Текст книги "Я убийца (СИ)"
Автор книги: Алексей Поворов
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Глава XI
Если бы смерть была благом –
боги не были бы бессмертны.
Сафо
Я никогда не думал, что боль от утраты близких похожа на страх. Чувства, которые я испытываю, когда мне сообщают, что моей семьи больше нет, похожи на внезапный испуг. Та же дрожь, то же беспокойство. Трудно глотать, в горле стоит ком размером с теннисный мячик. Мое тело будто проваливается под землю, и я смотрю на мир со дна глубокой ямы. В голове шумит. Палата сначала сужается, а потом расширяется, и даже кажется, что воздух в ней дрожит, как над нагретым асфальтом в летний зной. В этот момент между мной и миром появляется невидимая, мягкая, как домашняя простыня, перегородка, отделяющая меня от реальности, от тех людей, которые сообщают мне о трагедии. Невольно скользит по щеке слеза, затекает за ухо. Мне все говорят и говорят, словно читают по бумажке бессмысленный, неживой текст, заученный наизусть на такие случаи. А у меня перед глазами семья, а в ушах – голос Кристины.
– Чувствуешь? Вот опять, – она улыбается, прислоняя мою руку к себе.
– Чувствую.
– Как назовем?
– Решай сама. Я назвал сына, ты называй дочку.
– Пусть будет Викой!
Они сидят рядом и без умолку несут что-то непонятное, словно не по-русски, а я лежу и смотрю в потолок, сжимая зубы. Слезы льются за шею. Они разговаривают больше для себя. А я… я не хочу верить в это. Мой мозг разрывается. Мой разум отторгает реальность происходящего, как организм отторгает чужеродный орган. В таких случаях в него вводят лошадиные дозы иммунодепрессантов – препаратов, подавляющих иммунную систему, и в итоге орган приживается. В конце концов, и я смиряюсь, осознаю, что все случившееся – правда. Иначе моя семья давно бы уже навестила меня, но их нет. Нет ни звонкого смеха сына, ни теплого прикосновения жены. Есть только холод и беспросветная бездна, черная космическая дыра, пожирающая меня изнутри, будто какой-то паразит.
На ум приходит только один вопрос. Практически сразу. Мгновенно. Словно вспышка молнии пронзает меня. Кто виноват? Я должен сначала кого-то обвинить в случившемся, чтобы мне стало легче. Как ни странно, на эту роль сначала лучше всего подходит Бог. Прочие обвиняемые появятся позже, а Бог – именно то, что сейчас нужно. Его можно упрекать в чем угодно, не взирая ни на что. Ведь его нет рядом, когда я больше всего в нем нуждаюсь. Но тогда, черт меня подери, зачем он нужен в моменты, когда я могу спокойно обойтись и без него?!
И снова перед глазами невидимая пелена.
– Смотри, пап, – кричит сын во весь свой звонкий голос и протягивает руку. В ладошке что-то зажато.
Слезы текут, и я простираю ладони к своим воспоминаниям. Это единственное, что теперь осталось у меня. А они все что-то обсуждают трагическими голосами. Они играют в театре, они актеры, а я невольный зритель их пьесы – никчемной, ничтожной и никому не нужной.
– Интересно, что там? – еле бормочу я пересохшим ртом, прикладывая недюжинные усилия, чтобы разомкнуть слипшиеся губы.
Они слышат, что я что-то говорю, и замолкают. Смотрят на меня, слушают, что именно я хочу им сказать. А может, ждут от меня признания или покаяния? Но я говорю не с ними, я общаюсь с сыном. Их вообще сейчас для меня не существует. Ничего и никого сейчас для меня нет. Только семья. В последний раз.
– Смотри, пап, – пухлый кулачок медленно разжимается.
Я улыбаюсь, и слезы льются уже ручьем. Я не в силах сдерживать эмоции. Теперь я мертвец – без души, без сострадания. В этот день я умираю как человек. До этого я еще умел чувствовать. До этого я был самим собой. Но чертов мир и гнусные люди постарались на славу, чтобы я превратился в зверя, чтобы стал тем, кем, по сути, является большинство из представителей человечества. Разница лишь в том, что ваши пороки спрятаны внутри вас, а мои вырвались наружу. Я превратился в вас, только без привычной маски благопристойности, без обманчивой личины, без ваших выдуманных правил, без жалости. Я стал млекопитающим животным – тем самым, кем с биологической точки зрения и являются люди, не выше и не ниже. Гнев, пульсируя, откатывается в сторону, и я снова слышу своего первенца. Я отвечаю на его звонкий голосок.
– Это паук, правда?
Сын смеется и убегает. Кристина машет рукой и растворяется, словно дымка. А они склоняются над моим телом, прислушиваются к тому, что я говорю. Я отключаюсь. Как потом выяснится, на двое суток.
К тому времени, как я пришел в сознание, в меня уже влили пару капельниц и всадили несколько уколов. Накачали какой-то ерундой, так что мое тело, кажется, приобрело аморфное состояние. Я теперь как медуза, в которой только десять процентов плоти, а остальное – вода. Как амеба величиной в человеческий рост, безвольно лежащая на койке. А еще я привязан – на всякий случай. Как говорят санитары, порывался уйти к своей семье. Я лежу, в голове ветер. Разум под действием антидепрессантов и успокоительных находится где-то далеко, отдельно от моего организма.
– Очнулся?
Поворачиваю голову на голос. Рядом на стуле сидит священник. Немолодой, хотя, возможно, это борода и усы его старят.
– Я слышал о твоем горе. Скорбь может завести человека в жуткие места. Оплакивать близких нужно, но не нужно оплакивать их вечно.
– Проваливай, – отворачиваюсь от него и закрываю глаза.
– Меня зовут отец Петр.
– Да хоть Феликс Эдмундович. Убирайся, священник. Мне не нужны твои проповеди!
– Хорошо, Максим. Хорошо, – голос смиренный и теплый.
Он хлопает меня по руке и уходит. Удивляюсь, откуда он знает о том, что произошло и как меня зовут? Какая-нибудь медсестра сболтнула? Впрочем, служителей церкви часто приглашают к безнадежно больным. Это была моя первая встреча с Петром. Потом такие встречи станут происходить все чаще. Не знаю, что бы со мной стало, если бы он больше не пришел ко мне.
Глава XII
Истина большинством голосов не доказывается.
Поговорка
8 апреля 2015 года. Четыре дня до Пасхи. 7 часов 10 минут.
Станислав остановился у обшарпанной двери подъезда, преградившей ему путь.
– Домофон. Чудо враждебной техники.
Он скривил раздосадованную гримасу и озадаченно постучал по стальной преграде кончиками пальцев. Ему пришлось подождать какое-то время, пока из подъезда не вышел мужчина средних лет с пакетом мусора. Пименов нырнул внутрь. Он буквально взлетел на последний этаж сталинской четырехэтажки по ступеням, иногда перемахивая сразу через две. Большая темная лакированная дверь не менялась, наверное, с самой постройки дома. Станислав провел ладонью по блестящему покрытию, что-то хмыкнул себе под нос и громко постучал несколько раз по дереву. Затем опять. После третьего раза за дверью послышалось шевеление. Сергей прислонился к глазку, потом исчез и только минут через пять, наконец, открыл гостю. Он высунул голову из щели, словно черепаха из панциря, облизнул губы и осмотрелся вокруг.
– Впустишь или как? – Станислав хитро прищурился.
– Чего приперся?! Мы же договорились встретиться в участке!
– Да, в семь, – Пименов вытянул руку и пару раз ударил указательным пальцем по циферблату часов. – Двадцать минут восьмого. Мне просто стало интересно, на какое такое ночное задание ты пошел.
– Рот закрой! – рявкнул Сергей, потирая щетинистый подбородок, и захлопнул дверь.
– Ну, как скажешь, я особо и не напрашивался! В машине подожду! – прокричал Станислав и поспешил на выход.
Через двадцать минут Сергей влез в автомобиль.
– Вы бы так бандитов искали! Даже спрашивать не хочу, откуда ты узнал, где я.
– Все тайное рано или поздно становится явным. Я бы посмотрел на реакцию твоей жены, – Станислав повернул ключ в замке зажигания, и мотор тут же ожил.
– Э-э-э! Знаешь, что? Давай-ка не будем перетрясать чужое нижнее белье и лезть не в свое дело! Еще раз начнешь учить и говорить про это, дам по зубам. Понял?! Не посмотрю на субординацию! Это моя жизнь, и я как хочу…
– Так и спускаю ее в сортир. Ты это хотел сказать? Или я тебя перебил на чем-то очень важном?
– Как-то так, – Сергей выкрутил кисть руки в непонятном жесте.
– Так значит так. Но ты опоздал, и мне пришлось навести справки.
– Ничего себе справки! – достав из кармана сигарету, Сергей закурил.
– Если хочешь, чтобы я не лез в твое пространство, давай сразу расставим все точки над «i». Я пришел помогать, а ты плюешь на это, что мне не особо нравится. Будь так любезен впредь, если уж мы договорились, делать то, что обещал, а иначе…
– Что иначе?
– Стану находить тебя сам. Как сегодня. А если понадобится, то и свечку держать, дабы ты не позабыл о том, что я существую. Чтобы знал, что я рядом. Так сказать, буду твоим ангелом-хранителем. Знаешь, такой белый, с крыльями, за спиной у человека всегда находится? Так вот я не думаю, что ты будешь рад такому хранителю, как я.
– Ладно-ладно, убедил! Хорош! – Сергей опустил стекло и выбросил окурок на улицу.
Зайдя в участок, Сергей поздоровался с дежурным. Станислав, уткнувшись в телефон, лишь кивнул головой.
– Кофе? Чай? – снимая ветровку и бросая ее на стул, поинтересовался Сергей.
– Кофе. Черный.
– Так что ты накопал такого, чего не заметили мы? Кроме крашеного кирпичика?
– Есть кое-что, – Пименов быстро подошел к стоящему в углу сейфу, достал ключ и открыл тяжелую дверцу.
– Вот это да! – лицо Сергея вытянулось в овал, а руки сами по себе разошлись в стороны от удивления. – Откуда у тебя ключ, мил человек?!
– Александр отдал, он спешил домой вчера, как и ты… – улыбнулся Станислав и положил на стол пакет с золотыми украшениями.
– Ясно, – протянул Сергей, кусая нижнюю губу и недовольно кивая головой. – Надо будет дать ему затрещину, чтобы так больше не делал! Выхватит дуралей леща по полной, когда появится!
– Да ладно, брось. Говорю же: парень спешил, – передавая ключ Сергею, произнес Станислав. – Да и что тут такого? Дело-то общее делаем. Я оттуда ничего не взял, а если не веришь, можешь сам посмотреть, – Пименов кивнул на стальной ящик.
– Да я не о том! Просто нужно было меня предупредить, а не самовольничать. Ладно. Так что ты там накопал, мисс Марпл ты наша?
Станислав высыпал на стол золотые изделия.
– Вот.
– Что «вот»?
– Необычного ничего не видишь?
– Нет, – ответил Сергей, разгребая золото указательным пальцем.
– Смотри, – Пименов взял со стола авторучку и поддел ею небольшой перстень с квадратным темно-фиолетовым камнем.
– И что?
– Тебе не кажется, что он отличается от всех остальных? Он больше похож на мужской.
– Ну да, явно не женский. Только слишком маленький, – согласился Сергей, примеряя перстень на свои пальцы.
– Это смотря на чью руку, – Станислав Владленович натянул кольцо на мизинец. – Но и это еще не все: посмотри, что внутри, – он резко снял украшение и передал его Сергею.
– «Вика»… И что это значит?
В кабинет зашел Александр.
– Здорово, парни! Что, безделушки рассматриваете? Вы словно супружеская пара в ювелирном магазине. Уже нашли общий язык и интересы? – он заливисто заржал.
По-видимому, с утра только у него было хорошее настроение. Сашок подошел к столу и с улыбкой посмотрел на разложенные на нем драгоценности.
– О чем спор? Может, и я на что сгожусь? Третьим могу быть, например.
– Хорош паясничать!
– Да вот, колечко интересное. Думаем, его убийца специально надел жертве на палец.
– Мужской перстенек у женщины, да еще и с гравировкой женского имени внутри. А если он оставил его нам специально? То для чего?
– Серег, а может, его в огонь кинуть?
– Это еще зачем?
– Ну как же? – Александр выдержал драматическую паузу, наблюдая, как смотрят на него с вопросом остальные. Вдоволь насладившись их недоумением, он проделал руками магические жесты и произнес таким голосом, будто поведал страшную тайну: – А вдруг это кольцо Всевластия, и в пламени на нем появятся секретные знаки? Может, это кольцо Сауро-о-о-на!
– Да иди ты к черту, придурок! – Сергей бросил перстень к остальному золоту. – Клоун!
– Вы чего? «Властелин колец» не смотрели что ли? – Сашок налил две кружки и, замерев над третьей, обратился к Станиславу: – Кофе или чай?
– Кофе! Черный! – в один голос ответили коллеги.
– О’кей! Да ладно вам тут шерлоков холмсов из себя строить. Кольцо, гравировка… Мужа ее гражданского задержали, скоро к нам привезут! Говорят, у друга прятался, а как про женушку спросили, сразу наутек. Сахар класть?
– Да, одну ложку.
– Ребята его скрутили. Короче, по ходу это он ее завалил. Наверное, застал ее с кем-то, вот и разделался сгоряча.
– Посмотрим, – Станислав взял у Сашка чашку. – Посмотрим.
– Да сто пудов он! А вы тут целую стратегию, небось, уже разложили. Все у вас там, в Москве, по-мудреному, с подвыподвертом. А у нас в России все проще. К народу ближе нужно быть, к народу!
– Не слишком ли просто, – Сергей почесал затылок. – Ладно, пока с ним не поговорим, не узнаем.
– Поговорить, конечно, нужно. Да только вряд ли это он, – Станислав сделал глоток кипятка. – Сахара много положил.
Глава XIII
Оправдание виновного – приговор судье.
Публий Сир
Знаете, что такое беспомощность? Я думал, это когда ты прикован к собственной кровати. Оказывается, ошибался. Физическая беспомощность –это, конечно, неприятно, но ранит не так сильно, нежели, когда тебя выставляют виновным в том, чего ты не совершал. Передо мной сидят два следователя (Хлебалин и Самойлов), доводят до моего сведения, что я вылетел на встречную полосу, скорее всего, не справившись с управлением, и из-за этого потерял свою семью. Жена местного депутата и уважаемого человека Фролова Елизавета Викторовна подала на меня в суд за причиненный ей материальный и моральный ущерб (в аварии погибла ее любимая собачка, йоркширский терьер), а также за ущерб здоровью (она сломала руку и три ребра). Бедняжка лечилась в Германии и ходила к психологу, так как не могла долгое время оправиться от стресса. Они рассказывают мне о том, что в первую очередь была проведена судебно-медицинская экспертиза и что в моей крови обнаружен кодеин, который относится к запрещенным препаратам, хотя и содержится в некоторых лекарствах от простуды. Сразу дают понять, что опровергнуть это уже нельзя и что это станет отягчающим обстоятельством в суде. Говорят, что результаты следственного эксперимента, проведенного на месте аварии, и назначенной затем автотехнической экспертизы тоже оказались не в мою пользу. Что тут сказать? Если тебя упорно называют верблюдом, отплевываться бесполезно. Я слушаю рассказ об очевидцах, которые все как один утверждают, что я грубо нарушил правила и вылетел на встречку. Мне в лицо тычут фотографиями, на которых запечатлены искореженные автомобили. Что-то бормочут, словно разговаривают сами с собой. Я кручу на мизинце перстень с темным камнем. Его подарила мне жена в уверенности, что он принесет мне удачу, однако удача пока ко мне не спешит.
Мое внимание привлекает музыка из соседней палаты. Я невольно прислушиваюсь к ней вместо того, чтобы слушать этих двух холуев.
Снова за окнами белый день,
День вызывает меня на бой.
Я чувствую, закрывая глаза, –
Весь мир идет на меня войной.
Прикрываю веки. Слез больше нет. Ничего нет. Я понимаю, что никто не хочет отвечать за смерть людей. Тем более, кто же знал, что я выживу? На покойников удобно все списывать. Нет человека – нет проблемы. Но я есть, я дышу и живу, и я проблема. Проблема для каждого из них. Я прекрасно знаю, как это делается. Пока я валялся в реанимации на больничной койке между жизнью и смертью, адвокаты суетились. Человек при таких связях и деньгах не будет биться за справедливость. Никто не будет. Я бы тоже не стал и поступил, наверное, так же. Но сейчас я по другую сторону баррикад. Хлебалин и Самойлов пытаются объяснить мне, что ждет меня дальше.
Дальше… А дальше я решил бороться с системой. Глупая идея. Сейчас мне даже смешно вспоминать, что я хотел тогда добиться правды. Ведь, находясь в палате один на один с этими так называемыми «сыщиками», я четко осознавал, что и они, и я знаем правду, вот только у каждого она своя. У них она намного тверже, подкрепленная приказом сверху и даже, возможно, деньгами. Они понимают, что я невиновен, но для них смерть моих близких – всего-навсего чужое горе. А зачем им думать о ком-то постороннем? Главное, у них самих есть теплый дом, сытое брюхо и шелест купюр в кармане. Немного по-другому начинаешь размышлять, когда тебя всего этого лишают. Вместо иллюзии справедливости (в принципе, ты готов и на нее, чтобы хоть как-то притупить боль и смириться), тебе показывают огромную фигу и, смеясь во весь поганый оскал, еще и делают виноватым, ставя жизнь сына и беременной жены вровень с какой-то собачонкой и издевательски требуя к тому же возмещения ущерба! К горлу подкатило и встало враспор. От ярости перед глазами дрожала кровавая пелена. Я медленно поднялся, опираясь о железную спинку кровати.
– Я вас понял. Простите, но мне что-то нехорошо, – как ни в чем не бывало отвечаю я. – Наверное, еще действуют принятые утром лекарства. Если ко мне есть еще вопросы, я отвечу на них позже.
– Да нет, что вы! Если вам все понятно, то распишитесь здесь, – Хлебалин протягивает бумагу, я ставлю автограф. – И здесь, – переворачивает он лист.
– Все?
– Да, конечно. Отдыхайте.
Тут не придерешься: сама вежливость, когда им это нужно. Что же, я тоже умею играть в эти игры.
– Спасибо, – киваю им головой и падаю на кровать, как только закрывается дверь палаты.
Я только всхлипываю в подушку, кусаю ее, ору, прижимая ее плотно к лицу, чтобы не было слышно. Обидно до безумия. Обидно от того, что всем плевать на гибель моих родных. Я потерял то, что так боялся потерять, но встретил со стороны других лишь холодное безразличие. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя настолько раздавленным и униженным. Они уже договорились между собой и все решили без меня! Нахапали взяток, и теперь эту бюрократическую машину уже не повернешь вспять. Хотя я надеюсь на обратное. Пока еще надеюсь.
Прошел день. В мою палату заходит адвокат – высокий стройный блондин с зализанными назад волосами в дорогом, переливающемся на свету сером костюме. Новехонькие ботинки еще хрустят при каждом шаге. От него за версту разит высокомерием, гордыней и уверенностью в том, что я букашка в этом мире и ему ничего не стоит при желании раздавить меня прямо здесь и сейчас. Он с явной неохотой пододвигает ногой табуретку к моей кровати, брезгливо проводит по ней пальцем и, скривив недовольную гримасу, садится, положив свой портфель на колени.
– Максимов Максим Юрьевич?
– Да, – я приподнимаюсь с кровати. – Можно просто Макс, – протягиваю руку, чтобы поздороваться.
Он смотрит на меня, словно на вошь, слегка ухмыляясь кончиками губ.
– Цукерман Иосиф Давыдович. Я представляю семью Фроловых, а конкретнее, Фролову Елизавету Викторовну.
Я, как придурок, держу руку в воздухе в надежде, что ее все-таки пожмут – хотя бы ради приличия. Этот адвокат в дорогом блестящем костюме напоминает мне акулу, кружащую вокруг пловца в ожидании, когда в воду попадет первая капля крови, чтобы тут же разорвать тело в клочья. Не спеша опускаю руку и вытираю вспотевшую ладонь о бедро, а эта самодовольная сволочь начинает копаться в своем портфельчике.
– Так вот, молодой человек, что я вам могу сказать, – он достает авторучку и листок бумаги, пишет на нем что-то и протягивает мне. – Как только вас выпишут из больницы, будет назначен суд. Моя клиентка подает на вас иск с целью возмещения ущерба. Если не хотите остаться совсем без штанов, – он складывает губы так, что становится похожим на утку, – не стоит артачиться. Признайте все, как есть, и я уговорю ее снизить сумму иска.
– Как у вас все просто. А ничего, что я потерял свою семью? – прикрываю ладонью рот, чтобы откашляться.
– Соболезную вам, конечно, – естественно он не соболезнует и даже не сочувствует мне. Ему вообще наплевать на все, что произошло. Его интересует только гонорар, который ему платит клиент. Защищать ублюдка, выродка, мразь или еще что-то подобное ему не впервой. Такова работа адвоката. – Но в вашем случае смягчающих обстоятельств я не вижу. Рад был познакомиться. И до встречи. Суть мысли, я думаю, вы уловили, – он хлопает себя по коленям и поднимается. – Подумайте о том, что я вам сказал. Семью назад не вернешь, а вам еще жить да жить.
Когда я только приходил в себя, никто не посещал меня, кроме отца Петра и главврача реанимационного отделения, который заходил ко мне в палату, чтобы поинтересоваться моим самочувствием. В общем-то, навещать меня было и некому. Однако стоило мне немного поправиться, как на меня тут же набросилась стая гиен. Когда они поняли, что я на тот свет не собираюсь, стали рвать меня на части. Я хочу умереть. От переживаний я не ем по нескольку дней. Но им все равно, они приходят, допрашивают, будто я преступник. Иногда я жалею, что таковым не являюсь: хотя бы было, за что оправдываться. Мне то и дело звонят какие-то люди, предупреждают, угрожают. Даже следователи намекают на то, чтобы я не возбухал и молчал. Мол, дадут условный, и дело с концом. Мол, ерунда. А я хочу умереть. Я не боюсь смерти – напротив, мечтаю о ней.
Все это было до того момента, когда я сорвался. Сорвался безвозвратно в бездну. А тогда в голове крутилась фраза из мультфильма «Маугли»:
– Мы принимаем бой!
Я кричал это в одиночку, стиснув зубы, сидя на холодном полу больничной палаты.
