355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Ларионов » Лейтенантами не рождаются » Текст книги (страница 3)
Лейтенантами не рождаются
  • Текст добавлен: 30 ноября 2019, 03:30

Текст книги "Лейтенантами не рождаются"


Автор книги: Алексей Ларионов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Я осмотрелся кругом. Все пространство перед домом было перепахано разрывами мин, но постройки уцелели. Хозяйка дома отругала моего солдата за то, что он мешал немцам спать, стреляя из своей винтовки. Солдат выполнял задание, но, видимо, поленился менять позицию при стрельбе и немцы засекли его расположение. Этим и был вызван обстрел.

Вошли в дом, быстро затопили печь, разделись и начали сушить белье. Солдат продолжал рассказывать, что наша часть покинула эту станицу, а куда нам двигаться – написано в записке.

Пока сушилось белье, мы задремали. Нас разбудил часовой, он вел наблюдение за немцами: «Одевайтесь быстро, немцы готовятся захватить нашу окраину станицы. На том берегу идет подготовка к форсированию реки». Мы встали. О, ужас! Голова кружится, в глазах огоньки, в ушах звон колокольчиков, полная апатия. Оказалось, когда мы уснули, хозяйка пожадничала и рано закрыла вьюшку в трубе. Мы все угорели, я уже стал подозревать, что хозяйка сделала это умышленно. Но времени не было на выяснение обстоятельств.

Мы очень вяло одевались, солдат-наблюдатель нас торопил. Кое-как оделись, собрали оружие, вышли на улицу и попадали в снег. Голова закружилась, нас тошнило, в ушах стоял страшный звон, небо и земля переворачивались, а деревья качались перед глазами. Стараясь стряхнуть весь ужас, который происходил с нами, мы поплелись к роще, до которой было метров 300. Солдат ругал нас, как только мог, за то, что спим на ходу. Немцы еще не обнаружили нас, прицельного огня не вели, свистели только шальные пули.

Когда стали подбираться к роще, фашисты открыли прицельный огонь, мы вновь попадали в снег и поползли. Желание выжить, заложенное в нас природой, заставляло делать над собой нечеловеческие усилия и двигаться вперед и только вперед.

В лесу мы слегка передохнули. В висках стучало, сердце готово было выпрыгнуть из груди, тошнота продолжалась. Наблюдение показало, что немцы нас не преследуют.

Мы вышли к развилке дорог, здесь нас должна была ждать машина: к сожалению, ее не было. Впоследствии водитель объяснял, что ждал он нас долго, но посчитал погибшими или самостоятельно ушедшими догонять свою роту. Я до сих пор думаю, что водитель, услышав стрельбу, а шальные пули, возможно, долетали и до него, струсил и удрал, оставив нас на произвол судьбы.

Прилагая неимоверные усилия, преодолевая отравление угарным газом, мы поплелись к своим. При смене позиций и направления наступления в нашей бригаде из-за гололеда не обошлось без ЧП. Погиб на марше командир взвода бронемашин. Он стоял на ходу в машине, наполовину высунувшись из люка. При повороте машину занесло, она опрокинулась и краями брони тело было срезано как бритвой.

Вспоминая прошедшие годы войны, ранения на фронте, гибель людей, задумываешься, что заставляет человека идти на верную смерть и есть ли у солдата предчувствие близкой гибели?

За три дня до отхода из станицы я вызвал связного, чтобы направить его к начальнику по разведке с донесением. Он пришел возбужденный, был чисто выбрит, обмундирование постирано, отглажено, запах одеколона был такой, будто бы он только что вышел из парфюмерной лавки, на шее красовался ярко-зеленый трофейный шарф. Я спросил у него: «Слушай, чего ты так выпендрился?» Он обиженно посмотрел на меня и произнес: «Командир, у меня предчувствие, что сегодня меня убьют». «Перестань нести чушь, – сказал я ему, – нам с тобой еще нужно топать до Берлина». «Нет, командир, Вы пойдете туда без меня». Я еще раз ругнул его и отправил в штаб. Козырнув, он вприпрыжку побежал по улице, и был уже около штаба, когда начался минометный обстрел. На крыльце мина разорвалась рядом с ним, и связной погиб от осколков. Предчувствие не обмануло его.

Примерно так же погиб старший лейтенант Нагагога, играя с офицерами в дурацкую фронтовую «рулетку». Были и другие случаи.

Лично у меня не было предчувствия смерти. Я довольно смело вел себя на переднем крае и, будучи в тылу у немцев, почему-то был уверен, что ранить меня могут, а убить – нет. Надеялся увидеть долгожданный День Победы. И, видите, предчувствие сбылось. За войну был дважды тяжело ранен, но вот остался жив.

После утомительного перехода угар прошел, безразличие и апатия исчезли, появились энергия и желание действовать. Умывшись снегом и приведя себя в относительный порядок, пошел искать «летучку» (крытую машину) командира роты. Она оказалась на окраине села рядом со штабом бригады. Командир бригады не разрешал нашей роте размещаться далеко от штаба. Функции охраны штаба кроме комендантского взвода выполняла и рота. Обычно почти половина личного состава роты всегда находилась на месте, что позволяло выделять людей для охраны штаба. Ведь не секрет, что у разведчиков всегда были хорошие трофеи, в том числе винные, что тоже прельщало штабных офицеров.

Командир роты капитан Г.Л. Барышев уже сам меня разыскивал, его связной, увидев, помахал рукой и крикнул: «Идите в „летучку“, там Вас ждут». В машине за столом сидели офицеры и уже были изрядно навеселе. Командир кричал: «Давай, давай поторапливайся, чего долго копаешься?» Поздоровавшись со всеми, я коротко доложил командиру о всех наших удачах и неудачах и о том, что немцы, видимо, обратно взяли восточную часть станицы. Он удивился, почему вовремя не подошел новый стрелковый полк? Если опоздали, значит, снова с боем будут брать.

Дальше все было проще: стакана мне не нашлось, командир приказал налить штрафную прямо в крышку солдатского трофейного котелка. Голодного, уставшего, да еще отравленного угарным газом, после приличной дозы трофейного коньяка меня «развезло».

Выпили за очередные звания, которые присвоили некоторым офицерам, за погибшего командира взвода легковых бронемашин лейтенанта Силаева, потом еще пили за что-то, затем за нашего командира. Одним словом, набрались до чертиков.

Из «летучки» разведчики вынесли меня на руках и увели в какой-то дом. Только уснул, во всяком случае так показалось, прибежал связной от командира и начал меня будить: «Вставай, вставай, командир уехал с группой на бронетранспортере в соседний хутор, его до утра не будет. Вызывает начальник штаба по разведке». Я хоть и был пьян, но понял, что командир схитрил и мотанул на хутор, чтобы пьяному не попадаться на глаза начальству. Все шишки в таких случаях обычно достаются замам.

Кое-как вышел на улицу, разделся до пояса, приказал связному снегом надраить мне спину. После трех таких процедур стало легче, оделся, слегка опохмелился, чтобы не пахло перегаром, а пахло «свежьем», и направился в штаб.

Начальник штаба по разведке, конечно, унюхал запах, но не подал виду. Объяснив обстановку на нашем участке фронта, он поставил задачу: «Смотри на карту: мы здесь – вот железнодорожный переезд, справа и слева населенные пункты, до переезда 15 километров. Через два часа у меня на столе должны быть данные: занят переезд немцами или нет и есть ли фашисты на хуторе за переездом?» Задача сложная, время ограничено, полный цейтнот. Бегом вернувшись в роту, поднял дежурное отделение автоматчиков, попрыгали в машину и без головных дозоров, по существу на «ура», помчались вперед. Я приказал водителю выжать из машины все, что можно. Если дорога минирована, мины будут рваться сзади машины, есть надежда уцелеть. Через двадцать минут мы были у переезда. Послышался рев танкового мотора и лязганье гусениц на ближайших улицах села, по которому мы мчались на большой скорости.

Немцы не ожидали от нас такой дерзости. Спрыгнув с машины, мы установили, что на переезде есть дежурный пост немцев, а за ним в хуторе стоят немецкие машины.

Запрыгнув в машину, мы тем же путем двинулись обратно. На выезде из поселка остановились, немцев на окраине не обнаружили, зашли в ближайший дом. Нас встретил парнишка лет пятнадцати. Когда узнал, кто мы такие, заплакал от радости и потащил меня в один из домов. В темноте, не зажигая света, сидели парни и девчонки. Их было, наверное, человек 12–15. Когда парнишка объяснил им, кто я такой, они бросились обнимать меня, целовать, запели песни. Я едва их угомонил, объяснив, что петь еще рано, мы только разведчики, а через три часа вернемся в их село, выбьем немцев с переезда и погоним дальше. Предложил разойтись по домам, предупредив родителей о возможном бое в поселке.

Возвратились в штаб, я доложил результаты разведки. Командир бригады принял решение: на машинах сейчас же двумя батальонами атаковать переезд, захватить железную дорогу, продвинуться вперед, выбить немцев из ближайших сел и занять оборону. Нашей роте – продолжать разведку ближних сел, особенно бывших немецких поселений.

Подъезжая к переезду, мы видели, как наши разведчики «сняли» немецкие посты и освободили путь на ближайший хутор. Через переезд пошел первый батальон. Немцы всполошились, началась беспорядочная стрельба. Застигнутые врасплох, немцы особого сопротивления не оказывали. Выскакивая из домов, порой в одном белье, бросали оружие и технику, огородами бежали к оврагу на другом конце хутора.

Помню, я остановился у второго от переезда дома. Солдаты из батальона вытаскивали немцев с чердаков, сеновалов, из погребных ям и других мест и тут же на месте расстреливали, в плен никого не брали. Солдаты насмотрелись на зверства фашистов в селах и на «большаках», сами озверели. Во всех случаях подобные убийства лично у меня не вызывали одобрения.

Через хутор проходил «большак» (тракт). В соседних селах немцы еще не знали, что мы контролируем дорогу. Периодически минут через 15–20 в нашем направлении двигались их машины. На развилку дороги нами был поставлен немецкий трофейный танк Т-4. Он подпускал машины на близкое расстояние и в упор расстреливал из пушки, уцелевших солдат убивали автоматчики. Вскоре все стихло, стали подбирать убитых и раненых, «оприходовать» трофеи.

Из-за трофеев иногда происходили стычки между разведчиками и солдатами и офицерами из батальона. Обычно в села разведчики заходили первыми и делиться добытым в бою не желали.

Захватив две большегрузные дизельные машины, мы освободили их от трупов. Вдруг к нам в кузов заскочили солдаты из батальона с двумя офицерами, и началась потасовка. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы в это время не проезжал мимо начальник штаба бригады. Он обратил внимание на шум, приказал своим автоматчикам из охраны узнать, что у нас происходит. Уразумев, что мы не можем поделить трофеи, разогнал нас, пригрозив отправить в штрафную роту за бардак, устроенный на глазах у всей бригады. Отобрал трофейные машины и уехал с охраной в штаб бригады. С тех пор мы больше никогда не вступали в перепалку с другими подразделениями из-за трофеев. Обходились тем, что добывали лично сами, тогда не нужно было доказывать, кому принадлежит приоритет в захвате трофейного имущества.

При захвате трофеев учитывалось все: техника, оружие, продовольствие и прочее, и за это было соответствующее вознаграждение. О крупных трофеях передавалось в сводках Совинформбюро.

Когда командир роты узнал об этом происшествии, устроил нам хорошую взбучку. Во-первых, за нашу неизворотливость в конфликте, за то, что мы «упустили» трофеи, во-вторых, за то, что позволили «чужим» забраться в машины и учинить потасовку.

К обеду напряжение спало, немецкие машины больше не появлялись. Приехала кухня, солдатам раздали фронтовые «сто грамм». Улицы опустели, все приступили к обеду, пересказывая перипетии утреннего боя. Наши офицеры собрались у командира. За обедом он поставил задачи каждому подразделению на остаток дня.

За обедом каждый пил, сколько хотел, но с учетом поставленной задачи. Тем, кому предстояло уходить в тыл к немцам, наполнили фляжки в дорогу и выпили, сколько полагалось по норме. Вторая половина дня у меня была относительно свободной. На сон не тянуло, что бывало очень редко, обычно от недосыпания всегда хотелось «покемарить». Я вышел на крыльцо и увидел солдата, стреляющего в сторону поля. «Ты что? Сегодня не настрелялся?» – спросил я его. «Утром до „чертиков“, что даже было тошно», – ответил он. «Ну, а сейчас-то чего людям спать не даешь?» «А вот смотрите сюда», – он показал на овраг, который начинался у хутора и терялся где-то в поле. Разговаривая со мной, он продолжал методично стрелять из карабина, время от времени меняя прицел. Я внимательно посмотрел в том направлении и заметил, как из овина, стоящего на околице, время от времени выскакивали немцы и бегом устремлялись к оврагу. Расстояние до оврага было примерно 800–900 метров. По глубокому снегу туда нескоро доберешься. Приказал солдату прекратить бессмысленный огонь, сбегать в соседний переулок, там стояла зенитная установка крупнокалиберных пулеметов. Солдат ушел, показал зенитчикам цель, они открыли огонь по овину. Оттуда выскочило еще трое немцев, одного из них ранили, двое успели убежать. Пришлось взять отделение разведчиков и «прочесать» овраг. Подобрали раненого фрица и проверили овин.

В овраге немцами была протоптана тропа, по которой они удирали еще в темноте во время завязавшейся перестрелки. Опомнившись, фрицы поняли, что их не преследуют, и, видимо, один из офицеров приказал унтеру с отделением солдат разместиться в овине и вести за нами наблюдение. Место очень удобное, кругом поле, видимость хорошая, и незаметно к ним подобраться трудно.

Однако получилось так, что наш разведчик заметил немца, вышедшего из овина в сторону оврага, видимо, с донесением к своему офицеру. По немцу был открыт огонь, не исключено, что он был ранен, к нему поспешили другие солдаты, огонь усилился, фрицы поняли, что их обнаружили. Унтер-офицер, по-видимому, троих оставил для продолжения наблюдения, а всем остальным приказал бежать к оврагу, чтобы заставить нас поверить, что из овина ушли все. Но затея эта, как видим, провалилась.

Раненого немца подобрали, он дал полезную информацию. В овине немцы приготовились к круговой обороне, но нервы у них не выдержали, и дело до этого не дошло. Осмотрели их наблюдательный пункт, пора было возвращаться. Когда вышли в поле, я посмотрел в бинокль в сторону грейдера, проходившего вдалеке по полю, вверх на безымянную высоту.

На высоте стоял немецкий бронетранспортер, от него по направлению к нашему хутору, метрах в трехстах, виднелась перевернутая машина. Мы предположили, что бронетранспортер оставлен немцами из каких-то соображений. Через поле направились к нему. Будь там снайпер в засаде, на открытом поле подпустил бы нас поближе и перестрелял всех как куропаток. Но снайпера там не было.

Когда подошли к подбитой машине, обнаружили сидевшего около нее старшего лейтенанта. Я спросил, что он тут делает. Он ответил, что еще на хуторе заметил этот бронетранспортер, долго за ним наблюдал и решил, что он брошен немцами утром после боя, возможно, неисправен или кончилось горючее. Когда подошел к этой машине, появилось сомнение, а вдруг за бронетранспортером засада, а потом увидел нас и решил подождать. Он – зампотех батальона, всякие запчасти им нужны, а потом можно будет отчитаться за этот бронетранспортер как захваченный в бою. Мы перекурили и решили разведчиков оставить здесь и осмотреть бронетранспортер. В голове промелькнула мысль, что фрицы могли организовать засаду и мы попадем в лапы немцам, как тот несчастный старший лейтенант из ОКРСМЕРШа. К счастью, бронетранспортер был действительно брошен. В нем все было исправно: пулемет, ходовая часть, мотор, но был пуст бак, горючее кончилось. В машине лежали гранаты, лыжи, термос с кофе и несколько бутылок шнапса. Мы пытались ее завести, зажигание работало нормально.

Открыли банки с рыбными консервами, выпили по бутылке шнапса, потеряли бдительность. Беспечность нам чуть не обошлась ценой собственной жизни. Погода стояла чудесная, сияло солнце, переливаясь, сверкал снег. Хорошая закуска, тепло «разнежили» нас, и мы ударились в воспоминания. Лейтенант рассказал о своей жизни, поведал, что успел жениться, а вот толком пожить с женой ему не пришлось.

Я ему рассказал о Тюмени, увлечении охотой: ружье мне купили, еще когда учился в пятом классе.

Вдруг к бронетранспортеру подъехала легковая машина с немецкими офицерами, судя по витым погонам, чины были крупные. Машина остановилась, мы растерялись, растерялись и немцы. Я схватил по глупости гранату вместо автомата, а мой напарник выхватил пистолет, так как его автомат лежал в стороне, а о пулемете мы даже не вспомнили.

Немцы поняли, кто мы, шофер дал газу, машина рванула с места в сторону хутора, который мы заняли еще утром. Я бросил немецкую гранату с длинной деревянной ручкой, она долго крутилась и, когда машина была уже далеко, взорвалась, не причинив фрицам никакого вреда. Мой напарник стрелял из пистолета по машине, но, насколько успешно, мы так и не узнали. Легковая машина промчалась мимо опрокинутого грузовика, где оставались наши разведчики. Нас поразило, что они не среагировали на выстрелы и разрыв гранаты. Потом они путано объясняли, что выстрелов не слышали. Но, видимо, дело обстояло так: когда мы ушли к бронетранспортеру, они расположились на солнечной стороне за опрокинутой машиной и уснули. Машина же, не сбавляя скорости, приближалась к нашему хутору. На окраине у домов стояла замаскированная противотанковая пушка и располагался пост наблюдения. Стоявшие в засаде солдаты видели мчавшуюся немецкую машину, но сигнала тревоги не подали и огня не открыли. Они приняли ее за свою, хотя должны были засомневаться, ведь машина двигалась из немецкого тыла.

Немцы на машине промчались через наш хутор и, свернув в сторону, спокойно уехали обратно в свое расположение.

Мы возвращались домой, как оплеванные, пропустить такую удачу… Немцы были бы в наших руках, если бы мы не оказались растяпами. Удача отвернулась от нас, и все из-за нашего разгильдяйства. О том, что произошло с нами, доложить в штаб не решились. Эту машину всегда вспоминаю, когда мыслями возвращаюсь к войне. Витые погоны и испуганные лица немецких офицеров до сих пор представляю отчетливо.

После «визита» фрицев и благополучного их возвращения возобновились налеты пикировщиков на хутор. Особо ожесточенно бомбили они подбитые бронетранспортеры, танки и грузовики, расставленные на окраине хутора. С высотки, неподалеку от брошенного бронетранспортера, хутор начал обстреливаться немецким танком. По нему ударили тяжелые минометы, и он вынужден был убраться восвояси.

После ужина я собрал свободных от нарядов разведчиков, провел разбор проведенных нами операций и на нашем примере показал, как легко упустить «удачу» и расстаться с жизнью из-за беспечности, из-за несоблюдения фронтовых законов. Солдатам приказал отдыхать, предупредив, что ночью пойдем в немецкий тыл.

Вместе с командиром роты отправились в штаб бригады к заместителю начальника штаба по разведке. Майор Погребной ввел нас в курс оперативной обстановки и поставил задачу. По агентурным данным и наблюдениям воздушных разведчиков, за Донцом в районе трех крупных населенных пунктов были сосредоточены значительные немецкие силы с большой численностью пехоты, танков и артиллерии. По всей вероятности, они собирались нанести нам удар в стыке нашей бригады и соседней дивизии. «Это вот здесь», – он показал на карте. «Теперь смотрите сюда, здесь тоже сосредоточились немцы, но их задача, как мы предполагаем, будет другая. Они постараются нанести отвлекающий удар для обеспечения прорыва на стыке наших соединений. Ваша задача: переправиться через Донец (он указал место), там вас будут ждать, если возникнут осложнения, прикроют огнем и постараются отвлечь фрицев на себя». Карандаш бежал по карте от высоты к высоте через овраги и балки, к перекресткам дорог, через лесные сколки. «Вот здесь на высоте, возможно, сохранился тригонометрический пункт. Это очень удобное место для наблюдения за противником. С вышки в радиусе 3–5 километров вам, как на ладони, будут видны интересующие нас населенные пункты. Старайтесь тщательно вести наблюдение, не привлекая внимания немцев и не ввязываясь в драку. Фрицы тоже знают об этом тригопункте, он обозначен на их картах, поэтому подойдите к опушке этого лесного сколка по оврагу и внимательно пронаблюдайте за вышкой. Если на ней никого не обнаружите, действуйте по обстановке, но на обратном пути постарайтесь прихватить „языка“».

Мы отправились в путь. В излучине Донца нас действительно встретила группа прикрытия, но в ней уже не было необходимости. В этом месте к Донцу ночью подошли соседняя бригада и пехотный полк, усиленный тремя батареями противотанковых пушек, сюда же подходил танковый батальон с десантом.

Одним словом, командир нашего корпуса решил упредить немцев, занять оборону на высоком берегу Донца, не дожидаясь результатов нашей разведки. Возможностей для получения оперативных данных о переднем крае немецкой обороны у него имелось достаточно. Действия нашей разведроты были только одним из звеньев огромного механизма танкового корпуса. В нем была отработана целая система по сбору разведданных.

На рассвете немцы обнаружили скопление наших войск в излучине Донца, появились их бомбардировщики, начали яростно бомбить переправу. Лед на реке был разбит, все водное пространство серебрилось от всплывшей оглушенной рыбы.

Несмотря на бомбежку, мужики из соседнего села притащили маленькую лодку и сачком черпали рыбу. Рыбалка у них прошла благополучно: и живы остались, и рыбы нагребли много.

Переправившуюся пехоту на том берегу Донца начали донимать немецкие танки. Артиллеристы не могли переправить свои пушки, стоял гвалт, мат. Не давали покоя немецкие «пикировщики». С той стороны Донца приходили недобрые вести: если пушки вовремя не переправят, танки столкнут пехоту обратно в Донец. Положение было критическим.

В это время к месту переправы подъехал на своем «виллисе» командир корпуса. Увидев всю неразбериху, приказал явиться к нему начальников артиллерии полка и бригады. Сам он был ранен в ногу, но в госпиталь не лег, а ходил с суковатой палкой.

Когда появились вызванные офицеры, он, недолго думая, хорошенько «отходил» их своей дубиной и при этом приговаривал: «Сволочи! Люди гибнут на том берегу, их гоняют танки, а вы вместо того, чтобы давно быть там, смотрите, как ловят рыбу. Да я вас, – упомянул почему-то Бога и какую-то мать, а сам не переставал раздавать „гостинцы“ палкой, – если через 15 минут ваши пушки не будут на том берегу, будете кормить рыбу. Я вам это устрою».

Пушки моментально переправили на ту сторону, открыли огонь, танки «понесли потери» и отошли, нашей пехоте стало дышать легче.

Мы, не задерживаясь у переправы, ушли вверх по реке, где лед не был разбит при бомбежке, перебрались на тот берег и приступили к выполнению поставленной задачи. Упущенное время на переправе пытались наверстать быстрым движением. Снег был неглубоким, но все равно мешал движению. Поставили впереди крепких ребят прокладывать путь, они же выполняли роль головного дозора и боевого охранения, а сами растянулись цепочкой и, ступая след в след, на значительном расстоянии от головной группы двигались за ними вперед по азимуту без боковых дозоров и охранения.

Впереди, за оврагом, проходила дорога, наиболее вероятный путь движения немцев, сосредоточившихся в населенных пунктах, которые мы должны «отнаблюдать». Между дорогой и оврагом, где мы остановились, простиралось огромное поле. Совершенно случайно мы обнаружили, что оно заминировано противотанковыми и противопехотными минами.

Один из разведчиков сел в снегу на противотанковую мину, а мы все сидели рядом. Всем повезло, и прежде всего сержанту Старостину, в том, что он сел на противотанковую мину, а не на противопехотную. Противотанковая мина рассчитана на большое давление сверху, а вес сержанта оказался недостаточным для ударного механизма, мина не взорвалась, спасла жизнь Старостину и нам.

Мы внимательно осмотрели подступы к оврагу и убедились, что в овраге мин нет, а поле густо заминировано. Это были старые мины, поставленные нами еще летом 1941 г. В ту пору минировали поля и дороги на танкоопасных направлениях только наши войска. Немцам не было смысла ставить мины, так как они вели наступление и все время продвигались вперед.

Беда заключалась в том, что документация на заминированные участки, как правило, не хранилась. На таких полях гибло гражданское население, партизаны, а также животные.

У нас возникла идея спровоцировать немцев, заманив их на это поле. Забегая вперед, скажу, что эту идею проработали в нашем штабе и через два дня после нашего возвращения осуществили.

Немного передохнули и – вновь вперед. На склоне высоты, совсем близко от нас, показался тот самый лесной «сколок», позволявший наблюдать за вышкой. До лесу дошли благополучно, выбрали место для наблюдения, выставили дозорных и стали следить. Наблюдения показали, что немцев на ней и около нее нет. Быстро направились к тригопункту. Приблизившись, я приказал занять круговую оборону по склонам высоты, а сам полез на самый верх, где была расположена площадка для проведения работ геодезистами по измерению углов тригонометрической сети. Вышка была уже старая, ступеньки прогнили, многих вообще не было, поэтому я долго поднимался наверх. Высота была порядочная, не менее 25 метров. Если с такой высоты оборвешься, можно прощаться с жизнью.

Внизу было тепло, светило солнце, а наверху морозный ветер пронизывал насквозь. На площадке просидел почти до вечера. Погреться из фляжки не рискнул, побоялся сорваться вниз при спуске.

С вышки хорошо просматривались окрестности, было видно движение по дорогам и в населенных пунктах. Все наблюдения я заносил в тетрадь. К вечеру записей накопилось много, сведения были важными, нужно было возвращаться обратно. С трудом спустился, это оказалось сложнее, чем подниматься наверх.

Собрав всех, я вкратце рассказал о том, что удалось увидеть сверху. Группу разделил на две части, одну возглавил сам, а вторую поручил сержанту Старостину. Ему вручил тетрадь с записями и зарисовками с вышки, написал донесение и отправил в штаб бригады.

Все, кто остались со мной, должны были выполнить последнюю часть приказа – захватить «языка».

Когда вел наблюдения с вышки, обратил внимание, что по одной дороге движение транспорта идет скомплектованными группами по 3–5 и более машин в сопровождении мотоциклов и вездеходов с зенитными установками. По другой, параллельной этой, курсируют одни мотоциклы с коляской и пулеметом, изредка проходят повозки на конной тяге. Интервал движения мотоциклов 30–40 минут.

Обсудив варианты захвата «языка», решили брать его на дороге, где курсируют только мотоциклы. Одно из ответвлений оврага вело к этой дороге, по нему мы и отправились для выполнения задания. Залегли в 20–30 метрах от дороги и повели наблюдение. Около самой дороги валялся опрокинутый комбайн, видимо, еще с лета 1941 г. Отметили время очередного проезда мотоцикла, продвинулись к комбайну, залегли, замаскировались и стали ждать. Время тянулось медленно, интенсивность движения уменьшалась, и мы забеспокоились, что к ночи оно совсем прекратится по этой дороге.

Вдруг послышался рокот мотоцикла, зимой его далеко слышно. Роли по захвату «языка» были распределены. Один ложится в кювет и ждет приближения мотоцикла, затем в упор расстреливает водителя. Трое с двух сторон захватывают пулеметчика, сидящего в коляске, забирают оружие, документы убитого, затаскивают мотоцикл за комбайн и быстро отходят к оврагу.

На деле, конечно, все получилось не так гладко, как было задумано. Когда мотоцикл поравнялся с нашей засадой, водителя убили сразу, мотоцикл развернулся в сугроб и остановился. Ефрейтор, сидевший в коляске, вылетел в сугроб, вскочил и побежал, да так быстро, что наши разведчики едва-едва его поймали. Стрелять по нему мы не имели права, нам нужен был живой фриц. Немец это понимал и, не пригибаясь, во весь рост улепетывал от нас что было силы.

Пока поймали его, скрутили руки, для острастки набили морду, ушло много времени. В то время как «группа захвата» тащила фрица к оврагу, вдали опять послышался шум мотоцикла. Нам ничего не оставалось, как вновь повторить операцию. Нервы были напряжены до предела, даже слегка подташнивало. Мотоцикл поравнялся с засадой, и все повторилось. Водитель был тяжело ранен, сидевшего в коляске фельдфебеля придавило опрокинувшимся мотоциклом, он лежал и стонал.

Водителя пришлось пристрелить, второго подняли на ноги. Он оказался раненным в плечо и не сопротивлялся. Быстро собрали оружие и документы, фельдфебеля отконвоировали в овраг, а оба мотоцикла подожгли и почти бегом бросились к оврагу. К месту нашей засады подошел вездеход с зенитным пулеметом, открыл огонь по оврагу, но нас уже не было. На всякий случай оставили заслон, чтобы сковать немцев огнем, если они появятся, и отходить по другому ответвлению оврага, увлекая за собой фрицев. Однако было уже поздно, и немцы не рискнули нас преследовать. Примерно через час разведчики покинули засаду и вскоре догнали нас. Мы, конечно, двигались не так быстро, как хотелось бы нам, напряжение уже спало и чувствовалась усталость. Притупилась и бдительность. Двигались чисто механически. Наконец, на опушке леса сделали привал.

Раненый немец ослабел от потери крови. Сделали ему перевязку, напоили спиртом, и тогда он вновь ожил. В штаб бригады пришли уже ночью. Майор Погребной ждал нашего возвращения. Мой доклад и допрос пленных разбудил командира бригады. Выслушав донесение, он разрешил нам идти отдыхать, а штабисты занялись делом.

К утру была закончена оперативная разработка операции с целью спровоцировать немцев атаковать нас по заснеженному заминированному полю. Частично операция удалась. Утром наши наблюдатели с рацией и телефоном уже сидели на той вышке, где я провел целый день. Где-то после обеда наблюдатели сообщили, что из ближайшего населенного пункта вытягивается колонна пехоты в сопровождении танков, артиллерии, мотоциклистов и бронетранспортеров с зенитными установками. Основная масса войск и техники двигалась по дальней дороге. По ближней, где мы брали пленных, шло боевое охранение.

С нашей стороны для проведения операции были задействованы: стрелковая рота первого батальона, взвод разведчиков, взвод ПТР и батарея тяжелых минометов.

Прибыв на место засады, я собрал командиров подразделений, провел с ними рекогносцировку местности, показал танкоопасные направления, обрисовал окружность минного поля. Нам нужно было создать впечатление, что нас мало, а нас действительно было немного, всего рота с приданными средствами огневого усиления; заставить немцев развернуться и атаковать нас танками и пехотой в направлении минного поля.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю