Текст книги "Цунами. Сотрясатели Земли"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Правда, сделал я это уже по уму – перемотав руку майкой. Но и это не помогло – веревка вонзилась в ладонь едва ли не до мяса, и я слово в слово повторил все то, что только что прокричали капитаны.

Нас прижало к фальшборту. Метрах в десяти на траверсе катера взрывалась яростными всплесками вода. Рыбина, которую зацепил кошкой Грузин, оказалась слишком большой, а мы были слишком неподготовленными. Теперь она либо оторвет нам руки линем, либо утащит в страшные глубины Бездны Челленджера, вслед за петухом и другими артефактами.

Вдруг натяжка ослабла. Мы, обессиленные, свалились там же, где и стояли, но Боря снова вскочил и начал лихорадочно наматывать линь на чугунный кнехт, торчащий из палубы. Как оказалось, не зря – рыба поменяла направление и решила подплыть под катером. Веревка вновь дернулась, да так, что катер закачался, а мы хором выругали рыбу страшными морскими ругательствами. Пока рыба металась на поводке, Глеб сбегал в рубку и принес несколько пар брезентовых рукавиц разной степени поношенности и загрязненности. На шум прибежали Мезальянц и Вика.

– Чего у вас?

– Еда хочет катер потопить, – прокряхтел Боря, пытаясь хоть на миллиметр подтянуть рыбу к себе. С тем же успехом он мог хлестать скалу газовым платком – рыба, скорей всего, была родом из бесконечности.

Рыба металась до вечера. Мы голодными взглядами следили за ее эволюциями, всякий раз успевая накинуть две-три петельки на тумбу кнехта.

– Что же ты пистолетик свой потерял? – укорял Грузин Мезальянца. – Мы бы эту собаку враз бы укокали.

Акула дергалась уже у ватерлинии, но в руки пока не давалась.

– Бесполезно, – рассудительно объяснял Иван Иванович. – Пули в воде свою убойную силу теряют. Только измучили бы и разозлили животное.

– Ну, ты гуманист, – восхитился Боря и пошел искать багор.

Багор руками капитанов превратился в гарпун. С первой попытки Татарин попал в жабры. Акула рванулась было, но именно того капитаны и хотели – багор слегка сместился в теле рыбы и получился зацеп. Глеб ухватился за черенок и подтянул к себе, на помощь ему пришел Мезальянц, мы с Грузином потянули за линь, и после пяти минут тяжелой борьбы и крепких высказываний рыбья туша плюхнулась на палубу.

– Ура! – завопили мы хором, и более сплоченной компании, чем наш экипаж, в этот момент в мире не существовало.

3

Тут надо рассказать, как мы дошли до жизни такой.

В детстве я думал, что Марианская впадина – это такая труба на дне океана, уходящая к самому центру планеты. Потому и желоб, что по нему скатываются вглубь батискафы и прочая морская ерунда. На самом же деле это огромная складка на теле планеты, здесь одна тектоническая платформа уходит под другую. Марианский желоб не весь глубокий, примером тому являются расположенные здесь Марианские острова, вполне обитаемые. Если кто не знает – это территория США, и мы крайне удивились, не встретив на своем пути ни одного корабля. А вот та ямина, про которую говорят, что она самая глубокая в мире, давным-давно найденная фрегатом «Челленджер», так и называется – Челленджерс Дип, Бездна Челленджера.

Капитаны сразу сказали, что на «Ярославце» несколько тысяч километров пройти по океану – утопия. От слова «утопиться».

– Горючего не хватит, – объяснил Глеб. – Да и штормов мы боимся. Может, лучше крейсер угоним? Или сухогруз? Тут, кстати, японский траулер рядом – на нем куда угодно...

Но связываться еще и с японцами мне было некогда. Я хотел как можно скорее добраться до впадины. К тому же их бы сразу хватились, а катерок – он частный, пока про него вспомнят, мы успеем обернуться туда и обратно. Как хоббиты.

Потому я и выбрал такой экстравагантный способ передвижения: на волнах цунами. Микротолчок – и в нашем распоряжении мощная волна, которая несет нас на юг. Упала скорость – новый микротолчок.

Мы думали обернуться за неделю. И к Бездне Челленджера шли действительно быстро, даже с опережением графика. А потом капитаны спросили:

– А назад нас кто толкать будет?

Вот об этом-то я и не подумал. И впрямь – кто?

– А у вас радиостанция есть? – спросил я.

– В наличии, – кивнул Глеб, который был не только механиком, но и радистом, и коком, и еще на швейной машинке умел.

– Подадим сигнал бедствия – и нас спасут, – предложил я.

– Так там же буржуи!

– А что, они не люди? Бросят пропадать?

– Не бросят, конечно, – согласился Татарин. – Но вопросы неудобные задавать будут.

– Отвечай правду – и простят, – пообещал я.

Глеб только плечами пожал, мол, как скажешь. Вообще, спокойствие и невозмутимость капитанов граничили с идиотизмом. Ведь я их и впрямь похитил, и деньги, которые обещал заплатить за путешествие, были для них таким же мифом, как и магические предметы. Правда, действие артефактов они увидели, но это ведь вовсе не обозначало, что я потом отдам деньги. Они были авантюристами почище меня. При этом никогда не унывали, непрерывно шутили меж собой и дразнили пассажиров. И, конечно, говорили о бесконечности.

Юся все осмысленнее воспринимал окружающий мир. Тут надо сказать спасибо Виксе, которой было скучно, и она, от нечего делать, занялась образованием Юси, а заодно и весь экипаж, включая Мезальянса, включила в этот процесс.

– Кто это? – спрашивала Викса у Юси.

– Этя? – Юся показывал пальцем на капитана.

– Да. Кто это?

– Оя! – гордо объявлял Юся.

– Не Боря, а Борис Владимирович! – отвечал Грузин.

– Ивич! – легко соглашался Юся.

– А это кто?

– Этя? Ямс!

– Хватит мою фамилию коверкать!

– Повторяй – Мезальянц! – Виксе не лень было ставить Юсе произношение.

– Ямс!

И смех, и грех. Меня Юся звал Иголом, Глеб у него был Хъеб. С названиями предметов у него было сложнее. Не то запомнить не мог, не то говорить ленился, но как Викса ни билась, а над каждым предметом Юся «зависал». Говорил со смесью восторга и удивления «этя...» – и созерцал. А уж когда познал глагол «дай», слово «этя» вовсе отпало как ненужное.

– Дай! – Палец показывает на еду.

– Дай! – тычет в журнал с голыми тетками, спрятанный в рубке.

– Дай! – просит барсука с моей шеи.

Так мы и мчались, перескакивая с волны на волну. Я почти не спал, чтобы не прерывать движения. Когда вас двое, усталость можно делить пополам. Только один раз я решил поспать, и то без меня Викса тут же начала перемывать нам кости, и пришлось посвящать капитанов во все перипетии нашего путешествия. Они оказались весьма любопытными и все время радовались: будет о чем клиентам рассказывать по возвращению.

Расстояние до Марианской впадины стремительно сокращалось. С каждой новой волной, когда наша скорость увеличивалась, Юся все сосредоточеннее смотрел вперед, все чаще хватался за петуха, висевшего на его шее, все меньше докучал мне своими «дай». Наконец, когда, судя по японскому навигатору, до Бездны оставались считанные мили, Юся вдруг сказал:

– Не надо.

И посмотрел на меня как равный на равного.

Вы не представляете, что значит услышать осмысленную речь от того, кто всю жизнь только жрал и пускал слюни. Я не поверил и переспросил:

– Что?

– Не надо, – повторил Юся.

Не показалось!

– Чего не надо?

Впрочем, можно было не спрашивать – и так все ясно. Юся не хотел, чтобы я избавлялся от предметов. Все его метаморфозы можно было объяснить только воздействием артефактов, какого-то одного или всех вместе. Извини, брат, не получится.

Юся не ответил. Он опять попытался захватить контроль над петухом и прочими артефактами, захотел подчинить меня своей воле. Я отвесил ему за это леща.

– Чего не надо? – повторил я вопрос.

Но Юся не ответил, а сразу полез в драку.

Совсем некстати началась качка. Из рубки выскочил Боря и заорал:

– Вы чего буяните? У меня катер на океанские шторма не рассчитан, это же не «Куин Элизабет», а «Ярославец», у него критический угол наклона – сорок пять!

– Мы здесь не при делах, – сдерживая Юсину агрессию, ответил я. – Это стихия.

– Быстро утихомиривай стихию, иначе все потонем!

Не понимаю, с чего Боря взял, что я сумею предотвратить шторм. Видимо, он так до конца и не понял, откуда берутся волны. Ну да ладно, я в любом случае не мог остановить надвигающийся шторм.

– Что там по навигатору? – крикнул я.

– Да почти на месте. Через час точно над этой дырой зависнем.

Юся понял мои намерения, и кроме того, что руками размахивал, стал еще и кусаться, и голосить:

– Не надо!

Не думайте, будто мне не было его жалко. Еще как. Он прикипел душой к предметам, получил то, чего у него никогда не было: сознание, волю, голос. А я собирался его лишить этих даров раз и навсегда. Но иначе никак – все большую власть обретали надо мной предметы, все меньше оставалось во мне меня самого.

– Не надо! – ревел Юся и отчаянно клацал зубами у самого моего лица. – Дай сюда!

– Отвали, придурок! – ругался я в ответ, едва успевая отклониться от его кулака и зубов.

Качка усилилась, нас несколько раз обдало брызгами от ударявших в борт волн. Но, видимо, шумели мы пока еще громче, чем приближавшаяся буря.

– Что случилось? – прибежала на шум Викса.

Мезальянц тоже терся неподалеку. Мне кажется, он так до конца и не верил, что я добровольно собираюсь расстаться с такими мощными артефактами, как будто все мои предыдущие поступки не говорили сами за себя. Хотя, если подумать, кое в чем он был прав: я три дня непрерывно использовал предметы в своих интересах, вкусил всех прелестей неограниченной силы. Разве можно от всего этого добровольно отказаться? Не учитывал Иван Иванович только одного: я не хотел повелевать стихиями. Мне хотелось только спокойной и неторопливой жизни у нас, в Понпеях, чтобы никто не звонил и не просил откопать из могилы, чтобы было с кем поговорить вечером на кухне, перемыть кости тетке из собеса, обсудить книгу или фильм, пожаловаться на нелегкую судьбу сиамского урода. Все!

– Чего у вас за семейные разборки? – это Мезальянц решил наконец вмешаться.

– Юся сожалеет, что вы никогда не получите предметы, – сказал я. – Мы почти прибыли.

– В смысле? – не поняла Викса.

– Наш предводитель собирается выбросить за борт артефакты, – объяснил Мезальянц. Он все еще не верил. Старался не верить.

– Все? – ахнула Викса. – Они же волшебные!

– Барсука тоже выбросишь? – уточнил Иван Иванович.

– А что не так с барсуком?

– Ну, ты же сам откопал покойную бабушку, чтобы его снять, и это лишь затем, чтобы выбросить его в океан?

– А вам-то это откуда известно? – спросил я.

– Откопал покойную? – Вика посмотрела на меня не то с ужасом, не то с восторгом. – Правда, что ли?

– Правда, – отмахнулся я. – Бабушке он уже не был нужен. Так откуда?

– Да так, догадался, – сказал Иван Иванович. – Если она тебе ничего не дарила, значит, ты сам взял. И вот так, просто?..

Странная у него логика, но ведь и впрямь угадал.

– Да, – кивнул я и шагнул к фальшборту.

– Погоди, погоди. – Мезальянц поднял руки кверху, все еще надеясь меня удержать. – Егор, не делай глупостей, с этой штукой можно не только все ломать, с ней можно и порядок навести.

– В отдельно взятой стране, – добавил Татарин.

Он, видимо, только выспался после ночной вахты, и был настроен пошутить.

– Не вмешивайся, – рассердился Мезальянц. – Вы что тут все, не понимаете? Это шанс, шанс сделать все так, как надо. Стоит приказать, стоит только ногой топнуть, и исчезнут воры, убийцы, предатели и лодыри.

Ишь, как заговорил. Он что, всерьез?

– И все строем ходить будут, и петь хором, и пятилетку в три года, – согласился Глеб. – И все пойдет по плану.

– Да закройтесь уже! – крикнул Юся.

Все и впрямь заткнулись. Все смотрели на него. Юся, будто задыхаясь, прошептал, сглатывая после каждого слова:

– Не надо... так... делать... иначе... умрем...

Тут у него из носа хлынула кровь, и Юся отключился. Он отяжелел настолько, что я едва удерживал нас в вертикальном положении. Между тем качка усиливалась, волны становились все круче, катер уже скатывался с одной и буквально впрыгивал на другую.

– Глеб, помоги, – позвал я.

Татарин подхватил Юсю, и вместе мы спустились в каюту.

– Я правильно понял, что экзекуция откладывается? – спросил Глеб, пока мы спускали Юсю.

Вслед за нами в каюту спустились Викса с Мезальянцем, поэтому отвечать мне не хотелось. Да и откуда я мог это теперь знать? Больше всего меня сейчас беспокоило самочувствие брата. Даже не столько его самочувствие, сколько мое. Сами понимаете, такого рода привязанность, как у нас с Юсей, подразумевает только один исход – «... и умерли в один день».

Меня даже не особенно поразили его слова, хотя это уже целые фразы были. Я не понимал, почему он потерял сознание. И меня, кстати, тоже начало мутить.

– Егор, качка сильней становится, – сказала Викса.

– И... что? – спросил я. – Не может меня так мутить от качки.

Викса недоуменно посмотрела на Глеба и Мезальянца. Те пожали плечами – тоже не поняли, о чем я.

– Боря говорит, если ты не прекратишь шторм, нам калямба.

Как же у меня болела и кружилась голова. Как я могу остановить шторм? Ветер, атмосферные фронты – это от землетрясений не зависит.

Но зато, осенило меня, я могу сделать так, чтобы волны сделались меньше. Небольшая встряска – и колебания одних волн погасят колебания других.

Нужно лишь потянуть и отпустить несколько светящихся линий. Вот только успокоится голова... Может, Мезальянц нас чем-нибудь траванул? Надо потянуть и отпустить...

Я не додумал. Я даже не уверен был, что потянул и отпустил: у меня тоже потекло из носа, и я уплыл куда-то далеко-далеко.

4

Два дня мы с Юсей пролежали в каюте, то мучаясь от боли, то забываясь в каком-то бреду, в котором нас окружали странные люди – неплотные, полупрозрачные. В основном призраки толпились вокруг меня, словно девять королей вокруг Фродо, на Юсю они внимания почти не обращали. Вид у «королей» был, как мне показалось, немного растерянный: вроде как пришли за Кольцом Всевластья, а его – тю-тю. Извините, ребята, вам здесь точно не обломится. Они укоризненно качали головами, грозили прозрачными пальцами и все время о чем-то между собой спорили.

Не уверен, что я дословно понимал, о чем именно они говорят, но, судя по всему, мы с Юсей слишком долго использовали предметы. То, что наркоманы называют передозом. Видимо, суперсилой тоже можно обожраться. Тогда понятно, что это за полупрозрачные мужики... Это ангелы. Все плохо, мы умираем.

Однако все было не так плохо. Из этого же подслушанного разговора стало ясно, что, выброси я после такого долгого марафона предметы, мы бы точно завернули ласты от абстиненции, или, выражаясь языком тех же наркоманов, от ломки. А так – поболеем немного и снова в норму придем.

И, надо сказать, нам с Юсей действительно повезло. Потому что, пока мы были в отключке, катер терпел бедствие.

Бедствие можно терпеть, вовсе не попадая в шторм. Достаточно попасть в открытое море и узнать, что у тебя нет ни воды, ни еды, ни связи.

Сначала экипаж «Ярославца» долго удивлялся, почему советский десантный катер в территориальных водах Соединенных штатов Америки до сих пор не запеленгован и не взят на абордаж. Это шло вразрез с общепринятыми сведениями об американских вооруженных силах, которые всегда начеку. Мезальянц был даже разочарован.

– Безобразие, – фыркал он. – Заходи кто хочешь, бери что хочешь. Как они вообще воюют?

Капитаны не расстраивались. Они даже рады были, потому что на катере, хоть он и десантный в далеком прошлом, не имелось ни вооружения, ни форсированных движков, чтобы в случае чего удрать от преследования. Время шло, а ни одного рыбацкого, военного или пассажирского судна им так и не встретилось, горизонт был чист.

Проблема была в том, что навигационное оборудование для установления точных координат на «Ярославце» вышло из строя. «Ярославец» последние тридцать лет курсировал только вдоль берега, лоцию оба капитана знали наизусть и могли с закрытыми глазами водить там хоть эскадру. Здесь же, куда ни глянь, раскинулось море широко и ни намека на землю. Без японского навигатора, который так нам помог в путешествии к Марианской впадине, ловить было нечего. Но он вдруг заглючил, засбоил, а потом и вовсе отключился. Оказывается, аккумулятор разрядился. Компас в рубке намекал, что катер по ошибке попал не в Тихий океан, а в Курскую магнитную аномалию, стрелка крутила фуэте покруче Майи Плисецкой. Радиостанция молчала во всех диапазонах, и Глеб всерьез начал опасаться, не угодили ли они в район проведения ядерных испытаний?

– Ночи дождемся – все светиться начнет, – пообещал Глеб и ушел на камбуз готовить ужин.

Не дожидаясь ночи, он решил проверить, как работает генератор. Генератор тоже не работал.

В довершение радостей все продукты были безнадежно испорчены океанской водой. Викса перед штормом недостаточно крепко задраила капитанскую каюту, она же – камбуз. Макароны, крупы, мука, хлеб, сухое молоко и бич-пакеты – все пропало. Соль и сахар попросту растворились, чай отсырел. Правда, у капитанов имелся еще НЗ из говяжей тушенки и сгущенного молока, но банки оказались просрочены на три года минимум. Глеб тщательно исследовал каждую банку на предмет годности в пищу, но все банки хлопали и начинали нещадно вонять.

– Что за вредительство?! – возмутился Татарин и позвал остальных.

Боря сначала пытался произвести дегустацию – авось, что-то и можно съесть, но ему хватило одного запаха от испорченной тушенки. Мезальянц вони не чувствовал – последствие ранения в Афганистане, но вкус у продуктов ничем не отличался от запаха, такое же дерьмо.

– За борт, – распорядился Боря.

– Нельзя. – Глеб развел руками. – Мы в чужих территориальных водах, никто в чужом доме не гадит.

– Ты в «зеленые» записался, что ли?

– Чуть что – сразу в «зеленые». Культура должна быть. Если уж вторглись в чужую страну без объявления войны, так хоть мусорить не надо.

– Жара стоит, вонять будет, – напомнил Боря.

– Тоже верно, – вздохнул Глеб и выбросил все в океан. В конце концов, тут глубоко.

Викса есть пока не просила – жила на конфетках. Но запас карамели стремительно таял, во всех смыслах. Вскоре и ей пришлось выбросить за борт слипшуюся в комок продукцию Нижнетагильской кондитерской фабрики.

Солнце начало садиться. Боря осмотрел горизонт, понюхал воздух и решил:

– Сейчас повернем в ту сторону, – и он махнул рукой в сторону кормы.

– Почему туда?

– Солнце на западе, значит, нам на северо-восток надо, там ближайшая суша. Карту мира помнишь?

– Так точно, северные Марианские острова. А мы не промахнемся? Тут же на тысячи километров пусто, если твоей карте верить.

– А у нас другой не было. Так что будем надеяться, что не промахнемся. Хотя соляры у нас точно на тысячу километров не хватит. Эй, Иваныч, ты по-иностранному шаришь?

– В пределах разумного, – с достоинством ответил Мезальянц. – А почему вы говорите километры, а не мили?

– Потому что не графье, не на смотре.

– А есть что будем?

– Рыбки наловим, – пожал плечами Грузин. – Не пропадем, не бойся. Заводи движок.

Боря был спокоен и оптимистичен, его будто и не смутила гибель припасов, рассчитанных на пять дней автономного плавания. Как истинный капитан, Грузин не паниковал, а пытался найти выход из положения. Однако судьба посылала его «Ярославцу» все новые и новые испытания.

Двигатель, пару раз чихнув и выпустив из трубы облачко копоти, так и не завелся. Глеб, чертыхнувшись, вышел из рубки и направился в машинное отделение. Тут же оттуда раздались проклятья и тяжелый запах дизельного топлива.

Мезальянц и Грузин подбежали к двери.

– Чего там? – крикнул в пахнущую соляркой темноту Боря.

– Топливный насос накрылся, – донеслось снизу. – Совсем.

– А вот это уже плохо. – Грузин почесал бородку. – Ладно, сейчас делать ничего не будем, давай попробуем рыбки наловить.

Снасти на катере имелись в ассортименте, проблема была лишь в наживке. Решили обойтись спиннингами, на блесну наживка не нужна. Но солнце почти уже село, смысла в такой рыбалке никакого. Боря вспомнил, что у него имеется в запасе сто метров китайской сети, уже перебранной и готовой к использованию. Закинули сеть с кормы, привязали конец к фальшборту и отправились отдыхать.

Проснулись все четверо на рассвете от голода. Проверили, как там близнецы (близнецы оставались в том же бесчувственном состоянии, только я отмахивался от кого-то, как в бреду). Решили оставить нас в покое – все равно помочь они ничем не могли. Только Виксу рядом оставили, чтобы, если что, позвала остальных. Надо было позаботиться о себе, иначе о детях потом заботиться некому будет. Мужчины пошли проверить сеть.

Глеб потянул за капроновый шнур, и тот неожиданно легко вышел из воды, обнаружив только рваные куски сетки.

– По-моему, это саботаж, – сказал Боря.

– А кто саботирует?

– Ну не могу же я сказать, что мы трое – полные идиоты и поставили на морскую рыбу сеть под корюшку. Тут же всякие марлины да тунцы плавают, а им наши сетки – тьфу.

– Мне кажется, самое время подавать сигнал бедствия, – сказал Мезальянц.

– Как? – Глеб не то чтобы сердился или боялся, но был явно взволнован. – Мэйдэй объявить не можем – радио не работает. Новэмбер Чарли подымать?

– У нас нету, – предупредил Боря.

– Вот, видишь – у нас нету, – сослался на командира Татарин. – К тому же, – Глеб широко повел ладонью сначала влево, потом вправо, – тут на тысячи миль вокруг никого, кто этот флаг заметит?

– Давайте тогда огонь зажжем, – предложил Иван Иванович.

– Хм, – задумался Боря.

– Соображает контрик, – обрадовался Глеб.

– Не называй меня контриком, нос сломаю, – пообещал Мезальянц.

– Разве можно живому человеку нос ломать? – укорил Ивана Ивановича Боря. Тем не менее он строго посмотрел на Глеба, и тот мгновенно скрылся в машинном отделении, откуда извлек на свет божий двадцатилитровое ведро, до краев наполненное ветошью и залитое соляркой.

– Куда поставим?

– Куда хочешь, только чтобы ветер дым сносил.

– Иваныч, огоньку не найдется?

Но Мезальянц не курил. Не курил никто из экипажа. На борту имелось несколько коробков спичек, но все они отсырели, так что пришлось высыпать их на палубу для просушки. Это было неправильным решением, потому что тотчас подул сильный ветер, и все спички сдуло.

– Окунись-ка ты в алебастр, точно саботаж! – воскликнул Боря. – Природа саботирует попытки человека выжить!

– Мы можем, наверное, бинокль разобрать, чтобы увеличительным стеклом дерево поджечь, – предложил Иван Иванович.

– Отставить разбирать бинокль! – Боря резко повернулся и чуть не сбил Мезальянца пузом с ног. – Вы разберете, и тогда или дождь начнется, или затмение. Это мертвый штиль, не везет во всем.

Однако Глеб начал шарить по всему катеру и нашел-таки какую-то старую зажигалку, и даже умудрился с ее помощью поджечь пропитанную соляркой ветошь. Тряпки горели неохотно, сильно чадили, черный дым никак не хотел подниматься вверх, а норовил растечься по палубе, так что срочно пришлось гасить огонь.

– Давление низкое, это к дождю. Пойду-ка я лучше спиннинг покидаю, – сказал Глеб и отправился на нос рыбачить.

Вскоре к нему присоединились Грузин и Мезальянц. До самой ночи они закидывали блесны в океан, но ни тунец, ни марлин на блесну не кидались. Может, тут и впрямь ядерные испытания проводятся?

– А у меня ремень кожаный, – вдруг вспомнил Татарин. – Если совсем уж невмоготу станет – сварим его.

– Ага, чтобы примус взорвался, – покачал головой Грузин. – Нет, надо мертвый штиль переждать.

– У нас, кстати, воды тоже нет, – подлил масла в огонь Мезальянц. – Мы можем загнуться от обезвоживания, а не от голода.

Так они и стояли до самой темноты. Когда солнце совсем уже скрылось за горизонтом, Боря задумчиво пробормотал:

– Да... бесконечность...

На третий день всеми овладела апатия. Викса слегла: от голода у нее кружилась голова и ходить она не могла. Есть хотелось больше всего на свете, да и жажда уже замучила. Проблему пресной воды решили за счет огромного рулона полиэтилена, который мужчины растянули утром над палубой и собрали чуть больше полулитра росы. Каждый выпил по сто грамм; детям, которые до сих пор не пришли в себя, смочили губы. После этого мужчины разбрелись кто куда и старались друг другу на глаза не показываться – от голода все начинало нервировать.

И тут Боря увидел спасательный круг, и его ловля обернулась счастливой поимкой рыбы.

5

Мир будто вновь ожил. В машинном отделении на полке обнаружился целый коробок спичек, который Глеб сначала не заметил. Тряпки с дизельным топливом вспыхнули с первого чирка, и в небо унесся огромный жирный столб дыма. Генератор затарахтел, появилось электричество, заработала радиостанция, и Глеб с Мезальянцем, дождавшись периода радиомолчания, тут же передали в эфир позывные «мэйдэй».

Ну, или SOS, если вам так удобнее.

SOS, между прочим, никак не расшифровывается, это не аббревиатура. Просто придумал умный человек, что три точки – три тире – три точки очень хорошо запоминаются, и предложил сделать этот радиосигнал международным сигналом бедствия.

На этот сигнал нам ответили американцы. Мезальянц передал им, что мы русские, судно гражданское, что терпим бедствие, три дня без еды, на борту дети. У американцев тут же нашелся человек, говорящий по-русски, уточнил, сколько именно детей, как мы оказались в водах Соединенных штатов, есть ли у нас визы.

– Вот люди, – восхитился Глеб. – Мы тут бедствие терпим, а им визы подавай. Да у меня даже страховки медицинской нет!

– А жизнь-то налаживается! – потирая руки, хихикал Боря.

– Сейчас мы эту тушу разделаем... Эй, кто знает, что у акул едят?

– Плавники, – отозвался из рубки Глеб. – Китайцы очень любят суп из акульих плавников.

– Я вам не китаец, – сказала Вика.

– Я тоже, – согласился Боря. – Но плавник, похоже, мясистый. Ладно, разделаю всю, как обычную рыбу, авось чего и съедим.

Мезальянц велел Боре разделывать осторожнее – у некоторых акул хватательные рефлексы долго после смерти остаются.

– Плавали, знаем, – сказал Грузин и ушел за топором.

Шкура у акул очень прочная, и чешуя своеобразная: если провести рукой от головы до хвоста, то кажется гладкой, а вот наоборот – настоящий крупный наждак. Некоторые акулью шкуру в качестве абразива и применяют. Столовым ножом такую шкуру вряд ли разделаешь.

Я думал, Вика не станет смотреть. Однако она лупила во все глаза: и как Грузин отрубал рыбе голову, и как вскрывал брюхо, и как оттуда вывалилась разная, не переварившаяся пока еще дрянь. А вот Юсе было неприятно. Он мотал головой, хныкал и тянул меня прочь.

– Егор, лови багор, – пошутил Глеб, вручая мне заслуженный гарпун. – Не в службу, а в дружбу: сполосни инструмент.

Хоть какое-то занятие. Мы ушли на корму и сели у самого края. Сил у меня почти не было, а рыбья кровь уже успела подсохнуть, так что я просто окунул багор в воду и держал его за черенок. Отмокнет – тогда и отмою.

6

Сигнал бедствия с русского катера получил Даглас Эйприл, младший радист. Сначала он не поверил глазам, потом отправил ответный запрос. Передатчик радостно отозвался приемом.

– Сержант, сэр, – связался Даглас с командиром смены, – тут русские передают «мэйдэй». Прямо по курсу, триста миль.

– Хулиганье это, а не русские, – ответил сержант Буллит. – Этот квадрат свободен для проведения учений.

– Видит бог, сэр, это русские, я запеленговал источник сигнала. Гражданское судно, сержант, сэр!

– Как они здесь оказались? – угрюмо спросил сержант Буллит.

– Не могу знать, сержант, сэр!

– Клянусь печенью мамы, почему в мою смену?! – выругался Буллит и отправился докладывать дежурному офицеру.

– Капитан, сэр, – позвонил командиру авианосца «Левиафан» дежурный офицер Хорс. – Прямо по курсу терпит бедствие русское гражданское судно, пятьдесят миль. На борту дети, сэр.

– Откуда они свалились? Они что, предупреждения не слышали?

– Не понимаю, сэр. Радары засекли их только сейчас, маленькое судно, сэр.

– Эти русские, – проворчал капитан. – Зачем убрали железный занавес, они теперь везде, куда ни плюнь... Говорят, что это китайцев много. Глупости – много русских, а китайцы – те милые ребята.

– Сэр, нам придется доложить флагману.

Капитан задумался. Это последние учения адмирала, он хотел уйти на подъеме. Зачем ему эти неприятности с заблудившимися – видно, с перепою – русскими туристами? Адмирал был своим парнем, не было во флоте моряка, который сказал бы о нем худое слово.

– Не будем торопиться, Хорс. Может, это ложная тревога.

7

Мне было почти хорошо. Я на какой-то момент забыл, что мы – беглецы. Нас скоро спасут, вернут домой. Все пойдет по-старому. И вот тогда я смогу выбросить предметы.

Кто-то зашел со спины. Я знал, что это Мезальянц, но оборачиваться не стал.

– Ты в порядке? – спросил Иван Иванович.

– Спасибо, – равнодушно ответил я.

– Спасибо, – эхом отозвался Юся.

Я медленно, словно боялся спугнуть, обернулся на брата. А он обернулся ко мне. Чувство было такое, будто в зеркало посмотрел. Раньше я воспринимал Юсю как маленького мальчика, даже черты лица у него были мягче, чем у меня. Расслабленное лицо, на котором и тени мысли никогда не лежало.

Обида в глазах. Я и не думал, что смотрю на мир с обидой, настолько привык к своей физиономии. А чужой человек увидит – и плюнет в сердцах.

– Ты... вернулся? – спросил я.

– Вернулся, – ответил Юся. – Ты.

Все ясно. Перезагрузка жесткого диска. Юся попугайничает. А я думал, что отключка стала для него каким-то качественным рывком.

– Это ничего, девочки, что я к вам спиной стою? – спросил Мезальянц.

– Ну, чего вам еще?

– Послушай меня, и не надо изображать институтку, которой в подворотне объяснили, откуда дети берутся. Сюда идет американское судно. Если оно большое, на нем есть служба собственной безопасности. Они будут задавать вопросы, и мы не сможем вразумительно ответить даже на самый простой из них – как мы проникли в территориальные воды США.

– И что с того? Зато нам жизнь спасут.

– Нас отправят в ближайшее отделение ФБР и начнут потрошить. Это не деликатные интервью, это могут быть вопросы с пристрастием. И если к тебе как к несовершеннолетнему они могут отнестись милосерднее, то ко мне – вряд ли. И я расскажу, почему мы здесь, потому что боль терпеть невозможно. У тебя отберут предметы. И ладно, если просто отберут, а не придушат. Ты понимаешь, о чем я?

Я слушал его, а сам смотрел на Юсю. Юся ни мускулом не выражал никаких эмоций, будто опять впал в идиотию.

– Чего вы хотите? – спросил я.

– Ты уже несколько раз использовал предметы, почему сейчас не хочешь?

– Выхода раньше не было.

– Выход всегда есть. Ты мог отказаться, отдать эти предметы, не мне, так кому-то другому. Но нет, ты один у нас высокоморальный парень, который не даст попасть опасному оружию в чужие руки. Оружие, Егор, это такая штука – им нельзя не пользоваться. Оно создано именно для поражения цели. Ты все равно уже стреляешь, даже если стреляешь исключительно по тарелочкам.