Текст книги "Глубокое бурение [сборник]"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

2

Катастрофа случилась на следующий день. Участок путепровода, который тянула бригада, должен был соединить северную и южную части города, подрядчики торопили генерала, генерал капал на мозг Гардину, а он, в свою очередь, напрягал мужиков. Каждый час приезжал и смотрел, сколько метров сделали.

– Клёптваймать, ещё раз появится – я ему вафлей полный рот напихаю! – плевался под маской Игорь. – Приедет, блин, встанет над душой… Андрюха, клепать тебя в ухо, проволока заканчивается, подавай новую!

Андрюха катался взад-вперёд как колобок, не материл его только самый ленивый, а самым ленивым и был Андрюха.

– Щас ещё один стык хлебанём – и курить, – пообещал бугор.

И они хлебанули. А когда сели курить, оказалось, что какие-то слова забылись.

– Так, погодите, – после минутного молчания кузнец вскочил с трубы и начал ходить вдоль неё. – Такие мощные слова были… Ну, на букву… на букву… первая – хэ, последняя – и краткая, а в середине – у.

– Это Хэмингуэй, знаю я этот анекдот, – сказал Волокотин.

– Ну, сколько букв-то хоть помнит кто-нибудь?

– Да что это тебе, кроссворд, что ли? – чуть не плача спросил бугор.

Под ложечкой неприятно сосало. Как будто отвернулся, а у тебя что-то украли. Работа сразу потеряла темп. Мужики ползали, как черепахи, брались и снова бросали следующую трубу, и непрерывно шевелили губами, будто артикуляция могла вернуть им память. Увы! Это было подобно утреннему сновидению – вроде бы только что видел что-то важное, но чем дальше просыпаешься, тем меньше помнишь.

В ярости кузнец схватил лом и начал бить по трубе. После двух-трёх ударов лом согнулся, Лёха запыхался, да ещё и Гардин приехал.

– Чего опять не работаем? Вы уже меня… – тут начальник поперхнулся. – Это… утомили! Целый час прошёл, а они только один стык сделали…

Чувствовалось, как эмоции рвут Гардина на части, на лице его отражалась полная гамма чувств, и особенно заметно было, что оперативная память начальника лихорадочно перелистывает словарь общеупотребительной лексики в поисках нужных, в полной мере отражающих экспрессию момента слов.

– Плохо! – наконец сказал начальник.

Мужики переглянулись.

– Плохо? – переспросил кузнец.

– А что – хорошо? – заорал Гардин.

– Нормально, – сказал бугор. – В график вписываемся.

Гардин набрал воздуха… выдохнул… снова набрал… снова выдохнул… пробормотал «да вы тут совсем уже я не знаю что», и убежал в дежурку. Машина немедля завелась и уехала.

– Я точно помню, что там с близкими родственниками что-то связано было. То ли с сестрой, то ли с матерью… – сказал Опарыш. – Игорь совсем недавно говорил.

– Записывать надо было, – огрызнулся сварщик.

Остаток рабочего дня провели в полном молчании. Какие-то междометия, конечно, сотрясали воздух, да короткие команды бугра тянуть, вставлять, выдергинать и прочее, но это разве разговор?

В душевой тоже обошлось без шуток и прибауток. Все чувствовали себя голыми, норовили отвернуться друг от друга, и даже Мите не разу не досталось по физиономии, хотя прежде Игорёк любил дать ему пару пощёчин, пока у Волокотина глаза были намылены.

Оскар сказал, что пока мужики тянули нитку, на предприятии случилось две драки. Путейцы сначала друг с другом поцапались, а потом со строителями, и как-то у них неловко всё вышло – ну, сказали бы друг другу… чего-нибудь… ну не за батоги же хвататься сразу! Ладно, без жертв обошлось.

Кто бы только знал, что это лишь начало великих потрясений.

Большинство шабашек Игорь с Вовкой делали прямо в цехе. Оно и понятно – здесь и болгарка под рукой, и гильотина, чтобы листовое железо кроить, и токарь, и стационар сварочный. Так что подготовительные работы велись в помещении, а на объекте сварщики только монтировали заготовки, будь то отопление, козырёк или крыльцо.

За такое использование средств производства Гардину полагалась равная доля от шабашки. Конечно, когда можно было провернуть шабашку без ведома начальства, Игорь с Вовкой, а так же все остальные это с удовольствием делали, но случалось это крайне редко. А с того момента, как на предприятии ввели службу безопасности – и того реже.

Кузнец отстёгивать начальству за «крышу» не хотел, и все свои шабашки свернул. А чего ради? Материал, конечно, предприятия, но ведь и Гардину он не принадлежит. Ни за пруток, ни за листовое железо Гардин из своего кармана не платил, да и, чего греха таить, сам часто использовал не по назначению.

Оскар шабашил попроще. Он свой бизнес характеризовал цитатой из анекдота: «Вон, видишь подшипник? Он как стоил пузырь, так и будет стоить пузырь». Хотя, конечно, всё не так легко, как на словах: приходилось и на Гардина батрачить, чтобы тот закрывал глаза на посторонних посетителей.

Остальные тащили помаленьку, то, что в карман влезет, или, на крайний случай – в сумку.

Но воровством это не считалось, и вот по какой причине. Время от времени кто-то из управы – главбух, плановик, а то и сам генерал, – вызывали мужиков на дом, с целью поменять радиатор, смеситель или унитаз, а то и просто вещи перевезти с одной квартиры на другую. А уж сколько раз генералу в его загородном доме переваривали дверь в гараж или меняли печку в бане – тут и говорить не приходится.

Самая забавная история вышла накануне полного исчезновения электросвязи. Гардин на разнарядке осмотрел коллектив. Что-то во внешнем виде подчинённых ему не понравилось, он покачал головой и сказал:

– Епишин, Волокотин, Царапов и… – он некоторое время пытался вспомнить Лёхину фамилию, но, очевидно, не преуспел, – … и кузнец. Будете этими… как их… волонтёрами. Едете устанавливать шефу печку.

У генерала в бане печка вдруг дымить начала. Эту печку варили бугор с Игорем, и установили её в позапрошлом году, даже вроде претензий сначала не было. Но вот появились.

По идее выдернуть железную дуру с нержавеющим баком было несложно. Проблема заключалась только в том, что дымоход держался не на потолке, а на самой печке. То есть надо было как-то подвесить дымоход, старую дуру выдернуть, втащить и установить новую, и этот дымоход присобачить. А если учесть, что старую печку заносили в баню пустую, а потом по приказу генерала строители из РСУ буржуйку кирпичом со всех сторон облицевали плотненько… Короче – геморрой.

Завезли зондер-команду, правда, с шиком – на генеральском джипе.

Кое-как до обеда старую печь демонтировали и стали выносить. И едва её вытащили, как оказалось, что зольник набит доверху, до самых колосников.

– Это чё? – оторопел бугор. – Это как?

Вовка заржал:

– Пепельница забилась, надо новую машину покупать.

Бугор разразился такой отборной бранью, что даже видавшие виды Волокотин, Царапов и кузнец пооткрывали рты. Встав рядом с прокопченным железом, мужики уставились на огород генерала. Стандартные шесть приусадебных соток: малина и смородина, укрытые на зиму полиэтиленом, застеклённая тепличка, грядочки под зелень…

– А вот интересно, – кузнец выдохнул пар, – на огороде генерал сам работает, или он путейцев выдёргивает?

– Ага, – включился в игру Вовка. – Утром мастер пути отряжает кого-то кувалдами да ломами махать, а провинившихся – клубнику полоть и картошку окучивать.

Потом приехал генерал, несказанно удивился причине угара, и мужиков увезли обратно в цех. Ни спасибо, ни иных методов поощрения генерал к волонтёрам не применил. Ладно, спасибо, что не оставили банщиками.

Короче, шабашить ради каких-то неясных целей и сомнительных бонусов мужикам надоело. Хотелось честного (хотя бы в смысле исполнения заказа) труда. И всей бригадой они налегли на левак.

Пока собирались, подгонялись и отлаживались домашние системы парового вещания, было не до разговоров. Всё-таки сложная машинерия и непонятные чертежи заставляли фокусироваться на технической стороне дела. Но когда остался финальный аккорд – прокладка трассы как таковая – тут мужиков слегка понесло опять в глобальные вопросы бытия.

Трубу вздёргивали на бетонные блоки, грубо прихватывали хомутом к соседке, затем шли дальше и повторяли действие. Вот в промежутках между трубами и заходили разговоры.

– На кой оно вообще сдалось, это вещание, – бухтел Вовка. – Как они помехи убирать собираются? Это же при нагреве системы неизбежно конденсат стрелять начнёт.

– Вовка, не бубни, – Игорь во время тупой и изнуряющей работы становился нервным и раздражительным. – Бабки платят – и всё, никаких вопросов.

– Не, ну правда. Смотри – уже сколько нету телевизора и радио. Сначала сильно туго было, а сейчас – ничего, переломались. И даже газеты не читаем. Я тут недавно в музей сходил…

– Заткнись, пожалуйста, – просил бугор, и мокрые, задубевшие от снега и ветра мужики хватались за конец трубы и втягивали её на опору. Потом Опарыш оставался придерживать этот конец, а мужики уходили метров на шесть – подымать другой.

– Может, нам и заветные слова не нужны? – спрашивал в этот момент кузнец.

Такой термин, как вычитал Лёха в периодике, дали лингвисты возникшей языковой лакуне.

Мужики почти стонали – без заветных слов ни работа, ни разговор не спорились, и даже мыслить порой приходилось туго: Опарыш то и дело подвисал, бугор не так бойко перебирал чертежи, да и Волокотин, который вечно пытался рационализировать работу путём трудоёмких операций, изрядно охладел к изобретательству.

Как-то Лёха вспомнил, что у него дома есть книга, где всё сплошь написано заветными словами. Однако утром пришёл в настроении предурном, сердито бросил книгу на стол и сказал, что ничего там не понятно.

Сели читать.

– «Вот послушай. Я уж знаю – скучно не будет. А заскучаешь, значит, полный ты адимул и ни яху не петришь в биологии молекулярной, а заодно и в истории моей жизни. Вот я перед тобой – мужик-красюк, прибарахлён, усами сладко пошевеливаю, „Москвич“ у меня хоть и старый, но ни уях себе – бегает, квартира, заметь, не кооперативная, и жена скоро кандидат наук. Жена, надо сказать, загадка. Высшей неразгаданности и тайны глубин. Этот самый сфинкс, который у арабов, – я короткометражку видел, – овгно по сравнению с нею. В нём и раскалывать-то нечего, если разобраться. Ну, о жене речь впереди. Ты помногу не наливай, половинь. Так забирает интеллигентней, и фары не разбегаются. И закусывай, а то окосеешь и не поймешь ни ухя.»

– Не части, – прервал Лёху бугор. – Я половину слов не разобрал.

– Так ведь и я не разобрал, – сказал кузнец.

– Вы что, нерусские, что ли? – рассердился Волокотин. – Дай сюда!

Митя вырвал из рук Лёхи зачитанную уже книгу какого-то Юза Алешковского и сам начал читать:

– «…полный ты далиум… умилад…» Что за книжка у тебя – буквы разбегаются. «И ни ух я…»

– Где ты видел про «ух ты»? – заглянул в книжку Опарыш.

– Андрюха, сядь, не раздражай, – кузнец отодвинул Андрея и сам навис над Митей. – Это не «ух, я», а «яху!»

Эксперимент не удался. В основном всё было понятно, но вот некоторые слова… видимо, те самые, которые забылись… короче, буквы не складывались. Кузнец сказал, что есть такая болезнь – дислексия – когда человек не может правильно слово прочитать. Похоже, все в одночасье этой дислексией и заболели.

Пробовали читать по буквам: начала «е», потом «бэ», предпоследняя «а», в конце «эль».

– Ну что, получается? – спросил Игорь, входя на кухню.

– «…Прямо на полу елаб»… – прочитал Лёха. – Не понял: что он с ней прямо на полу делал?

– Я по-туркменски не разумею, – Игорь заглянул в чайник, кивнул и потянулся за стаканом.

– Оба-на! – хлопнул в ладоши Оскар. – Игорек, но ведь по-казахски-то ты полиглот!

– Полиглот по одному языку? – удивился Волокотин. – Как это?

– Это значит – много слов знает, – объяснил Лёха. – Игорёк, правда – ты ведь знаешь по-ихнему?

Игорь наморщил лоб.

– Жон жибек матадан, кара бурыш, кичкинтай бола… Ой!

Все посмотрели на сварщика, а тот смотрел куда-то вдаль:

– У казахов, видать, тоже каких-то слов не хватает.

Лёха подумал – и согласился:

– Да. И в английском тоже.

Оскар побледнел:

– И в немецком.

Так вот и оказалось, что ни в одном языке не осталось слов, чтобы… ну, зачем-то ведь они были нужны!

Вовка, однако, не сдавался:

– Если б нужны были, мы бы их не забыли.

И дальше продолжал в том духе, что, в общем-то, если задуматься, то ни паровая эта связь, ни газеты, ни музеи человеку не нужны, в том смысле, что были б жёлуди, ведь я от них жирею.

Игорь слушал эти декадентские рассуждения, слушал, а потом взял лом и стал Вовку гонять вдоль трассы. Молча, даже убить не обещал.

– Убьёт, – сказал Митя.

– Не, не убьёт, – усомнился Оскар.

– Одно из двух, – покрутил фонарики кузнец.

А бугор поглядел на это безобразие, выждал нужный момент и поставил Игорю подножку. Игорь упал и едва сам себя ломом не пришиб. Но остыл, вроде. Вовка постоял немного в стороне, увидел, что смертоубийство откладывается, и тоже вернулся к делам. Бугор ему как даст по физиономии, младший сварщик аж на эту сел… как её… на пятую точку.

– Делать нечего больше? – спросил бугор у сварщиков.

Вовка попытался что-то возразить, а бугор его по губам опять – хлоп!

– Ладно, бугроид, хватит рукоприкладства, – вмешался токарь. – Стемнеет скоро, а мы только четыре трубы положили.

До конца дня никто больше и слова не сказал, и труб положили на две больше, чем обычно.

3

Широко известно, что в военное время тангенс прямого угла равен единице. Шутки шутками, а только феномен заветных слов не стал единственным в своём роде. В отдельных регионах – Занзибаре, Девоншире, Еврейской автономной области и Цюрихе, – дважды два стало равняться примерно трём целым и четырнадцати сотым, и этому числу даже специальное название придумали – здец (по первым буквам мест, в которых оно получается). А так как связь поддерживалась только почтой, подобных феноменов могло быть в десятки, в сотни раз больше, просто на них ещё никто не обратил внимания.

Несмотря на катаклизмы и связанные с ними трудности (из-за числа здец во многие чертежи вкрались ошибки, а заторможенное отсутствием заветных слов мышление мешало эти ошибки обнаружить) паровое вещание запустили ещё до Нового года.

Бригада незаконно вварила трубу на перегоне Пермь-Сыктывкар-Воркута, и никто этого даже не заметил. Централизованная опрессовка системы прошла без сучка без задоринки – видимо, проектировщики загрубили давление в трубопроводе десятка на два очков, поэтому небольшая потеря давления на магистрали осталась незаметной.

Всё казалось таким замечательным, что даже подозрительно. Но едва работы по монтажу парового вещания в городе и районе завершились, стало ясно, в чём подвох. Кризис никуда на самом деле не делся, просто его некогда было замечать.

В обязательном порядке требовалось поставить на отопительный стояк счётчик давления, весьма, кстати, недешёвый. А как иначе – вдруг ты тайком к батарее подключишься, и за бесплатно паровой трафик пользовать будешь?

Тут же появились государственные службы по обслуживанию и установке этих счётчиков, а если ты хотел автономную систему отопления и не собирался подключаться к глобальному паровому вещанию, тебя начинала окучивать целая куча служб и ведомств, удовлетворить потребности которых было дороже, чем подключиться. Цены на углеводороды взлетели до небывалой отметки, стоимость продуктов тоже выросла.

А работы по-прежнему не было.

Гардин сказал, что раз всё сделали, а грузоперевозок по-прежнему нет – всех отправят в отпуск без содержания. Вырученных с шабашки денег едва хватало протянуть до весны, да и то – если по счетам не платить. Весной, конечно, обещали некоторую ремиссию – там же посевная начинается, удобрения нужны, перевозки будут. Ну, ладно, летом можно перейти на подножный корм: грибы там, ягоды, рыбалка, мелкий разбой. А потом что делать?

– В деревню уедем, там жить будем, – сказал Митя.

– Ага, – хмыкнул бугор. – То-то я погляжу, все туда так и рвутся.

Игорь в деревне жил, и вполне был согласен с бугром: развернуться у нас нигде не дадут.

И вот именно в эти дни сомнений и тягостных раздумий о судьбах своей родины Опарыш подал здравую мысль.

– А взять путёвку в Швецию, как мохнорылый брал, и попросить там политического убежища.

– Кому ты там в Швеции нужен? – спросил Митя.

– Как ты там убежища попросишь, когда ты и по-нашему едва языком шевелишь? – покачал головой бугор.

– Где ты денег на путёвку возьмёшь? – шмыгнул носом кузнец.

– Да на кой тебе вообще эта Европа сдалась? – затянул Игорь всем знакомую песню. – Ненавижу их. Всё на них смотрим, на ихнюю цивилизацию. А нам эта цивилизация…

– Раньше, Андрюха, думать надо было, – не слушая камланий сварщика сказал Оскар. – Когда интернет был. Познакомился бы на каком-нибудь сайте с богатой шведкой, и организовал бы с ней…

– …Шведскую семью! – заржал кузнец.

Все загалдели, обсуждая эту перспективную некогда мысль: всё-таки в Европе кризис почему-то легче переносят, чем у нас, и почему так, и какие всё-таки уроды сидят в Кремле, и какую они козью морду придумали с этим паровым вещанием.

– А у меня тётка под Питером живёт, – вдруг вспомнил Лёха. – Недалеко от эстонской границы.

– А у меня – в Питере, – сказал Игорь.

– А у Мити баба в Чердыни, – пошутил Опарыш.

Оскар скромно промолчал, хотя его брат жил в Западной Германии.

– Так это, – сказал Лёха, – можно поехать к тётке, и перейти границу.

– Зачем? – удивились коллеги.

Лёха немного сбивчиво объяснил, что в Европе сейчас демографическая ситуация никуда не годится, стареет Европа. И ещё её поприжали арабы. «Ну и правильно сделали», попытался остановить кузнеца Игорь, но Оскар сказал, что казахам слова не давали. Мы, как близкие по культуре – всё-таки европейского в нас больше, чем арабского, – гораздо более желательные мигранты для той же Германии и Франции, продолжил кузнец. Вот собраться бы, да махнуть к Вовке Камерлохеру в Дюссельдорф!

Тут все посмотрели на Оскара: что он на это скажет?

Оскар сказал, что, в общем-то, идея ему нравится, но кто ж их туда пустит? И даже если впустят, то ведь потом всё равно выгонят. Хотя… пока поймают, пока разберутся, пока ноту в посольство отправят, пока в посольстве будут разбираться, что это за беглые холопы да из какой губернии… полгодика протянем, а там, глядишь, и зацепимся как-нибудь.

– А ты, – Лёха ткнул пальцем Игорю в грудь, – можешь в Кзыл-Орду возвращаться. А оттуда и до Китая рукой подать. Если втиснешься.

– А как границу переходить будем? – спросил Опарыш.

– Давайте по льду Финского залива! – предложил Волокотин. – Проверенный способ, Ленин так ходил.

– Это как хочешь, а я ленинским курсом и сам не пойду, и детей не поведу, – отказался Лёха. – Ни к чему хорошему не приводит…

Волокотин с бугром обиделись за Ильича и начали доказывать, что при Советах жилось замечательно. И образование-здравоохранение, и равенство-братство, и водка-колбаса. Совесть у людей была. Лёха при Советах и впрямь неплохо жил, – Союз развалился, пока он ещё в школу ходил, – но сдаваться тоже не хотел. Он напрямую спросил: если так хорошо жили, зачем всё ломать стали? И на традиционный ответ, что это всё дерьмократы с Горбачёвым, уточнил – откуда эти дерьмократы вышли? Не из коммунистов ли, не из верхушки ли? Как правило, на этом спор как-то затухал.

– Ну, а ты как предлагаешь? Каким путём? – спросил Митя.

– Что именно? – не понял кузнец. Если бы сейчас разговор зашёл о пути развития целой страны, он, пожалуй, не смог бы ответить сразу.

– Каким путём границу переходить будем?

– Законным.

Сказать, что данный подход к проблеме показался мужикам нетрадиционным – это ничего не сказать. Такого отказа от стереотипов вообще не ожидали. Лёха попытался объяснить:

– Вы представляете – ломанёмся мы через границу нелегально? Нас пограничники расстреляют. И будут правы.

Мужики усомнились, что расстреляют. Чего уж – прямо по детям стрелять начнут? Ну, не начнут, сдался кузнец. Зато поймают, физиономии начистят, жён обесчестят и деньги заберут. И через границу всё равно не пустят.

– Как это – деньги заберут? – возмутился Андрюха.

– «Золотого телёнка» почитай, – посоветовал Лёха. – Скажут «бранзулетка-бранзулетка», шубу порвут и заберут все деньги.

К тому же, добавил Лёха, позор будет: вроде как пытались линию фронта перейти, а нас обратно отправили. Нет, тут можно только честным путём отправляться.

– По турпутёвке махнём. Я прикинул – не больше сорока тысяч обойдётся, если с женой и детьми. А Андрюхе вообще десятки хватит.

Мужики присвистнули.

– А дальше что? – спросил Вовка.

– Приезжаем в Финляндию… ну, или Швецию там… или в Дюссельдорф… бежим к местным властям и просим политического убежища.

– Как ты его попросишь? – бугор всё ещё сердился за коммунистов и Ленина.

– А что тебе у нас не нравится? – спросил кузнец.

Не нравилось бугру много, если не сказать – всё. Он уже собрался перечислить по пунктам все обиды, как Лёха его оборвал:

– Вот всё, что тебя не устраивает, и будет причиной, по которой ты стремишься влиться в братское лоно Евросоюза.

– У братьев лона не бывает, – заметил Андрюха.

Все не на шутку задумались над этой мыслью, но обсуждать не стали. Видимо, каким-то образом это было связано с заветными словами.

– Только, – кузнец поднял палец к потолку, – надо это дело всем вместе провернуть. То есть всей толпой заявиться в полицию, чтобы бабы ревели, дети есть просили, и сказать: или вы нас принимаете, или нам хана, и нас лично Путин на границе утопит в сортире.

Страна уже успела шагнуть в следующий год, и весьма громко: отрубив газ братьям-славянам, а заодно и всей Европе. Там тут же накрылось паровое вещание и вообще очень неприятная история с морозами образовалась, но нашим всё нипочём, потому что гуманизм гуманизмом, а хохлы газ на халяву пользуют, чего мы допустить не можем ну никак!

– А вот это, кстати, мысль! – оживился Игорь. – Давайте газ в Европу экспортировать? А что?

– Ты в карманах газ повезёшь?

– Да пару железнодорожных цистерн загоним – и можно никуда не уезжать, нам этих денег на год хватит…

– Да кто тебе даст? Чё, думаешь, в Газпроме дураки сидят? – усмехнулся бугор.

Игорю объяснили, что если бы честным гражданам разрешали свободно торговать газом, то наступил бы коммунизм, и ни один этот… как его… не одна эта самая… короче, никто бы не работал, все бы продавали газ.

– Чучмекам бы только зарплату платили, чтобы они скважины бурили, – закончил лекцию по политэкономии Волокотин.

– Так что, и вовсе теперь не живи, что ли? – разозлился Игорь.

Все посмотрели на сварщика.

– А мы тебе о чём говорим? – удивился Оскар. – Валить надо, валить!

– В Китай, – добавил Вовка.

По счастью, чай у Игоря уже остыл, поэтому ожогов Вовка не получил.