Текст книги "Россия загробная"
Автор книги: Алексей Поликовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава седьмая
1.
В Академии наук после трагической и преждевременной смерти директора института физических исследований в Протвино Лоренц-Валиулина развернулась настоящая война. На место директора претендовали шесть академиков и два члена-корреспондента. Все понимали, что это не просто место директора большого и значительного института; речь шла о принципиально новой науке загробоведении, которой в ближайшие годы предстояло определять все развитие человечества. Инвестиции в исследования загробного мира должны были составить двадцать процентов от ВВП. Отменялся как совершенно ненужный Космос, сводились на нет работы в области нанотехнологий, переводились на частные гранты работы в области удлинения сроков жизни. Все госфинансирование бросалось теперь сюда, и только сюда. Маленький и тихий городок Протвино на берегу Оки становился центром мира.
Все надковерные и подковерные игры были пресечены одним телефонным звонком, который раздался рано утром в квартире президента Академии. «Кто это в такую рань?», – недовольно подумал главный академик страны, шагая к телефону в розовой пижаме и с зубной щеткой в руке. На щетке была только что выдавленная из тюбика паста Lаcalut. Президент академии точно следовал инструкциям своего зубного врача, который рекомендовал чистить зубы не меньше пяти минут утром и пяти минут вечером. В эти пять минут президент академии обычно обдумывал предстоящие ему сегодня дела. Это была, так сказать, планерка с самим собой. Звонок прервал планерку на третьей минуте.
Звонил человек из администрации президента. Он курировал Академию.
– Есть мнение, – сказал куратор, – что директором института должен стать Илья Александрович Вермонт.
Академик замычал в ответ. Это значило, что он не находит слов для того, чтобы согласиться.
– Я догадываюсь обо всем, что вы хотите мне возразить, – сказал куратор, – но на споры и возражения у нас нет времени. Надо срочно брать ситуацию под контроль. Лучшего директора головного института по исследованию и освоению загробного мира нам не найти. Илья Александрович автор эксперимента и создатель математической теории. Возможно, он гений. Мы ознакомились с его биографией и решили, что надо продвинуть его на этот пост и дать ему возможность работать так, как он считает нужным. Для решения всех иных вопросов у него будут заместители.
В дверь квартирки Вермонта на третьем этаже обыкновенного дома-пятиэтажки позвонили. Вермонт в этот момент стоял посредине разгромленный квартиры в синей спортивной майке и желтых беговых трусах. Он собирался идти побегать, потому что надо было, наконец, вырвать себя из душевной смуты и мысленного хаоса. Таков был его утренний посыл самому себе, но в последний момент он вдруг снова не совладал с собой и принялся обыскивать и ощупывать карманы выброшенной из шкафов одежды. Он помнил, что писал в том числе и на салфетках, которые брал в столовой института и рассовывал по карманам. Куда-то же должны были деться бумажки с прыгающими буквами и цифрами формул и расчетов! Он отправился к двери и раздраженно открыл ее, думая, что это соседка, которая все последнее время смотрела на него восхищенными глазами. Она много раз видела его по телевизору. Но за дверью оказались два очень серьезных человек в костюмах цвета стали и при одинаковых нежно-голубых галстуках. Вермонт, насмотревшийся за последние недели на эфэсбэшников, сразу понял, кто они такие, и ужасная мысль мелькнула у него в голове.
– Что вам здесь нужно? – спросил он, бледнея и отступая в глубину квартиры.
– Мы просим вас одеться и следовать за нами.
– Куда?
– В институт.
– Я сегодня не пойду в институт.
– Илья Александрович, вам срочно надо ехать в институт!
– А я вам сказал, что не пойду в институт!
Через четверть часа двое мужчин в серых костюмах вывели из подъезда под руки старшего научного сотрудника Илью Вермонта. Пиджак, который агенты надели на него, был криво застегнут, брюки топорщились. Они посадили ученого в черную машину, и она с места взяла в карьер. Еще через десять минут Вермонт в сопровождении двух агентов, которые поддерживали его под локти в те моменты, когда у него от волнения заплетались ноги, вошел в конференц-зал. Он уже знал. В машине ему сказали. Несколько десятков лиц обратились к нему. Это были ведущие научные сотрудники, профессора, доктора наук, ученые с мировым именем. Был тут и главный инженер установки, и начальник АХО, и начальник первого отдела, который смотрел на Илью Вермонта с приятной, доброжелательной улыбкой. Это он дал молодому ученому самую лучшую рекомендацию. Агенты провели Вермонта по залу, вставили в кафедру и испарились. Воцарилось молчание.
– Господа, – хрипло сказал Вермонт и начал кашлять. Кашель душил его с такой силой, что на глазах выступили слезы. Откашлявшись, он обвел взглядом зал. Черные его волосы, которые так и не поддались расческе одного из агентов, стояли дыбом над мертвенно бледным лбом. Глаза разъезжались в стороны, отчего на лице возникало выражение безумия. Также разъезжались в стороны мысли нового директора. «Приступил к исполнению, не приходя в сознание», – сказал из глубины зала чей-то насмешливый голос.
– Господа, – сказал Вермонт с отчаянием – позвольте представиться: я теперь ваш директор! Он снова замолчал, словно рассматривая косившими глазами эту безумную фразу, повисшую в воздухе. Тогда он решил попробовать сказать что-нибудь еще. – Нам предстоит многое сделать. Он постепенно обретал себя, видя, что они не смеются над ним, а слушают с выражением почтительного внимание на лицах. Никто не хихикал и не показывал на него пальцем. – Мы открыли дорогу в загробный мир, и кому как не нам первым пройти по этому пути! Наша задача на ближайшее время состоит в том, чтобы повторить эксперимент, и мы это сделаем. На его треугольном бледном лице теперь была написана решимость человека, стоящего на краю крыши. Стоя перед цветом науки в перекошенном пиджаке и отвисающих на коленях брюках, он вдруг почувствовал такой прилив сил и такую уверенность в успехе, что выпрямился и даже стал выше ростом.
Когда Вермонт закончил свою короткую речь и его обступили люди, он был уже другим человеком. Его глаза горели лихорадочным огнем, а спина была прямой как доска. Он кивал, принимал поздравления, и тут же, в конференц-зале, давал поручения почтенным профессорам и пожилым докторам наук. Чьи-то руки тянулись к нему, и он их пожимал. Один доктор наук спросил его о маленьком коэффициенте в одной коротенькой формуле, без которого невозможно было математически описать смерть как явление высшей математики, и тогда Вермонт взял мелок и со страшной скоростью стал писать цифры и буквы на зеленоватой грифельной доске. Вдруг все замолкли. В полной тишине дробно стучал мел. Когда Вермонт закончил и обернулся, в зале раздались аплодисменты. Хлопали все, даже ничего не понимающие в высшей математике начальники АХО и первого отдела.
2.
В три часа ночи по пустынным улицам Москвы ехал фиолетовый автомобиль "Иж Ода 1,7 комби" 1987 года выпуска, с красным восклицательным знаком и желтой буквой У в черном треугольнике на заднем стекле. Машина проседала почти до самого асфальта, задние рессоры не выдерживали ее собственной тяжести. Конвульсивно подрагивающий глушитель выпускал густую струю серого дыма, в которой пролетали искры. Иногда мотор самопроизвольно начинал реветь, и тогда выхлоп темнел от хлеставшего в него масла. В салоне машины напряженно молчали три человека.
Партизанский отряд Удалова прибыл к месту боевой операции. Все было продумано до деталей. Машина стояла в гараже у Удалова пять лет. Они была давно снята с учета и нигде не числилась. Номера на ней были самодельные. В три часа пятнадцать минут они вышли из автомобиля, припаркованного на набережной напротив огромного черного урода, уходившего головой в черно-красное небо московской ночи. Все окна квартир в домах по обе стороны реки были темными. Голубоватым светились только окна подъездов. Двое мужчин и подросток размяли ноги, сделав несколько шагов по асфальту набережной. Потом Удалов взглянул на часы. На его широком запястье зеленовато светились знаменитые «Командирские». «Пора начинать, товарищи!».
Не проронив ни слова, они общими усилиями достали из машины один за другим четыре бидона, из которых на рынках торгуют сметаной и творогом. Доставали уверенно и четко: не сговариваясь, одновременно делали резкое движение и перебрасывали бидон через борт багажника. Крышки бидонов были жестко зафиксированы специальными металлическими лентами. Бегом, чуть пригибаясь – хотя набережная, насколько хватало глаз, была пуста, никто за ними не следил – они быстро перенесли бидоны к подножью истукана. Император торчал своей уродливой головой в огромной вышине и как будто не замечал копошащихся у его ног крошечных фигурок. На его черном неразвитом лице была улыбка идиота, мечтающего дурацкую мечту. Подросток в кепке быстро и ловко накинул петли проводов на горловины бидонов. На конце каждого провода была прозрачная пластиковая коробочка, внутри которой тихо пульсировал алый светодиод.
Трое, все так же инстинктивно пригибаясь, молча перебежали назад, к машине. Подросток в кепке и с кольцом в ухе – его звали Антон – остался у бидонов. Он стоял, видя над собой огромные черные ботфорты Колумба, позорно переименованного в Петра. В одной из пламенеющих коробочек что-то громко щелкнуло. Антон закинул голову назад и попытался рассмотреть в вышине маленькую голову гибрида испанского путешественника и русского царя. Он увидел – или это ему показалось – что там, среди звезд, гибрид улыбается пустой и рассеянной улыбкой. Это была улыбка существа, никогда не знавшего любви и собственного предназначения. Его сварганили, продали, перевезли, отвергли, поставили, и он стоял с тех пор на пустынной набережной, никому не нужный, облитый презрением огромного города, ставший привычной мишенью городских зубоскалов, лишенный подобающего памятнику поклонения или хотя бы интереса.
«Антон!», – тревожно крикнул Удалов. «Время!» У второго мужчины – он был в бесформенном берете с нацепленным на него комсомольским значком и с длинным шарфом на шее – в руках возник черный продолговатый предмет. Это был блок управления бидонами, переделанный из пульта управления телевизора Samsung. Несколько секунд ничего не происходило. Москва спала в глухой ночной тишине. Потом послышался слабый гул, он продлился несколько медленных секунд, и вдруг из всех четырех бидонов одновременно вырвалось короткое острое пламя. Все трое стояли, завороженно закинув головы. Там, очень высоко, почти у самых звезд, вдруг странно качнулась маленькая чугунная голова. Гигантская нога в ботфорте дрогнула, как будто собиралась сойти на берег и шагнуть, переступая крыши, к Якиманке. Но так показалось только на первый взгляд и на одну секунду. Иллюзия осмысленного движения быстро исчезла, огромная нескладная фигура качнулась в вышине, а потом закачалась еще сильнее и сильнее, словно пьяный император выделывал на своем постаменте странные коленца. В небесах над темной набережной прокатился утробный стон.
Черная гигантская фигура медленно ложилась в реку головой в сторону Крымского моста. Все заняло ровно четыре секунды. Узкое царское тело с отломанной ногой с громким шипением вошло в Москва-реку. Река вскипела перед изумленными и восхищенными взглядами трех людей, застывших на пустынной набережной. Как во сне, они видели плавный и неуклонный рост серой ночной воды, которая быстрой волной устремилась в сторону Кремля. Вода завыла, завихряясь в бетонных берегах. Река шумела, словно возмущенная тем, что в ее бессловесный сон ворвался черный чугунный царь с оторванной взрывом ногой. Игрушечная каравелла с поломанной мачтой, которой баловался царь, ухнула в воду и пропала.
В эти минуты в подвале, за железной дверью на Плющихе, уже вовсю шла бешеная работа. Несколько человек ходили в клубах сигаретного дыма туда и сюда, приложив трубки телефонов к ушам, и кричали что-то на разных языках, давая интервью зарубежной прессе. Полуголый молодой человек с непременным тройным профилем на предплечье и в мешковатых камуфляжных штанах, сидя за ноутбуком, со страшной скоростью бегал пальцами по клавиатуре. Это был главный программист партизанской армии Удалова, и сейчас он запускал красный ботнет на полную мощность. Сорок тысяч компьютеров по всему миру, подчиняясь командам молодого программиста на службе у революции, выходили из сна, зажигали дисплеи и начинали рассылку заранее заготовленной прокламации, в которой говорилось о только что свершившемся Суперакте. Выходите на улицы! Ничего не бойтесь! Истукан повергнут! Власть падет! Жизнь и смерть принадлежит народу! Даешь сто миллионов одиночных пикетов! Эти и другие энергичные слова сейчас стучались в память тысяч и тысяч компьютеров, записывались на жесткие диски, начинали вращаться в облаках и перепрыгивали на флешки. Еще десять человек, сидевших с компьютерами в разных углах подвала, уже работали в блогах – каждый них имел десять ников и наполнял блогосферу воплями восторга, криками торжества, описанием события, которого на самом деле они не видели, и призывами не спать, просыпаться, идти на набережную!
– С почином, товарищи! Суперакт свершился! Су… – начал на темной набережной Удалов, обращаясь к двум своим товарищам, но не договорил и осекся. Глаза его вдруг уставились в одну точку и остекленели. Бритый наголо человек молча и тупо смотрел в мутную тьму на ту сторону реки. Там что-то двигалось. Медленно и плавно, будто несомая летним ночным ветерком, выступала из предутренней тьмы высокая фигура старика в сером развевающемся рубище, подпоясанном узким ремешком. Седые волосы веяли по ветру. Старик, слабо перебирая ногами в желтых советских сандалиях, скользил в полуметре над водой в сторону Кремля.
3.
Ранним утром на Якиманской набережной собралась толпа. Она все увеличивалась. Проезжавшие мимо автомобили тормозили и приветственно гудели. Машины останавливались, водители выходили из-за руля и с широкими радостными улыбками шли поближе к месту события. Другие спрашивали весело в опущенные стекла:
– Ну что, упал царь? Свалился император? В воду?
– Упал, упал наконец! – с радостной ненавистью отвечали из толпы.
– В Москве дышать сразу стало легче, вы что, разве не чувствуете!?
Они преувеличивали: в Москве, как и все последние дни, дышать было тяжело. Пахло раскаленным асфальтом, сухой пылью, жестким солнцем и гарью. Запах гари накатывал волнами, прилипал к ноздрям, вызывал тошноту. Уже появились люди в марлевых повязках. Это под Шатурой горели торфянники.
Вдоль всего парапета, от Крымского моста и до Каменного, стояли сотни людей и смотрели в воду. Новые, прибывающие со всех сторон, не могли понять, на что они смотрят и в недоумении крутили головами.
– Да где же он? Где он? Я не вижу, мама, ну где же он? – ныла девочка с двумя огромными белыми бантами, сидевшая на руках у мамы.
– Да вон же он! Да не туда ты смотришь, смотри вон туда!
Девочка повернула голову и увидела. Ее ножки в белых носочках и крошечных лакированных туфельках радостно задрыгали.
– Вижу, мама, вижу!
Взгляд новоприбывшего зеваки находил наконец на серой глади реки, напротив бассейна "Чайка", черный кругляш, немного поднимавшийся над водой. Но что это было? Некоторые говорили, что это голова императора, другие с хохотом утверждали, что это его зад. На самом деле это был носок ботфорта. Нога вместе с частью туловища, отделившись от тела, косо воткнулась в густой слой придонной жижи и торчала теперь на тридцать сантиметров над водой. Иногда на нее садилась речная чайка и стояла посередине реки на своих тонких ножках.
Вдруг со стороны Каменного моста, нарушая правила движения, с синим пламенем мигалок примчалось две черные иномарки. Тормоза взвизгнули, дверцы открылись, и из них выпрыгнули на набережную шесть молодых людей в серых, цвета стали, костюмах. На лицах у них была написана такая наглая и бесконечная уверенность в своем праве на все, что люди как-то сами собой расступались перед ними, пропуская их к тому месту, где еще вчера вечером стоял чугунный гигант работы модного скульптура, замучившего Москву своими творениями. Очутившись на месте, шестеро новоприбывших – авангард армии из чиновников, экспертов и спецагентов, которая уже выдвигалась к месту происшествия – тут же образовали нечто вроде цепи и начали оттеснятьтолпу. Люди не хотели уходить и кричали им в лицо:
– Вы кто вообще тут? Вы чего пихаетесь вообще тут?
Пятеро молча, не снисходя до объяснений, продолжали теснить толпу, а шестой отвечал вежливым тихим голосом:
– Мы Федеральная служба безопасности. Это наша зона ответственности. Просим всех отойти от места происшествия. Просим всех отойти от места происшествия.
Черные машины каждую минуту подкатывали теперь с двух сторон, от Крымского моста и от Каменного. Мигалки заходились истошным синим пламенем на блестевших крышах. Появился толстый милицейский генерал в серой форме с красными лампасами и такого же цвета лицом. Он вступил в разговор с высоким и худым человеком в штатском, который с рацией в руке расхаживал по набережной. Прибыло три пожарных машины, из дверей вылезали неповоротливые пожарные в брезентовых костюмах, резиновых сапогах и огромных сияющих касках. Огня не было, и вскоре они, маясь бездельем, ходили в своем тяжелом одеянии по набережной с мрачными лицами. Зато четверо мужчин, приехавших на автобусе Volkswagen с затемненными стеклами, тут же взялись за дело. Они беспрепятственно прошли за уже установленные решетки ограждения и что-то делали у постамента. Толпе было плохо видно. Один из новоприбывших залез на постамент и сидел там на корточках, делая пассы руками в белых нитяных перчатках, другие собирали что-то в полиэтиленовые пакеты.
– Следы взрыва ищут, – сказал кто-то в толпе.
– Смотрите, смотрите! – крикнул чей-то веселый голос.
Посередине реки стоял катер МЧС с белой скошенной рубкой. Белая лесенка на борту катера уходила под воду. Водолаз в тяжелом костюме, переваливаясь, прошел по палубе к лесенке и неуклюже развернулся. Он стоял спиной к толпе, пока двое в оранжевых спасательных жилетах надевали ему на голову круглый шлем с окошком. После этого он, медленно нащупывая огромной ногой ступеньки, стал спускаться по лесенке. Сначала в воду ушли его слоновьи ноги, потом он погрузился по пояс и только тогда разжал руки в огромных черных рукавицах и, откинувшись спиной вперед, ушел в воду.
В трех километрах от бурлящей на набережной веселой толпы, в кабинете с задернутыми синими гардинами, человек с мятым лицом и тусклыми глазами сидел за письменным столом с телефонной трубкой в руке. Он был бледен страшной, нездоровой бледностью. Ему докладывали прямо с набережной.
– Толпу отодвинуть на сто метров, – командовал Затрапезников своим обычным бесцветным голосом. Его изможденное лицо не менялось в выражении никогда, только в серых и тоже тусклых глазах иногда пробегало что-то непонятное и тоскливое. Проморгал! – билось у него в висках. Упустил! А как же стабильность? На этот страшный вопрос он не знал ответа, да и не мог его знать, потому что все то, что он держал под контролем, вдруг развалилось в мгновенье и превратилось в огромную и все увеличивавшуюся толпу, которая не хотела расходиться и хамила его людям. Об этом он тоже уже знал. Неужели началось то, чего он так боялся и что иногда приходило ему в ночных кошмарах, где он оказывался маленьким человечком, убегавшим от чего-то огромного, что гналось за ним гигантскими шагами? – Да, оттеснить, не смотря ни на что… Он снова слушал.
– Два водолаза мало, вызывайте еще, – сказал он. – Баржа с подъемным краном идет. Расчетное время прибытия пятнадцать сорок. Он опять молчал. – Что там на месте подрыва? Тут он молчал долго, с сосредоточенным лицом слушая, что ему говорят. И чем дольше он слушал, что ему говорят, тем плотнее сжимался его и без того узкий рот и нарастало это непонятное выражение глаз на вдруг похудевшем истомленном страданием лице.
– Бидоны с творогом? – наконец сказал он. – Подорвали скульптуру бидонами с творогом? Нет? Да? Два со сметаной? Всего четыре? Четырьмя бидонами с творогом и сметаной взорвали произведение искусства высотой в сто метров? Вы понимаете, что вы говорите? Вы жопа, полковник! – никто никогда не слышал таких слов от генерала Затрапезникова. – Я отдам вас под трибунал! Я вам сказал, нам дали двадцать четыре часа, чтобы найти преступников, которые в центре Москвы, в километре от Кремля, устраивают террористические акты! Я отвечаю головой, и вы отвечаете головой, и передайте генералу Барташьяну, что он тоже отвечает головой… Он положил трубку и прошелся по кабинету, движением пытаясь успокоить разгулявшиеся нервы. Но не мог. Двое – президент и святой Феликс – все смотрели внимательно и испытующе на него с портретов, словно им было интересно, как он справится с этими безумными бидонами, и со свалившимся в реку императором, и с сумасшедшим математиком, возглавившим институт в Протвино, и с дырой в загробный мир, и с коммунистами, забросившими туда отряд героев, и с шофером Чебутыкиным, который в этот момент, зажатый между двумя глухо молчащими оперативниками на заднем сиденье черного "Мерседеса" с тонированными стеклами, въезжал в огромные раздвижные ворота Лефортовской тюрьмы.
