Текст книги "Лейтенантами не рождаются"

Автор книги: Алексей Ларионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава II
СТАЛИНГРАД

«… Мы научились под огнем ходить, не горбясь,

С жильем случайным расставаться не скорбя…»

Для нас, переживших эту страшную войну, Сталинград стал городом-легендой, где произошла одна из величайших битв в истории человечества. Именно в Сталинграде черная сила – немецкий фашизм – встретила мощное сопротивление свободолюбивого народа.

Справедливость, как правило, побеждает. Победили и мы. Эхо победы под Сталинградом донеслось до народов Европы, известив о том, что час избавления от фашистского ига приближается. Пройдет еще много времени, будут разные сражения, легкие и трудные победы, земля будет обильно полита потом и кровью солдат, но сталинградский прорыв был знамением полного освобождения. Армия и народ были едины в стремлении победить и победили.

Из Бершети до Сталинграда нашему эшелону давали «зеленую улицу». Поезд останавливался только для смены бригады. Вперед, вперед и только вперед, под Сталинград, где уже концентрировались воинские части. Нужно отдать должное Генеральному штабу – операция была уникальной, проведена в очень сжатые сроки, немцы о ней ничего не знали.

Мы прибыли ночью под Сталинград на какой-то полустанок в пятидесяти километрах от города. Близость фронта и несмолкающий гул самолетов-разведчиков заставляли выгрузку из вагонов и отход от железной дороги делать стремительно. Если бы в этот момент нас «накрыла» авиация, потери были бы большие. К счастью, мы этого избежали, а вот соседям досталось.

Утром мы обнаружили рядом полусгнившие дощатые бараки с пленными румынами. Их почти не охраняли, и они, как цыгане, бродили около нас и побирались. Ненависти к ним не было, скорее чувство брезгливости. Одеты были плохо, а мороз стоял крепкий. Грязные, вшивые, выговаривали по-русски хорошо: «Антонеску – капут, Гитлеру – капут, дай хлеба».

Через два дня после выгрузки бригада в составе второго танкового корпуса двинулась в направлении г. Калача, где сходу должна была опрокинуть немцев в Дон, по льду форсировать реку и захватить город.

Немцев застали врасплох, они не ожидали нашего удара, и вся операция по форсированию реки, захвату города длилась не больше часа. Побросав технику, боеприпасы, продовольствие, горючее, немцы побежали на юг и юго-запад, да так быстро, что первые 90 километров мы не могли их догнать. Наши солдаты на марше выбрасывали все лишнее вплоть до противогазов. Впоследствии специальная команда подбирала брошенные противогазы и немецкие трофеи.

Как сейчас находятся желающие «погреть руки» на гуманитарной помощи, так и тогда определенная часть офицеров здорово наживалась на трофеях.

Досадно, когда немцев не можешь выбить с их позиций, и такие же чувства испытываешь, когда они бегут и не можешь их догнать. Форсированный марш по 70–80 километров в сутки – очень трудное дело, а такое случалось. На привалах солдаты падали в снег и засыпали. Удивительно, что даже в строю на марше некоторые умудрялись поспать. После такого изнурительного марша солдат, как правило, к бою не готов.

Засыпали и танкисты в танках. Помню, как в одном населенном пункте водитель задремал, танк вышел из колонны и протаранил дом.

При подходе к станции Вешенская, родине М. Шолохова, повстречали колонну румын и итальянцев. Они двигались к линии фронта, а наше наступление было настолько интенсивным, особенно танкового корпуса, что их прихватили прямо на марше. Заставили бросить оружие и под командованием своих же офицеров направили в наш тыл для окончательной сдачи в плен. Бежать им не было смысла, фронт стремительно уходил на запад, а одиночного солдата могли принять за разведчика и расстрелять на месте.

Вскоре наше наступление приостановилось. На помощь окруженным немцам под Сталинградом подходил танковый корпус фельдмаршала Манштейна. Он с ходу вступил в бой с нашими передовыми частями и начал теснить их обратно к Дону.

Организовав совместную операцию по прорыву из окружения, фельдмаршалы Паулюс и Манштейн лобовым ударом танкового корпуса ударили изнутри сталинградского кольца. Обстановка сложилась критическая. На нашем участке немцы смогли приблизиться друг к другу до пяти километров. Узкий коридор простреливался артиллерийским и минометным огнем.

Не считаясь с потерями, немцы настойчиво пробивались друг к другу, и был момент, когда это воссоединение могло произойти. Они ударили в стык нашей бригады с соседней дивизией, и положение стало угрожающим. Но вовремя подошел четвертый танковый корпус, и совместными усилиями с нашими частями вначале остановили немцев, а потом отбросили на исходные позиции.

Итак, у нас начались постоянные так называемые стычки с корпусом Манштейна, переходящие в ожесточенные бои. В роте ощущались потери, почти полностью было уничтожено отделение сержанта Бабичева. Бойцы возвращались из разведки, а при переходе линии фронта были обнаружены немцами. В коротком жестоком бою многие погибли и часть раненых, видимо, попала в плен. Сведения, полученные нашими, были очень важные, поэтому сержант приказал двоим разведчикам отходить к своим, а с остальными, заняв круговую оборону, организовал огневое прикрытие и сдерживал огнем немцев сколько мог. Но силы были неравные, немцы забросали их гранатами. Двоих израненных разведчиков ночью наши ребята вытащили с нейтральной полосы.

Через день сгорел экипаж бронемашины во главе с водителем Машковым. Немцы машину расстреляли почти в упор, вместе с машиной они сожгли танк Т-34 со всем экипажем.

Ночью, организовав группу прикрытия, обгоревшие трупы из бронемашины привезли к своим в расположение роты.

Наши бронемашины БМ-2 на фронте называли «братская могила на двоих». Машины с бензиновым двигателем, слабой броней горели как свечки. Спастись экипажу было невероятно трудно. Горели как немецкие танки, так и наши. Чаще немецкие, наши были более совершенные.

Преодолевая сопротивление немцев, мы освобождали населенные пункты на западном берегу излучины Дона. В районе конного завода № 4 немцы сильно «потрепали» наши части. Днем мы с ходу заняли ряд населенных пунктов, немцы едва успевали уносить ноги, но их авиация активно бомбила наши боевые порядки. Днем, после ночного боя, бригада расположилась на отдых в балках и лесных сколках. Наша рота разместилась на опушке большого поля. В это время налетели немецкие пикировщики, на фронте их называли «лапотники». Шасси у них не убирались и торчали как две ноги, обутые в лапти.

Началась прицельная бомбежка и штурмовка. Особенно много погибло среди тех, кто в это время пытался укрыться в балках. Погиб и славный разведчик, старшина Мухортов, ему оторвало обе ноги.

К этому времени сплошной линии фронта не было ни у нас, ни у немцев. Много было открыто флангов и стыков. Обходя очаги сопротивления, наши части попадали иногда в тыл фашистам, но и немцы часто «бродили» по нашим тылам…

Однажды произошел такой случай. Заняв с боем очередной населенный пункт, начальник разведки майор Гребенюк поставил нашей роте задачу провести разведку в крупном населенном пункте в районе конного завода № 4. Взяв два отделения разведчиков, разместив их в бронетранспортерах, мы начали движение в указанном направлении. Задачу выполнили. Доложили, что немцы этот населенный пункт покинули еще ночью. Параллельно с нами такую же задачу выполнял танковый батальон 99-й бригады. Они тоже не обнаружили немцев. Командир бригады приказал форсированным маршем двигаться в этом направлении и занять населенный пункт. Бригада вытянулась в колонну, впереди разведрота. Когда оставалось преодолеть длинный тягучий подъем, выйти на гребень и совершить спуск по широкому полю, справа в излучине Донца показались пятнадцать немецких танков. На поле они перестроились в боевой порядок и, пытаясь психологически воздействовать, имитировали атаку на нашу колонну.

К счастью, танки находились в низине Донца, а мы на высоком берегу, поэтому они не могли из танковых пушек вести огонь по нашим войскам на марше. Это был отвлекающий маневр, так как еще двадцать танков вышли из расположения конного завода № 4 и раньше нас заняли это село; они приготовились атаковать колонну войск на марше, когда те минуют гребень высоты и начнут спускаться по полю к селу, будучи не в состоянии организовать отпор танкам.

Этот зловещий план чуть было не увенчался успехом. Немцы могли нас смять танками и соединиться с окруженными войсками Паулюса в Сталинграде. Но надо отдать должное нашим солдатам и офицерам. Это были уже другие люди – не те, что в 1941 г. Когда танки пошли на нас в атаку, солдаты не дрогнули. Мы на бронемашинах и бронетранспортерах двинулись в лобовую атаку, зная, что идем на верную гибель. Но было необходимо отвлечь внимание немецких танков на себя и соблазнить их легкой добычей, тем самым дав возможность первому батальону развернуться и подручными средствами – гранатами и бутылками с зажигательной смесью – оказать сопротивление.

Под сильным пулеметным огнем батальон развернулся, солдаты под командованием командира батальона майора Аносова с гранатами и бутылками с зажигательной смесью двинулись вперед, понимая, что позади смерть и, если дрогнут и побегут, то немцы передавят их танками.

С майором Аносовым судьба нас свела вновь. Впервые мы встретились в Томске в училище, он был первым моим командиром взвода, вскоре стал командиром роты.

Это был в полном смысле кадровый командир, хорошо знающий военное дело, умеющий не только рассказать, но и показать, как это делается. Курсанты его очень любили. У меня с ним сложились особые, дружеские отношения, я был его связным. Когда объявляли боевую тревогу, я должен был бежать в город к нему на квартиру и сообщить о тревоге. Телефонов в ту пору было очень мало, и связь в армии осуществлялась через связных, посыльных и т. д. К началу войны у нас по всей стране количество действующих телефонных точек было примерно столько, сколько в одном Нью-Йорке.

В его батальоне воевал наш пермяк бронебойщик Ф. Старцев, и он начал разгром этой танковой группировки Манштейна. Когда немцы, обнаглев, начали «утюжить» нашу пехоту, разгонять и уничтожать наши бронемашины и бронетранспортеры, Старцев со своим ружьем ПТР отполз в сторону, к оврагу, и притаился. Все ждали танки, но их не было. А Федор лежал, плотно прижавшись к земле и упершись плечом в приклад ружья ПТР, и ждал своего мгновения. Когда танки развернулись в линию, Старцев понял: ослепляющая белизна снега скрыла от немецких танкистов овраг, где он находился. Если немцы не заметят оврага, танки завалятся в него и застрянут; если заметят, то должны будут повернуть вправо и подставить свои борта под огонь ПТР.

Немцы заметили овраг, затормозили танки и, гудя моторами, стали разворачиваться по ходу вдоль оврага. Автоматчики, спрыгнув в снег, открыли сильный огонь из автоматов по позициям батальонов. Но и наша пехота вела плотный ответный огонь. Вдруг наши солдаты и командиры увидели, как одна за другой вспыхнули три машины. Радости не было предела. Танкисты засекли место, откуда по ним стреляли, и сразу несколько танков открыли огонь. Но Старцева с ружьем там уже не было, он скатился в овражек, пробежал по нему, вылез наверх, замаскировался в кустах и вновь открыл огонь, подбив еще четыре танка. Немецкие автоматчики бросились к оврагу, но было уже поздно, наши разведчики подоспели к оврагу, и мы огнем отбросили немецких автоматчиков.

Старцев, меняя огневую позицию, подбил одиннадцать немецких танков. За этот бой он был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. В нашем городе одна из улиц Мотовилихинского района носит его имя.

Разгром немцев завершили наши танкисты 99-й танковой бригады. Она зашла в тыл немецким танкам, отрезала им отступление и почти в упор расстреляла остальные машины. Командир бригады также был представлен к званию Героя Советского Союза. Но это звание он не получил, так как честно признался, что в пути сбился с дороги и не успел занять село до подхода нашей части, а из-за этой ошибки мы понесли значительные потери в живой силе и технике.

Этот бой имел неприятные последствия и для нашей роты. Командование было недовольно качеством проведенной нами разведки в этом селе и даже усомнилось в том, что мы там вообще были, поскольку не могли увидеть немецкие танки.

Объяснение было непростым, обвинение сняли, однако командира роты из разведки перевели в стрелковый батальон без повышения. Будучи в пьяном виде, он грозился пристрелить меня. Дело, действительно, дошло до пистолетов, но трагедию предотвратил наш политрук Г.Л. Барышев. Он был назначен на должность командира отдельной разведроты. О нем более подробно будет сказано позднее.

Очень успешно в ночных операциях по тылам противника действовал лейтенант Сухарев со своими разведчиками. Он одним из первых в роте получил высокую награду – орден Красной Звезды.

Войдя в село, наша рота разместилась на его окраине. Невдалеке на холме виднелось «тригонометрическое» сооружение – деревянная вышка высотой 20–25 метров. Я направился к ней, решив с высоты осмотреть окрестности и понаблюдать за движением немцев. С собой не взял никого, да и автомат оставил в машине. Не дойдя до вышки 15–20 метров, вижу: поднимается немец с автоматом. Он, видимо, вел наблюдение за нами в селе. Я встал как вкопанный и начал лихорадочно думать, как лучше поступить. Если выхватить пистолет, он первый меня пристрелит; если упасть в снег, мне не успеть в него зарыться, он также застрелит. Я стоял в растерянности, немец тоже стоял и что-то соображал. Наконец, он помахал мне рукой и крикнул: «Рус, рус, ком, ком,» – и сделал шаг назад. Я ответил ему: «Фриц, ком, ком», – и тоже помахал рукой и сделал шаг назад. Так мы, помахивая друг другу, стали расходиться и, наконец, разошлись. Когда я вышел на дорогу, то понял, что немец испугался стрелять в меня, так как на окраине села стояли наши танки с автоматчиками на броне и ему вряд ли удалось бы спастись.

Вернувшись в село, я промолчал об этом инциденте, так как не знал, как воспримет командование мое похождение. Однако послал к вышке отделение разведчиков и приказал им организовать наблюдение за противником.

Немцы продолжали отходить, оставляя населенные пункты. Пытаясь уточнить пути их следования и выяснить, какие впередилежащие села свободны от немцев, где они готовят оборону, их тактические и огневые ловушки, я на машине выехал в ночную неизвестность, взяв с собой отделение разведчиков. Не доезжая до ближайшего крупного населенного пункта примерно километра полтора, мы вышли из машины и пешком направились к домам на окраине села. Постучав в ближайшем доме в дверь, не получили ответа. Начали беспокоиться и приготовились к бою. Но опасения были напрасными. Вскоре за дверью послышался женский голос: «Кто стучит и что надо?» Мы ответили: «Свои». «А кто такие – свои?» Хозяйка, действительно, не могла понять, кто мы: немцы, поляки, полицаи? Она не могла представить, что в дверь стучат советские разведчики.

Когда кое-как разобрались, кто есть кто, я спросил хозяйку, есть ли немцы в селе? Она пояснила, что в центре, около церкви, там, где живет староста и находится полицейское управление, с вечера стояли бронемашины, бронетранспортеры и было много немцев. Я спросил: «А рядом в домах есть немцы?» Она показала на один из домов и заметила, что вечером к Марийке заходил солдат, а поскольку она баба молодая и безотказная, он и ночевать у нее остался. Я попросил ее одеться и пойти с нами. Подойдя к дому, попросил ее постучать в дверь и сказать, чтобы пустила ее к себе, так как, мол, страшно оставаться одной дома. Она постучала. Долго не открывали и никто не подавал голоса. Наконец, через дверь услышали голос Марийки: «Кто там, чего надо?» «Марийка, открой, это я, Оксана, твоя соседка, мне страшно одной». Препирательство шло несколько минут, наконец дверь открылась.

Зажав Марийке рот и пригрозив пистолетом, мы ввалились в избу. Оглядевшись, мы стали глазами искать немца. В углу, при входе, стоял карабин, лежала сумка с гранатами, висела шинель, а немца не было. Подойдя к кровати и подняв одеяло, увидели голого фрица, утонувшего в перине.

Стегнули его ремнем, он выскочил из кровати, растерялся и задрожал. Голый мужчина в кругу неизвестных людей, а тем более врагов, от которых ожидать можно всего, что угодно. Я представляю, какое у него было самочувствие – отвратительное.

Одевшись, немец опустился на колени и начал просить, умолять сохранить ему жизнь. И все время твердил: «Гитлер – капут, война – капут, я не немец, я поляк».

Позднее, будучи в нашем расположении, этот поляк бродил по нашим квартирам и был рад, что попал в плен. Впоследствии он уехал служить в Войско Польское. Польская армия совместно с нашими войсками освобождала свою родину от немецких захватчиков.

Вытесняя немцев на запад, именно вытесняя, а не уничтожая, мы продвигались по излучине Дона по направлению к городу Каменску, пытаясь «оседлать» единственную железнодорожную магистраль, по которой немцы подвозили пополнение в живой силе и технике.

В 1942–1943 гг. таких крупных операций с окружением немецких войск, как под Сталинградом, больше не было. До Каменска оставалось каких-то 30 километров, но сделать бросок и захватить город у нас уже не хватало сил. В прошедших боях мы понесли серьезные потери, а поступления свежих сил и новой техники еще не было.

После злополучного боя под конзаводом № 4 мы повернули на юго-восток и стали угрожать взять город в «клещи». Помню, в одну из ночей меня вызвал начальник штаба по разведке майор Погребной и поставил задачу – срочно провести разведку в направлении Каменска. Вводя в курс оперативной обстановки, он объяснил, что впереди по гребню холма, где утром шел бой, стоят наши танки. Чуть впереди два сгоревших немецких танка и один бронетранспортер. Между нашим селом и танками, на мосту через речку, расположился наш пост. Майор назвал пароль и ответ. За танками впереди была неизвестность.

Я взял два взвода разведчиков, объяснил им задачу, порядок движения, связи и сигналы, и мы в темноте выступили в путь. Нас догнал старший лейтенант Даулеталеев, оперативный работник ОКРСМЕРШа, и заявил, что он пойдет с нами. Я пытался отговорить его, ссылаясь на различные обстоятельства, но он не хотел и слушать.

Пришлось взять его с собой, хотя отлично понимал, что это «балласт» для выполнения задания.

Прошли мост, и уже где-то близко должны были находиться наши танки, вдруг в пелене густого снега появился силуэт немецкого танка Т-4. Я приказал прекратить движение, распределиться вправо и влево от дороги и залечь в снег. Солдаты выполнили приказание. Со мной на дороге остались командиры взводов и оперуполномоченный ОКРСМЕРШа. Старший лейтенант подошел ко мне с претензией, будто я испугался и прекратил движение: «Ты же знаешь, что впереди наши танки». «Знать-то я знаю, – заметил я, – но по форме башни это немецкий танк». «Но ведь тебе известно, что у нас бывают и трофейные немецкие танки». «Бывать-то бывают, но в этой бригаде, которая находится впереди, трофейных танков не было». Он выругался, обозвал меня трусом и направился к танку. С танка крикнули по-русски: «Стой, кто идет?» Старший лейтенант ответил: «Свои». Ему приказали подойти к танку, что он и сделал.

Вдруг мы услышали пронзительный крик, его схватили за воротник и забросили на машину, ударив по нам из пулемета и автоматов. Все было ясно – он попал в плен к немцам, а затащили его на танк, видимо, власовцы или белоказаки.

Мы с дороги отскочили, кто вправо, кто влево. Я упал в кювет. Танк, стреляя на ходу, двинулся в нашем направлении. Был сильный снегопад, и видимость была плохой, танк двигался медленно и оказался над кюветом, в котором я лежал. И надо же так случиться: танк остановился надо мной, я был под его днищем. Промелькнула мысль: «Все, конец. Сейчас он развернется и гусеницами искромсает в клочья». Но, постреляв, танк пошел вперед в направлении моста. До моста было метров 300, на посту все слышали, однако никак не реагировали. Власовцы спрыгнули с танка, подошли к мосту и без выстрелов вырезали всех солдат, находящихся в засаде.

Я до сих пор мучаюсь, и во сне снятся кошмары, спрашиваю себя: «Могли ли мы помочь солдатам в засаде?» И не нахожу ответа.

Противотанковых гранат и бутылок с зажигательной смесью у нас не было, их умышленно не взяли с собой, так как путь до Каменска был более 25 километров. Нам нужно было добраться до города, оценить обстановку и к утру вернуться обратно – словом, за ночь проделать 50 километров, а с лишним грузом это невероятно сложно.

Осколочные гранаты Ф-1 особого вреда танкам не нанесли бы, а своих, находящихся по обе стороны дороги, могли бы побить. Осколки этих гранат поражают насмерть в радиусе до 100 метров, их и бросают из-за укрытия. Но вот открыть огонь из автоматов по десанту на танке и сразу же разбежаться по полю, наверное, нужно было. Всех танк, конечно, в темноте не передавил бы. И эта трагедия мне до сих пор не дает покоя. Видимо, выбравшись из-под танка, я не сразу пришел в себя и не смог правильно оценить обстановку. Как командир я должен был принять какое-то решение.

Танк двинулся в наш тыл и пропал в темноте. Вдали послышались выстрелы и разрывы гранат. Мы вышли на дорогу, построились, сделали проверку личного состава и двинулись вперед выполнять задание. Настроение было мрачное, шли молча, стыдясь посмотреть друг другу в глаза. Задачу выполнили, к утру вернулись к своим, но об этой истории правдиво никто не рассказывал, да и старались ее не вспоминать.

В следующую ночь бригада двинулась в направлении Каменска и, не доходя 4–5 километров до города, заняла оборону. Немцы почувствовали неладное и организовали усиленный заслон.

Холодные, голодные, измученные переходом, мы ждали солдатскую кухню. Вскоре она прибыла, с ней приехал лейтенант Басос – цыган, заместитель командира роты по технической части. В разведку он никогда не ходил, выбирал работу подальше от «передка». Откровенно говоря, кому хотелось лезть на «передок» под пули.

Кормили солдат в этот период здорово, почти одним мясом. Немцы пытались угонять стада скота к себе в тыл, но наше быстрое наступление помешало этому. Погонщики разбежались, скот был брошен, и целые стада бродили в полосе боев. Немецкие летчики пикировали и расстреливали из пулеметов невинных животных. Поэтому все подразделения собирали туши и кормили солдат одним мясом.

К утру мы сделали попытку продвинуться к городу, но не очень удачно. В тыл к немцам, в город ушел лейтенант Сухарев с группой. Разведка у них началась успешно, они достигли города, просочились к железнодорожной станции, пытаясь освободить наших пленных из железнодорожного состава. Однако попытка не удалась, завязался бой. Немцы всполошились и блокировали отход группе. Лейтенант Сухарев погиб в этом бою.

Бригада разместилась вдоль балки. Измученные переходом и разомлевшие от сытного ужина, солдаты валились с ног, падали в снег и засыпали. Некоторые обморозились, хотя офицеры по очереди наблюдали и переворачивали солдат. О боевом охранении почти никто не беспокоился.

Я тоже ужасно хотел спать, натянул подшлемник на голову, встал на край оврага и спрыгнул в сугроб. Так, в снегу на морозе, мне удалось поспать 2–3 часа и не обморозиться.

На развилке двух оврагов, наверху, стоял одинокий домик. В него набилось столько бойцов, что некуда было ногу поставить. Понятно, всем хотелось в тепло. Здесь же оказался мой друг лейтенант Маликов, с которым жили в одном доме на формировке. Офицеры проявили беспечность, не выставив охранения. Когда все крепко уснули, разморенные теплом топившейся печки, к дому подошел немецкий танк с десантом на броне и открыл огонь. В живых осталось мало. Маликову сильно разбило ногу, я видел его мельком, когда тащили мимо меня на шинели в медсанбат.

В эту ночь погиб и замечательный человек – начальник штаба бригады Кузнецов, только что получивший очередное звание подполковника. Смерть его была не совсем обычной. Проходя по днищу широкой балки, группа офицеров услышала, как «зашипела» немецкая мина. На фронте все знали, если снаряд или мина со свистом, можно смело стоять или двигаться, не пригибаясь. Но если услышал, как она зашипела, ложись или прыгай в укрытие – разорвется где-то рядом.

Адъютант схватил начальника штаба в охапку и бросил в снег, прикрыв Кузнецова своим телом. Сверху на них упало еще несколько человек. Мина, действительно, разорвалась поблизости. Вскоре все встали, целые и невредимые, кроме подполковника Кузнецова. Он лежал в самом низу под грудой тел, но осколок «нашел» его и ударил в голову. У каждого своя судьба…

Перед рассветом был получен приказ двигаться на юго-запад и занять станицу Каменскую. Продвигаясь вперед, мы натыкались на бродячих немцев, выполнявших разные задания. С ними завязывалась перестрелка, некоторым удавалось уйти, но оставались раненые и убитые. Несли потери и мы.

Подойдя к восточной окраине станицы, заняли ее с ходу. Попытались взять западную часть – не получилось. Станица поделена речкой Каменкой и расположена на крутых берегах. Это та самая станица, о которой идет речь в кинофильме «Тени исчезают в полдень». В ней, действительно, был лютый староста и такие же полицейские. Первый батальон несколько раз по ночам пытался, спустившись по очень крутому берегу, атаковать немцев. Но не успевали выбраться наверх, как немцы усиливали огонь, атака захлебывалась, и солдаты скатывались обратно вниз к речке. Староста с полицаями ходил в темноте, выискивая раненых и добивая их штыками.

Несколько раз с группой разведчиков мы пытались выкрасть его, но ничего не получилось. Закрепившись на разных берегах реки, вели позиционную войну. Обстреливали друг друга из пушек и минометов, привлекая к работе снайперов. Для них дома были удобным местом для маскировки и наблюдения за противником. Снайперы работали успешно с обеих сторон. Помню такой случай. От скуки офицеры устроили игру на «интерес». Ставили на кон свою жизнь и немецкие трофейные пистолеты, фотоаппараты, часы и т. д. Каждый играющий должен был размеренным шагом пройти между двумя домами на виду у немцев, а значит, и у снайперов. Если прошел и тебя не убили – снимаешь весь кон. Убили – приготовленное заранее письмо вместе с похоронкой отошлют родителям.

При мне в такой игре был убит старший лейтенант Нагагога. На войне изнуряет тяжелый затяжной бой, но и не просто бывает, когда наступает тишина. В этот период люди на фронте теряют бдительность и часто становятся жертвой различных обстоятельств.

Однажды ночью нам пришлось ночевать в избе на соломе, после солдат-штрафников. В штрафной роте нет офицеров, все рядовые. После этой ночевки мы набрали вшей и долго не могли их вывести. Вшивость в армии, даже на фронте – явление чрезвычайное, меры по борьбе принимаются срочные, так как эта гадость распространяется моментально. Борьба с ней должна вестись одновременно во всех подразделениях. На фронте это сделать трудно. Я остригся наголо, менял часто белье, побрил везде, где только можно, но результаты были неутешительные. Однако теперь я точно знаю, где на человеческом теле водится эта мерзость.

Где-то в конце января 1942 г. мне была поставлена задача: южнее станицы на западной окраине перейти с группой речку Каменку, «оседлать большак», захватить «языка» и на рассвете вернуться в расположение.

Наши танкисты днем пытались действовать на этом направлении, некоторые машины прорывались на улицы, но успех развить не смогли и вынуждены были вернуться на исходные позиции.

Ночью мы выступили. Через речку перебрались благополучно, поднялись в гору, немцы нас не заметили. «Оседлав» дорогу, стали ждать. Ночью немцы, как правило, не воевали, сидели в селах или в теплых землянках, действовали только патрули, охрана и посты наблюдения. Обычно все они систематически пускали осветительные ракеты, по которым мы определяли, где проходит передний край обороны у немцев.

Под утро услышали шум приближающейся машины. Когда она поравнялась с нами, открыли огонь. Водитель был убит сразу. В кабине оказался унтер-офицер, а в кузове трое солдат, которых пришлось расстрелять на месте. В машине кроме боеприпасов стояло три мешка денег. В одном были немецкие оккупационные марки, во втором – румынские леи, в третьем – советские деньги.

Распоров мешки, я разрешил солдатам взять, кто сколько хочет, себе набил полную полевую сумку. Машину подожгли и стали отходить. Нас обнаружили немцы, началась перестрелка. В это время с погодой произошло нечто невообразимое: небо потемнело, стало тепло, пошел дождь и потекли ручьи. Уходя в разведку, мы оделись потеплее, по-зимнему, с таким расчетом, чтобы можно было долго лежать в снегу. И вдруг в январе – весна. Мы все промокли, немцы огнем прижали нас к земле. В расположении бригады поняли, что с нами происходит что-то неладное, и по вспышкам выстрелов со стороны немцев открыли минометный огонь.

Немцы попритихли, мы стали отходить. И вдруг погода вновь резко изменилась: подул холодный ветер и ударил мороз. Наши валенки, полушубки, маскхалаты – вся одежда стала превращаться в ледяной панцирь, трескаться и ломаться. Унтер-офицера в перестрелке тяжело ранило, ходить он не мог, пришлось добить. Подойдя к реке, мы увидели, что льда нет, вода бурлит.

Выбираться на свой берег нужно по горло в ледяной воде. Но что делать? Другого пути у нас не было.

Перейдя речку вброд, зашли в заброшенный сарай, сняли обмундирование и белье, пока оно не замерзло вновь, отжали, вылили воду из валенок, выпили НЗ и почти бегом направились к своим.

Могла быть пренеприятная история, если бы в это время возвращалась из нашего тыла аналогичная группа немцев и «засекла» нас голенькими в сарае, смех был бы на весь фронт.

Впереди показался маленький хутор, мы зашли в один из домов. На чемоданах и завязанных узлах сидела молодая женщина и очень неприветливо и со страхом смотрела на нас. Мы пытались выяснить, куда и с кем она собралась ехать? Она что-то путано объяснила, трудно было понять.

Обыскав дом, мужа не нашли. Мы не могли понять, почему она боится прихода нашей армии. Но выяснять это и задерживаться здесь у нас не было времени. Тащить женщину с собой не захотели из гуманных соображений, а может быть, и зря.

Подойдя к своей станице, мы встревожились не на шутку. На окраине и на дороге при въезде в станицу почему-то не было боевого охранения и никто не контролировал обстановку. Издалека мы увидели, как из нашего дома вышел солдат, помахали ему, он остановился. Я спросил, что здесь произошло. Солдат объяснил, что, когда мы ушли в тыл к немцам, он, выполняя мое задание, меняя позиции, вел систематически огонь из винтовки по расположению противника в станице на другом, высоком, берегу реки. Под утро ему надоело стрелять и он ушел в дом к ребятам подремать. Вскоре немцы открыли сильный минометный огонь по дому и его постройкам.