Текст книги "Глубокое бурение [сборник]"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

2. Невыносимая легкость бытия

– А какого, интересно, такого вы туда вообще поперлись? – во рту у Торчка дымилась какая-то травинка, и Желторот никак не мог разобрать – пахнет балданаками или нет? Старое Копыто смердел под боком и мешал обонятельному процессу.

– Кто? – спросил мудрец.

– Да эти двое бичей, – кивнул Торчок на ходоков.

– Ну, знаете, – клюв Тып-Ойжона возмущенно щелкнул, – это совсем уже глупо.

– Почему?

– Потому что они ходоки, вот и пошли, – разъяснил Ботва. – И заткнись, а то глаз высосу.

– Бич, – Торчок лениво сплюнул в сторону пан-рухха.

Неожиданно вскочил Старое Копыто.

– Нет, – закричал он. – Я требую. Немедленно, сейчас же… чтобы эти бичи ответили: зачем и какого такого они сюда поперлись и нас за собой потащили? И меня не запугаешь, я сам кому угодно и что хочешь высосу, я такой.

Дол-Бярды, изрядно уже измордованный Раздолбаями, предпочитал не встревать, доверяя все усобицы скорому суду Ботвы. Однако и Ботве вскоре наскучило – и даже опротивело – кусать скандальную троицу всякий раз, когда они начинали бузить. А бузили Раздолбаи все чаще, пока не докатились, наконец, до открытого неповиновения.

Мудрец, не найдя поддержки у воина и его скакуна, обратился за помощью к Ыц-Тойболу, в лице которого нашел благодарного слушателя и умного собеседника.

– Мой юный друг, – Тып-Ойжон старался говорить как можно тише, – боюсь, вам придется объяснить, зачем вы идете.

– А разве непонятно? – удивился молодой ходок. – Мы эту макитру ищем.

Некоторое время общество переваривало ответ Ыц-Тойбола, и мудрец, как наиболее образованный, уточнил:

– А до начала поисков вы по какой надобности шли?

Тут настал черед задуматься ходоку. Он потеребил кончик хвоста, почесал затылок и признался:

– Не знаю. Гуй-Помойс?

Старому ходоку вовсе не улыбалось просыпаться: как-никак, а последние полтора этапа, что он шагал в сопровождении многочисленного эскорта, ни коим образом не способствовали здоровому сну.

– Что опять? – проскрежетал он, разворачиваясь.

– Мы куда шли до этой сикараськи?

– Туда, – Гуй-Помойс ткнул пяткой чуть левее восходящего светила.

– А что там?

– Почем мне знать? – рассердился ходок. – Мое дело – идти.

– Но ведь… – задумался Тып-Ойжон. – Разве можно вот так, без цели, идти куда-то.

– Как это – без цели? Обязательно есть цель, – и Гуй-Помойс зевнул так, что мудрецу показалось, будто он разглядел через пасть ходока его внутренности.

Все замерли, ожидая сокровенного знания. И оно не заставило себя ждать.

– Цель ходока – дойти, – глубокомысленно закончил старый ходок.

– Куда? – в один голос возопили спутники.

– Куда-нибудь, – развел ногами Гуй-Помойс.

Молчание воцарилось нехорошее. Потом началось: Раздолбаи вразнобой кляли воинов, мудрецов, кляч, ходоков, бичей и даже Патриархов, Ыц-Тойбол пытался урезонить воина, схватившегося за дуг, дабы покарать наглецов, Тып-Ойжон очень осторожно выяснял у старого ходока, каким же образом он выбирает тот или иной маршрут, Ботва бормотал под нос проклятия и жевал тайком хвост Старого Копыта…

Единственным членом экспедиции, сохранявшим спокойствие и получавшим максимум удовольствия из сложившихся обстоятельств, был скакун мудреца, новообращенный Тым-Тыгдым. Он резвился в густой растительности равнин, набивал брюхо и вдыхал ароматы.

– Молчать всем, – не подозревая, что может орать так громко, Ыц-Тойбол задумчиво проводил взглядом уносящийся вдаль след от своего крика (трава полегла как минимум на полдня перехода), затем продолжил. – Выхода у нас нет, идти можно только вперед. Если кто-то не хочет – катитесь на все четыре стороны. Идти можно не всем вместе, достаточно быть в поле зрения. Это я говорю для тех, кому в тягость наше общество. Всем все ясно?

Ясно было всем, и Гуй-Помойс в который раз убедился, что не ошибся в своем выборе: напарник оказался что надо.

Вскоре процессия растянулась настолько, насколько вообще представлялось возможным. Торчок ковылял рядом с Ботвой, покуривая травинку и пуская колечки дыма в сторону клячи (пан-рухх грязно ругал обдолбанного бича, однако попыток пресечь бесчинство не осуществлял), Желторот вместе со Старым Копытом носились, как угорелые, от головы каравана, которую составляли мудрец с ходоками, до хвоста, в котором трусил, гордо подняв голову, брюл-брюл.

Дол-Бярды предпочитал идти чуть в стороне от основной массы – он выглядывал опасность, а заодно отрабатывал боевые выпады дугом.

И именно воин первым заметил, что за ними наблюдают.

– Уй-Диболом, – представился один.

– Дуй-Скип-Диболом, – отрекомендовался другой.

У Ваз-Газижоки потемнело в глазах: посетители вызывали стойкое недоверие, и в первую очередь владельцу строительной конторы не понравилась их внешность. Один в сиреневом плаще, другой в охристом, но если что-то в облике пришельцев и настораживало, то никак не одежда. Скорее, это была…

– Можно коротко – Уй и Дуй, – разрешил тот, что в сиреневом.

– Как это – коротко? – не понял Ваз-Газижока. – Что – коротко?

– Слишком долго произносить Уй-Диболом и Дуй-Скип-Диболом. Уй и Дуй, согласитесь, быстрее и удобнее, – пояснил охристый. – Не нравится Дуй – зовите Скип.

– А кто вы такие? – архитектору совсем расхотелось связываться со странными сикараськами, однако просто так он их прогнать не мог – требовался повод.

– Мы? – гости переглянулись. – Диболомы…

…Эти двое приехали почти верхом: сиреневый, покуривая трубку, восседал на охристом, охристый довольно бойко перебирал лапами и вполне смахивал на клячу, если бы не поразительное сходство с седоком. Сиреневый лихо соскочил перед порталом Архитектурной Конторы Ваз-Газижоки, его партнер встал на ноги и обнаружил даже не сходство, а абсолютное тождество со своим седоком. Освободившись от седла, накинув на плечи плащ, напялив головной убор и водрузив на нос окуляры, охристый стал полным отражением сиреневого.

– Уй? – охристый предложил седоку войти в портал первым.

– Дуй? – сиреневый сам хотел уступить дорогу.

Но вошли вместе, потому что портал оказался достаточно широк.

И вот теперь Ваз-Газижока опасался, не провокация ли это. Два одинаковых сикараськи? Где это видано?

– Что вы делать умеете? – владелец конторы сделал вид, что не заметил подвоха.

– Все, – хором ответили визитеры.

– Лестницу в бесконечность, воздушный замок?

– Легко, – сказал сиреневый Уй.

– Без проблем, – подтвердил охристый Дуй.

– Пирамиду на ребре?..

– Шеф, давайте к делу, – прервал хозяина Дуй. – Мы пришли с идеей…

– Шеф?

– Ну, хозяин, начальник, – объяснил Уй. – У нас деловое предложение.

– Погодите, погодите, – Ваз-Газижока обхватил коротенькими лапками необъятную голову. – С чего вы взяли, что я вас возьму?

– Мы хотим сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– Ну-ка, пошли отсюда! – владелец Архитектурной Конторы топнул ножкой и указал на выход.

– Вы же нас не дослушали…

– Брысь!

Оказавшись на улице, Диболомы переглянулись.

– Это была последняя, – сказал Уй.

– Фиг с ней, – сказал Дуй. – Организуем свою.

Что есть жизнь? Что есть мир? Сколько же было Патриархов? Сколько нужно выкурить травы и съесть грибов, чтобы понять – что есть истина?

Лой-Быканах полагал, что чем больше – тем лучше.

Сначала он, конечно, пытался вернуть Патриарха, но то ли балданаки оказались беспонтовые, то ли Патриарх совсем обиделся, да только кроме банальных глюков видений уже не было. Тогда Лой-Быканах решил постигать истину.

И, естественно, ему тут же начали чинить препоны. Пришли коллеги из Ложи Мудрости с приглашением на Благоговеющее Зависалово.

– Не пойду, – отказался Лой-Быканах.

– Как это – не пойду? – не поняли философы. – Ты благоговеть не хочешь?

– Не нужны Патриархам ваши благоговения.

– А что же им нужно?

– Поиски истины.

– Так, а с этого места подробнее, – сказали философы, схватили эксцентрика и унесли в Ложу, где положили перед Главным Кальяном, забили балданаков и принялись слушать, благоговея уже перед Лой-Быканахом.

Тот без утайки и в мельчайших подробностях пересказал увиденный накануне глюк, и все присутствующие прониклись еще большим благоговением к Лой-Быканаху. Философ-эксцентрик, изрядно уже напыхавшись, хотел было встать и уйти, но ноги не держали. Чтобы как-то сконцентрироваться на процессе подъема, Лой-Быканах начал читать мантру «Вышли хваи», и в это время он вновь увидал Патриарха. Патриарх покачал головой, потом подул сквозняк, и видение растворилось.

– И последнее, – выдавил из себя эксцентрик. – Им не нравятся балданаки.

Трудно сказать, как отреагировали бы философы на данное заявление, ибо торч являлся неотъемлемой частью познавательного процесса, но, на счастье Лой-Быканаха, все уже балдели и последних слов эксцентрика не слышали.

Известие о соглядатаях не то, чтобы поразило экспедицию, но всем стало как-то неуютно.

– Где? – то и дело вертел башкой Тым-Тыгдым. – Где они?

Но этого Дол-Бярды не знал. Воин тщательно обыскал окрестности, но единственным свидетельством наличия слежки оказалось лишь стойкое ощущение чужого взгляда.

Заканчивался первый период совместной экспедиции. Этап назад попутчики обошли по краю огромный бездонный провал, из которого жутко сифонило холодом. Там, в глубине, что-то маняще мерцало, и Раздолбаи едва не ухнули в бездну, движимые жаждой познания. Рискуя жизнью, воин спас всех троих, ибо понимал, что продовольствия надолго не хватит, но Раздолбаи посчитали, будто Дол-Бярды проникся к ним симпатией.

Светило по прежнему вело себя престранно: поднималось по утрам слева по ходу движения, взлетало в зенит, а под вечер опускалось справа, ставя в тупик своим поведением даже Тып-Ойжона. Конечно, цикличность дня и ночи сохранилась, но как объяснить, что подъем небесного тела слева, а спуск – справа? По логике, в какой карман положишь – оттуда и возьмешь, а здесь получалось – кладут всегда в один карман, а вынимают всегда из другого. Сложно понять.

А Ыц-Тойболу пришло в голову именовать эти стороны света восходом и закатом.

– Хм, – пробормотал уязвленный мудрец, которому, тем не менее, идея молодого ходока пришлась по душе. – А как же тогда называть ту сторону, куда мы идем?

– И ту, откуда вышли, – добавил Тым-Тыгдым.

На помощь Ыц-Тойболу пришел Торчок, случайно шедший рядом:

– Там – глюк, – и его палец показал вперед.

– А сзади что?

– Клевер, – Торчок с грустью вспомнил самую вкусную траву, с которой чача особенно торкала.

– Как-то все это антинаучно, – Тым-Тыгдым презрительно фыркнул.

И тут Гуй-Помойс, который все время глядел вперед, поднял ногу, приказывая всем остановиться. Ыц-Тойбол быстро нагнал коллегу:

– Что там?

– Видишь – зубы впереди?

Молодой посмотрел на подернутый багровой дымкой горизонт – и тоже заметил ряд ощеренных зубов.

– Думаешь, это она нас поджидает?

– Вот именно.

Ыц-Тойбол задумался.

– Но ведь она чем ближе – тем меньше, значит, съесть нас она не сможет, – попытался он успокоить напарника.

– Она-то чем ближе, а мы – все дальше, – резонно заметил Гуй-Помойс. – Ты смотри, как все изменилось. Может, и она теперь не уменьшается?

– Тогда почему она нас прямо сейчас не съест?

Это был аргумент, и старый надолго задумался. Впрочем, очень скоро совсем стемнело, и пришлось устраиваться на ночлег.

– Нужен караул, – озаботился за ужином воин.

– А по-моему, и так вкусно, – Желторот вынул голову из котелка, весь перемазанный кашей.

– Заткнись, – процедил Ботва.

– Объясняю для гражданских, – Дол-Бярды недолюбливал Раздолбаев и все время спрашивал у мудреца, почему бы их не съесть: продукты благодаря троице походили к концу. – Караул – это не приправа, а охрана на случай внезапного нападения.

– Я та-арр-чуу, – восхитился Торчок познаниями воина.

– Вот вы вдвоем, – Дол-Бярды ткнул в Желторота с Торчком, – и будете стоять в карауле.

– А я? – спросил Старое Копыто.

– А ты – на следующую ночь, вместе с Ботвой.

Ботва мерзко захихикал, а Старое Копыто в испуге сел на огрызок хвоста.

– Потом ходоки, потом я с мудрецом, а брюл-брюл – в запасе. Вопросы есть?

– У меня не вопрос, а сообщение, – встал с места Ыц-Тойбол. – Мы тут подсчитали с Гуй-Помойсом… ну, короче, завтра еды уже не будет.

– Бич! – освистали докладчика Раздолбаи. – Мы протестуем!

– Заткнитесь! – рявкнули воин с пан-руххом.

– Я это к тому, что пора переходить на автономное питание. У кого большие толстые хвосты? – продолжил молодой ходок.

Таковые оказались в наличии только у ходоков. Остальные обладали какими-то жалкими метелками, или же вообще не имели таковых.

– Ладно, – Ыц-Тойбол почесал голову. – Завтра и решим.

Выставили караул. Снаружи, за пределами шатра, дули холодные ветры, на небе мерцали неподвижные искры, Желторот раскрыл клюв и зачарованно пялился вверх.

– Бич, ты не замерз? – спросил у него Торчок.

– Нет, бич, только пальцы зябнут.

Ночь, кстати, была светлая: помимо непонятных искорок на небе то тут, то там торчали какие-то блестящие штуковины с острыми концами, один в один напоминающие дуг воина, а еще сияли круглые и продолговатые предметы, величиной чуть ли не с голову Желторота.

– А вот как ты думаешь, от кого мы этих бичей сторожим? – не унимался Торчок.

– Ну, не знаю, – задумался Желторот. – Может, от них?

Прямо на караул наступали зловещие рогатые тени.

Контору они назвали «Стандарт». Вывесили табличку и стали ждать: кто первый придет?

Но никто не шел.

– Слушай, а почему все мимо проходят, и даже на вывеску не смотрят? – Дуй задумчиво протирал окуляры.

– Видишь ли, Скиппи, – Уй-Диболом стоял за кульманом и бойко что-то чертил, – возможно, это потому, что никто не умеет читать.

– Интересная гипотеза, – Дуй нацепил окуляры на нос и уткнулся в свой чертеж. – А вот, скажем, почему мы умеем?

– Это уже совсем просто. Мы – Диболомы.

– А это как-то связано?

В это время в «Стандарт» вошел первый посетитель.

– Рады услужить, – хором приветствовали Уй и Дуй Ваз-Газижоку.

– Опять вы? – расстроился архитектор. – Я думал, это какая-то новая забегаловка. И такой странной формы…

– Параллелепипед!

– Кто – я?

– Нет, – Уй жестом приказал Скипу заткнуться, – это форма так называется – параллелепипед.

Ваз-Газижока удивился:

– Кто же это придумал?

– Мы!

– Скиппи, потише, пожалуйста. Так вот, эту форму придумали мы сами, и она замечательна тем, что универсальна и устойчива.

– Но это же уродство какое-то!

– Что? – Уй как будто не расслышал, а глаз его предательски дернулся.

– Я говорю – уро… огхгхгхгх… бульбуль… – из распоротого горла Ваз-Газижоки хлынула ярко-желтая струя, голова архитектора, недоумевающе вращая глазами, опрокидывалась за спину. Лапки сикараськи тщетно пытались поймать потерянную голову, а чтобы эти попытки не увенчались таки успехом, Уй отрубил и их.

– Ну и зачем? – расстроился Скип. – Опять тратить еду на восстановление тупореза. Когда у этой тупой башки новое тело вырастет, ты подумал?

Уй делово отрезал голову от туловища и поставил на подоконник.

– Вы мне за это ответите! – возмущалась голова. – Я временно недееспособный!

– Жуй, – отрубленная лапка архитектора заткнула голове рот. – И запомни: уродство – загромождать ландшафт без плана застройки. А из одного параллелепипеда можно выстроить красивый правильный город.

Ваз-Газижока на удивление быстро сжевал кляп, сыто рыгнул и заявил:

– Вы мне за все ответите! И за параедрипед ваш тоже!

Вторая лапка прервала стенания говорящей головы. Диболомы углубились в работу.

Легко сказать: «Хватит курить!» А хоть один из Патриархов пробовал вот так, в одночасье, расстаться с любимым кальяном, а главное – с его содержимым?! И зачем вообще они придумали балданаки, неужели Среда Обитания без них не обошлась бы? Ох, ломает, ломает нас переходный период…

Чтобы отвлечься, Лой-Быканах попытался думать о смысле бытия.

Думать оказалось гораздо тяжелее, чем благоговеть, но определенная приятность наблюдалась и в этом сомнительном процессе. Например, оказалось, что в голове копошится великое множество непонятных слов и цитат, от гедонизма до Тащитесь и развлекайтесь. За последнее Лой-Быканах, кстати, не ручался: этот афоризм мог звучать и как Разделяй и властвуй, и как Рога и копыта, отчего сакральный (о, еще одно слово!) смысл его не становился яснее. Но зато между ушами становилось щекотно, когда, в тщетной попытке упорядочить внутренний мир, философ пытался рассортировать все эти сублимации индивидуальной перверсии и гомосексуализм.

Хорошо понимая, что корпоративная этика не позволит коллегам индифферентно воспринять вопиющее неуважение Лой-Быканаха к традициям Ложи, и отказ от балданаков будет воспринят как бравада и эпатаж, философ забаррикадировал все входы и выходы в своем жилище, и теперь переживал жесточайшую ломку.

И, как оказалось, при абстиненции сикараськи тоже могут видеть галюны.

– Что, умираешь? – Патриарх склонился над эксцентриком, и в глазах его читалась чуть ли не жалость.

– Да, умираю, – согласился Лой-Быканах.

Патриарх покачал головой и снова исчез.

– Это издевательство какое-то, – простонал ему вослед философ. – Чего являлся, спрашивается?

Злость придала сил. Лой-Быканаха озарило: ведь в балданакском угаре он позабыл, когда и ел-то в последний раз. Наловив пальцами разнообразных мелких сикарасек, снующих по полу, он кое-как перекусил ими, сдержал первые порывы тошноты, потом вторые… а потом проснулся чудовищный аппетит, и вся живность в доме Лой-Быканаха перекочевала в его желудок.

Сразу захотелось прилечь и поспать. Философ уютно расположился прямо на полу, потому что до опочивальни идти лениво, и руки как-то сами собой потянулись к кальяну… но ухватили пустоту.

– Где?.. – хотел возмутиться Лой-Быканах, но в это время в дверь постучали.

– Кто там?

– Эй, ты! – последовал яростный ответ. – Или ты заберешь его обратно, или пожалеешь.

– Забери себе, – огрызнулся философ. В конце концов, он у себя дома, и может никого не бояться.

В дверь что-то тяжело бухнуло, и баррикада зашаталась.

Что-то мне как-то гулять захотелось, подумал эксцентрик после второго удара, когда дверь надсадно затрещала.

Лой-Быканах заметался в поисках запасного выхода, но в итоге оказался на крыше собственного жилища, а коллеги уже ввалились внутрь, исполненные страстного желания вернуть строптивого философа в лоно любителей мудрости.

Нужен план, нужен план, все нужно планировать, в тоске запричитал Лой-Быканах, и тут взгляд его упал на старую столешницу, одним Патриархам известно, каким образом оказавшуюся на крыше.

– Нужно планировать, – коварно оскалился эксцентрик.

Большие плоскости, всплыло в его памяти, обладают повышенным сопротивлением встречным потокам воздуха. Нужно лишь разбежаться как следует, и подставить эту площадь этим встречным потокам. Когда у тебя четыре ноги и две руки, задача, казалось бы, легка… но в тот момент, когда Лой-Быканах уже махнул в воздушное пространство, он вспомнил, что большую плоскость взять в руки позабыл. Ну, прямо затмение какое-то напало, право слово!

Оказалось, что это не зубы, а горы, по крайней мере, так называли их таинственные рогатые сикараськи.

Уже утром пленников доставили к самому подножью невероятно высоких каменных нагромождений. Торчку с Желторотом еще повезло – их тащили по одному, а всю остальную экспедицию волочили запакованной в шатер.

– Я их кубиками нарублю, – ругался всю дорогу на незадачливых часовых Дол-Бярды. – И Ботве скормлю.

– Ну подождите, любезнейший, – пытался вразумить воина Тып-Ойжон. – Что вы горячитесь всегда. Может, их уже съели.

– Не съели нас! – донеслось до запакованных издалека. – Посмотрим, как бы тебя не соломкой не накрошили, бич чешуйчатый!

– Я та-арр-чуу, – облегченно вздохнул Старое Копыто: он-то подумал, что бичей и вправду схарчили.

Ыц-Тойбол тут же спросил:

– Эй, как вас там!.. Бичи! Куда нас тащат?

Ответ последовал незамедлительно:

– Говорят, что в горы.

– Это туда, где глюк?

– Точно, бич, точно, – прокричал Торчок.

– Ну и ладно, – Ыц-Тойбол вздохнул с облегчением. – По крайней мере, направление мы не потеряли.

По прибытии – пленных сикарасек жестоко сбросили на что-то твердое и холодное – распаковываться пришлось самостоятельно. Желторот с Торчком на окрики отвечать перестали, и Дол-Бярды искренне надеялся, что их таки увели на съедение.

Окончательно выбравшись из матерчатого плена, экспедиция обнаружила, что кругом по-прежнему темно, холодно, но ко всему примешивался еще и противный запах сырости и долбящее по мозгам кап-кап. Воин ощупью пошел на разведку, и вскоре сообщил, что вокруг – камень.

– Замуровали, бичи! – устроил истерику Старое Копыто.

– Заткнись.

– Без паники, – Ыц-Тойбол был само спокойствие. – Мы упали. Значит, мы в яме. Сверху лежит какая-то крышка. Сейчас ее снимут…

– И нас посолят, – неудачно пошутил Ботва, и Старое Копыто вновь запричитал.

Как ни странно, а крышку сняли буквально тут же, и каменная яма озарилась ярким светом.

– Ой, кто это? – у Тым-Тыгдыма отвисла челюсть.

– Я та-арр-чуу… – выдохнул Старое Копыто.

На этот раз Раздолбай не преувеличивал – тащиться было от чего.

На том конце города что-то громыхнуло, загудело, и теперь грохот стремительно приближался к конторе «Стандарт».

– Эй, ты, говорящая голова, позырь, что там такое, – крикнул зевающему на подоконнике Ваз-Газижоке Дуй. – Все равно тебе делать нечего.

Три дня вынужденного бездействия подействовали на архитектора успокаивающе. Он уже чувствовал, как начинает отрастать шея, жрать его не собирались, а что издевались вычурно – так он еще отомстит.

– Дома падают, – ответил он флегматично. Потом как будто очнулся: – Э, не понял! В том районе сплошь мои проекты!

– Ну-ка, ну-ка, – Диболомы бросились к окну, оставив работу.

– Осторожнее! – завопила голова.

– Скип, лови!

– Уже, – Дуй успел ухватить голову архитектора, сбитую неловким движением Уй-Диболома, за косичку, и втянул обратно. – Не торчи, где попало.

Зрелище, открывшееся хозяевам «Стандарта», действительно впечатляло. Казалось, кто-то гигантским пыльным ластиком стирает с лица города даже не дома, а целые улицы и переулки, хотя, конечно, сначала падали здания, а потом на их месте образовывалась туча пыли.

И туча эта неуклонно приближалась к конторе Диболомов.

– Вот сейчас и посмотрим, чьи проекты надежнее, – весело крикнул Уй, потому что иначе его уже никто бы не услышал.

Ваз-Газижока продолжал с ужасом вглядываться в катаклизм. Он все надеялся, что волна разрушений минует его детище, но вот пала Ложа Мудрости, вот рухнул Дворец Чревоугодия, а за ними и Архитектурная Контора.

Досмотреть катастрофу ему не дали: Дуй бесцеремонно сбросил голову на пол, а Уй захлопнул ставни, а за ними и оконные рамы.

– …? – предложил сквозь грохот Скип.

– …, – согласился Уй.

Дуй достал из шкафчика бутылку, и в невыносимом грохоте наполнил три стакана чем-то прозрачным.

– …!

– …!

– Да пошли вы! – ответил мучителям разорившийся архитектор, и едва не поперхнулся влитым в горло перебродившим экстрактом борзянки.

В этот момент контора Диболомов дрогнула, и сквозь ставни и рамы в комнату ввалилась, истошно вопя и размахивая руками: «Нужно планировать, планировать!..», сикараська.

– А теперь – за планирование! – провозгласил Дуй.

В рот архитектору влилась новая порция.

Со всего маху Лой-Быканах врезался в «Заведение», мимо которого собирался планировать. Так как задние толчковые у философа оказались чересчур сильными, удар получился что надо, и «Заведение», конус, стоящий на вершине, начало быстро заваливаться на бок. Жажда жизни заставила Лой-Быканаха активней шевелить конечностями, и он побежал по вертикальной стене, которая с каждой секундой становилась все горизонтальней.

Разгон вновь получился не хилый, и следующим прыжком эксцентрик перепрыгнул на «Приют усталой сикараськи», но, почувствовав, что и эта поверхность неустойчива, сиганул на соседний жилой дом. Тот оказался круглым и покатился; в поисках твердой опоры философ достиг «Башни Разговенья», которую обрушил на спиралевидные «Офисы и Бухгалтерии», с которых в панике перепрыгнул на «Торчальню», та опрокинулась на «Горсовет», а «Горсовет» на Ложу Многих Знаний, Ложа потянула за собой «Веселых сикарасек», «Сикараськи» на излете зацепили колоннаду «Чертога Держателей Неба», посвященного Патриархам… город рушился на глазах.

А на гребне этой волны разрушений мчался, боясь остановиться, Лой-Быканах.

В голове его при этом вертелись самые что ни на есть философские мысли. Они пришли разрушить мое жилище, а вместо этого я разрушаю их дома, рассуждал он, активно перебирая лапами.

– Что, умираешь? – в клубах пыли рядом с эксцентриком мчался Патриарх.

– Нет, выживаю… – и вдруг обнаружил, что никакой опоры, даже качающейся, под ногами нет, и притормозить или поменять вектор движения уже не представляется возможным.

– Нужно планировать, планировать! – закричал Лой-Быканах, в тщетных попытках ухватиться за воздух размахивая руками.

И врезался в ставни какого-то приземистого строения, все еще заставляя себя планировать. Вслед за ним, больно ударив по заднице, влетел огромный каменный блок.

– А теперь – за планирование! – сказал кто-то в наступившей тишине.

Едва пыль улеглась, Лой-Быканах открыл сначала левый глаз, потом правый, потом спросил:

– К вам можно?

Хозяева ничего не ответили. Они протянули гостю стакан с прозрачной жидкостью. Пахло перебродившими балданаками.

– Я в завязке, – отказался философ.

– Уй, – представился один.

– Дуй. Но можно и Скип, – шаркнул ножкой другой.

– Ваз, – непонятная круглая штука на столе оказалась говорящей. – Газижока.

– Лой. – Эксцентрик задумался. – Можно Быканах.

Все вчетвером выглянули наружу.

С неба полилась вода.

– Это очень кстати, – ловя на ладонь капельки влаги, заметил Дуй.

– Пыль прибьет, – согласился Уй.

Возле конторы «Стандарт» начали кучковаться сикараськи. Всех волновал один вопрос: почему этот дом не рухнул?

– Сие есть катастрофа! – говорил первый.

– Сие есть беда! – возражал второй.

Третий лишь качал головой.

– Что-то не так? – первый со вторым приготовились скандалить.

– Сие есть феномен, тайна! – третий воздел перст к небу.

– Но ведь и беда!..

– И катастрофа…

Но третий лишь рукой махнул.

Трое мудрецов-теоретиков сидели на краю бескрайнего водного массива, имени которому никто не мог дать. Массив образовался недавно, после событий, о сути которых и шел спор.

Произошло же следующее: некоторое время назад из ниоткуда, а если быть точнее – с неба, перед неким мудрецом-теоретиком, обитавшем в полной и добровольной изоляции на Краю Света, упала колоссальных размеров штуковина. Раздалось оглушительное крак, Край Света не выдержал давления и лопнул. Взрывной волной теоретика отбросило к скалам, и настолько удачно, что от удара отвалились голова и задница. Пока все это выросло по новой, оказалось, что не только у туловища отрасли недостающие части, но и у недостающих частей выросло все остальное. Так и образовалось три мудреца вместо одного.

Все бы ничего, но Край Света бесследно исчез, и на его месте образовалась безымянная водная гладь. Именно это и волновало сейчас мудрецов.

Устав от бесплодных споров с глупыми оппонентами, третий принялся считать время, которое потратила его голова, чтобы вырастить тело.

Гын-Рытркыну повезло – перед головой время от времени пробегали всякие мелкие сикараськи, которых он по мере возможности поедал, поэтому за десять дней – это этап – отрастил худую шею, за два этапа – еще и руку, благодаря которой ловить сикарасек было сподручнее. Меньше чем за период – это пять этапов – получился совершенно новенький Гын-Рытркын. И еще двое, как оказалось. Кстати, а как их зовут?

– Эй, вы двое! Как вас там?

Мудрецы встали с прибрежных валунов и побрели к Гын-Рытркыну.

– Звать вас как, спрашиваю?

Некоторое время те непонимающим взглядом сверлили оппонента, а потом уточнили:

– Нас?

– Не меня же, – рассердился Гын-Рытркын. – Вроде плоть от плоти, а такие дураки…

Мудрецы надулись.

– Значит, никак не зовут, – понял носитель оригинальной головы.

– Дын-Рытркын, – выпалил первый.

– Бздын-Рытркын, – почти одновременно с первым выкрикнул второй.

Гын-Рытркын растерялся:

– А я тогда кто?

Желторот и Торчком вернулись только под вечер, усталые и довольные. Тып-Ойжон уговорил воина перенести расправу на потом, и путешественники начали пытать Раздолбаев насчет обычаев местных сикарасек.

Выяснилось, что пещерное поселение, в которое так бесцеремонно приволокли погостить экспедицию, располагалось у подножия гор, местные сикараськи именуют себя циритэли, и помимо охоты и собирательства строят из подручного материала – в данном случае камня – огромные сооружения, памятники. Видимо, с памятью у них тут неважно.

Но самым интересным оказалось не это.

– Ну что тут непонятного? – кипятился Желторот. – Вот этих, которые с буферами, – он изобразил перед собой большие полушария, – называют бабы. А все остальные – это их мужики.

– А почему у этих мужиков хвост спереди растет? – поинтересовался Тым-Тыгдым.

– Это не хвост, а уд, – вмешался Торчок. – Все мужики им очень гордятся.

– Как-как он называется? – не понял мудрец.

– Ой, как они его только не называют, – отмахнулся Желторот. – Я сам слышал, как один с этой штукой разговаривал. И другом звал, и горбатым почему-то. А бабы – просто хозяйством.

Мудрец задумался. Все остальные ждали продолжения рассказа:

– Дальше, дальше, бичи, – подталкивал приятелей Старое Копыто.

– А все, – переглянулись в недоумении Раздолбаи.

Тут уж все, от Гуй-Помойса до Ботвы, возмутились: как можно весь день провести в гуще событий и ничего не узнать? А кто та, с позволения сказать, баба, которая руководила извлечением экспедиции из ямы? За что валтузили друг друга мужики на круглой вытоптанной площадке перед одной из пещер? Что за стоны раздаются время от времени за каменной стеной? И как называются маленькие сикараськи, у которых и не разобрать – то ли есть уд, то ли его нет?..

И не пробегала ли здесь искомая макитра на ресничках?

Желторот с Торчком ответили, что и так слишком много узнали, и кроме того борзянка здесь настолько забористая, что вообще удивительно, как они хоть что-то запомнили.

На самом же деле плененные и связанные Раздолбаи в ожидании своей участи нажрались какой-то травы и действительно заторчали. Те безумно важные сведения, смысла которых они до конца и не поняли, Торчок с Желторотом почерпнули из сцены с участием бабы и мужика, разыгравшейся на глазах у пленников:

– Что, совсем хозяйство свое распустил? – пеняла баба.

– Ну, дак ведь уду не прикажешь, – мужик старательно отводил глаза от собеседницы.

– Что, буферами тебя поманила, да? Ну и как, с ней лучше, чем со мной?

– Ну, люсь, ну я же мужик.

– А я баба, и что теперь? Ух, как бы дала!.. – баба замахнулась, будто собирается ударить по уду, и мужик собрался в комочек, перепугавшись.