Текст книги "Ликвидация.Бандиты.Книга вторая"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

И вдруг такое разочарование – не успел. И чутье ведь не подвело – ментом оказался вчерашний спаситель. Пришлось вести его к дяде. Может, там получится отбояриться…

Богдан разливался соловьем. Он понимал – найти малину в Лигово невозможно. Иванов – единственный, кто знает, где хаза бандитов. Нужно было во что бы то ни стало расположить к себе поручика, чтобы он привел Богдана к банде.

– …А когда он от Белки узнал, что ты его дядю прихлопнул, но на квартиру не заглянул, наш друг сразу понял – ты побежал за ним, в Эрмитаж. Да что-то задержался. Ты где несколько часов мотался?

– В Эрмитаже снова комиссия была из чека, – ответил Иванов. – Долго ждать пришлось, пока они там все обследуют. У Бенуа снова истерика – чекисты ищут такие же предметы вне коллекции. Дзержинский какой-то особый отдел организует по изучению этих артефактов. Он сначала не поверил, что Ева – вовсе не Ева. А потом рассказал, что ее жених увел. Это ты жених?

– Я.

– И что делать будем, жених?

– Тебе нужен тритон? Забирай, мне его к делу не пришить. А мне нужен этот клоун ряженый и Белка.

– Откуда я знаю, что ты меня ментам не сдашь?

– Ниоткуда. Мы прямо сейчас едем к Белке, вдвоем.

– Я и один справлюсь.

– Нет.

– Странный ты какой-то, – сказал Иванов. – Мне бы тебя придушить, но слишком любопытно, что ты дальше делать будешь. Идем.

1920 год. Сообщение.

Массовой гибелью заключенных и наркотическим опьянением дежурной бригады в этот день не обошлось. Вернувшись со встречи на конспиративной квартире, Кремнев узнал еще о двух происшествиях, случившихся почти одновременно на противоположных концах Лиговской.

На углу Лиговской и Бассейной перестрелка. Сначала нашли труп застреленной, а потом раздавленной автомобилем женщины, на Бассейной. Убийца потом погнался за другой женщиной и настиг ее в подъезде дома на Преображенской, где застрелил прямо в лифте. Лица у второй нет, первую же, раздавленную, сразу опознали по татуировке. Антонина Миловидова, она же Тоська Шило, любовница Ваньки-Белки. Выяснилось, что буквально за несколько минут до гибели она была смертельно ранена в мансарде на Лиговской, 1. Там же нашли трупы трех мужчин, предположительно Федора Штукина, он же Федор, Василия и Юрия Ляпуновых, они же Ляпа и Бурый.

Известие заинтересовало Сергея Николаевича. Что это за роковые страсти с двумя женщинами и тремя уголовниками? И кто вторая баба? Очень интересно. Пока там не закончили работать криминалисты, Кремнев выехал к ним.

Сальников и Кирпичников с учениками уже осмотрели женские трупы и теперь возились в мансарде.

– Ну, что у нас плохого? – спросил Кремнев.

– Тут, судя по всему, было логово у Ваньки-Белки, – сказал Аркадий Аркадьевич. – Снаружи, смотрите – доски наколочены, вроде как забита хаза, а дверь открывается легко. Они еще и лестничный пролет захламили, чтобы никто наверх не поднимался.

– А вы как это богатство нашли?

– А как и вы – по следам крови.

Аркадий Аркадьевич открыл дверь и пригласил Сергея Николаевича внутрь.

– Тут какая-то античная трагедия разыгралась, типа «Медеи» еврипидовой. Кровищи море. Пожалуйте наблюдать альковную сцену.

Они прошли в спальню. Широкая кровать, вся скомканная и залитая кровью, а поверх еще и перьями усыпанная, напоминала скорее бойню на птичнике, чем любовное гнездышко. Два мертвых тела со спущенными штанами валялись по обе стороны постели, тоже усыпанные перьями.

– Тоську перед смертью здорово приласкали, в том числе опасной бритвой, вот этой, – Аркадий Аркадьевич ловко подцепил пинцетом с пола окровавленный инструмент. – Судя по всему, у нее под матрацем хранился револьвер.

Кремнев огляделся. Действительно, гильз нигде не было видно.

– Когда эти господа немного отвлеклись от парикмахерской деятельности, Тоська успела достать оружие и убила обоих.

– Через подушку, чтобы внимания не привлекать, – понял Кремнев. – Отчаянная баба.

– Не то слово. Видите кровавые следы? Тоська проходит на кухню с другой подушкой, стреляет два раза, промахивается, целится лучше и убивает Федора. У Федора в руках нож. Вы что-нибудь понимаете?

– Полагаю, что Федор с подельниками вычислили, где прячется Белка, и решили его навестить, – пожал плечами Кремнев. – В который раз убеждаюсь, что информированность в криминальной среде многократно превышает таковую в органах правопорядка.

– Меня вот еще что смущает, Сергей Николаевич, – подал из коридора голос Сальников. – Следы. Женские туфли. На Тоське были ботинки.

– Вторая женщина? – удивился Кремнев. – Думаете, та, из лифта?

– Надо будет у нее подошвы проверить. Если это она, должны остаться частицы известки. Но готов спорить, что это она.

– Погодите… – Кремнев вспомнил утренний разговор с Перетрусовым. – Алексей Андреевич, труп женщины из лифта уже в морге?

– Думаю, что да, – ответил Сальников.

– Сдается мне, что мы ее тоже очень быстро идентифицируем. Или я что-то путаю, или в лифте не кто иная, как сама мадам Прянишникова.

Асы уставились на коллегу.

– Она же парализованная, – высказал общую мысль Кирпичников.

– Отнюдь. Бодра и полна сил… была, если я правильно все понял.

– Она что, в мокрушницы подалась? В атаманши?

– Полноте, Аркадий Аркадьевич, они все сейчас масть меняют. В любом случае труп нужно дактилоскопировать и сравнить отпечатки. У нас ведь имеются отпечатки Прянишниковой?

– Имеются, – ответил Сальников.

– Тогда я своего протеже навещу. Удачи вам, господа.

– Увидимся, Сергей Николаевич.

Протеже, как называл очередного своего выученика Кремнев, делал обход. Почти все домочадцы родились слепыми и глухими, так что на свидетелей полагаться не приходилось. Все, что было известно о трагедии, агенты знали со слов уличной пацанвы.

– Машина стояла там, на Бассейной. Мужик с бабой на руках выпали на Лиговскую, потом он потащил будущий труп…

– Андрей, вот давай без этого – «будущий труп», «бывший человек». Ты сыскарь, а не репортер бульварной прессы.

– Извините, Сергей Николаич. Словом, мужик бабу потащил на Бассейную, увидел грузовик, потребовал везти в Мариинку. Выгнал из кабины другую бабу, та побежала, мужик за ней. В это время первую бабу, которую мужик на руках нес, из машины водитель вытолкнул и переехал ее. Мозги – на пол-улицы.

– Подробности не смакуем.

– А мужик за бабой другой все равно гонится. Та в подъезд, он за ней. Может, если бы в том подъезде черный ход не заколотили, она б сбежала, а так – четыре выстрела в башку, вся кабина в красном.

– Не смакуем.

– Вот и все. Но писать протокол не получится – свидетелей все равно нету.

– Оформишь как донесение осведомителя. Все у тебя?

– Все.

– Выясни, что за автомобиль, куда поехал. Ему сейчас надо отмыться – наверняка и кабина в крови, и все остальное. А я пока на Лассаля. И давай уже, закругляйся здесь – работы много.

Вторым происшествием была смерть старьевщика с Тамбовской. Тележка стояла на Расстанной, сам старьевщик в полулежащем положении найден на Тамбовской, напротив своего дома. С виду смерть была от естественных причин, куча народу сразу опознала покойника как Леннарта Себастьяновича Эбермана, и тело увезли в городской морг, оставив сообщение соседям.

Смерть второго старого знакомца за одно утро Сергея Николаевича насторожила. Такие пары не могут быть случайными. Кремнев приехал в морг. Там ему сказали, что вскрытие старику еще не делали, но, судя по внешнему виду, преставился от сердечного приступа. Чтобы переварить и сопоставить два этих события, сыщик решил пройтись до конспиративной квартиры и дождаться там Перетрусова, с которым договорился встретиться в два пополудни.

Но Перетрусов не пришел ни в два, ни в три часа. Это еще более обеспокоило Кремнева, и он вернулся на Лассаля.

Там его ждало третье известие: на квартиру Эбермана совершено разбойное нападение.

– …А я такая говорю – вон, Ева идет, она все знает, – причитала соседка. – Заходят они такие…

– Она что, не одна была?

– С кавалером была, ага. Заходят они такие, а нас бандюки эти уже в комнате закрыли-и-и… – Баба тихонько принялась подвывать.

У Кремнева уже голова болеть начала. Баба причитала, бесштанная команда пацанов бегала кругами вокруг сыщика и орала как оглашенная.

– Уймите детей, мешают, – попросил Сергей Николаевич.

– А ну, быстро заткнулись все! – От грозного окрика мамаши даже сам Кремнев слегка присел. – Пока бошки не поотрывала!

Мелочь как ветром сдуло.

– Сколько их было?

– Кого? Бандюков? Три штуки. Я ж не знала, товарищ, они ж бумажками своими потрясли – обыск, говорят, Эберману делать будем. А вы как хотите, а я завсегда знала, что этот Эберман – буржуй недобитый. Одно слово – еврей.

– Он швед, – машинально поправил Кремнев.

– А какая разница?

Спорить Кремнев не стал. Его интересовал спутник Евы.

– А что за кавалер-то был?

– Евкин-то? Ну, такой, ничего себе, молоденький, ладный весь из себя. Со стекляшками на носу, как у слепого. Я ж его вблизи-то и не видала, нас как в комнату загнали, я и дышать боялась. Малых в шкаф заперла, думаю – если убивать придут, глаза повыцарапаю.

– Раньше кавалера того видели?

– И-эх, – тяжело вздохнула баба. – Кабы я такого раньше увидела, думаете, жила бы щас со своим паразитом? Ну вот почему Евке этой такой дроля достался, а мне омморок один, а? Уж я бы такого бы держала, да не отпускала…

– Не отвлекайтесь, любезная. Дальше что было?

– Так я ж и говорю: заперли нас. Только и слышно в колидоре-то – ругаются, спорят, Евка визжит. Я думаю – ну, сейчас снасильничают ее, а потом за меня примутся. Им-то, бандюкам, известно, одно на уме. А потом слышу – вроде спокойно стало, ушли. Понятно, выглянули мы, посмотреть. А колидор заблеван весь, и кавалер на кухню в сапогах своих поганых проперся. Слышу – вода потекла, он зафыркал весь. Думаю, ну сейчас как выйду, как наведу шороху! А тут дверь опять открывается, и забегает еще один. Я уж от греха подальше опять дверь на щеколду замкнула, думаю – щас окно открою, на всю Тамбовскую голосить буду. Думала, снова да ладом щас начнется. А они вместо этого на кухне сели и давай лясы точить!

– О чем?

– Да разве оне докладывались?! Я слышу, что нормально говорят, вроде как и убивать никого не собираются. А в колидор все равно выйти боюсь. Сами ж видите – малые у меня все, на кого мне их оставлять-то? На ирода своего пьяного?

Баба опять начала сползать в истерику.

– А второго вы видели?

– Не, темно же, в колидоре-то. Но издаля слышала, что кавалер его по фамилии назвал, вроде Иванов.

– Иванов?

– Я не знаю, не слышала. Где кухня, а где я. И дверь на щеколде.

Кремнев понял, что окончательно запутался. Что Белка искал у Эбермана? Прибежал-то явно не просто так. Зачем напал на племянницу? И почему оставил в живых кавалера? В том, что в роли кавалера выступал Перетрусов, Сергей Николаевич почти не сомневался. И уж совсем непонятно, откуда вывалился этот Иванов.

Пока Сальников и Кирпичников колдовали в комнате Эбермана, Кремнев прошел на кухню. Если этот неизвестный Иванов тоже прискакал к Эберману, значит, старый мошенник представлял интерес не только для Белки. Перетрусов и неизвестный Иванов сидят на кухне, потом вместе куда-то уходят. Богдан должен знать, что скоро на квартиру приедет уголовка. Он должен оставить сообщение, незаметное для собеседника.

– Алексей Андреевич! Аркадий Аркадьевич! – позвал Кремнев.

Коллеги пришли на кухню.

– Как вы думаете, где можно оставить сообщение, на виду, но незаметно.

Асы огляделись. Запыленное окно, пол немыт, побелка на стенах уже обтерлась и изрядно засалилась. Водопровод и печь вне подозрений. Мебель: захламленный буфет, кухонный стол, накрытый газетами, заляпан; несколько табуретов вокруг.

– Можно карандашом на столе написать, – предложил Кирпичников.

– Только что смотрел, нету надписей, – ответил Кремнев. – Да и как ему писать – руки-то все время должны быть на виду.

– А как еще сообщение передать, ногами, что ли? – удивился Кирпичников.

– Точно, ногами! – обрадовался Сальников и упал на колени. – Сергей Николаевич, смотрите!

Кремнев не стал бухаться на колени, а просто наклонился.

На грязном полу большими кривыми буквами было выведено – «Лигово».

– Что это? – спросил Кирпичников.

– Сдается мне, это адрес, – сказал, поднимаясь с колен и отряхивая холщовые наколенники, Алексей Андреевич. – Но какой-то слишком приблизительный.

– Лигово… что же, весьма похоже, – согласился Аркадий Аркадьевич. – Кажется, Скальберг говорил, что малина у Белки именно в том направлении.

– Как вы собираетесь искать малину в Лигово без точного адреса? – спросил Сальников. – Там больше сотни дворов, еще больше заброшенных дач. Я там был недавно, удручающее зрелище.

– Если потребуется – весь поселок прочешем, – сказал Сергей Николаевич. – Мы Скальберга потеряли, агентами такого уровня разбрасываться нельзя.

– Там что – один из наших? – спросил Кирпичников.

– Лучший из наших.

Когда они вернулись на Лассаля, Кремнева уже ждали.

– Сергей Николаевич, – сказал дежурный. – Звонили из Лигово, с железнодорожной станции, какой-то Пантелеев. Мокрое, красное.

Кремнев бросился к телефону и потребовал связи.

– Алло! Там у вас наш человек. Да. Пантелеев? Ты нашел? Прямо дом? Таллиннское? А незаметно подобраться можно? Что?! Давно? Оружие есть? Тогда жди нас на станции, отправляемся немедленно!

Кошкин, стоявший рядом, спросил:

– Белка?

– Да, – кивнул Кремнев. – Там Перетрусов. Он сообщение отправил.

Ни один мускул не дрогнул на лице Кошкина.

– Остается лишь дежурная группа, – громко объявил он. – Остальные – проверить оружие и по машинам. Командовать буду сам.

1920 год. Малина.

Несмотря на то что день начался из рук вон, Белка окончательно убедился в своем фарте. Подумать только – мог валяться сейчас на Лиговке с отрезанной башкой, если бы у Тоськи, царство ей небесное, не лежала под матрасом волына. А ведь сам Белка еще и недоволен был: мол, что за дела, зачем? Век за тебя, Шило, бога молить буду.

А теперь Белка точно король! Конечно, фраер этот, купец, миллион вряд ли притащит. Но триста пятьдесят косых – всяко разно. Одна малина – не жить им. Сегодня у Белкина настроение не то. У него сегодня личная жизнь не сложилась.

Хотя, если подумать, племянница у старьевщика очень даже ничего себе. Да и Белка сам, несмотря на синяки и ссадины, не самая худшая пара. Да что там – худшая! – любая баба жизнь отдаст за право называться подругой Ванюрика.

На берегу было тепло и спокойно. Затихла в заводи расплескавшаяся было щука, из трубы в доме только-только повалил сизый дым. Все это навевало на Белку романтическое настроение.

– А что, милая, может, ну его в пень, твоего женишка? – спросил Белка, войдя в дом и присаживаясь на диван рядом с напуганной Евой.

– В каком смысле?

– Да ты не бойся, я не обижу. Все знаю, что я с бабами обхождение ценю. Ты меня послушай – зачем тебе этот дрищ сдался? Его соплей перешибешь. Ты держись лучше меня, я мужик надежный, не бедствую, в обществе уважаемый.

– Как вы смеете!

– Да ты не гоношись, подумай лучше. Все равно ж так и так моя будешь, зачем удовольствие себе портить? А не будешь ломаться, мы твоему студентику ничего не скажем.

Ева вжалась в угол.

– Погоди, может, тебе выпить лучше? Я знаю – трезвые-то бабы все ломаются, будто королевы. А винца хлопнут – и тут уже сам не знаю, куда от них деваться, прям на части рвут. Мерин, притащи вина, у нас тут романтика!

Мерин ушел в другую комнату, позвенел посудой и принес бутылку красного.

– Ну, чего стоишь? Открой и выйди, не видишь – барышня стесняется!

Ударом ладони в дно бутылки Мерин выдавил пробку из горлышка. Ухватившись крупными, как у лошади, зубами за пробку, он со звонким чпоканьем откупорил вино и поставил его на стол.

– Предупреди там, чтоб нам не мешали, – велел Белка, и Мерин, закрывая дверь, сально улыбнулся.

Белка взял бутылку со стола и вытер горлышко рукавом.

– Учишь его, учишь, а он обязательно брылами своими всю бутыль обслюнявит, – пожаловался он и сделал большой глоток. – На, пей.

– Я не хочу, – сказала Ева.

– Пей, говорю, не то силой залью! Ну?!

Ева, давясь, сделала несколько глотков.

– Так-то лучше, – Белка бухнулся на диван рядом с Евой и положил руку ей на плечо. Ева попыталась освободиться, но Ванюрик держал крепко. – Да не трепыхайся ты, я ж ведь даже не начал еще. Выпей пока что, самой легче станет.

– Отпустите меня. Я никому-никому не расскажу.

– Милая, я бы отпустил, но вот эти быдланы – они против будут. Мы люди лихие, у нас вся добыча поровну. Меха, тряпки, цацки, бабы – все общее. Нет, конечно, если ты любишь компанию – это я только рад. Но мне обидно будет, если ты им ласку подаришь, а меня вот так грубо отошьешь. А меня обижать ой как опасно! На, выпей еще. Да больше, больше!

Девушке вновь пришлось сделать пару глотков.

– Видишь, ничего ведь страшного, – полушепотом сказал Белка и прижал Еву к себе. – Ну, поцелуй меня. Да не бойся ты, не отравишься!

Сграбастав отбивающуюся девицу, Белкин впился губами в ее рот и принялся шарить по телу прекрасной заложницы руками. И вдруг замер, сжимая в руках упругий кусок ткани.

Дикий вопль страха и негодования пронесся над старицей. Дверь домика с грохотом распахнулась, и на дощатый настил выпала пленница бандитов. Бандиты недоуменно смотрели на своего пахана, ожесточенно трущего губы рукавами и брезгливо отплевывающегося.

– Че, Ванюрик, кусается краля? – спросил кто-то. Все заржали.

– Завали хлебало! – окрысился Белка. – Это не баба, это переодетый мужик.

С этими словами Белкин подошел к поверженной пленнице и сорвал у той с головы парик. Под париком остался ежик светлых волос. Все ахнули, кто-то начал креститься:

– Тьфу-тьфу-тьфу, грех какой!

Вряд ли Эвальд думал, избирая способ маскировки, что может когда-нибудь попасть в такую ситуацию. Даже во время бегства из Зимнего он не чувствовал себя в большей опасности.

– Не трогайте меня, я все объясню!

– Что ты нам объяснишь, паскуда? Что честных мужиков позоришь, племя содомское? – гневно ревел Белка. – Да тебя за это на кол посадить мало.

– Да я же и не напрашивался, – оправдывался Эвальд, отползая от надвигающихся на него мужиков. – Не я же целоваться лез.

– Ах ты мразь! – рассвирепел Белка. – Дай мне, Сеня, финку… Эх, даже жаль, что хахаль твой этого не видит. Посмотрел бы я на его харю.

– Он знает, – сквозь слезы ответил Эвальд.

– Чего?! – обомлели бандиты. – Вы что, совсем, что ли?! Режь его, мужики!

– Да вы не поняли! Не хахаль он мне! – заорал Эвальд. – Когти надо рвать отсюда, это мент был!

Белка вскинул руку вверх – стоп!

– А какого ляда ты его раньше не сдал?

– Думал, от вас убежать сумею.

– Он нас за дураков держит, мужики! Режь его!

– Убьете меня – не видать вам денег!

– Какие деньги?! Сам говоришь, что это мент.

– Да он вам все равно ничего бы дать не смог. Вся ценность в цацке!

– Ага, рассказывай!

– Да послушайте меня, идиоты! – срываясь на визг, выкрикнул Эвальд, и эхо от его голоса разнеслось по всей старице. – Вы все можете стать богатыми, как Рокфеллер, только уходить надо отсюда! Я все объясню, но не здесь!

– А чем здесь плохо? Твой мент только через семь часов приехать должен, время есть.

– Думаете, он до полуночи ждать будет? Он уже весь поселок прочесывает, наверное!

Бандиты посмотрели на пахана. Белка задумчиво теребил подбородок. Потом сказал:

– Нам терять нечего. Объясняй сейчас, пять минут погоды не сделают. Но попробуешь обмануть – мы тебя щуке на прикорм оставим, понял?

Эвальд истово закивал.

– Только мне тритон нужен, чтобы объяснить.

– А вот моего тритона, Ева Станиславовна, трогать не надо, – донеслось с обрыва, и в воздухе завоняло нужником.

Все обернулись на лестницу, по которой спускался поручик.

– И биться сердце перестало, – ухмыльнулся Белка. – Поручик, ты что, не помнишь, что я тебе говорил?

– Помню, – улыбнулся незваный гость. – Только для тебя не поручик, быдло ты подзаборное, а «ваше благородие». На колени можешь не падать, поручик Гурбангулы Курбанхаджимамедов раболепия не признает.

– Парни, на пики его, – приказал Белка, но в это время на мостках стало душно. Даже не душно, а вообще нечем дышать от всесокрушающего зловония, от которого слезились глаза, першило в горле и выворачивало кишки.

– Всем стоять на месте. Вы мне абсолютно неинтересны, и я не собираюсь вас убивать, хотя, признаться, проще и спокойнее было бы перетравить вас здесь, как тараканов, – сказал поручик. – Мне нужна только моя вещь, и я ее заберу. Белка, я тебе говорил – тебя погубит жадность. Теперь ты понимаешь, что я прав, а ты – дурак? По глазам вижу, что ничего ты не понимаешь. Тем хуже для тебя. Отдай тритона, и, может быть, я тебя не убью. Ну?

Поручик слишком долго испытывал чувство превосходства над противником, поэтому немного расслабился и утратил контроль над ситуацией. Да бандиты и сами забыли о Сергуне, которого уложили в дальней комнате отдыхать после жестокого удара по затылку. Сергун очнулся и пытался понять, где он находится. Когда до него дошло, что братва его не бросила и привезла на малину, Сергун исполнился к ним искренней благодарности.

Он встал с широкой скамьи, на которую его уложили, и, покачиваясь, пошел посмотреть, что за шум снаружи. По пути он обнаружил початую бутылку вина и с огромным удовольствием всосал ее содержимое. Стало заметно легче.

И только после этого он увидел в приоткрытую дверь, что все его подельники стоят, безвольно опустив руки, а перед ними качает права поручик, дерзкий не по масти. Сергун оценил вес пустой бутылки, покачав ее на руке, и начал осторожно выходить из дома. Никто его не видел, все взгляды были прикованы к Белке, который доставал из кармана тритона.

– Медленнее, – говорил поручик Курбанхаджимамедов. Он наслаждался триумфом. Сейчас он снова ощутит в своей ладони холод и вибрацию, а потом заставит всех корчиться от удушья.

Тритон лег в подставленную ладонь. В воздухе что-то загудело.

– Эй, – окликнули поручика, и он резко обернулся – для того только, чтобы пустая бутылка от вина врезалась ему в лоб и он без сознания упал на доски рядом с Эвальдом.

Никто не обратил внимания на то, что упали на настил две бутылки вместо одной. Все были заняты тем, что пинали, топтали тело поручика ногами, втыкали в него ножи и заточки. Спустя пять минут обезображенный труп лежал рядом с Эвальдом, а бандиты стояли вокруг и тяжело дышали от усталости.

– Ну, Сергун, ты молодца, – похвалил старик Военко. – Я уж думал, совсем нам хана.

Вместо ответа Сергун громко рыгнул. Бандиты заржали.

– С меня причитается, – сказал Белка. – Ух, фартит мне в последнее время, просто страсть, как фартит. Пошли, накатим по соточке, чтоб расслабиться.

Все его горячо поддержали. Но тут вмешался Мерин. Он взял за шкирку дрожащего от страха Эвальда:

– Ванюрик, с этим-то что делать будем?

Белка, признаться, и забыл о заложнике.

– С этим? Эх, жаль, что не баба, там бы ясно было, что с ним делать. Пусть сначала расскажет, чего хотел. Разожмите кто-нибудь руку его благородию.

Двое бросились исполнять. Кулак поручика оказался крепко сжат и холоден, будто Курбанхаджимамедов, или как он там себя назвал, успел окоченеть.

– Ножом поддень!

– Так отрежу пальцы же.

– Че ты ссышь, будто никому раньше не резал.

– Тогда руку держи. Вот так.

Пальцы один за другим падали на настил. Показался хвост ящерицы, обагренный кровью, потом тело.

– Выдергивай! Есть!

– О, смотрите, а у Фомы глаза цвет поменяли.

– И правда!

Фома отбросил от себя тритона, тот как-то странно упал – тяжело, со стуком, будто гирю уронили.

– Чего, кусается? – засмеялся старик Военко.

Фома испуганно посмотрел на всех:

– Т-током ударило. Ей-богу, не вру. Слышь, Ванюрик, может, ну ее в пень, цацку эту.

– Тебя не спросили, – ответил Белка. – Ну что, барышня? Показывай, чего хотела.

Бандиты снова весело засмеялись удачной шутке.

Именно в этот момент с обрыва донеслось:

– Атас, облава!

1920 год. Конец Белки.

По дороге в Лигово Кремнев с Кошкиным опять начали спорить.

– У них Перетрусов, нельзя шмалять во все, что движется, – сказал Сергей Николаевич. – Вообще мне не нравятся все эти ваши силовые операции. Преступника надо брать, как это делал Скальберг – дома, из постельки.

– Я не могу дать уйти бандиту только потому, что мой агент окажется под ударом. В конце концов, Перетрусов не маленький, сам знал, на что идет. Я, между прочим, за чужими спинами не отсиживаюсь, если вы это имеете в виду.

– Я, Владимир Александрович, имею в виду, что вы в войнушку не наигрались, очевидно. Вам все пострелять охота. Уголовный сыск – пора бы уже и запомнить – в первую очередь работа головой, безо всякой стрельбы. Стрельба – это хаос, а хаос – это всегда непредвиденные обстоятельства. А должен быть порядок.

– Да, это война! И все это знают, только вы все время отгородиться желаете, чистеньким остаться. Между прочим, Скальберг моим заместителем был, хорошим заместителем. Не ровен час, меня на повышение переведут, я думал – Шурка прекрасным начальником будет, порядок в городе наведет. Нет, вы на него влиять начали. Если бы не это его чистоплюйство, глядишь, живой бы сейчас был! Все должны знать, что советская власть – это сила!

– Вот! Что и требовалось доказать! Власть – это сила. Поздравляю! То есть вы хотите, чтобы власть боялись. А я хочу, чтобы власть уважали. Искреннее уважение никогда не базируется на страхе. Власть – это закон. Единый для всех!

– Сергей Николаевич, вы что хотите? Чтобы я отменил операцию?

– Я хочу, чтобы вы провели ее осторожно. Ну поубиваем мы всех, а что люди скажут?

– Спасибо.

– Да черта с два. Скажут – приехали чекисты, всех поубивали, не разбираясь. Страха это, конечно, нагонит, но вот уважения – ни капли. Потому что мы служители закона и должны предать бандитов суду, чтобы уже суд решал, что с ними делать. А иначе не закон получается, а кистень! Да-с, кистень!

Спор этот был бесконечным, Кошкин с Кремневым зацеплялись по данному поводу языками через день да каждый день.

Автомобиль остановился у станции. Там уже стояли начальник, патрульный и похожий на мокрую курицу парень одних с Перетрусовым лет.

– Это ты Пантелеев? – спросил Кошкин.

– Я.

– Начальник уголовного розыска Кошкин. Ты нашел хазу?

– Я.

– Далеко?

– Нет, товарищ начальник уголовного розыска, по Таллиннскому, не доезжая до Петергофского.

– На машине быстро доберемся.

– Только не на машине, товарищ начальник. Это дача, к ней дорога насыпная ведет. Если у них кто на стреме стоять будет – вас сразу срисуют, место открытое.

– Что предлагаешь?

– Если тихо по бережку пройти, то можно очень близко подобраться.

– Покажешь дорогу?

– Конечно, – сказал Пантелеев. – А где Богдан?

Кошкин с Кремневым переглянулись.

– Он там, на хазе, – сказал Кошкин. – Поэтому надо поторопиться.

Кинолог с палевым Заветом пошли в передовой группе, вместе с мокрым Пантелеевым, Кремневым и еще парой опытных агентов. Они должны были разведать обстановку, потом подать сигнал основной группе, оставшейся ждать под прикрытием леса на шоссе. Завету отводилась самая важная роль – если бандиты смогут вырваться из оцепления, он должен был преследовать именно Белку.

Кремнева, пока их группа продиралась через травы и кусты, не оставляло чувство тревоги. Слишком легко Кошкин согласился на его план.

– Миленькие, давайте побыстрее, хорошо? – торопил он коллег.

В половине седьмого они наткнулись на Перетрусова. Тот сидел в зарослях ракиты и прислушивался к голосам, доносящимся с дачи. Кремнев едва не умер от счастья.

– Богдан, дурак ты этакий, как же у тебя ума-то хватило?! – шепотом хвалил он лучшего своего ученика. – Я ведь думал – ты прямо в пасть полез.

– Тихо, там другой человек в пасти… – сказал Перетрусов и увидел Леньку. Они только кивнули друг другу, будто виделись всего час назад.

В это время на даче началась потасовка. Видно ничего не было, только слышно: вот на доски с характерным стуком упали две пустые бутылки, и раздался гвалт, словно вороны слетелись на помойку.

– Черт! – выругался Перетрусов.

– Что такое?

– Все, надо идти, они там Иванова убивают!

– Стоять, – одернул ученика Кремнев. – Не спасешь уже и сам все дело испортишь. Девчонка у них?

– У них.

– Сейчас отправим Кошкину весточку и накроем всех сразу.

– Да пока он приедет, тут еще один труп нарисуется!

– Ты знаешь, сколько бандитов?

– Человек пятнадцать, наверное. Может, больше.

– А нас всего шестеро. И что ты хочешь, штурмом их взять, чтобы нас, как куропаток, прихлопнули?

Спорили они недолго. Потому что кто-то заорал «атас, облава!» и началась стрельба. Тут уже выбирать не приходилось, и все шестеро ринулись вперед.

Разумеется, Кошкин не стал ждать сигнала. Он потерпел какое-то время, пока группа Кремнева углубится в лес настолько, чтобы поздно было возвращаться, а потом отдал команду выдвигаться самим.

Кошкин рассчитывал, что если наблюдателя бандиты и выставили, то автомобили, свернувшие на насыпь, он увидит не сразу, так как солнце будет светить в глаза. И Кошкин почти угадал, потому что стоявший на шухере Витька Шустрый, не выспавшийся в прошлую ночь, клевал носом и очнулся, только когда два автомобиля, полные вооруженных людей с красными повязками на рукавах, чтобы во время перестрелки не попасть в своего, остановились перед поваленным забором.

– Атас, облава! – заорал он и тут же упал, сраженный выстрелом в голову.

Началась перестрелка.

Агенты быстро рассредоточились по всему берегу. Огневой рубеж оказался превосходный: дощатый настил под обрывом прекрасно простреливался, однако там имелось несколько укрытий, включая дом на сваях. Лестница, ведущая с обрыва, тоже прекрасно простреливалась, но уже из окон дома, так что воспользоваться этим путём не представлялось никакой возможности.

Очень скоро стало понятно, что бой грозит превратиться в затяжную осаду, а когда солнце сядет, в старице будет достаточно темно, чтобы бандиты могли ускользнуть.

– Отставить огонь, – крикнул Кошкин.

Он схватил картонный рупор и крикнул:

– Белка, ты окружен. Сдавайся, а то гранатами закидаем.

– Нет у вас никаких гранат, давно бы закидали, – послышалось снизу.

– Ах, нету? – сказал Кошкин. – Ладно, сами напросились.

Вниз полетело несколько бутылок. Некоторые разбились, некоторые, подскочив, просто покатились по настилу. В воздухе запахло бензином.

– Считаю до десяти, – крикнул Кошкин. – На счет десять, если никто не выходит с поднятыми руками, поджигаю бензин, и горите вы синим пламенем, твари! Раз! Два!

Внизу заблажили, заматерились, раздалось несколько выстрелов.

– Не надо, не жгите, мы выходим! – закричал кто-то.

Дверь дома открылась, и оттуда, задрав руки в гору, появился Ванька Белка. Вслед за ним с вытянутыми руками из дома вышли еще восемнадцать человек.