Текст книги "Шерлок Холмс в России (Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века. Том 3)"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Корней Чуковский,Аркадий Аверченко,Вячеслав Шишков,Лазарь Лагин,Василий Розанов,Виктор Шкловский,Александр Амфитеатров,Александр Шерман,Дмитрий Березкин,Владимир Крымов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Никаких болтов у меня, товарищ, господин сыщик, нету. Сами изволили усмотреть… – словно по камням, впереверт, вперекувыр сказал своим голосом кузнец.

– Что? – фукнул Пузиков из трубки в самый нос ему. – И болтов нету, и рукавички другой нету. Болты – черт с ними, не в болтах факт, болтов у тебя и быть не может никаких. А вот рукавичку мне подай.

– Потерявши рукавичка. Выпивши, из города вез… По… потерявши.

– Ты потерял, а я нашел… Сколько даешь?

– Шу… шутить изволите.

– А это что? Она? – И Пузиков вынул из портфеля другую рукавицу. – А нашел я ее у мельника в избе.

Баба охнула и шлепнулась задом на скамейку.

– И знаешь, товарищ Чесноков, когда? На другой день, как вы его ограбили. А ежели не веришь, дак в обеих рукавицах в середке Мельникова мета есть. Тебе и невдомек. Ну-ка, понятые, рассмотрите.

Кузнец упал на колени.

– Наш грех, наш грех… Не губи, ради Христа.

Бодро вошел Степан, взглянул – и руки у него сразу опустились.

– Что, револьверчик притащил? Молодчина, Степа. Давай сюда. Вот и все, кажись. – Иван Пузиков обвел компанию торжествующим, улыбчивым, но все же крепким взглядом. – Ну, вот, ребята, мы тихо, смирно, не торопясь, разыграли, как в кинематографе, не хуже, чем в «Собаке Баскервилей». Товарищи милицейские, этих трех гусей арестовать! А придет Фомка Чесноков, и его, злодея, в ту же дыру.

Все стояли бледные и тряслись. Больше всех – и неизвестно почему – волновался Анисим Федотыч.

Пузиков, заложив руки в карманы, произносил поучительную речь:

– Есть такой заграничный сыщик, Шерлок Холмс. Он хотя и спец считается, но, будучи по службе у буржуазной власти, хватает без разбору всех мазуриков. Я же, Иван Пузиков, сыщик российский и, кроме того, – сын своего народа. Поэтому передайте мужикам, что ваша деревня наполовину воры. Этого ни в каком специальном случае я не потерплю! Далее, по порядку, участь Чесноковых – тюрьма! Хотя они, допустим, и обокрали мельника, который богатей, однако за них, товарищи, безвинно арестован мужик из бедноты. Второй пункт предложенья: Степан Рябинин, как возвративший револьвер по своему инициативу, освобождается из-под ареста. Можешь идти, Степан! Что же коснувшись Михаила Кутькина, то я ничего, товарищи, сделать не могу. Ты, Миша, сам посуди: украл ты государственный механизм от молотилки, то есть достояние республики. Это называется – позор! Укради ты не только механизм, а, скажем, всю молотилку у какого-нибудь кулака-контрреволюционера – совсем десятая статья. И я, может статься, во время обыска все рыло бы себе своротил об эту самую молотилку, а сделал бы вид, что не нашел. Потому что уравнение имущества социализм не возбраняет. Азбука коммунизма гласит прямо. Ты же, как сказано, украл достояние республики, да еще перед самой страдной порой, а ведь эта самая молотилка предназначалась обслужить целых три деревни. И нет тебе даже оправдания, что ты несознательный элемент, что-что, а это ты, как хозяин и мужик самосильный, должен был сообразить. До свиданья, Миша!

Угроза надувалась у Анисима Федотыча заслуженным чаем и ела пироги.

Анисим Федотыч волновался. От пылающих ушей загорелись щеки, и воловья шея налилась кровью, а глаза – как у попавшей в капкан лисы.

«Все, дьявол, знает. Пожалуй, знает и про сено».

– Товарищ Пузиков, – начал он, ероша курчавые черные, с синью, волосы – За такое ваше самоотверженное старание я своею властью обязан вас вознаградить, не щадя средств. Что бы вы с товарищем пожелали?

– Что бы пожелали? – Пузиков откромсал долю пирога. – Я бы пожелал вас, папаша, арестовать.

– Ха-ха-ха, – обомлев, захохотал, словно залаял, Анисим Федотыч. – За что?

– За сенцо, папаша, за сенцо.

Совхоз вдруг перестал смеяться, глаза его округлились, и густые брови сразу насели на нос. Он резко стукнул в стол.

– Мальчишки! (Алехин вздрогнул). Сопляки! Я вам не Мишка Кутькин! Я вам…

И, закусив удила, понесся, не в силах удержаться.

Пузиков набивал трубку, сторожко посматривая, как бы управляющий не смазал его в ухо.

– Постойте, папаша… Да вы не петушитесь… Ведь свидетели есть, – спокойно сказал он.

– Свидетели?.. Я те покажу свидетели!

– Алехин, покличь-ка мужичонку-то… Как его… Тимоху…

– Какого Тимоху? – с сердцем спросил юнец, искренне сердясь и на товарища и на совхоза.

– Фу ты, боже мой!.. Какого, какого! Ну, я сам схожу. – Пузиков схватил портфель и вышел.

Совхоз все время взад-вперед ходил по комнате, поправлял ворот – шее было тесно. Шагнул к шкафу, выпил большой стакан вина.

– Сыщики… Тоже считаются сыщики. Оскорблять порядочных людей… Ответственных работников… Слетите, голубчики!.. Оба слетите, сопляки паршивые… Я вас!

Но вот в дверях показался дядя, – ну конечно, тот самый, лапти, синяя рубаха, скула подвязана, и рыжая бороденка кривулем. У совхоза лицо стало длинным и открылся рот. Мужик снял с головы гречневик, перекрестился и прямо в пояс:

– Здорово, Анисим Федотыч… Здорово, милячок. А я опять за сенцом к тебе… До-обрецкое сенцо.

– Что ты мелешь! Кто ты такой? – злобно прохрипел совхоз, а в голове как молния: «Вот скандал! Турну, пока Пузикова нет». Пошел вон! Здесь казна… Ступай, ступай. – И кулаки совхоза крепко сжались.

– Это само хорошо, что казна… Ты не гайкай, – чуть попятился мужик. – Бесстыжие твои глаза. Жулик ты казенный!.. Вор!

– Убирайся вон, рыжий черт! – И совхоз остервенело сгреб его за шиворот: – Вон!

Мужик захрипел, треснула рубаха.

– Караул, караул!.. Эй, Пузиков!..

– Вон! В тюрьму, подлец!!

Вдруг словно бомба ахнула:

– Ах, ты так, папаша? А ну! – Мужик рванул, и совхоз, взлягнув ногами, грохнулся спиною в пол.

Мужик, тяжко сопя, стал снимать с себя бороденку и парик.

– Пузиков? – простонал управляющий. – Это ты?

– Я самый, – сказал тот и протянул управляющему руку. – Ну, папаша, подымайся.

Алехин во все горло хохотал.

На этот раз все обошлось благополучно… Пузиков так и сказал, прощаясь:

– На этот раз, папаша, ничего… Больно пироги хороши. Только помни!

Вечером, собрав всех рабочих, Анисим Федотыч угостил их самогоном и держал речь:

– Вот, товарищи, жулик сразу и влопался. Мишка Кутькин… А вы как были честные труженики, так и оставайтесь. Да здравствует Советская власть!

Анисим Федотыч сена больше ни-ни-ни. А вот когда обмолотили рожь, – урожай в «Красной звезде» нынче отменный, – хлебцем стал помаленьку поторговывать. И то с великой опаской, по мешочку, самым знакомым мужикам.

Первым приехал поздним вечером Антон Седов.

– Ради Христа, ржицы продай… Весь хлеб градом порешило.

Антону Седову как не уступить – закадычный, можно сказать, друг.

Но совхоз был так напуган тем проклятым из угрозы, что долго и подозрительно всматривался в мужика, как индюк в чужого гуся. Потом подвел его вплотную к лампе.

– А что это у тебя, дядя Антон, в бороде как будто что-то ползет, – и сильно рванул его за густые клочья бороды. Борода оказалась природной, собственной.

Пуговка

– Ваня, – сказал Алехин своему другу, белокурому молодому человеку с прямым широким ртом, – к тебе пришли.

Тот сделал стариковское лицо и, прихрамывая, вышел в кухню.

– Извиняюсь, товарищ. Вы Иван Пузиков, наверно? Я со станции Павелец, весовщик Мерзляков, из комитета служащих. У нас, изволите ли видеть, систематические хищения из вагонов вот уже полгода. Только протоколы составляем, а поймать не можем…

– Знаю, – сказал белокурый и задымил трубкой. – Там у вас целая шайка работает. Они у меня все наперечет, как пальцы. И скажите, что Иван Пузиков, деревенский Шерлок Холмс, уже давненько на вашей станции сидит… Да он же с вами знаком.

– То есть как? Позвольте… – опешил Мерзляков. – Значит, вы не Пузиков?

– Так я вам и сказал. Ха! Может, Пузиков, а может, не Пузиков. Возможно, что Пузиков-то вот который, – показал он на Алехина, – может, и я… Это скрыто мраком тайны. Скажите вашим, что шайка на днях будет обнаружена самым удивительным способом… Прощайте. Мне больше некогда с вами толковать.

Он завалился на койку и пролежал колодой до самого вечера, от нечего делать поплевывая в потолок.

После обедни, в праздник, пришел к своему будущему тестю, торговцу Решетникову, станционный конторщик Бабкин, большой говорун и гитарист. Пили кофе, ели пирог, ну для праздничка, конечно, клюкнули.

Невеста Варя хотя и рябовата и чуть косила на правый глаз, однако ничего себе. Бабкину годится: приданого порядочно папаша обещал.

– Да, – сказал Бабкин, покручивая большие черные усы. – Эти доморощенные сыщики, вроде Пузикова, ни черта не стоят. А вот настоящего Шерлока Холмса бы сюда: в два счета – раз, раз – и пожалуйте бриться.

– Очень надо, – сказал торговец недружелюбно. – А я бы не желал. Черт с ними, крадут – и молодцы. Хоть народу в руки перепадает. А то ка-а-азна. Какая, к свиньям, казна! Это не прежние времена!

– Ах, папаша! – воскликнул Бабкин. – Странно даже слушать мне…

– А потому, что молод ты. Например, прикатили мне на прошлой неделе бочонок олеонафту по тайности и за грош отдали. Так что же, неужто отказываться?

– Ах, папаша! Опасно это. Лучше бы вы не говорили мне.

Вечером того же дня, не дожидаясь прихода сыщика Ивана Пузикова, весовщик Мерзляков, чтоб выдвинуться по службе, организовал свою собственную охрану. Пять человек доброхотов, тайно от казенной охраны, темной ночью залегли под вагон груженого поезда.

Мерзляков чиркнул спичку, чтоб закурить, и при вспыхнувшем свете вдруг обнаружил, что в их пятерке лежит пластом шестой, посторонний.

– Кто это? – оторопело спросил Мерзляков.

– Чшшш… – прошипел шестой и зашептал: – Нельзя курить… вспугнете. Чшш… Идут!

«Ага, это Иван Пузиков, сыщик», – мелькнуло у догадливого Мерзлякова.

Все шестеро впились вытаращенными глазами в лениво прошагавшие вдоль вагона четыре пары ног. Неизвестный шестой выполз на брюхе и повернул голову вслед уходящим.

– Четверо, – прошептал он. – Кажись, с ними ваш конторщик Бабкин. Лезут в третий от нас вагон.

Он вдруг вскочил, крикнул:

– За мной! – И, выстрелив в воздух, помчался вдоль поезда.

Среди мрака раздались путаные крики:

– Руки вверх! Караул! Караул!.. Стой, ни с места!..

Куча тел, тузя друг друга, каталась по земле.

Конторщик Бабкин, Варечкин жених, отбежав в сторону, кричал:

– Стойте, дьяволы!.. Ведь это мы, свои!.. Мы пломбы проверяем на вагонах. А вы нас… Тьфу!

Запыхавшись, примчалась с винтовками и казенная охрана.

Шли к вокзалу сконфуженные. Глупее всех чувствовал себя Мерзляков.

– Что ж ты, Мерзляков, неужто ослеп, своих бьешь, – весь дрожа, стал пенять ему жирный дорожный мастер Ватрушкин и сморкнулся кровью.

– Извиняюсь, Нил Данилыч, – сочувственно проговорил Мерзляков. – Как это ни прискорбно, но мы приняли вас за жуликов… Очень извиняюсь…

– От твоего извиненья у меня во всей башке звон идет. Этак садануть…

Мерзляков внезапно остановился:

– А где же этот, незнакомый-то?..

Меж тем незнакомый поспешно шагал в ближайшую деревеньку, в которой вчера снял пустую избу старого бобыля.

Вскоре пришел к нему Иван Пузиков, деревенский Шерлок Холмс. За последнее время Пузиков появлялся у своего помощника Алехина на какой-нибудь час, всегда торопился и, сказав нужное, уходил с мешком под мышкой.

– Ну, как? – спросил он Алехина.

– Плохо, – виноватым голосом ответил тот и рассказал все подробно про недавний бой возле вагонов.

– Дурак, – мрачно и насмешливо произнес Пузиков. Нахмурился, покрутил льняного цвета волосы свои, потом расхохотался. – Здорово наклали?

– Не надо лучше, – улыбнулся Алехин. – Я какого-то раскоряку за машинку сгреб, так он на манер как заяц заверезжал.

Пузиков сдвинул брови.

– А какой из себя Бабкин? – спросил он.

– Черноусый такой, в кожаной куртке. Он сватается за дочь лавочника.

– А, знаю, – сказал Пузиков. – Надо будет за ним последить.

Алехин изумленно уставился в лицо товарища.

– Как, за конторщиком Бабкиным?

– Эх, щенячья лапа! – воскликнул Пузиков. – Неужто не понимаешь ничего?

– Нет, – откровенно сказал Алехин. – А в чем вопрос?

– Ну, ладно. По окончании поймешь.

Утром Мерзлякова подняли в конторе на смех. Особенно ядовито издевался начальник станции Алексей Кузьмич Бревнов, рыжий вислоухий франт.

– Хотел выслужиться, любезнейший. Каждое дело ума требует. Ха-ха! Так накласть своим…

Мерзляков даже рассердился.

Но под конец занятий Алексей Кузьмич потрепал начальственно весовщика Мерзлякова по плечу:

– Не огорчайтесь, дружище… Уж такой язычок у меня дьявольский. Вот что: приходите-ка послезавтра ко мне на вечерок. Выпьем, понимаете… День рождения у меня…

Бабкин вечером пошел к невесте.

«Надо ж, черт возьми, купить девчонке хоть карамелек», – подумал он и зашел в еврейскую лавку. Когда входил, заметил прошагавшего человека в белом фартуке и еще тетку. Тетка остановилась и посмотрела ему вслед.

– А, товарищ Бабкин! – приветливо встретил его длинношеий, с остренькой бородкой и красными губами еврей. – Ну, когда же ваша свадьба? Купили бы для Варвары Тихоновны часики… Хорошие у меня есть серебряные, фирмы «Мозер»…

– Ей отец подарил золотые часы, – сказал Бабкин.

– Что вы говорите!.. Те часы темные. Я отлично знаю происхождение тех часов. Те часы, прямо скажу, краденые… Ой!

– Каким образом?

– И очень просто. По секрету вам скажу: тут, у вас на станции, работает целая шайка. И представьте, носильщик Носков украдывает ящик с электрическими лампочками, то есть достался в порцию после дележа. И очень хорошо… И он идет и обменивает этот ящик на золотые часы у агента постройки. Так говорят. Я, конечно, не могу поручаться за то, что говорят. Не всякой вере давай слух, как говорится по-русски… Этот самый Носков золотые часы продал вашему будущему папаше, даже забрал у него вином и самогонкой.

Бабкин растерянно хлопал глазами и весь покраснел от раздражения. Черт знает, хоть от невесты отказывайся! Он ничего у еврея не купил и в самом мрачном настроении направился к тестю.

Был летний мглисто-серый вечер. В лужах квакали лягушки, поздние стрижи острокрыло чертили последний быстрый путь. Посреди улицы, рассуждая сам с собой, деловито шагал человек в белом фартуке. Тетка с замотанной шалью головой шла мужиковской походкой по пятам Бабкина.

– Тебе что надо, тетушка? – спросил он, остановившись у ворот тестя.

– Ох, кормилец, – загнусила тетка. – Зубами маюсь, хотела какого-нибудь снадобья у торгового купить…

– Нет у него, – всматриваясь в теткино лицо, сказал Бабкин. – Иди в приемный покой на станцию. Там фельдшер даст.

Варя встретила его радостно, но вскоре же сказала:

– Какие вы, право, неласковые, Володечка. Что это с вами приключилося?

– Так, – ответил Бабкин. – Очень уж много подлости на свете, Варя. Ну да бросим об этом говорить. К Алексею Кузьмичу-то на танцульку собираетесь?

Пузиков не застал своего помощника Алехина в избе. Разжег на шестке теплину и вскипятил чай. После третьего стакана вошла в избу тетка, та самая…

– Садись чай пить, – сказал Пузиков. – Где был?

– Бабкина следил, – проговорил Алехин, снимая сарафан.

– Тьфу! – плюнул Пузиков. – Экая башка у тебя свинячья. Что ж мы – двое за одним человеком ходим?

– Как так?

– А вот и так… Мужика-то в белом фартуке заприметил? Ну, дак это я…

Алехин недовольно почесал за ухом, сказал:

– Бабкин у тестя, должно, и ночевать остался… Я ждал-ждал, жрать ужасти как захотелось…

– Ничего подобного. Он задним ходом вышел.

Ложась спать, Пузиков сказал:

– Слушай, Алехин. Я вынюхал, что послезавтра будет вечеринка у помощника начальника станции… Как его фамилия-то?

– Я знаю: Бревнов, звать Алексей Кузьмич, – с гордостью отрапортовал Алехин.

– На этот раз молодчага. Дак вот. Нам с тобой надо на эту вечеринку попасть. Может, там самую главную птицу схватим. Понял? Ты прямо войдешь и скажешь на ухо хозяину, что ты агент угрозы, что хочешь, мол, остаться на вечере под видом, ну, хоть… черт его знает… ну, хоть десятника по земляным работам. Понял? А я потом приду. А завтра подговори носильщика Носкова, передай ему вот эту бутылку коньяку, – он здорово вино жрет… – пусть выпьет и по сигналу явится на вечер и скажет вот какие слова… запиши. И адрес его запиши. Записал? Чтоб в точности. Он тоже замешан.

Чуть свет Пузиков исчез.

Алексей Кузьмич Бревнов жил широко, и вечер устроен на славу. Стол ломился закусками, пирогами, выпивкой. Среди гостей лица почетные: инженер-механик Свистунский, начальник станции Петров с супругой, священник. Конечно, был Бабкин с невестой Варечкой и будущим тестем.

Бабкин сегодня весел, прикладывался к рюмочке, играл на гитаре и рассыпался Варе в любезностях.

Хозяин, Алексей Кузьмич, сиял пуговицами на новенькой тужурке и тоже приухлестывал за Варей. Бабкин возбуждал в нем изрядное чувство ревности. Хозяин старался ему дерзить, но Бабкин огрызался.

– Это из рук вон, – говорил раскатистым басом инженер Свистунский, – сегодня опять обнаружена кража из вагона с грузом мяса.

– Слышали, слышали, – подхватил кто-то.

– И что стража смотрит, ведь под самым носом вагон стоял. Отсюда из окна видать… Позор!

– Увы! Испортился народ наособицу, – воскликнул священник и откромсал добрый кусок пирога.

– Черт знает, Иван Пузиков не едет. А пообещал, – уныло промямлил Мерзляков, потянувшись к выпивке.

– Плюньте вы на этого Пузикова! – крикнул охмелевший Бабкин. – Черта ли понимает ваш Пузиков! Сами разберем… Мы ужо опять ночью под вагон залезем. Товарищ Мерзляков, возьмите меня в свою компанию!

Все захохотали. А дорожный мастер Ватрушкин потер подбитый Мерзляковым нос.

В это время вошел молодой парень. Он что-то пошептал хозяину, тот деланно улыбнулся и сказал гостям:

– Это вновь командированный десятник земляных работ. Присаживайтесь с нами, товарищ.

Алехин смирно сел в угол, за курил папиросу и стал наблюдать, нахмурив лоб. Ему подали стакан чаю и кусок пирога.

Бабкин задирчиво кричал:

– Видали мы Пузиковых!!! К черту их!

– Потише, – осадил его хозяин, взглянув на Алехина. – В противном случае попрошу вас удалиться.

– И что ты ко мне вяжешься, – охмелевшим языком сказал Бабкин. – Может, к Варечке ревнуешь? А?

– Прошу меня не тыкать. Невежа! Без году неделя служит, а тоже позволяет себе…

– Ах, вот как… Что?!

Но в это время Алехин, взглянув на часы, распахнул окно. Из окна темнела ночь. По лестнице загрохотали грузные шаги, и в комнату ввалился пьяный носильщик Носков.

Покачиваясь, он взглянул на подмигнувшего ему Алехина, помахал картузом и, глупо ухмыляясь, сказал:

– Честь имею поздравить с днем рождения!.. Честь имею объявить, что Иван Пузиков сейчас будут здесь. Хи-хи-хи… До свиданьица, – он было повернул к выходу, но Алехин загородил ему дорогу:

– Товарищ Носков, сядьте и – ни с места.

Гости разинули рты. Хозяин ерошил волосы, пьяный Бабкин лез к нему:

– Плевать я хотел на этих дураков, на сыщиков!.. Нет, ты мне ответь… Ревнуешь? Может, Варечку поддедюлить хочешь? Бери! Бери!

– Убирайся к черту!

– Бери! Я отказываюсь. Сам отказываюсь… Чьи на ней часы? Краденые… Вот этот самый Носков-носильщик, восемнадцатого марта ящик с лампочками упер из вагона да агенту постройки на часы выменял, а часы будущему папаше всучил… Пожалуйста, сиди, Носков, не корчи рожи!.. И вы, папаша, не огорчайтесь.

– Безобразие! – кто-то кричал. – Ишь нализался… Выведите его вон!

– Кого? За что? – взывал Бабкин. – Меня-то? Бабкина-то? Что он правду-то говорит? А чьи сапоги-то на мне? Краденые, вот и клеймо казенное… Из вагона… Мне подарил их мой будущий папаша. Уж извини, папаша. Раз начистоту, так начистоту… Вот Пузиков придет, все ему открою… Я много кой-чего знаю. Где Пузиков?

Алехин заглядывал в окно, в ночь. Пузиков не появлялся. Гости были как в параличе. Варечка истерически повизгивала. Ее отец весь побагровел и, сжимая кулаки, надвигался на Бабкина. С Носкова сразу соскочил хмель Бабкин колотил себя в грудь и, кривя рот, кричал сквозь слезы:

– Я за правду умру, сукины дети!.. Да! Умру!!

И вдруг трезвым, спокойным голосом:

– Ваше благородие, а где же пуговка-то у вас?

Алексей Кузьмич Бревнов, хозяин, быстро провел рукой по пуговицам, быстро скосил вниз глаза; блестящей пуговицы на тужурке недоставало.

– Вот она, – сказал Бабкин, протягивая пуговицу. – Я ее вчера в вагоне нашел, в том самом, откуда вы вот эту телятину украли.

Хозяин залился краской, побледнел, выхватил из рук Бабкина пуговицу и швырнул на пол.

– Стервец! – крикнул он и весь затрясся от злобы.

Бабкин поднял пуговицу, посмотрел на нее.

– Да, ошибся… Извиняюсь… – промямлил он. – Действительно, не та: топор и якорь на ней есть, а сукно серое, видите, кусочек болтается. У вас же сукно черное… Извиняюсь.

– Милицию сюда! Протокол! – колотил хозяин в стол кулаком.

– Стой! – крикнул Бабкин. – Милицию я и сам приглашу. Стой! Забыл совсем. Идемте в вагон… Эй, где Пузиков? Идемте в вагон. Иначе все под суд за укрывательство. Отвечаю головой. Мы и без Пузикова обнаружим.

Обрадованные скандальчиком гости повалили за Бабкиным.

При свете фонаря в вагоне на туше мяса лежала блестящая пуговица с клочком сукна, а вместо черноусого пьяного Бабкина, но в его одежде, пред ошалевшей и перепуганной компанией стоял бритый, совершенно трезвый, широколобый человек со строгими глазами и ртом.

– Конторщик Бабкин, которого вы три недели тому назад взяли на испытание, это я самый и есть, Иван Пузиков, деревенский Шерлок Холмс. Алехин, подай-ка пуговку сюда!

Он твердо подошел к Бревнову, примерил пуговку и твердо сказал:

– Ты, Бревнов, арестован. За компанию с тобой – Носков и торговец Решетников. А там распутаем весь клубок. Ну, Алехин, понял ли хоть теперь-то всю мою музыку? Эх ты, ежова голова. Покличь милицию!

Алехин, казалось, был ошарашен больше всех. Он высунулся из вагона и засвистал в свисток с горошинкой, как Соловей-разбойник.