Текст книги "Глубокое бурение [сборник]"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Вот теперь Галина Юрьевна почувствовала себя полной дурой. Сумасшедшей психопаткой. Клинической идиоткой. Потому что по всему выходило, что с нормальным человеком такое не приключается.

Глупо скользя взглядом по присутствующим, лейтенант Геращенко искала выход – и не находила. В логическую схему факты не укладывались: либо это не она привезла вчера этого ребенка, либо она – но не этого. Но здесь утверждают, что она и что этого.

– Ты Женя?

Мотает головой.

– Саша?

Кивок.

– Кулик?

Кивок.

– Тебя я привезла?

Кивок.

– Там, откуда я тебя привезла, сколько собак?

Три пальца.

– А кошки есть? Сколько?

Разводит руками – очень много.

Какая прелесть. Как его еще можно проверить?

– Какой этаж?

Три пальца.

– Номер квартиры.

Три пальца. Потом четыре.

– Маму как зовут?

Пишет в воздухе: М, А, Р, И, Н, А…

Черт!

– Может, уйдем пока? – предложила Ирина Николаевна.

– Вы не понимаете. Я в твердом уме и трезвой памяти сдавала вчера другого ребенка!

– Давайте поговорим не при детях, ладно? – Воспитатель легко дотронулась до плеча Галины Юрьевны.

Они уединились в игровой комнате.

– Объясните, в чем дело, – потребовала Хоромская.

Инспектор объяснила.

– Что-то не клеится, – заметила Ирина Николаевна. – Если вы утверждаете, что привезли не этого ребенка, то ваши слова должен подтвердить врач. Ребенка осматривали?

– Да. Она еще сказала, что мальчик явно домашний – ни чесотки, ни вшей, одет чисто.

Позвонили дежурившей вчера медсестре. Та подтвердила, что ребенка зовут не Женей, а Сашей, все время молчал, только плакал. Не удовлетворенная устным ответом, Галка попросила медсестру приехать, и та, явившись через полчаса, без зазрения совести подтвердила, что инспектор Геращенко именно этого мальчугана и привезла.

Вызвали вчерашнего дежурного воспитателя. Тот жил рядом и прискакал через пять минут.

Геращенко совершенно сникла: воспитатель тот, и медсестра та, и помнят все до мелочей… но ребенок-то не тот!

А тут еще Лопаницын приперся, мокрый, вонючий и злой.

– Ты уже здесь?

– Это со мной, – успокоила Галина восставшую Хоромскую. – По тому же вопросу.

– Значит, сбежал, субчик? – Старлей уселся на стул возле двери. – И дружка прихватил?

– Никто у нас не сбегал! – отрезала Ирина Николаевна. – И почему в таком тоне?

– Скажите, пожалуйста, какие мы нежные, – скорчил рожу участковый.

– Хватит паясничать! – рассердилась Хоромская. – Вошли без стука, обвинения какие-то беспочвенные предъявляете, кривляетесь, как малолетний хулиган. Вы офицер или гопник?!

Галка не без удовольствия заметила, что Пятачок покраснел.

– Ладно, мы пойдем, – нарушила она затянувшуюся паузу. – Извините за беспокойство. Если произойдет что-нибудь странное – позвоните мне в ОППН. Лейтенант Геращенко. А, на всякий случай и мобильный запишите.

– Да странное уже произошло. Ладно, я запишу и по смене передам. До свидания.

На улице Лопаницын расхрабрился:

– Блин, не люблю я всех этих педагогов! Смотрят на тебя, как на маленького, права качают.

– Ведешь себя, как маленький, вот и смотрят.

– Разговорчики в строю. Ты лучше расскажи, что у них тут за ботва?

– Какая прелесть, он еще и распоряжается. Я, между прочим, вообще в штатском, и у меня выходной.

– А че ты ерепенишься? Выходной – так и сидела бы дома, у тебя муж молодой…

– Дурак!

– Был бы умный – не шатался бы сейчас под дождем.

Замолчали, но ненадолго. До остановки идти предстояло еще минут пять, чего зря дуться? Геращенко спросила:

– Ты видел его?

– Углана-то? Даже двоих. Один – вчерашний, а другой – свеженький.

– И что?

Открыл участковому Евгений. Открыл – и, узнав, попытался закрыться, но Петр Ильич проворно просунул ногу меж косяком и дверью, и беглец попался.

– Так, – морщась от нестерпимой кошачьей вони протянул Лопаницын. – Кто у нас тут?

Мальчик насупился и опустил голову.

– Ага, – кивнул старлей, – понятно. Зови хозяйку.

– Ее нет, – не поднимая головы, ответил Евгений.

– А где она?

– Собак выгуливает.

– Так…

Что именно так, Петр не знал. Сидеть в этой вони наедине с нелюдимым пацаном?

– А где друг твой?

– Какой друг?

– Ну, какой… С которым ты сбежал.

– Я не сбежал, меня отпустили. А Олег не друг, он мой брат.

– Брат, – хмыкнул Лопаницын. – Откуда у тебя брат взялся?

– От мамы.

В замочную скважину вставили ключ, повернули, и в коридор вошла мокрая Марина Васильевна, сопровождаемая собаками. Тут же поднялся несусветный гвалт.

– Тихо! – рявкнула хозяйка.

Шавки порядка ради тявкнули еще пару разиков – и умчались в комнату.

Оттуда донесся радостный вопль:

– Собаки!

Очумевшим взглядом Марина уставилась на участкового:

– Вы как здесь оказались?

– То есть как это? Вы попросили – я и пришел.

– Дверь была заперта.

– Мне молодой человек открыл. – Петр кивнул на Евгения.

– Он не мог вам открыть, дверь запирается только снаружи.

– Простите?

– У меня замок односторонний, запирается только снаружи. Когда я дома, дверь закрыта на щеколду.

Участковый подошел к двери и убедился в правоте хозяйки.

– Ничего не понимаю.

– А уж я как не понимаю! – повысила голос Кулик. – Женя, будь добр, присматривай за… за этим… Как его зовут, кстати?

– Мама, ты опять? – Казалось, пацан опять заплачет. – Он Олег.

– Послушай, ты прекрасно знаешь, что я не твоя мама, я тебе в бабушки гожусь, мне шестой десяток пошел. Что за фантазии, в конце концов?

Евгений заревел и убежал в комнату.

– Сурово, – похвалил участковый, – уважаю.

– Вот уж в чем, а в вашем уважении я нуждаюсь в последнюю очередь. Вы мне можете объяснить, что эти дети делают у меня?

– Вы меня спрашиваете?

– А разве тут еще кто-то есть?

Лопаницын недобро прищурился:

– Вы меня языки почесать позвали или по делу?

Марина Васильевна взяла себя в руки.

– Чай будете пить?

Участковый отказался, но на кухню прошел.

– Вы тут подождите немного, я переоденусь, – извинилась Кулик и оставила гостя наедине с кошками.

Лопаницын начал рекогносцировку. Кухня три на четыре метра, с застекленным балконом, выходящим во двор, на западную сторону дома.

Слева от балконной двери холодильник марки «Бирюса» белого цвета.

Между холодильником и капитальной стеной расположен ящик, покрытый темным лаком. Справа от балкона, между капитальной стеной и газовой плитой марки «Гефест» белого цвета находится батарея центрального отопления, выкрашенная голубой краской. Рядом с батареей на паркетном полу лежит коврик красного цвета, предположительно – лежанка собаки. Над газовой плитой расположен вытяжной шкаф неизвестного производителя белого цвета, с правой стороны шкафа на пластмассовых крючках висит кухонная утварь: шумовка, половник, вилка с двумя зубцами, ситечко на длинной пластмассовой рукоятке.

Правее плиты стоит кухонный шкаф, выкрашенный белой краской, между шкафом и стеной – металлическая раковина-мойка с хромированным рожковым смесителем. Кухонный стол стоит у стены напротив балкона.

На столе…

Тявкнула собака, и тотчас басовитый рев наполнил кубатуру двухкомнатной квартиры. От неожиданности участковый даже присел. А после решительно бросился в комнату, потому что наверняка Кулик не успела переодеться и сейчас мечется в ванной комнате, не зная, что делать, – то ли бросить и спешить на помощь как есть, то ли закончить процесс переодевания.

В коридоре Петру не повезло: подошва отчего-то потеряла сцепление с полом, поехала, и он, красиво взбрыкнув ногами, пребольно приземлился на всю спину, да еще и затылком приложился об косяк. В глазах на мгновение вспыхнул яркий свет, потом резко потемнело, и, что самое обидное, уста участкового разверзлись и исторгли слова, которые наверняка услышали и дети, и Марина Васильевна.

Хозяйка, кстати, выскочила тут же, у Лопаницына даже в глазах развиднеться не успело:

– Что?! Что случилось?! – и едва не наступила на гостя.

Новый взрыв детского плача. Участковый со стоном попытался встать, рука угодила во что-то липкое, и очередная порция брани означала, что Петр понял, во что влип и на чем поскользнулся.

Марина Васильевна скрипнула зубами и перешагнула распластавшегося на линолеуме. Она вбежала в гостиную и обнаружила забившуюся под стол Капитошу, самозабвенно ревущего Олега и Евгения, который тщетно пытался утешить товарища.

– В чем дело? – громко спросила Марина.

– Мааа! – надрывался Олег, пряча под мышкой ладонь. – Маамаа!

– Его Капа цапнула, – шмыгнул носом старший. – Он ее погладить хотел, а она цапнула.

Присев перед малышом, Марина Васильевна взяла его за руку. На кисти отчетливо выделялся след укуса, но крови, по счастью, не было.

– Где эта собака? – Марина приобняла малыша и посмотрела под стол. – Ты зачем мальчика укусила, а?

Капитоша заурчала и оскалилась.

– Ух я тебя! – пригрозила Марина Васильевна. – Ух, злюка!

Громко тявкнув в ответ, Капитоша выскочила из-под стола и бросилась прочь. В прихожей она наткнулась на поднявшегося уже с пола участкового и подняла такой визг, что у Лопаницына уши заложило.

– Дурдом какой-то, – поморщился Петр.

Находиться здесь было тошно. И вонь, и ситуация идиотская.

– Вы меня зачем вызывали-то?

Кулик беспомощно посмотрела на участкового.

– Предупредить…

– Спасибо, предупредили.

– Эй, куда вы?

– В приют, выяснять…

– А мне что прикажете делать?

Марина Васильевна оставила всхлипывающего Олега и побежала догонять Лопаницына.

– А вам, – Петр Ильич остановился у двери, – вам придется изображать мамашу, до выяснения.

– Блин, меня Ирка убьет, – невпопад закончил Пятачок.

Дождь не унимался. Пока Лопаницын рассказывал о вылазке в тыл врага, он успел несколько раз поскользнуться на глинистой тропке, и левую штанину участкового покрывал слой рыжей грязи.

– Ты что, так прямо и оставил детей на нее?

– Оставил. Я же не ты, не знаю, как со спиногрызами себя вести. Да и как бы я их повез? У них ни одежды подходящей, ни обуви. Да и воняет там – святых выноси.

– Ага, а детям не воняет! А если у собаки бешенство?

– А вот с этим все в порядке. У меня тетка знаешь какая бдительная – постоянно заявы строчит в домуправление на предмет санитарной безопасности. У Кулик все в ажуре – справки о прививках, родословные, вся байда…

Влезли в автобус. Кондуктор с неодобрением оглядела грязного Лопаницына.

– С задания, – объяснил он. – В засаде сидел.

Но садиться не стал. Навис над Галкой:

– Что с угланами-то делать будем?

– Что-что! Спихнем Загрибельному… Нет, он сегодня сменился… Распоповой, значит. Ну что ты так смотришь, выходной у меня! И у тебя, кстати, тоже…

Геращенко достала из сумочки мобильник и позвонила в отделение.

четыре

Теория вероятностей в понедельник стояла второй парой, но Марина Васильевна пошла к первой. Она даже не стала себя обманывать, будто нужно подготовиться к лекции и заполнить какие-то бумаги на кафедре…

Нет: Марина боялась, что дети появятся снова. И даже не самого факта появления боялась, а того момента, когда приедет милиция, чтобы отвезти несчастных беспризорников в приют.

Вчера машина пришла неожиданно даже для самой Марины Васильевны. На какой-то момент она смирилась с присутствием Евгения и Олега, и дальше все пошло как-то само собой: ребята вписались в интерьер, будто всегда здесь жили. Играли с кошками, с собаками, и даже Капа вдруг перестала рычать и подставляла брюхо – пощекотать. Потом Женя сам сварил геркулесовую кашу, все втроем поели, Олега начало клонить в сон… Вот тут-то в дверь и позвонили.

Женя уже не ревел, он молча вытирал слезы и пытался прижаться к Марине, а Олег слишком устал, чтобы голосить. В общем, обошлось без скандала, но Кулик долго еще смотрела на улицу, туда, где стояла «газель» эвакуаторов. А потом пришел участковый и всё выспрашивал и выспрашивал, при каких обстоятельствах дети оказались у нее.

По пути в институт встретился Пиворас: мокрый, дрожащий.

– П-привет, – поздоровался Альбин Петрович.

– Здравствуй, Алик, – ответила Марина Васильевна. – Ты что, на улице спал?

– П-подвал з-затопило. У т-тебя д-деньги есть?

– Нет.

Вообще-то и правда денег не было, но, если бы имелись – Марина это твердо знала, – бомж не получил бы и копейки.

– Чаю б-бы.

А вот насчет чаю Марина Васильевна помочь могла.

Институтская столовая начинала работать только с одиннадцати, просить в восемь горячего у заведующей бесполезно, но на кафедре имелся замечательный электрочайник и множество пластиковых стаканчиков. Кулик велела Пиворасу подойти к окну кафедры, откуда подала бомжу стакан обжигающего растворимого кофе с сахаром и засохшую с пятницы плюшку.

– А теперь иди!

Альбин Петрович не заставил себя ждать – испарился, как не было.

На сердце вроде стало легче. Полтора часа Марина Васильевна посвятила вдумчивому разбору документации, вскоре подали звонок на вторую пару, и приключения начались опять.

Не прошло и двадцати минут с начала пары, как в аудиторию кто-то робко постучал.

– Войдите, – отвлеклась Кулик.

Никто не вошел, но стук раздался снова.

– Войдите!

Опять постучали.

Закипая, Марина Васильевна вышла из-за кафедры и резко распахнула дверь.

– Ма, ты нас не теряй, мы на качели пойдем, а потом тебя встретим! – выпалил сияющий, как медный пятак, Евгений.

Марине показалось, что вокруг нее откачали воздух, а вдобавок выбили из-под ног опору. Она сделала шаг в коридор и закрыла за собой дверь.

– Что ты здесь делаешь? – страшным шепотом произнесла она.

– Зашел тебя предупредить. Да ты не бойся, за нами Кира присмотрит.

– Какая Кира, что ты мелешь? А где Олег?

– На улице. – Евгений испуганно смотрел на «маму». – Ты не волнуйся, с ним Игорь и Кира.

Если бы Марина Васильевна умела, она бы упала в обморок. Четверо! Их уже четверо.

Она вернулась, встала за кафедру и сурово оглядела аудиторию.

Студенты притихли.

– Продолжим. К доске пойдет…

Галина Юрьевна не стала ждать, пока ей позвонит Пятачок или кто-нибудь из Центра реабилитации. Она связалась с Распоповой, спросила, как прошла эвакуация (оказалось – нормально, без эксцессов), и сама отправилась проверять таинственных беспризорников.

И почти не удивилась, встретив у ворот Центра дымящего сигаретой Лопаницына.

– Что ты, батька, так рано поднялся? – пошутила Геращенко.

– А ты что, второго в лицо знаешь? – выдохнул Петр с дымом.

– Пойдем?

– Погоди, у них там завтрак сейчас. Ты мне вот что скажи: что нам делать?

– В смысле?

– Чует мое сердце, что там не наши клиенты, а опять подсадные.

Не похоже было, что Пятачок шутит или, наоборот, боится. Однажды Галке доводилось видеть старлея в таком состоянии: когда тот в одиночку задержал троих вооруженных грабителей.

– Нет, этого не может быть, ты же сам слышал, я вчера просила Ленку подстраховаться, фото сделать, до эвакуации, и после…

– Хрень это все на постном масле, Геращенко.

– Почему?

– А вот сейчас зайдем – и увидишь, почему.

И они вправду увидели.

Доставленные Распоповой Кулики оказались сестрами-близнецами. Сашу Кулика девочки называли «блатом», маму зовут «Малина Васильевна, она плеподаватель». Стоило Лопаницыну задать вопрос, почему они не дома, девчонки подняли рев, и дежурный воспитатель выгнала грубияна прочь.

Геращенко посмотрела журнал приема. Все честь по чести, почерк Ленки Распоповой ни с чьим не спутаешь.

Ленка приехала через час – и впала в ступор. Эту бабищу попробуй удивить или испугать, ее давно в угрозыск переманивали, а тут скисла:

– Галчонок, я же лично, лично контролировала, я даже на помывку прорвалась, они пацанами были, Галчонок!

Предъявили фотографии на опознание персоналу. Дежурная вылупила глаза: она с двумя мальчишками на фоне окна, но этих детей никогда в глаза не видела. Лопаницын прорвался-таки в изолятор опять и предложил показать фото Куликам.

Мальчики были опознаны сестрами как братья Женя и Олег. Кроме всего прочего, дежурную напрягло одно обстоятельство: на всех приютских практически моментально появляется налет неустроенности, брошенности, даже если они и содержались в семьях (какие там семьи? – пьянь да рвань), а эти Кулики… У них даже носки свежие и – убиться веником – носовые платки.

– Вопросов больше не имею, – и Петр стремительно покинул помещение.

Галка еле догнала участкового.

– Чертовщина какая-то! – Пятачок торопливо хабонил на крыльце. – Слушай, а может Кулик бог покарал? Вдруг это все – ее аборты? Нет, ну серьезно: что мы о ней знаем? Жила с сестрой в Средней Азии, потом сюда перебралась пятнадцать лет назад – и все. А что там было? Может, она наложницей была у тамошнего ректора или еще что?

Геращенко прыснула.

– Да хватит ржать, я серьезно. Почему именно с Кулик эта хрень происходит, можешь понять? Не со мной, не с Иваном Федоровичем Крузенштерном, а именно с Мариной Васильевной? Поймем – и тут же все на свои места встанет.

– Нет, Петя, сначала надо понять, что именно происходит и откуда эти сопляки берутся.

– А по-моему – это один и тот же хер! Ладно, погнали.

– Куда? – Галина едва поспевала за торопливым шагом коллеги.

– Туда! Давай быстрее, там сейчас самое интересное начнется!

– Где?

– В гнезде! Не тормози.

Он свистнул, и проезжавшая мимо «четверка» остановилась.

– Шеф, до пединститута!

– Сотня, – лениво отозвался водитель.

– Ты чего, это полтинник всего!

– А мне в другую сторону.

– Уболтал. Геращенко, прыгай!

Домчались быстро, минут за пятнадцать. Водила резко притормозил рядом с институтом.

– Спасибо, шеф, выручил! – горячо поблагодарил Лопаницын и всучил шоферу мятый полтинник.

– Не понял… – заерзал обманутый частник, но тут ему в затылок уперлось что-то твердое.

– Сиди и не рыпайся, – процедила Галка.

– Чего? – напрягся водитель.

– Мужик, извини, концепция поменялась. – Петр забрал деньги. – Жадничать не надо.

Не успели друзья выйти из машины, как частник дал по газам, едва не сбив обоих.

– Ты денег не мог попросить?

– Гусары денег не берут. Ты и сама хороша… – Лопаницын осекся, схватил Галину за руку и потянул прочь.

– Отпусти!

– Дура, там Кулики идут!

Они стремительно прошествовали по тротуару в поисках надежного укрытия, нырнули в минимаркет, и через окно Петр показал Геращенко клиентов:

– Уже навестили мамочку. Видишь мелкого? Этого я вчера на квартире Кулик встретил. А этих не знаю, видимо, сегодня появились.

– Погоди, с чего ты взял?.. Почему ты сюда поехал, а не к ней домой?

– А я, по-твоему, где работаю? Я вчера подумал: вот был один мальчик, потом раз – стало два мальчика. Не логично ли предположить, что потом будет три мальчика?

– Нет.

– Согласен. Но я предположил. И заглянул к «мамаше» вечерком, поговорить.

– Она о чем-то догадывается?

– Пока ничего не понимает. Э, пошли скорее, а то молодежь вон как далеко усвистала.

Петр продолжил на улице:

– А я вот подумал: если эти двое нашли Кулик в километре от дома, то почему им не найти ее на работе?

– Ты знал, что она сейчас на работе?

– Я из нее всю душу вчера вытряс: и расписание, и маршрут кормления…

– Что?

– Ты не знаешь, что она дворняг по всей округе подкармливает?

– Она всегда этим занималась… но чтобы систематически…

– Представь себе. Знаешь, я ее даже зауважал. Ну, а дальше все просто. Я прикинул: если завтра в приюте опять окажутся другие ребята – наше дело плохо. Вон, гляди: их даже не трое, а четверо.

– А если они случайно вместе?

– Спорим, что нет?

Галка не хотела спорить, но придержала Лопаницына за локоть:

– Не надо за ними идти.

– Почему?

– Что мы с ними делать будем?

– Ничего.

– Вот и идти не надо.

Не говорить же, что она испугалась.

Дольше полугода никто в Центре не задерживается, да и не должен задерживаться: это было бы слишком легко. Функция у Центра иная. Все привыкли, что приют – это богадельня, где накормят, умоют, спать положат да еще и родителям помогут. Но приют уже давно не был таковым и название поменял не ради красивого звучания, а потому что теперь действительно работали на реабилитацию. И не только несовершеннолетних, но и их семей.

Галка помогала приютским, огнем и мечом самолично заставив подняться из грязи и денатурата несколько ячеек общества. Она устроила алкоголикам такую невозможную жизнь, что те нехотя начали карабкаться, а то «эта психованная не отвяжется». «Психованная» наряду с социальными работниками Центра обивала пороги ЖЭКов и бюро трудоустройства, чтобы отремонтировать раздолбанное родаками жилье и устроить этих самых родаков, когда те вернутся с принудительного лечения, на хорошую работу. Геращенко настолько срослась с этим служением, что подчас была уверена: если надо присниться уродам, которые даже покормить свое чадо не могут, – она приснится.

В ярости, с которой Галина бросалась в бой, было кое-что из семейного опыта. Отец рассказывал, что у него в детстве в соседях жила многодетная семья. Сошлись двое: мужик с двумя ребятами от первого брака, баба с тремя – и еще пятерых совместно настрогали…

– Он на лесобирже работал, Гумённый у него фамилия была. Только мужики его всегда Говённым звали. Сам маленький, тощий, а жрал в два горла. Тогда бедно жили, что у него баба из столовой стащит, то и ели. Ребята все время голодные ходили, на плавнях часто их видели – они рыбу ловили. Как потом оказалось, Говённый у них весь улов забирал. Ну вот. Приходит он как-то раз к нам, просит яичек – ребят накормить. А мать кур держала, несушек, иной раз и приторговывала по соседям, недорого. А Гумённые-то вообще нищие, ну, она и дала ему за просто так десяток. А потом слышит – бьют кого-то. За забор глянула: мать честная, это соседа мужики валтузят, и не слабо так, от души.

Ребята у него стоят, ревут, он сам матькается. И мой отец тоже там был. Он-то и собрал мужиков. Идет он с работы, смотрит в палисадник к соседям, а там Говённый всех своих ребят по ранжиру выставил, стоят они, головы вверх, рты открыты, как у птенцов. А этот гад яйцо разбивает над одним и себе в рот выливает. Потом над другим такая же процедура. Короче, после этого случая Говённого на инвалидность вывели, они всей семьей в Сибирь куда-то уехали. Ребят только жаль.

Сколько раз Галка представляла, что бы она сделала на месте мужиков, и никак не могла придумать, как бы заставить эту скотину мучиться подольше. И вот теперь она могла спасти маленьких Гумённых. И для этого требовалось спасать больших Говённых.

Но что с заколдованными Куликами делать – этого не могла придумать даже она.

Альбин Петрович не был полным идиотом и на случай внезапных гонений из подвала заранее подыскал резервное жилище. Едва добросердечная тетка дала перекусить, немедленно устремился на запасной аэродром – пространство под трибунами стадиона. Но вместо желанного отдохновения нашел незнакомого мужика, узурпировавшего кусок ДСП, на котором Пиворас хотел доспать. Подтрибунье, неравномерно перечеркнутое лучами солнца, оглашалось могучим то ли храпом, то ли гудением.

Человек, бесцеремонно развалившийся на лежанке Пивораса, походил на какую-то мелкую козявку, и даже не внешним видом, а ощущением, что достаточно хлопнуть – и от незваного гостя только мокрое место останется. Однако хлопать Альбин Петрович как-то не решился. Вместо этого он легонько прикоснулся к ноге незнакомца. Тот резко сел и уставился на Альбина.

– Живешь здесь? – пробасил незваный гость, будто и не спал вовсе.

– Ага. – От неожиданности Пиворас подпрыгнул и начал пятиться.

– Лёт начинается.

– Чего?

– Лёт, говорю, начинается. – Гость встал с лежанки, отряхнулся и сделал несколько шагов навстречу Пиворасу.

Несмотря на ощущение хрупкости и вообще скорого конца, росту в незнакомце оказалось два с лишним метра, и вообще это был корпулентный мужчина. Смуглая лысина незнакомца таинственно мерцала в полумраке, на лице шевелились пышные усищи, под терракотовым пиджаком что-то хрустело.

– Помочь чем? – предложил Пиворас, преданно глядя снизу вверх.

Гость задумался.

– Не надо. – Потом подумал еще и представился: – Хрущ.

– Пиворас.

– Бывает.

Никто ее не встречал. Марина огляделась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Никаких детей. Это могло значить только одно – они уже дома. Или у подъезда, что еще хуже. Четыре человека, которых она не знала и знать не хочет. Сейчас звонить или из дому?

Но сначала – по магазинам. На счастье, двое парней из будущих абитуриентов принесли деньги за репетиторство, так что жизнь вроде улыбалась. Пока.

Покупки Кулик делала медленно и печально. Предстоящая нервотрепка с приблудными детьми не способствовала ускорению процесса, хотелось придумать идеальный план, чтобы они больше не появлялись. Но отчего-то в голову лезло дурацкое «жесткокрылый насекомый знать не знает, что летает, деревенский даун Яша, аксельбантами слюна»…

Но у подъезда и во дворе никого не оказалось. И дома все было нормально. Марина Васильевна насторожилась.

Зазвонил телефон. Вот оно, подумала хозяйка и сняла трубку.

– Тетка Мика, ты совсем с дуба рухнула? – запричитал телефон голосом сестры. – Что мне там старики наговорили, что за дети у тебя там?

– Наташенька, нет никаких детей, это недоразумение…

– Плохо слышно!

– Досадное недоразумение, говорю! – проклятая связь. – У тебя, у тебя-то как?

– Как всегда. Мишкина племянница отказывается есть, у нее диета, у меня для ее диеты продуктов нет, Мишка психует на нее, я психую на них обоих – он ведь тоже не ест ни хрена! Тетка Мика, ты одна?

– Вроде одна.

– Старики жалуются…

…В один прекрасный день два года назад Наташа сообщила, что увольняется и уезжает. Институт стоял на ушах: должность проректора по научной работе просто так никто не оставит – должны иметься более чем веские причины, чтобы вдруг сорваться с насиженного места и начинать все заново. Впрочем, причины были известны всем. Наталья Васильевна никогда не скрывала конфронтации с ректором. И вот теперь конфликт достиг апогея, Кулик положила заявление об уходе, а ректор подписала.

Марине будто кислород перекрыли. И дело даже не в некоей мистической связи близнецов, хотя и таковая, возможно, имелась. Марина с Наташей хоть и были близняшками, но вполне самодостаточными, недаром Наталья Васильевна занималась лингвистикой, а ее сестра стала математиком.

Главным ударом для Марины стала неминуемая разлука. До сих пор они не расставались дольше чем на неделю. Теперь же предстояло жить порознь и видеться раз в полгода, да и то лишь в том случае, если Наташа сможет. Самой Марине подобные путешествия уже заказаны: кто будет за животными приглядывать?..

– Наташа, они всегда жаловались, и до твоего отъезда, и после…

– Ну теперь ведь у тебя совсем зверинец дома.

– А куда их девать? Куда я их дену?!

– Не знаю. Может, начать их как-то разрешать?

В это время кто-то настойчиво постучал в дверь.

– Разрешать? Усыплять, что ли? Ты представляешь, сколько это стоит? Не говоря уже о том, что я на это никогда не пойду.

Стук повторился.

– Наташенька, извини, кто-то ломится в дверь, я тебе позже перезвоню, – и, счастливая, что тяжелый разговор отложен, Марина пошла открывать.

За дверью стоял незнакомый милиционер.

– Входите скорей, собаки волнуются.

Милиционер повиновался. Было ему не больше двадцати, этакий одуванчик. Он смущенно морщился, переминаясь у порога.

– Слушаю вас внимательно.

– Вы Марина Васильевна Кулик?

– Да.

– Сержант Боборыкин. Ваши дети задержаны.

Обидчиков было трое. Женя определил, что этим парням лет по тринадцать, не больше. Кира старше их, а Игорек – и подавно, но он же болеет, а Кира – девчонка… К тому же она за мороженым ушла, а Женя с Игорем и Олегом остались у фонтана.

– Тут че, дурдом на выгуле? – заржал самый высокий, в бриджах, и легонько пнул Игоря.

Игорь захныкал:

– Оыльна-а!

Женя знал, что ему не столько больно, сколько обидно.

– Чего пристали, придурки? – зарычал он.

– Сдрисни, пока не напинали. – Это загорелый, в темных очках толстяк в белых джинсах и майке.

Тут заревел Олег.

– Пошли отсюда, вам же хуже будет! – уже заорал Евгений.

Длинный положил ладонь Жене на голову и сильно пихнул. Мальчик полетел спиной назад, запнулся и упал, едва не стукнувшись головой о бортик фонтана.

Все идут мимо. Кто летом, в будний день, гуляет в парке? Молодые мамаши кучкуются в тени тополей, аттракционы еще не работают, взрослых никого.

Почти.

Потому что Кире пятнадцать, и она уже бежала на помощь.

Пацаны не испугались: слишком мелкая защитница казалась на вид. И белый полиэтиленовый пакет в ее руке не казался тяжелым – видно ведь, что там мороженое.

– Ну иди сюда, – ласково позвал третий, в штанах и футболке хаки, правой ступней опиравшийся на дорогой скейт. И когда Кира оказалась всего в двух метрах от врагов, роликовая доска, будто живая, рванулась ей под ноги.

Казалось, сейчас она запнется и упадет. Но она ловко перепрыгнула снаряд и со всего маху ударила «камуфлированного» пакетом по лицу.

Парень взвыл и схватился руками за глаза.

– Ах ты, сучка! – вырвалось у длинного.

Евгений совершенно точно знал, что его в расчет не берут, – слишком мал. Он бросился длинному на спину, и, словно рысь, вцепился ногтями в лицо.

– Кирка, бей! Бей его! Он Игоря обидел!

Девушка потемнела лицом и без замаха ударила под колено замешкавшегося толстяка – бить завертевшегося волчком пацана было неудобно. Толстяк ойкнул и упал под ноги «камуфлированному», который никак не мог проморгаться.

А Женя добивал длинного. Одних ногтей ему показалось мало, и он вонзил зубы хулигану в плечо. Длинный заорал. Тогда Женя укусил врага за шею, отчего крик ужаса разнесся, казалось, по всему парку.

Евгений что есть силы цапнул длинного за ухо, тот мотнул головой, не удержал равновесие и упал в фонтан. Но и в воде яростный малыш не отцепился. Неведомо как он оказался наверху и пару раз умудрился окунуть «коня», не давая ему отдышаться.

Именно в этот момент появились добрые люди в лице администрации парка и остановили побоище. Правда, все как-то странно получилось.

Глядя на потрепанных хулиганов, добрые люди почему-то усомнились, что Кира с Женей оборонялись. Впрочем, и троица незадачливых оболтусов не осталась вне подозрений, поэтому обе стороны локального конфликта были препровождены в ближайшее, уже знакомое нам третье отделение милиции.

– …а я ему говорю: «Подавишься, подавишься!» А он дурак такой, идет и жрет. Ну кто будет листья жрать? Ну ведь дурачок же?

Бабки поддакивали: конечно, Андрюшенька, конечно. И не верили ни на секунду.

– Вон, опять идет! Подавишься, дурачок!

Бабки проследили направление, в котором смотрел Андрюша. Там шел огромный усатый мужик в блестящем терракотовом пиджаке, нес в руке березовый веник.

И объедал с него листья.

Народ насторожился. Нельзя сказать, что экстравагантное поведение могло шокировать ольховчан: на памяти города были и приземление космонавтов, и теленок с двумя головами, и даже один нобелевский лауреат… Однако кто знает, что на уме у этого листоеда? На автостанции в это время находилась без малого сотня человек, и все пристально следили за таинственным незнакомцем.