глазах темнеть.
– Как скажешь! Дело твое, – поправляя одежду и что-то стряхивая с плеча, отвечает мой защитник.
Последнее, что я слышу, – это стук его дорогих ботинок по тротуарной плитке и слово «придурок», брошенное в мой адрес.
Разворачиваюсь и иду, видя перед собой только свои кроссовки и резиновый кончик трости. Становится даже немного страшно от того, что все повторяется во второй раз. Ощущения как тогда, когда мне сообщили о болезни матери. Но только вряд ли я сейчас встречу Кристину. В голове только злость: на себя, на них, на эту тварь в суде – на весь мир. Мыслей нет, только клокотание ярости. Становится совсем плохо. Захожу в тень и пытаюсь прийти в себя. Меня окрикивает знакомый голос.
– Максим!
Я машинально оглядываюсь – никого. Вдруг снова голос. Ищу глазами зовущего. Неподалеку, метрах в пятнадцати, разбит небольшой парк. Присмотревшись, вижу в нем Петра. Он машет мне рукой и зовет к себе. Я лишь злобно усмехаюсь. Себе или ему? Не знаю… Возможно, просто еще одному дню, ровно такому же, как и все предыдущие, начиная с 12 апреля 2001 года. Петр догоняет меня минут через пять и молча идет за мной тенью, семеня в длинной рясе. Резко останавливаюсь.
– Скажи мне, святой отец, ты зачем ко мне пристал?! Чего вам всем от меня надо?! Разве виноват я в том, что не сдох?! Тем более это легко исправить!
Тот смотрит на меня с выражением византийской иконы на лице.
– Может, тебя Господь для доброго дела в живых оставил!
– Единственное доброе дело, которое я сейчас в состоянии сделать, – это постараться не прибить кого-нибудь вроде тебя, батюшка!
– Вот видишь, твой путь праведника уже начался.
– Ты дурак что ли?!
– Ищущий ищет и находит. Тот, кто искать не будет, не найдет никогда.
– Да заткнешься ты, наконец, философ хренов?! А?! Без тебя тошно!
Вокруг темно и холодно, мы находимся в подвале. Как я сюда попал, не понимаю. Озноб идет по телу, не видно ни черта.
– Ты куда меня привел?! Ты где?! Отвечай! – ничего не понимаю: стемнело так резко, словно выключили свет. А может, это очередной приступ? – Ты куда меня притащил?! Эй, ты тут?!
– Ты сам шел, а я лишь следовал за тобой, Максим.
Слышу щелчок выключателя, свет бьет по глазам. Я вздрагиваю. Повсюду на столах лежат люди, где-то по отдельности, где-то наваленные горкой. Некоторые тела прикрыты белыми простынями, торчат только синие ноги с трупными пятнами, на пальцах висят резиновые бирки, примотанные к конечностям тряпочками. В воздухе висит тошнотворный запах формалина и гниющей плоти. Мой желудок вывернуло бы наизнанку, если бы я прежде уже не привык к больничному запаху, поэтому меня беспокоят только небольшие рвотные позывы, да и те быстро проходят. Священник, как некромант из ужастиков, медленно спускается ко мне вниз по ступеням. Для полноты картины не хватает только зловещей музыки и густого тумана, сползающего вслед за Петром.
– Какого черта ты меня сюда притащил?! Где мы?!
– В морге, – он подходит к столу, на котором лежит накрытое тело. – И притащил сюда не я тебя, а ты меня. Так что смотри и наслаждайся. Это, так сказать, твоя нынешняя жизнь, Максим. Твой дом. Можешь походить здесь, попривыкнуть к обстановочке, пообщаться с такими же мертвецами, как и ты.
– Ты не священник, Петр, – чуть слышно прошипел я сквозь зубы.
– Так и ты не праведник.
– А как же твои слова про добрые дела? – еле держу себя в руках.
– А я от них и не отказываюсь.
Он резко сдергивает покрывало с тела. На столе лежит мальчишка лет десяти, кожа да кости. Я таких видел только в документальных фильмах про концлагеря нацистской Германии. Тело покрыто гематомами, на голове глубокая впадина: кто-то проломил ему череп.
– Благо, Максим, можно приносить по-разному, – меня ведет в сторону, в глазах темнеет, я кое-как сдерживаюсь, чтобы не упасть в обморок. – Знаешь, что с ним произошло?
Я лишь отрицательно мотаю головой, да и знать на самом деле я не желаю – хватило и того, что увидел.
– Его убил собственный отец. Разбил об его голову пустую бутылку. Парень попросил поесть в тот момент, когда они выпивали с его мамой. Как видишь, кормить его они не считали нужным.
Петр подходит к другому столу, снова сдергивает покрывало. Под ним молодая девушка. Тело изувечено. Сильно.
– Ее сбил на машине племянник одного чиновника. Теперь она здесь, а он на отдыхе в Турции. Знакомая ситуация? А вот еще.
– Хватит! Довольно.
Шатающейся походкой, опираясь на трость, выхожу наверх. Петр кричит мне что-то в след. Только у двери понимаю, что могу найти его в церкви в селе Слобода, если захочу поговорить. Значит, все же священник. Психопат-батюшка, который притаскивает людей для проповеди в морг. Бредовее ситуации и во сне не увидишь. Говорить с ним больше не хочется, впрочем, как и видеть его. Иду по узкому коридору, половина ламп не горит. Мимо призраками проплывают медсестры в белых халатиках, хихикают. Открываю дверь и вываливаюсь из преисподней на божий свет. Оборачиваюсь и читаю надпись: «Морг областной больницы».
– Господи, как же я сюда попал?!
