Текст книги "Россия загробная"
Автор книги: Алексей Поликовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
2.
На третий день своего пешего похода по Алтаю бывший президент России, ориентируясь по вручную собранному для него перспективному прибору с технологией Глонасс, точно вышел на зеленый луг, в конце которого стояла черная покосившаяся изба. Из полуразвалившейся конуры вылез большой пес, рывком головы стряхнул с шеи тяжелую цепь и радостно завилял хвостом. Бывший президент, а теперь странник с рюкзаком, в спортивной куртке и штанах со множеством карманов, где у него лежали перочинный нож, баллончик для розжига костра, таблетки для обеззараживания воды и другие полезные вещи, поднялся по серым, разошедшимся доскам крыльца и постучал костяшками пальцев в перекосившуюся дверь.
Послышались шаги, и ему открыла женщина, у которой поверх темно-синего платья был надет офицерский китель без погон, зато с нашивками, медалями и значками, среди которых он увидел значок почетного десантника. Она была в кедах без шнурков. У нее было загорелое лицо, на котором сияли ясные спокойные глаза. Бывший президент не удивился значкам, хотя и не смог расшифровать их значения. Он понимал только, что значок десантника означал, что женщина десантировалась с неба на землю, а может быть, из смерти в жизнь. Он знал об этой москвичке, переселившейся на Алтай, из закрытых информационных сводок, подготовленных для него ведомством Затрапезникова, еще когда занимал кабинет в Кремле. В прежней своей жизни она была, кажется, кандидатом психологических наук в московском университете, но уже давно бросила большой город и науку и переехала в эту заброшенную избу, где вела элементарный образ жизни, выращивала овощи, совершала шаманские обряды и, по слухам, еще до открытия Вермонта путешествовала на подручных средствах в загробный мир. К ней приезжали за пророчеством и за излечением.
Она посмотрела в серьезное, острое, с маленьким подбородком и высоким лысеющим лбом лицо путника и посторонилась, пропуская его в темную избу с оконцем, опустившимся почти к самой земле. Под оконцем стояла скамья, на ней спала пушистая черная кошка. На стене висели сито и медный таз. В углу стояли ведро с водой и грабли с застрявшими между зубьев пучками травы. Женщина кивнула бывшему президенту на колченогий стул с полукруглой спинкой и вернулась к плите, где в закопченном чугунке кипела белая маслянистая жидкость с зелеными пятнами.
– Ну здравствуй, – сказала она ему. – И что же с тобой происходит? Ну рассказывай!
Он не удивился ее вопросу. Не удивился он и тому, что она без удивления приняла его явление. Он знал, так и должно было быть.
– Я перестал понимать смысл, – сказал бывший президент Российской Федерации, сидя на старом колченогом стуле в странной, утробной позе. Он сильно наклонился вперед и упер локти в колени, а подбородок положил на кулаки. Он смотрел в пол. Доски на полу разошлись, между ними были черные щели. Из них тянуло сырой землей и холодом.
– Ох, смысл… – вздохнула она, поворачиваясь к нему и глядя на него со странной улыбкой на своем красивом округлом лице. – А ты что ли раньше все понимал?
– Раньше… да… все было ясно раньше.
– А теперь? Что теперь? Говори, что теперь.
– Теперь не понимаю, что происходит. Как это, смерти больше нет? – спросил он.
– А ее и не было никогда, – объяснила она ему с улыбкой, как маленькому.
– Ну да, не было… – слабо отозвался он и больше ничего добавлять не стал, но она прекрасно поняла, о чем он. Путешествуя по горам и лесам Алтая, вглядываясь в синее небо и зеленый горизонт, он стал очень хорошо понимать одну простую вещь: всякая власть только потому от Бога, что и смерть от Бога. Власть держится не на ОМОНе и не на Лубянке и даже не на правильно устроенных выборах – а он очень хорошо знал, как устраивать правильные выборы – а на человеческом страхе смерти. Убери этот страх, и власть повиснет в воздухе и испарится. Свободным от смерти людям она не нужна. Так он думал и, думая так, ощущал свое страшное, сиротское одиночество на этих райских плавных холмах, уходящих вдаль. Он шел по алтайским холмам – маленькая фигурка путника с рюкзаком за спиной – и знал, что впервые за долгие годы остался один.
– Я перестал понимать, что происходит, – повторил он. – Смерти больше нет, и вдруг пришел Ленин. В мой кабинет. Он помолчал. Его бледное некрасивое лицо выражало недоумение. – Взял меня под локоток и вывел вон, как нашкодившего мальчишку, а я-то думал…
Она снова посмотрела на него сверху вниз, с улыбкой, от которой ему стало так грустно, так обидно.
– А ты думал, что рулишь Россией? Она засмеялась. – Правильно он тебя вывел, ты забронзовел и потерял разумение. Ты же хотел раньше что-то сделать для России? А что же ты сделал? Ну, что ты сделал? Говори, что ты сделал?
– А что я сделал?
– Придушил ее, как куренка, – сказала она.
– А теперь что? – спросил он своим прежним, тусклым, потерянным голосом.
Она вдруг запела низким горловым звуком. Сидя на колченогом стуле с полукруглой спинкой, маленький тщедушный мужчина в зеленой спортивной куртке с робостью смотрел на нее снизу вверх. Из черного чугунка на плите пошел пахнущий хвоей густой белый пар. Зеркало, висевшее на гвозде со ржавой шляпкой, помутнело и покрылось мягкой изморозью. Кошка как спала, так и продолжала спать. Вдруг кто-то громко хлопнул крыльями под потолком. Он поднял глаза и увидел в углу, на черной от старости балке, ворона с блестящими глазами. Так блестят лужи в весенний день. Ворон внимательно рассматривал его.
– Не туда смотришь! – сказала ему женщина, прерывая низкий текучий звук, зарождавшийся в ее груди. Она ладонью сделала несколько круговых движений над чугунком, завивая пар в красивые кольца. Посмотрела на кольца и поправила одно из них. – В зеркало давай смотри, для кого я стараюсь! Он испуганно посмотрел в зеркало, где уже двигались смутные фигуры, а она, стоя посреди комнаты, вытянула руку, и ворон слетел ей на руку и по-прежнему внимательным взглядом немигающих и непрозрачных глаз смотрел на мужчину. Она тогда закрыла глаза. В груди у нее снова что-то открылось и теперь уже всерьез пошел протяжный, клокочущий, длинный, бессловесный звук.
3.
Глядя в старое зеркало, бывший президент России увидел Красную площадь с желтым кругом перед Мавзолеем. В центре круга стоял памятник Ленину на высоком постаменте. Ленин простирал руку к Мавзолею, то есть к самому себе. На постаменте золотыми буквами было написано: "Ильичу, который вернулся к нам на 35 дней". Дальше были выбиты даты второй жизни вождя всемирного пролетариата. К дверям Мавзолея стояла длинная скорбная очередь. Многие плакали.
Теперь он понял, зачем тут ворон и чего женщина хочет от него. Это случилось как-то само собой, без участия его воли. Был человеком, стал вороном, вот и все. Сейчас он летел вороном в синем небе и смотрел вниз черными блестящими глазами, исполненными ровного внимания и спокойного любопытства. С высоты он увидел треснувшую, расколовшуюся, снявшуюся с якорей, в очередной раз куда-то наобум поплывшую бедную Россию. Еще он видел развалившиеся дома в деревнях, и пересохшие реки с желтыми обрывистыми берегами, и огромное озеро, на поверхности которого плавали клочья мерзкой белой пены, вытекавшей из труб якобы очистных сооружений, которые ему когда-то с такой помпой показывал его друг-олигарх. Он и тогда знал, что это туфта, но счел за правильное поверить. Вскоре внизу появился город, в котором какая-то ужасная сила вырвала трамвайные рельсы из асфальта. Рельсы были загнуты и торчали вверх, как полозья гигантских санок. Трамвай лежал на боку. Он взмахнул крыльями, тяжело разворачиваясь в воздухе, и полетел дальше и увидел своими черными равнодушными глазами пустую площадь городка, ветхие уродливые гаражи, магазинчик, на крыльце которого стояли несколько таджиков в оранжевых робах, русскую женщину с разбухшими больными ногами, сидящую на брезентовой табуретке и продающую сгущенку из белого эмалированного ведра. На заднем дворе заброшенного колхозного склада мужики сверкали сваркой, за какой-то надобностью прилаживая друг к другу два железных столба. Прямо перед ним в синем небе возникла красная кирпичная колокольня с куполом, от которого остался только ржавый остов, сквозь который росла прямо в небо маленькая, но обильно покрытая листвой березка. Он сделал маневр, облетая небесную березку, и увидел внизу нищего старика, усердно шаркавшего ногами по асфальтовой дорожке в новом микрорайоне огромного мегаполиса. Сзади затренькал звонок и старика обогнала девочка на велосипеде. Вскоре старик встал у дверей магазина и стоял с робко вытянутой ладонью, скорбно глядя в пустоту и пожевывая голодным ртом. Люди входили и выходили и не замечали его. Президент хотел было прежним, самоуверенно-решительным жестом, которым так восторгались его льстецы и поклонники, достать из кармана свое дорогое французское портмоне цвета красного вина, а из него вложенные туда с утра специальным человеком новенькие, чистенькие тысячные купюры и одну дать старику… но тут вспомнил, что он ворон, что у него нет рук, а есть крылья, что он летит и что вокруг небо. Синее, синее небо.
Он все летел и летел в этом синем бесконечном небе, и под ним все плыла и плыла бесконечная зеленая земля с маленькими городками, в виде которых было неискоренимое сиротство и затаенная тоска. Крыши говорили ему о человеческой жизни, в которой нет счастья. Дворы с мусорными баками транслировали ему в небо весть о том, что ничего нигде никогда не меняется. Заросли чертополоха на обочинах проселочных дорог посылали ему в небо весть о том, что никто в этой его любимой стране никогда не справится ни с чем. И он видел все таким, каким оно было: неприбранным, неловким, жалким, поруганным, оскорбленным.
Он очнулся на колченогом стуле с полукруглой спинкой посредине темной избы с низким окном. На его бледном лице со слабым узким подбородком и длинным ртом был пот. Ворон сидел на черной балке под потолком и внимательно смотрел на него блестящим, не знающим возраста, глазом. Кошка все спала. Женщины не было. Он чувствовал ломоту во всем теле, как после большой физической работы, но мысли в голове были ясными. Заскрипела тяжелая, по-старинному утепленная ватой дверь, и женщина вошла в дом. Рукава у нее были закатаны, руки мокрые, светлая прядь выбилась и упала вдоль лица. Она поставила большую железную лейку с прикрученной проволокой ручкой в угол. Она ходила поливать салат. Она сама выращивала для себя салат.
– Очнулся? – со смешком и грубоватой простотой спросила она его.
– Полетал?
– Полетал.
– Ну, видел?
– Видел.
– А понял? – с насмешкой спросила она.
– Понял, – сказал он.
– Ну, если понял, иди. Тебя уже ждут.
Он встал и на неуверенных после долгого пребывания в небе ногах прошел по щелястым доскам к двери, потянул ее и, щурясь от яркого солнечного света, вышел на улицу. На грядке в маленьком огороде перед избой росли салат и укроп. Земля вокруг зелени были темной от только что пролитой влаги. Пес спал у будки, положив крупную голову на большие, сильные лапы, и даже не поднял головы. Тяжелая цепь мирно лежала рядом с ним. За огородиком, в ста метрах от дома, на ровном лугу, который он пересек несколько часов или несколько дней назад, стоял бело-голубой вертолет с открытыми дверцами кабины. В кабине сидели летчики в шлемофонах. Из кустарника на краю луга глядели в подслеповатые окна избы снайперские винтовки и даже один гранатомет его личной охраны. Откуда-то сбоку вдруг возник человек в странном для этих мест итальянском костюме стоимостью три тысячи евро и в остроносых сияющих туфлях из мягкой черной кожи. Галстук у человека был красно-сине-белых государственных цветов, а в его узел была воткнута булавка со скромным брильянтом. Лицо его было знакомо бывшему президенту и при этом незнакомо – лицо влиятельного деятеля, лоббиста интересов, представителя клана, министра на службе народа, опытного интригана, человека власти, живущего в большом особняке в элитном поселке с охраной и видом на озеро. Таких вокруг него прежде всегда были тысяча и еще тысяча. И он не мог запомнить их всех, да это и не надо было, потому что все они были одно и хотели одного и действовали с утомлявшим его однообразием корысти и хитрости.
– Владимир Владимирович, здравствуйте! – сказал человек, пристраиваясь сбоку и стараясь идти с ним в ногу. Они медленно шли вдвоем по мягкой земле и высокой траве. В жарком солнечном сиропе кружили бабочки-лимонницы и гудели пчелы. – Ваш самолет уже ждет вас в аэропорту. Нам до аэропорта час с лишним лету… Как вы отдохнули?
– Отлично, – с прежней бодрой решительностью и легкой иронией в голосе, тоже прежней, отвечал президент. – Как там в Москве?
– Госдума час назад приняла решение признать все произошедшее этим летом непроисходившим. Эти дни вычеркиваются из отечественной истории как бессмысленные. В учебниках о них ничего не будет. Возвращаемся к основам, так сказать. Без смерти нельзя.
Человек то ли хмыкнул, то ли хихикнул, очень довольный.
– Ильича похоронили?
– Положили в Мавзолей. Лежит как миленький.
– Смерть вернулась? – спросил президент с вновь появившейся на его лице уверенной усмешкой, в которой теперь снова был затаенный, невысказываемый в словах, тайный или не очень тайный цинизм человека власти, который всему знает цену. Он спросил это своим прежним голосом цезаря и победителя, который привычно помнит элементарный рецепт власти. Надо быть силой. Надо знать дзюдо. И он был теперь снова сильным и снова знал все это политическое дзюдо. Он шел по алтайскому лугу своей прежней покачивающейся походкой, кокетливо поигрывая плечами, снова нагловато и щегольски уверенный в себе.
– Вернулась, Владимир Владимирович, вернулась! – быстро и отчего-то радостно отвечал человек с лицом как у всех сытых, богатых и властных людей. Почему-то возвращение смерти в человеческую жизнь было ему радостно и приятно. И президенту, уже не бывшему, а настоящему, это тоже было приятно. Со смертью возвращалось все прежнее, к чему они оба так хорошо и удобно привыкли: большие кабинеты, большие машины, вся эта удобная жизнь над страной, поверх страны, распоряжаясь страной, а также крепкая, необходимая для правильного хода дел стабильность. Без стабильности никуда. Они, понимая друг друга, переглянулись и дружно, коротко хохотнули.
Несколько людей из службы Затрапезникова уже шагали вокруг них, зоркими глазами обшаривая просторный луг, тихий глубокий лес, заросшие травой канавы, одинокий клен с крупными листьями на косогоре и синее небо без единого облачка. Кроме спящего за спиной пса, вокруг, сколько хватало глаз, не было ни единого живого существа, но охранники все равно ждали нападения на своего самого главного из всех випов випа. Они шли с напряженными лицами, готовые к немедленному прыжку на вышедшего из леса собирателя ягод с корзинкой или путника с клюкой, ощущая тяжесть оружия под пиджаками, контролируя зону справа и зону слева и обмениваясь короткими репликами, произносимыми в крохотные микрофоны, зашитые в углы воротничков, и слышными в наушники, вставленные на проводках в ушные раковины. Пес за их спинами наконец поднял голову и, раздирая большую пасть с розовым языком, сладко зевнул. С утра он зарыл в грядку с салатом косточку и теперь наслаждался жизнью. Женщина вышла на крыльцо и, приложив руку козырьком к глазам, смотрела гостю вслед. По выражению его спины она поняла, что он получил, что хотел. Ну, дай Бог тебе, странник.
