Текст книги "Полосатый Эргени (сборник)"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Всеволод Гаршин,Александр Романовский,Виктор Потиевский,Василий Немирович-Данченко,М. Алазанцев,Ф Марз,А. Чеглок,Вл. Алешин,Борис Скубенко-Яблоновский,А. Даурский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

До встречи с носорогом беглецы начали было успокаиваться. Стали

думать: можно, пожалуй, остановиться на постоянное житье. Лето коротко.

Незаметно подойдет осень с холодом и дождями, а за ней снежная зима с

морозами и метелями.

Не пора ли копать прочные землянки? Не пора ли устраиваться на

зимовку?

Оборотень-носорог разрушил все эти планы. Беглецы холодели от страха

на каждой стоянке. Они боязливо оглядывались на чащу леса. Куолу в образе

носорога преследовал их.

Куолу напал на их следы!

Бежать и бежать! Бежать как можно дальше! Путать свои следы. Делать

все, чтобы сбить с толку страшного преследователя. Но этого мало. Колдун

оборачивается зверем, пускает в ход свою колдовскую силу – значит, нужно

прежде всего ее разрушить.

С утра беглецы приступили к этому важному делу. Ао осколком кремня

снял с березы большой кусок бересты. На ней он стал выводить фигуры

волосатого носорога, зубра и медведя. Улла слепил из глины высокую колонну

возле ручья и на верхушку ее поставил белую фигурку Ло, Матери матерей

Красных Лисиц. Пока Ао дорисовывал своих зверей, Волчья Ноздря потихоньку

нашептывал в уши статуэтке просьбу защитить их от колдуна.

Но вот рисунок готов. Ао показал его всем. Это были верно схваченные

контуры носорога, медведя и зубра. Немного подумав, художник сделал к нему

добавление. Это было изображение нескольких копий, вонзенных в тело

животного. Потом он прибавил еще два наконечника и большой треугольник. И

копья и треугольник были совершенно понятны зрителям.

Копьем художник поражал не только нарисованных животных – он наносил

удар живому врагу, оборотню Куолу. Треугольник – это дом, кровля землянки.

Это был колдовской приказ оборотню вернуться домой. Копье должно было

приковать его к жилищу. Это на случай, если самый удар не уничтожит

противника насмерть. Останется жив – пусть сидит дома!

Ао положил бересту к ногам Матери матерей. Ведь это она должна была

своим могуществом придать силу волшебным рисункам.

Все семеро окружили фигурку Матери матерей. Ао рассказал ей все

обстоятельства дела. Потом все стали просить ее о помощи. Они еще раз

повторили нараспев все сказанное художником. Трижды обошли они вокруг

Матери матерей. Заклинание кончилось. Можно идти дальше.

Тундра и криволесье

Сколько суток прошло после заклинания? Беглецы не считали. Но никогда

б они не зашли так далеко, если бы не эта встреча со страшным зверем.

Страх уменьшился, но не прошел. Особенную власть имел он над сердцем Уллы.

Всякий след тяжелой ступни носорога, медведь, замеченный издали, неясные

голоса ночи заставляли его вздрагивать. Напуганное воображение рисовало

ему страшные картины... Широко раскрытыми глазами старался он пронзить

темноту. Каждую минуту ждал, не высунется ли из леса голова оборотня.

Ночью он со страхом прислушивался к звукам, рождающимся в лесной

чаще, к таинственным шумам и незнакомым голосам – ночной жизни птиц и

зверей.

Но дни проходили за днями. Река, вдоль которой они двигались,

становилась все меньше и уже.

Каждый шаг путников приближал их к истокам и к тому холодному царству

ледника, из-под которого выбегали мутные воды тающего льда и снега.

С каждым днем становилось все холоднее. Лесные деревья на высоком,

правом берегу становились все ниже и корявее. Приземистые кривые елки и

лиственницы с изуродованными верхушками имели чахлый и нездоровый вид.

Стволы их были обвешаны длинными прядями светло-зеленых, а кое-где совсем

черных лишайников. Ветки их росли только с южной стороны; казалось, они

прячутся за толщу ствола от ледяного дыхания северного ветра. Да, это

мертвящее дыхание ледника сказывалось на каждом шагу.

Растущие на кочках пурпурные цветы кустистых камнеломок все были

собраны тесной кучкой на южном склоне кочек, и по ним легко можно было

угадать, где север, где юг, даже в те дни, когда тяжелые серые тучи

закрывали днем солнце, а ночью звезды.

Все чаще и чаще среди леса стали попадаться торфяные болота. Они были

или вовсе безлесны, или на них росли кое-где тощие, болезненные и редкие

погибающие деревца. На более сухих местах земля была покрыта ползучими

стеблями карликовых березок. Часто этих стеблей не было видно, потому что

они были прикрыты густым мхом, из которого наружу выставлялись только

пучки тонких веточек, густо усаженных листьями. Листья были очень

маленькие, не больше ногтя мизинца. Но, так же как и у настоящей южной

березы, края их были зубчатыми. Если растереть пальцами такой листочек,

можно было почувствовать такой же терпкий березовый запах.

Наконец деревья стали попадаться только по берегам рек. Часто

встречались то осоковые болота, то моховики. На кочках росли кустики

морошки. На одном и том же кусте можно было видеть и белые цветы, и

красные незрелые ягоды, и нежные спелые плоды желтого цвета, питательные и

приятные на вкус. Беглецы наедались ими до отвала. Даже маленький Курру

явно начал выказывать предпочтение ягодам и все реже требовал молока.

Скоро река сделалась совсем узкой. Берега понизились. В оврагах

лежали скопившиеся на дне сугробы. Постоянно попадались большие и

маленькие озера. Особенно много их было на низком болотистом берегу.

На озерах почти везде виднелись стайки уток, гусей, казарок. Огромные

северные гагары ныряли то там, то здесь или, вдруг поднимаясь с воды,

быстро неслись по гладкой поверхности, с шумом били по ней сильными

короткими крыльями и с трудом отрывались от нее.

Люди с удивлением смотрели на эту безлесную равнину. По тундре

бродили стада оленей.

Олени недаром уходили летом на север – здесь их не так тревожили

мошки и комары. Здесь вволю наедались они листьями и ягодами кустарников.

Между кочками светлыми пятнами белел олений мох.

Охотники каждый день возвращались к стоянке с богатой добычей. Они

подкрадывались к зверям ползком, подкарауливали их в кустах у водопоя и

уходили порой довольно далеко от Большой реки.

Впрочем, она уже давно перестала казаться им большой. Женщинам

приходилось тащить тяжелые свертки мехов, число которых увеличивалось с

каждым переходом. Зато ночью меха спасали их от стужи и холодных туманов.

Костры разводили сухими сучьями кустарников.

Один раз они попали в крупнобугристую торфяную тундру. Кочки-бугры

величиною с высокий шалаш были раскиданы по всей равнине. Сверху кочки

были покрыты сухими лишайниками и белыми цветами морошки. Пробираться

между ними было тяжело. Наконец охотники еще издали заприметили голубое

озеро и поспешили к нему, чтобы скорее выйти из бесплодных и мертвых

бугров.

После долгой и утомительной ходьбы они очутились во влажной низине

озера, окаймленного широким кольцом зеленых кустов ивняка, и здесь присели

отдохнуть. Вдруг Улла толкнул Волчью Ноздрю и показал пальцем в сторону. В

отдалении они заметили другие «бугры», которые на их глазах шевелились,

переходили с места на место.

– Хуммы! – шепнул Ао.

Действительно, это были мамонты. Они медленно пробирались по течению

узенькой речки, густо заросшей корявыми кустами. Речка была узка, и воды

издали не было видно. Только полоска береговых ивняков обозначала ее

извивы. Хуммы ломали хоботами ветки и отправляли их в свои ненасытные рты.

Широкие уши шевелились и топорщились. Детеныши то спускались в воду, то

вылезали на берег.

– Это они! Они! – шептал Улла, вглядываясь в стадо.

Ему казалось, что он узнаёт колоссального старого самца, которого он

преследовал с горящими хвойными ветвями.

Волчья Ноздря восторженно смотрел на мохнатых великанов. В нем

вспыхнула страсть прирожденного охотника.

Хуммы – ведь это не простая добыча. Это добыча из добыч! Один хумма в

ловушке – и сыт целый поселок! И не один день, а много, много и еще много.

Месяц родится, станет толстым, похудеет и умрет. Вот сколько дней будут

сыты люди поселка. Хумма – это гора мяса. Его горб – гора жира. Его шерсть

– гора волос. Охотники сплетут из шерсти крепкие веревки, силки для птиц,

привязи для ловушек на горностаев. Бивни хуммы – костяные бревна. Из них

делает Тупу-Тупу кинжалы, ножи, иглы, а искусник Фао – чудесные украшения,

застежки на одежды, изображения Матери матерей. Мало ли что может сделать

из них искусный резчик! А сердце? Кто съест сердце хуммы, сам станет как

хумма. Никакой зверь не одолеет его. И колдун Куолу будет бессилен делать

зло. Недобрый глаз потеряет силу. Дурной ветер не принесет вреда.

Охотником из охотников станет тот, кто победит хумму. О нем будут петь

песни люди Большой реки. А ребра? Ребра пропитаны жиром. Они горят, как

дрова.

Беглецы жадно глядели на мамонтов. Уа дрожал от нетерпения. Ноздря

облизывался. Ао и Улла крепко сжимали копья.

Стадо медленно приближалось к озеру. Впереди шли слонихи, за ними

детеныши, сзади самцы. Охотники наскоро оглядели окрестность и быстро

перетащили пожитки на ближайший холмик. Там, под защитой торфяного бугра,

они и стали устраиваться. Ао и Улла спустились к зарослям ивняка наломать

побольше сухих веток. Балла расстелила оленью шкуру и стала кормить

малыша. Канда и Цакку отправились к ручью за водой. Волчья Ноздря и Уа

исчезли надолго. Они пошли проследить, что делают мамонты.

Вернулись они, когда от озера поползла белая полоса тумана.

Трещина

С тех пор как беглецы наткнулись на мамонтов, женщинам стало еще

тяжелее. Охотники ни за что не хотели потерять из виду горбатых зверей.

Если утром стада не было видно, Волчья Ноздря отыскивал свежий след,

и все четверо мужчин пускались вдогонку.

Хуммы не делали больших переходов. Днем они паслись по ивнякам и по

травяной пойме возле воды, на ночь поднимались в высокую сухую тундру.

Они, как и люди, не любили туманов.

В низине лежал лед. Он копился здесь веками. Каждую зиму метели

наваливали сверху свежие сугробы, каждое лето солнце старалось растопить

их, но это никогда ему вполне не удавалось. Это и был край Великого льда.

В долину Большой реки заходил его южный выступ. Дальше к северу он

сливался с обширным сплошным ледниковым покровом, который тянулся отсюда

непрерывной толщей до самого Ледникового моря. Чем ближе к океану, тем

более мощной становилась ледяная толща. Над финскими и скандинавскими

горами ледник лежал глыбой больше километра толщиной и медленно сползал

ледяными потоками к югу и юго-востоку. В самом конце южного выступа из

ледяного грота выбивались мутные потоки воды. Здесь было рождение Большой

реки. К ее сырым и грязным берегам приходило стадо хуммов напиться.

На ночь беглецы разводили костер и жарили на нем куски оленины,

выкопанных из нор жирных пеструшек или бросали на уголья костра зубастых

щук. На каждой стоянке они втыкали в землю свои копья вместо жердей,

которые тут было трудно найти. На них натягивались оленьи шкуры, получался

меховой навес, защищавший ночью от холода и туманов.

Ао просыпался с рассветом. Он первый вылезал из шалаша, любил

постоять и прислушаться к утренним голосам. Тундра была полна жизни. В

ивняке распевали варакушки. Полярные жаворонки, подорожники и желтые

трясогузки подавали свои нежные голоса.

У берегов речушек, озерков и непросыхающих луж суетились бесчисленные

кулички, кричали красноглазые морские сороки, реяли чайки и вилохвостые

крачки. Хищным полетом стремительно проносились темные поморники, квакали

в кустах белые куропатки, на воде крякали утки, гоготали гуси, трубили

лебеди и отчаянно звонкими и печальными голосами стонали северные гагары.

Летом дождей почти не было. Небо большей частью было ясно. Только

порою со льда наползали туманы, и тогда тело охватывала пронизывающая

сырость.

Лето перешло уже на вторую половину. Ночи становились длиннее и

холоднее. Последние дни женщины стали часто плакать. Они ничего не

говорили, но мужчины догадывались, в чем дело. Женщинам хотелось теплого

жилья. Они устали ходить с места на место. Нужно было бы сделать землянку,

но здесь не было подходящего места. Топлива тоже было мало. А на зимнее

время нужно много, много огня. Охотники сами понимали, что пора уходить,

но все медлили. Кто же их удерживал? Хуммы!

Каждый день мужчины шагали по следам мохнатых чудовищ. Они изучали их

тропы и стоянки.

Один раз Уа, запыхавшись, прибежал к костру. Он хлопнул Ноздрю по

спине и таинственно показал ему в сторону льда. Охотники сейчас же исчезли

вместе с ним. Они не вернулись в этот день на стоянку.

Женщинам пришлось ночевать одним. Ночью северный ветер нагнал снежную

тучу. Снег падал хлопьями и завалил кусты и кочки. Было страшно. То и

дело, приподняв край полога, вглядывались женщины в темноту ночи. Но

никого и ничего в ночном сумраке нельзя было видеть.

Мужчины не пришли и на второй день.

Что с ними случилось? Наконец женщины не выдержали и отправились на

поиски.

Везде бежала вода. Снег начал таять. Яркие лучи солнца и нестерпимый

блеск снегового поля слепили глаза. У края ледника лежали груды песка и

камней. Между ними текла вода. Идти было трудно. И куда идти? Цакку

заплакала. Она делала это всегда, во всех трудных случаях жизни. Канда

взобралась на холмик, чтобы оглядеть окрестность. Кругом были видны темные

вершины холмов. Среди них белели отроги ледника. Ниже шумели бегущие

потоки мутной воды. Вдали синели холмы, подернутые влажной дымкой.

Это были времена, когда царство льда дрогнуло и стало медленно

отступать к северу. Тающий лед оставлял на месте глину, песок и камни.

Длинные гряды их громоздились здесь и там. Песчаные холмы тянулись

правильными вереницами. Они обозначали старые границы льда, когда

оледенение было еще более мощным.

Между холмами сверкали синие зеркала стоячей воды. Мелкие болотистые

речки струились по низинкам, пробираясь к верховьям Большой реки.

С верхушки холма Канда видела десятки озер. В чистой их глубине

отражалось голубое небо. Дальше, за холмами, озер уже не было видно, но по

белым пятнам тумана можно было догадаться, где была вода. Полярные совы

неподвижно сидели на верхушках холмов. Белые перья их сверкали на солнце,

как круглые снежные комья.

Вдруг на склоне ледника показались фигуры людей. Канда радостно

замахала руками. Это были Улла и Ао. Они также увидали ее и стали бегом

спускаться.

– Хумму поймали!

Это были первые слова, которые услышали женщины. Все пошли на место

охоты. Здесь толща ледника была прорезана глубокими трещинами. Они

доходили до самой земли. Тут пролегала хорошо протоптанная тропа хуммов.

Мамонты не раз переходили ледник, перебираясь с одной стороны долины на

другую.

Уа заметил, что даже самых узких трещин хуммы не переступали.

Верный инстинкт подсказывал тяжелым животным грозящую им опасность.

Погибали неосторожные. Оставались в живых те, которые боялись.

Присмотревшись, как ходят мамонты, охотники решили перехитрить

толстокожих. В том месте, где тропа приближалась к трещине, начались

коварные приготовления. Люди натаскали низкорослых елочек и устроили из

них легкий мостик шириной около десяти шагов. Промежутки между стволами

плотно закрыли нарубленными сучьями ивняка, а сверху накидали снегу. Потом

крепкими рукоятками копий охотники пробили длинную глубокую канавку

впереди мостика. Канавка должна была изображать свежую трещину, которая

появилась тут поперек слоновьей тропы.

Копать было тяжело, и на это ушел весь день. К ночи все было готово.

Теперь нужно было только ждать.

Короткую ночь охотники провели на льду, тесно прижавшись друг к

другу. Утром устроили засаду. Вот наконец показалось стадо хуммов.

Впереди, покачивая хоботом, шел старый вожак с огромными бивнями. Он

грузно ступал по ледяной тропинке; остальные гуськом тянулись следом.

Охотники ясно слышали тяжелую поступь великанов.

Вдруг вожак остановился. Он дошел до канавки. Уши его шевельнулись.

Хобот поднялся вверх. Раздался отрывистый звук.

Тревога! Этой трещины не было! К нему подошла старая самка со

слоненком. Подошли и другие старые и молодые хуммы. Все они нерешительно

трогали край канавки хоботами и шевелили ушами. В это время один из слонят

взобрался на покрытый снегом помост. Тонкие елки затрещали, и слоненок

рухнул вниз вместе с кучей жердей, веток и комьями снега.

Старые хуммы шарахнулись в сторону. Слонихи завизжали, подзывая

детенышей. Тревога прошла по стаду. Скорее уйти от непонятной беды!

Только одна слониха осталась у трещины. Она звала, но никто не

откликался. Слоненок упал вниз головой и застрял на самом дне. Падение

оглушило его. Мохнатая слониха напрасно звала... Когда стадо отошло, она

перестала визжать и пустилась догонять остальных.

Сердце хуммы

Лагерь был перенесен к самому краю ледника. Охотники выбили ступени

во льду, чтобы удобнее было слезать на дно трещины. Вытащить зверя наверх

было невозможно.

Первое дело, которое сделали беглецы, было исполнение таинств Матери

матерей. Ао долго работал каменным ножом. Он разрезал кожу и мясо на груди

у слоненка. Разрубил два ребра, отогнул их руками и вырвал волшебное

сердце. С восторгом прижал он его к себе и выхватил из него зубами кусок

мяса. Он первый отведал сердце хуммы, и теперь ему не страшны никакие

колдуны! Ао смеялся и готов был кричать от радости. Тяжело дыша, он вылез

по скользким ступеням наверх и бережно положил к ногам охотников свою

ношу.

– Ешьте! – кричал он. – Ешьте! Будьте как хуммы!

Сердце было разделено между всеми охотниками. Уа отрезал от своей

части кусочек и сунул его в рот Курру:

– Пусть вырастет силачом, пусть не боится ни Куолу, ни кого другого!

Балла ласково на него поглядела. В это время Канда подбежала к мужу и

выхватила у него один из кусочков мамонтового сердца.

Прежде чем Ао успел опомниться, она сунула кусок в рот и быстро его

проглотила. Все смотрели на нее с изумлением. Сердце считалось долей

мужчины, а женщины его не ели.

– Канда тоже не будет бояться Куолу! – закричала она и, как ребенок,

захлопала в ладоши.

Аммуны

Каждый день охотники спускались в трещину и приносили новые порции

мяса. Один раз они добыли двух песцов. Шустрые зверьки уже успели

разведать, что плохо лежит. По ночам они подбирались к слоненку тем же

путем, что и люди. Здесь утром застал их Ноздря и прикончил двумя ударами

дубины.

Однажды Уа заметил стадо овцебыков. Они спустились к реке на водопой.

Уа с Волчьей Ноздрей подкрались к стаду и убили годовалого теленка. Еды

было вволю, зато мало топлива. Приходилось есть мясо сырым. Это, впрочем,

их не смущало. Гораздо хуже было то, что все чаще надвигались густые

туманы. Они сползали с ледника почти каждую ночь.

В один из вечеров Ао и Улла вернулись к шалашу раньше других. Они

принесли свежую добычу и думали порадовать ею жен. Но женщины встретили их

бунтом. Едва только охотники показались перед шалашом, как Балла и Цакку

подняли неистовый вопль.

– Аа! Аа! – кричали они.

– Холодно! Аммуны! – вопила Балла.

– Злые аммуны! Домой! Домой! – голосила Цакку. – Боимся больших

аммунов!

Разбуженный криками женщин, в шалаше надрывался Курру. Одна Канда не

кричала. Она лежала ничком и утирала слезы. Женщины страшно боятся

аммунов.

Всякий раз, как с ледника наползал густой туман, женщины шептали:

«Пришли аммуны!» – и прятались в жилье, стараясь закутаться с головой.

Аммуны – это не просто туман. Туман – холодный пар, облако, ползущее

по земле, и ничего больше. Но для Канды, Баллы и Цакку туман – это прежде

всего таинственное живое существо. Вернее, целая толпа каких-то непонятных

существ. Они двигаются, ползают, улетают и возвращаются вновь. Они

замышляют злое и причиняют несчастье.

Ао и Улла поняли одно: их женам надоело жить в новых местах. Они

страдают от сырости темных ночей. Они истосковались по теплому жилью,

соскучились по землянкам поселка. Но главное – их смертельно пугают

туманы.

Охотники положили на землю убитого зайца и двух белых куропаток. Но

решить дело без товарищей было нельзя. Нужно было их дождаться. Мужчины

стояли молча, опершись на свои копья. Женщины уселись на землю и

продолжали выть.

– Аа! Аа! Аа! – тянули они, и слезы ручьями стекали по их щекам.

Они плакали громко, а сами следили, какое действие производят на

мужчин их вопли и потоки слез.

Иногда они уставали кричать и начинали потихоньку стонать. Потом

вдруг, спохватившись, принимались снова причитать, жаловаться и повторять

одни и те же слова.

Наконец вернулись Уа и Волчья Ноздря. С их приходом вопли

возобновились с новой силой. Охотники с удивлением смотрели на рыдающих

женщин. Временами они переводили глаза на Ао и Уллу, и в их взглядах можно

было прочесть вопрос: в чем же дело?

Наконец Ао показал на женщин и сказал только четыре слова:

– Боятся аммунов! Хотят домой!

Обратный путь

Возвращаться домой решили без лишних слов. Было ясно, что оставаться

здесь дольше нельзя. Мужчины хотя не так, как женщины, но тоже побаивались

аммунов. Они спешили к шалашу, едва только издали замечали приближение

тумана. Они знали: когда эти холодные белые существа застанут человека

вдали от жилья, они сделают его слепым. Человек не знает, куда идти и где

его дом.

Но и помимо аммунов все заставляло думать о возвращении. Птицы

улетели. Большие звери тоже потянулись на юг. Приближалась зима. Улла еще

вчера видел стадо северных оленей. Оно двигалось туда же, куда летели и

птицы. А в это утро Уа с Ноздрей узнали, что и хуммы ушли. Их свежие следы

вели в долину Большой реки, а там поворачивали вниз по течению. Вдоль

берега пролегала их кочевая тропа...

Хуммы ушли! Красные Лисицы пойдут за ними!

Ноздря не сказал ни слова. Он просто начал собирать оленьи и песцовые

шкуры. Уа принялся их увязывать. Ао занялся мамонтовой шерстью.

Охотники уже давно собирали ее. Острым, режущим краем кремневых

пластинок они резали длинные пучки бурых волос и складывали в углу.

Ао запихал их в меховой дорожный мешок.

Женщины повеселели. После ужина улеглись, успокоенные и обрадованные.

С первыми лучами солнца весело двинулись в путь. Он был далек и

труден. Впереди – опасности и тревоги, холода и туманы, дожди и суровые

ветры, переправы через реки и ручьи, топкие трясины и болота, покрытые

кочками. Но зато там, в конце пути, их ждут теплые землянки!

И Куолу им теперь уже не страшен: они ведь все отведали сердце хуммы.

Чего им бояться? Вот почему они без страха пустились в дорогу старым

путем.

К югу от тундры охотники снова вступили в криволесье. Равнины,

покрытые мхами и лишайниками, сменились редким лесом; то там, то здесь

попадались стада оленей.

Наконец пошла настоящая лесная полоса. Лес стоял густой и высокий.

Темной стеной потянулись еловые чащи. Они сменялись белыми стволами берез,

стройными соснами. Возле самой реки тянулась узкая береговая полоска, по

которой идти было легче. Но и она часто перегораживалась старыми

деревьями, упавшими с высокого берега вершиной к воде. Половодье осенью и

весной каждый год прочищало дорогу. Ледоход стирал молодую поросль и

уносил вниз по течению все, что валялось на берегу.

В лиственных рощах было светлее и просторнее. Листья уже пожелтели.

Порывы ветра срывали их. Они сыпались вниз и устилали ковром похолодевшую

землю.

В одной из таких рощ Уа выследил целое стадо северных оленей. По всем

правилам охотничьего искусства Уа обошел стадо и начал подкрадываться

против ветра. Делал он это мастерски. Скоро охотник заметил старого

самца-оленя и четырех самок с молоденькими оленятами. Он соображал, какой

из оленей ближе всего должен подойти к его засаде, как вдруг что-то темное

упало с дерева...

Одна из самок сделала огромный прыжок и, закинув голову, ринулась

через кусты. Она мчалась прямо к тому месту, где стоял Уа. Охотник увидел

зверя, вцепившегося в ее шею. Поравнявшись с кустами, за которыми

притаился Уа, важенка остановилась. Колени ее подогнулись, и она рухнула

на землю, дрожа всем телом и брыкая задними ногами.

В один миг Уа выпрыгнул из кустов и изо всех сил вонзил хищнику копье

ниже лопаток. Удар был так силен, что кремневое острие пробило сердце;

ручьем хлынула кровь. На издыхающем олене извивалась в судорогах

темно-бурая «унда» – свирепая лесная росомаха.

Уа добил ее и напился теплой крови.

– Унда! Унда! Отдай мне твою силу! Унда! Унда! Отдай мне твою жизнь!

Покончив со зверем, Уа вернулся к важенке. Она была еще жива, но

кровь ключом била из зияющей раны. Силы оставляли ее, взгляд сделался

неподвижным. Она вытянулась, лягнула несколько раз задней ногой и затихла.

Тревога

Уа торжествовал. Глаза его блестели, на щеках играли веселые ямки.

Неожиданно сделался он владельцем двойной добычи.

Но что же ему делать? Одному не унести. Нужно позвать товарищей. Он

еще раз оглядел свои трофеи и бегом пустился к стоянке.

Через полчаса он добрался до лагеря. Мирно курился костер. Перед

костром сидела Балла и кормила маленького Курру.

– Где все? – крикнул Уа задыхаясь.

– Цакку с Кандой на болоте, собирают морошку. Охотники не приходили,

идут по следам хуммы.

Уа рассказал о своей добыче. Балла весело смотрела на Уа. Какой он

молодец! Какой красивый! Она не забыла еще, как он гонялся за ней с копьем

и больно ее ударил.

– Утро придет – надо будет взять, – сказала Балла.

Она улыбнулась, показывая свои белые зубы.

– Нельзя утром, – сказал Уа. – Придут те, которые воют по ночам. Они

съедят мясо, а нам оставят одну шерсть.

– Ну, будем кричать! – ответила она весело. – Ао! Улла! Ао!

– Звонко кричишь! Как черный дятел, – сказал Уа.

Оба весело засмеялись и снова принялись громко выкрикивать:

– Улла! Ноздря! Ао!

Потом они уселись и начали ждать. Балла отнесла уснувшего Курру в

шалаш. Оттуда вернулась с берестяным кузовком. В нем были спелые ягоды

желтой морошки. Оба уселись у костра и стали есть. Но вот зашевелились

листья ольхи: это вернулись мужчины.

– Кричали? – спросил Улла.

Уа рассказал о своей удаче. Нужно скорее идти.

Охотники захватили две жерди и быстро зашагали на место, где лежали

убитые росомаха и важенка.

Уа шел впереди, другие охотники – за ним. Дошли... Уа растерянно

остановился: там, где лежали трупы оленя и унды, было пусто.

Ноздря наклонился и стал рассматривать смятую траву.

– Вурр! – сказал он.

Трава была примята полосой. По ней волочили что-то тяжелое.

– Сюда тащил! – сказал Ноздря. – Сыт был. Тащил спрятать.

Под корнями упавшей елки лежала куча ветвей и листьев.

– Тут! – сказал Ноздря.

Он поворошил в куче копьем. Под валежником лежала зарытая оленья

туша. Рядом с ней на обнаженной земле отпечаталась широкая медвежья

пятерня.

Медведь был сыт. У оленихи он съел только вымя. Остальное было

спрятано на тот час, когда разыграется медвежий аппетит.

Охотники не стали искать росомаху. Они знали, что вурр шутить не

будет. Если застанет здесь – придется плохо.

Они быстро вспороли оленью шкуру и ножами отделили оба задних

окорока. Всего не донести, да и с медведем лучше было поделиться. Когда

все было готово, Ноздря оторвал стебелек травинки и облизал языком. Затем

присел на корточки и положил травинку на медвежий след.

– Будь здоров, хозяин! – сказал он ласково. – Мы твои гости! Мы дети

твоей сестры. Мы сняли шкуру и приготовили тебе тушку. Не ищи нас. Мы ушли

далеко. За реки и озера, за леса и болота...

Наскоро закидали мясо валежником и торопливо пустились к реке со

своей добычей. Вдруг Ао остановился:

– Кричат!

Все замерли на месте. Через миг по водяной глади ясно донесся издали

отчаянный женский вопль.

– Кричат! Зовут! Тревога!

Швырнув мясо под ореховый куст, охотники вихрем помчались к стоянке.

Неожиданные гости

Стоянка была пуста. Костер догорал. Трава вокруг истоптана. Шалаш

наполовину разрушен. Меха раскиданы, часть их унесена.

Все носило следы разбойничьего нападения и борьбы. Не было ни женщин,

ни ребенка.

– Звери! – прошептал Уа.

– Люди! – ответил Ноздря.

– Не звери – крови нет!

– Следы, – сказал Улла и поднял с земли меховой колпак вроде мешка с

вырезом для лица.

– Чужой!

Это был богатый колпак. По краям искусная рука нашила нарядную

бахромку.

– Женщин нет! – сказал Уа.

Ао показал по течению реки. Он хотел что-то сказать, но в это время

раздался сзади женский испуганный голос:

– Ао! Улла!

С берегового обрыва спускалась Балла. Она кинулась в шалаш и с плачем

выбежала оттуда;

– Унесли!.. Нет Курру!..

Она выкрикивала бессвязные слова. Было трудно разобрать, что

случилось.

А случилось вот что.

Канда и Цакку вернулись поздно. Балла жарила мясо.

Вдруг из кустов выскочил Куолу и с ним много людей. Схватили Канду.

Она стала кричать. Балла бросилась бежать. За ней погнался мужчина. Она

убежала в лес. Долго бежала, быстро... Все-таки ее догнали; схватили за

руки. Тут она узнала Калли!

Калли приказал ей спрятаться и обещал обмануть Куолу. Он скажет

колдуну, что не мог ее догнать.

Мужчины поняли: напали Черно-бурые и с ними Куолу. Как он узнал?

Хочет мстить? Сколько с ним Черно-бурых?

Балла показала пять пальцев на одной руке, на другой три. Потом

затрясла головой:

– Нет. Было темно... Испугалась... Нет! Балла не знает!

Она заплакала. Ао дрожал: мысль, что Канда в руках колдуна, приводила

его в ярость.

– Арру! – крикнул он боевой клич Красных и Черно-бурых Лисиц.

В этом кличе был и вызов на бой, и зов, обращенный к товарищам, и

возглас мужества, и вера в близость победы. Уа и Ноздря также рвались на

поиски похищенных женщин. Один Улла остался стоять с опущенными руками. Он

втянул голову в плечи, как будто над его головой уже занесена палица

врага. Ао с удивлением посмотрел на товарища.

– Черно-бурых много, – медленно проговорил Улла. – Пять! – Он поднял

руку, растопырил пальцы. – Три! – поднял вторую. – Красных мало!

Балла гневно взглянула на мужа и подняла пять пальцев кверху:

– Балла тоже возьмет копье! Будет пять! Калли не будет драться!

Глаза ее сверкали, как у дикой кошки.

– С ними Куолу... Он все может... Он... – шептал Улла.

Ноздря нетерпеливо топнул ногой:

– Красные подкрадутся, как те, кто воет по ночам. Они убьют Куолу.

Куолу умрет во сне!

– Красные были у Великого льда. Они ели сердце хуммы! – кричал Уа. —

Пусть колдун боится Уа! Уа не боится Куолу! Никого не боится!

Слова эти ободрили Уллу. Он поднял копье:

– Улла тоже ел сердце хуммы. Он не будет бояться.

Балла ласково посмотрела на мужа. Все молча зашагали по следам

врагов. Идти нужно было осторожно. Ни шума, ни разговоров. На это был

наложен строгий запрет. Шли долго. Ночные потемки густели каждую минуту.

Но вот впереди, у самой воды, заблестел огонек.

– Они!

Десять глаз жадно впились в темноту. Шепотом совещались, что делать:

обойти стороной по высокому берегу, подкрасться и выследить всех.

Вдруг из кустов к ним шагнула высокая фигура. Это был Калли.

– Пусть Красные не боятся Калли! – зашептал он.

Калли закидали вопросами, на которые он едва успевал отвечать:

– Там Куолу! С ним еще пять и два.

Калли назвал всех по имени. Канда и Цакку там. Их стерегут. Дурного

им не делают. Угощают, а они не едят.