Текст книги "Полосатый Эргени (сборник)"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Всеволод Гаршин,Александр Романовский,Виктор Потиевский,Василий Немирович-Данченко,М. Алазанцев,Ф Марз,А. Чеглок,Вл. Алешин,Борис Скубенко-Яблоновский,А. Даурский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

полных горячей крови.

Но вот показались и сами олени. Словно стадо больших овец, спускались

они от леса к болоту. Впереди шли самки с оленями, сзади – крупные самцы с

огромными рогами.

Животные шли и оглядывались. Они почуяли беду. О ней говорило их

тончайшее чутье. По ветру они узнавали человека за много тысяч шагов. Но

ветер относил запах поселка в другую сторону. Зато с тыла он нес им

страшную весть: двуногие близко. Это пугало оленей, заставляло идти все

вперед и вперед.

Стадо приближалось. Уже слышался глухой храп маток. Явственно можно

было различить и хрустящее щелканье их широких копыт: то самое щелканье,

которое составляет особенность северного оленя. Оно происходит оттого, что

во время ходьбы при нажиме на землю двойные копыта их сильно раздвигаются.

Это облегчает ходьбу по болоту, по топким местам. При подъеме копыт

раздается хрустящий звук, от которого и пошло звукоподражательное название

«чикчок».

Оленьи матки то и дело окликали своих сосунков, оглядывались на лес и

мордой подталкивали их. Ведь останавливаться было нельзя. Надо было идти

во что бы то ни стало, потому что сзади за ними крались неведомые, но

страшные запахи. Последние ряды рогачей уже вышли из кустарников, и теперь

стало видно все стадо.

В передних рядах их нарастала смутная тревога. Откуда-то с самой

земли, с протоптанных между кочками тропинок начинал врываться в их ноздри

этот ненавистный и жуткий запах. Опасность была везде. Она надвигалась и

от оврага, и от берега реки, и сзади, от опушки леса.

Олени остановились. Одни зорко смотрели кругом, другие поворачивали

назад. Их голоса превратились в отрывистый рык, сливавшийся в глухой,

басистый гул. И вдруг сзади прорезал воздух громкий охотничий крик, и

человек двадцать загонщиков выскочили из-за кустов. Стадо разом рванулось

вперед и понеслось наискось к оврагу.

Волчья Ноздря галопом летел впереди всех. С ним рядом весело прыгал

через кочки высокий и стройный Ао. Он пронзительно выкрикивал свое

собственное имя:

– Ао! Ао!

Волчья Ноздря визжал и рявкал, как дикий зверь. Зрачки его горели.

В это время по знаку Тупу-Тупу женщины и дети выскочили из оврага и с

визгом бросились наперерез. Матки шарахнулись в сторону, и все стадо стало

вливаться в широкую воронку загона.

Охотники были уже близко и с криком замыкали кольцо облавы.

Олени помчались между двумя заборами. Путь становился теснее. Оленята

и матки смыкались к густую кучу. Самцы как сумасшедшие напирали сзади.

Свирепый рев мужчин, визг женщин и детей очень испугали оленей. В диком

ужасе прыгали они друг на друга, давили маток и оленят. Передние ряды уже

ринулись через узкий проход на плетеную площадку.

Площадка покачнулась и с треском рухнула вниз. Но стадо уже не могло

остановиться. Задние продолжали напирать. Матки и оленята кучами валились

с обрыва. На самом краю олени вскакивали на дыбы и пытались повернуть

назад, но напиравшие сзади сбивали их вниз и сами валились за ними. Под

обрывом лежали известковые глыбы. Олени падали на них, разбивались

насмерть или калечили ноги. Самцы, остановленные давкой, вдруг повернули

назад и в отчаянии ринулись обратно. Охотничьи копья не задержали их. Они

опрокидывали людей, перепрыгивали через них и мчались дальше. Уцелевшие

матки и оленята бросились за ними. В несколько мгновений загон опустел.

Вырвавшись из него, рогачи летели по кустам и кочкам. Ушибленные и

опрокинутые люди со стоном поднимались с земли.

Старый Фао охал, плевал и растирал ладонями синяки и ссадины от

оленьих копыт. Тупу-Тупу скакал на одной ноге и грозил копьем убегавшему

стаду. Большой олень ударил его по больной коленке, и теперь он почти не

мог ступить на правую ногу.

Пир

Большая часть стада вырвалась из загона. Но и без того добыча была

чрезмерно велика. Несколько задавленных и искалеченных оленят остались

наверху, в узкой части загона. Колли и Волчья Ноздря приканчивали их.

Добивали оленя палицей из мамонтовой кости и приговаривали ласковые слова:

– Милый! Да кто ж это тебя так ударил? Это не наши! Это чужие! Это

люди из поселка Ежей!

Так поступали со всяким сильным зверем. Люди думали, что у каждого

зверя, как и у человека, своя тень. Тень ходит с ним рядом. В ненастье и

ночь тень уходит одна и бродит невидимкой. Она может являться во сне.

После смерти тень остается и живет недалеко от мертвого тела. Если человек

убит рукой врага, тень убитого преследует убийцу и может жестоко ему

отомстить. То же делает тень медведя, кабана, оленя, хуммы и всякого

большого зверя. Убивший прежде всего старался «заговорить» и задобрить

тень своей жертвы. Лучше всего ее обмануть: уверить, что убийцей был

кто-то другой, пришелец из дальней страны, охотник из враждебного племени.

К счастью, тень довольно простовата. Видит она плохо, а может быть, и

вовсе слепая. Ведь глаз-то у нее нет.

Весь поселок торопился спуститься вниз, к месту кровавой бойни.

Первыми примчались подростки. Следом явились охотники. За ними прибежали

девушки. Молодые женщины пришли с маленькими детьми и грудными младенцами,

запрятанными за пазухи меховых рубах. Позднее приплелись старики и

старухи. Но никто не думал приступать к пиру до прихода Матери матерей.

Каху осмотрела кровавое побоище и пристально стала вглядываться в

заросли ивняка и ольшаника, которые были у самой воды. Тени убитых оленей

прячутся, конечно, в этой густой чаще. Каху стала шептать. Она подняла

сухую травинку и бросила ее в воздух. Ветер подхватил ее и понес прямо на

север. Каху стала лицом против ветра и опять зашептала заклинания. Надо

было заговорить недобрые взгляды и отогнать злые слова. Ведь их приносит

ветер. Наконец Каху махнула рукой – знак, что можно приступать к еде.

Охотники оттащили более крупных оленей на ровное место. Олени были

отданы многодетным матерям. К ним присоединились охотники – их мужья,

холостые ловцы, дети, подростки и бездетные или имевшие только одного

младенца женщины. Старики и старухи присаживались туда, где было меньше

едоков.

Мужчины повернули туши оленей ногами вверх и начали вспарывать кожу

зверей острыми осколками кремней. Они делали это быстро и ловко, как

заправские мясники. Сдирая кожу, охотники продолжали бормотать свои

причитания.

Тупу-Тупу вместе с огромным Калли выбрали хорошего оленя. Охотники

освежевали тушу и вынули внутренности – все, кроме сердца.

Острым кремнем Калли перерезал шейную артерию. Ярко-красная струя

брызнула из толстой жилы и стала заливать опустевшую полость тела.

Первая проба должна принадлежать Матери матерей. Тупу-Тупу вынул

из-за пазухи толстый кривой рог зубра и протянул его Каху. Каху зачерпнула

им из живота оленя и с наслаждением выпила до дна.

Потом она возвратила рог Тупу-Тупу и перешла к другому оленю. Ведь

там также первые глотки будут отданы ей. Пили по очереди все.

В это время Уамма, жена Тупу-Тупу, заметила трех охотников из селения

Красных Лисиц.

Они нерешительно стояли в стороне и голодными глазами поглядывали на

пир едоков. Это были Ао, Улла и Волчья Ноздря. Чужие охотники еще не

присоединились ни к кому из пирующих. Уамма поманила их рукой. Калли

зачерпнул рогом остатки крови и попотчевал сначала одного, а потом и

других. Ао успел оглядеть всю группу. Кроме взрослых, здесь были несколько

малышей, высокий Уа и его старшая сестра – Канда.

Еще с прошлой весны Канда перешла жить в отдельную землянку, где жили

другие девушки.

Канда была хороша. Ао не мог оторвать от нее глаз, пока она не

отвернулась, заслонив лицо руками.

– Пей! – крикнул ему Калли. Он поднес Ао полный рог, и улыбка

оскалила его крепкие зубы. – С нами гонял – с нами пей! Будешь сильным,

как олень.

Ао засмеялся. Когда он кончил пить, ему опять захотелось взглянуть на

красивую Канду. Но ее уже не было. Закутав голову меховой накидкой, она

торопливо уходила прочь. Кто-то засмеялся, и Канда пустилась бежать.

Теперь победители принялись за мясо. Калли и Тупу-Тупу каменными

ножами вырезали мякоть вместе с ребрами и раздавали участникам пира.

Женщины получили по куску мяса величиной с голову ребенка. Каждая из них

захватывала его сперва зубами, потом острым кремнем отпиливала порцию

перед самым носом. Так же делали подростки и дети. Некоторые поджаривали

кусочки мяса на раскаленных в костре камнях.

Мужчины-охотники прежде всего набросились на кости с мозгом внутри.

Раньше всего они сгрызли с них мясо, а потом крепкими ударами камня

разбили костяные трубки. Там внутри скрывалась нежная масса теплого

жирного мозга.

Мозг для них был больше, чем простое лакомство. Победитель недаром

поедает мозг. Люди думали, что тот, кто съедает мозг, овладевает крепостью

ног оленя, быстротой его бега, умением ходить по болотам, его

неутомимостью, искусством издали узнавать врага и находить верную дорогу и

днем и ночью.

Удивительно, сколько мог съесть человек каменного века в один

присест! Он мог голодать по несколько суток, но зато, когда мяса было

вдоволь, он пожирал его целые горы.

Жители поселка Черно-бурых и их гости из селения Красных Лисиц

пировали до заката солнца. Они глотали сырое теплое мясо оленей, пока веки

их не начали тяжелеть.

Пирующие разбредались по землянкам. Некоторые остались отдыхать на

том же месте.

Приглашение на праздник

Еще в самый разгар пира к Ао и Улле подошла Каху. Каху была весела.

Глаза ее улыбались. Несколько раз она пошевелила толстыми губами, как бы

силясь что-то сказать и не находя слов. Вдруг она ткнула в грудь сперва

Уллу, потом Ао, беззвучно засмеялась и пошла дальше. Потом вернулась и

оскалила кривые передние зубы.

– Зови Красных Лисиц! – сказала она. – Еды много, зверям достанется —

песцам и тому, кто любит мед. Зови своих. Вместе гоняли – вместе и есть

будем!

Она опять осклабилась, смеясь, замахнулась на Ао клюкой и заковыляла

дальше.

Через минуту оба приятеля, захватив в дорогу по доброму куску мяса,

пустились в путь. Пробираясь среди пирующих, им пришлось проходить мимо

девушек. Когда Ао и Улла поравнялись с ними, девичий разговор сразу умолк.

Девушки смотрели на молодых людей, подталкивали друг друга локтями и

смеялись.

Одна только Канда не смеялась. Как только Ао встретился с ней

глазами, она сейчас же повернулась к нему боком и прикрыла лицо ладонью,

как при первой встрече.

Сделав несколько шагов, Ао оглянулся, чтобы еще раз взглянуть на

Канду. Среди всех он видел только ее; он видел, как она приподняла ладонь

и следила за ним глазами.

– Вот девушка! – сказал Ао, хватая Уллу за плечо.

Оба приятеля еще раз оглянулись. И только у самого поворота закинули

они за спину мешки с мясом и весело зашагали по тропинке вдоль берега

Большой реки. Легкие, как лани, длинноногие и сухие, они шли молодым,

упругим шагом. Таким шагом могли они двигаться с изумительной быстротой

круглые сутки.

Солнце начинало склоняться к западу. Они завернули за мыс возле брода

хуммов. Здесь они заметно убавили прыть и озабоченно вглядывались туда,

где за кустами скрывалось страшное жилье. И вот, когда они со страхом

поглядывали вверх, тихий шорох за спиной заставил их вздрогнуть.

В чаще кустов стоял лохматый толстяк с накинутой на плечи рысьей

шкурой. Это был сам Куолу.

– Ха! – сказал он. – Красные Лисицы!

Оба охотника со страхом попятились назад. Потом они вытащили из

мешков по большому куску оленины и положили на кучу камней – обещанный

дар.

– Вот! – прошептал Ао. – Сказали – принесем, вот и принесли. Это

тебе!

– Где достали?

– С Черно-бурыми загнали много оленей! Очень много.

– Ха, – засмеялся Куолу. – Скажи им, что это Куолу послал оленей!

Левый глаз его хитро прищурился, а правый смотрел гордо и как будто

поверх собеседников.

Охотники тревожно глядели на могущественного колдуна.

Вот человек! Кто может сделать то, что Куолу!

Улла раскрыл даже рот от страха перед знахарем.

– Идите! – сказал Куолу. – Всегда надо дарить Куолу. Куолу возьмет

мясо – Куолу пошлет охоту.

Охотники закинули за спины пустые мешки и бодро зашагали дальше.

Колдун долго смотрел им вслед прищуренным глазом. Когда они скрылись,

он приложил ладони к губам и громко свистнул. Из землянки показалась

женская голова. Куолу поманил ее рукой. Женщина вылезла наружу и стала

торопливо спускаться, толстая маленькая женщина в меховой безрукавке,

босая и простоволосая. На шее у нее бряцало костяное ожерелье, а подол

короткого платья был обшит бахромой из беличьих хвостов и птичьих перьев.

Это была Иза.

Когда-то она была первой красавицей в поселке Вурров, теперь она

постарела и обрюзгла. На ходу она качалась, как утка, но это не мешало ей

ловко одолевать все трудные повороты и крутые спуски.

– Возьми! – скомандовал ей Куолу, указывая на мясо.

Иза послушно взяла куски и засеменила назад к землянке.

Опять Куолу

Три дня продолжался пир победителей. После долгого поста люди с

жадностью поедали мясо. Ели с утра и до вечера. На другой день начали

прибывать люди из племени Красных Лисиц.

Первыми явились охотники и старшие мальчики-подростки. Девушки и дети

пришли позднее. После всех доплелись матери с грудными ребятами под

охраной стариков. Старухи и слабые старики остались дома и ждали, когда им

принесут остатки еды.

За ночь трупы оленей остыли, и холодного сырого мяса уже никто не ел.

На берегу горели костры. Женщины раскладывали на угольях нарезанные ломти

или вертели над огнем большие куски, надетые на палки. К вечеру второго

дня Черно-бурые настолько были сыты, что ели уже лениво. Больше лежали

около костров, черпали воду из реки берестяными черпалками и пили

медленными глотками. Зато Красные Лисицы торопились наверстать упущенное.

Гонцы Ао и Улла не стали есть со своими. Они направились прямо к

оленю Уаммы и Баллы. Их встретили веселыми криками привета. Глаза Ао

прежде всего искали Канду. Она сидела на этот раз не с матерью, а

недалеко, вместе с другими девушками, возле тушки маленького олененка.

Канда улыбнулась при виде молодых охотников. Глаза ее блестели, а на лице

пылал яркий румянец.

От солнца с южной стороны побежала по реке золотая дорожка. Был

полдень, когда из-за кустов вдруг появился рядом с крайним костром Уаммы

волосатый человек. Он был в меховой безрукавке, в меховых штанах, с сумкой

и коротким копьем в руке.

Тупу-Тупу первый узнал его.

– Куолу!

Все заволновались. Что ему нужно?

Куолу боялись, его никто не любил. Да и за что было любить? Он был

юсора – недобрый колдун. На что ни взглянет – все ему надо, что захочет —

то и сделает! Захочет – пошлет удачу, захочет – огненную болезнь.

В долине Большой реки все колдовали. Колдовал каждый охотник. Каждый

заклинал словами и танцами дичь, которой он хотел овладеть. Колдовала Мать

матерей, заговаривала жизнь и благополучие своего поселка. Колдовала

каждая мать для здоровья своих детей. Но их не называли юсорами. Своими

заговорами они хотели вызвать благо для семьи или своего поселка. Матери

бормотали заговоры у порога своих землянок, чтобы прогнать врагов видимых

и невидимых. И это было хорошо. Без этого где искать спасения?

Другое дело – юсора. Он был отщепенец. Он жил вне общины. Его

колдовство было корыстно. До общины ему не было дела. Он хотел одного:

запугать, отуманить, навести страх, чтобы заставить себе служить. Даже

если он жил в поселке, он был один против всех и сам по себе... Колдовские

действия его устрашали темную мысль людей и подчиняли их волю. Детское их

доверие помогало ему, и он цепко держал их в руках, чтобы жить дармоедом и

питаться на чужой счет. Он пугал потому, что на страхе людей держались его

могущество и благополучие.

Поклонение кружило ему голову. Он привык брать все, что ему нравится.

Отчего не брать, если дают? Куолу брал не только еду, но и украшения,

одежду, оружие и разные вещи. Он подстерегал в лесу или возле реки женщин

и девушек и уводил их силой в свою землянку. Кроме старой Изы, он держал у

себя молодых жен и заставлял их работать. Он запугивал их кривляньями и

угрозами напустить на них смерть, если они не будут его слушаться.

Все вскочили, когда Куолу подошел к Уамме. Жадно разглядывая

распластанную на земле тушу, колдун молча встал у костра. Ни привета, ни

ласковой улыбки. Людей, к которым он пришел, он считал недостойными своего

внимания.

– Мяса! – бросил он свысока, сел на камень и чванно развалился. —

Куолу послал оленей! – прибавил он, когда Уамма, надев на острую палку

свежий кусок мяса, начала обжаривать его на углях.

Волнение быстро распространилось по лагерю. Люди перестали есть. Все

робко смотрели на юсору. Те, кто его особенно боялся, отходили подальше.

Иные знали, что колдун на них сердится, другие – просто из осторожности.

Матери подзывали к себе ребят и старались заслонить их от опасных глаз

Куолу. Некоторые из молодых матерей подхватили ползающих малышей и,

прижимая их к себе, быстро удалились в свои землянки.

Сама Каху, сидя в отдалении, у костра стариков, очертила около себя

охраняющий круг и зашептала колдовские слова. Куолу зорко оглядел лагерь и

самодовольно усмехнулся:

– Боятся! Чего боятся? В гости пришел!..

Насмешливая гримаса кривила его губы. Он сидел как раз против Ао.

Приземистый, с крепкими плечами, с длинными, цепкими волосатыми руками, он

в свое время был очень силен. Но заплывшая шея, толстые щеки и сиплое

дыхание указывали на то, что обжорство и ленивая жизнь уже наложили на

него неизгладимую печать. Бороду и усы он выщипывал, и только несколько

седых щетин торчало у него на подбородке. Длинные кудрявые волосы на

голове были еще черны, и, казалось, целая плотная копна спутанной шерсти

шапкой надвигалась ему на лоб. Целых три ожерелья спускались на его грудь.

Одно было сшито из белых песцовых хвостов, другое – из просверленных

молодых шишечек ели, третье – из речных ракушек.

Вдруг он оглянулся и увидел сидевших недалеко молоденьких девушек.

Безусый рот его осклабился в улыбке, а глаза заблестели из-под нависших

бровей.

– Ха! – грубо засмеялся он.

Он сделал движение, как будто хотел встать. Но в это время Уамма

подала ему на палке большой кусок обжаренного мяса. Куолу протянул руку и

вцепился в мясо крепкими зубами. Жадность была сильнее всех остальных его

чувств. Пока он жевал, чавкая, горячую оленину, еще красную и сочную

внутри, Уамма бросила тревожный взгляд на Канду. Покосившись выразительно

на колдуна, она помахала рукой, делая знаки, чтобы та удалилась.

Девушки вскочили и потащили за собой смущенную Канду.

Колдун заметил это и нахмурил брови.

– Зачем махала? – с досадой сказал он. – Не надо было махать!..

Девушки боязливо оглядывались на ходу. Дойдя до устья оврага, они

свернули в него и бегом пустились к землянкам поселка.

Куолу ел кусок за куском. Уамма едва успевала поджаривать ему новые

порции. С тех пор как скрылись девушки, он не обращал больше ни на кого

внимания. Казалось, он весь ушел в еду. Вокруг него лагерь продолжал

понемногу пустеть.

Люди один за другим поднимались со своих мест и исчезали. Некоторые

заходили в кусты и прятались в их чаще. Другие скрывались за крупные

известковые глыбы и потом, пригнувшись, ползком пробирались к оврагу.

Куолу, казалось, не замечал этого или делал вид, что не замечает.

Вдруг он бросил недоеденный кусок на землю и поднялся с камня.

– Сыт! – сказал он.

Он снял висевший у него за плечами меховой мешок и протянул Уамме.

Тупу-Тупу всунул в мешок окорок оленя. Куолу закинул мешок за спину,

покряхтел и вдруг внимательно стал разглядывать Баллу. Молодая женщина

смутилась и стала медленно пятиться к кустам. Колдун опять нахмурил брови.

– Подойди! – приказал он.

Балла ни жива ни мертва подошла ближе. Колдун указал рукой на ее

перламутровое ожерелье. Балла послушно сняла его и протянула колдуну.

Куолу брякнул ожерельем и надел себе на шею.

– Хорошо будет? – спросил он Баллу, громко засмеялся и зашагал по

тропинке к своей землянке.

Люди провожали его тревожными взглядами, пока коренастая фигура его

не скрылась за береговыми кустами.

Долго еще пирующие сидели молча и никак не могли прийти в себя. Всем

было и тяжело и жутко. Наконец Каху подымила веткой можжевельника в ту

сторону, куда ушел колдун.

– Ушел! – сказала она. – Ешьте и пейте! Теперь не вернется.

Все вздохнули с облегчением. Но прежнего веселья уже не было.

Вурр

К вечеру начал накрапывать дождь. Тучи бежали с северо-запада и несли

с собой сырость и холод. Гости и хозяева поселка разбрелись ночевать по

землянкам. Старики улеглись поближе к жаркому очагу.

На четвертый день стали прятать остатки добычи в глубине оврага.

В этот год зима была вьюжная. Навалило столько сугробов, что в конце

зимы весь овраг был засыпан почти доверху, и теперь там все еще лежали и

таяли остатки снега.

Весь день мужчины снимали шкуры, потрошили оленей и на длинных жердях

переносили приготовленные туши с отрубленными ногами в снег. Всех оленей

перенести все-таки не смогли. Несколько туш осталось лежать на берегу.

Когда солнце зашло, холодный туман, поднявшись от реки, покрыл берега и

всю низкую пойму. Впрочем, и днем было так холодно, что мясо было еще

совершенно свежее.

Как только ушли люди, сейчас же из кустов начали появляться песцы. В

летних шкурках они не были пушисты и потому казались гораздо меньше, чем

зимой. Они были похожи на маленьких тонконогих собачек.

Осмотревшись подозрительно кругом, песцы принялись за еду. Целых

оленей они не трогали, но с удовольствием подбирали недоеденные куски,

грызли разбитые камнем кости.

Утром поселок проснулся, когда яркие лучи солнца разогнали тяжелый

полог тумана. Гости и хозяева один за другим выползали из душных землянок

и отсырелых за ночь шалашей. Начинался новый день, сытный и праздный. Люди

собирались закончить пир веселыми играми молодежи. Мальчики-подростки

разбрелись по кустам на другой стороне оврага. Все были сыты и счастливы.

Вдруг раздался пронзительный крик: целая стайка детей стремглав бежала к

поселку и неистово кричала. В становище поднялась суматоха. Женщины

выскакивали наружу. В первую минуту никто ничего не мог понять. Все

кричали и визжали как безумные. Мужчины брались за оружие и тревожно

оглядывались по сторонам. Но большинство не знали, в чем дело. Наконец все

разъяснилось.

Прибежавшие мальчики на все лады выкрикивали одно слово:

– Вурр! Вурр! Вурр!

Они оглядывались и тыкали пальцами в кусты, где в это время из-за

зарослей ивняка показалось мохнатое чудовище. Это был большой медведь,

тяжелый и неуклюжий житель лесов и гор ледникового времени. Он шел

потихоньку, с перевальцем, покачивая головой. Как только он поравнялся с

землянками, людской крик сделался еще оглушительнее. Кричали все. Кричали

женщины и старухи; кричали старики и дети; громовыми голосами орали

мужчины. Они махали палками и камнями, зажатыми в кулаки. Круглые

булыжники и плоские осколки кремней тучами летели через овраг и шлепались

в землю вокруг насторожившегося зверя.

Медведь повернул голову и глухо охнул. Он терпеть не мог людского

крика. Не нравился ему и запах поселка: горькая гарь костров, едкий

людской дух. К тому же он был сыт. Там, на берегу, распугав песцов, он

наелся до отвала потрохов оленей да еще закопал себе впрок в кустах два

оленьих трупа. Глядя на поселок и на мечущихся людей, он досадливо мотал

головой, как будто отбиваясь от рассерженных пчел.

В это время из толпы выскочил Волчья Ноздря, самый сильный охотник

поселка Красных Лисиц. С диким криком он стал спускаться в овраг. Прыгая

на своих коротких и кривых ногах, он сам рявкал, как дикий зверь. Космы

его волос поднимались дыбом, и от этого он казался еще страшнее. За

Волчьей Ноздрей двинулись остальные. Женщины и дети в поселке завизжали

еще громче.

Медведь оглянулся на людей. В это самое время выбежал Ао с горящей

веткой сосны. Он подбежал к краю обрыва, с силой перекинул на ту сторону

окутанный дымом сук и вихрем помчался догонять товарищей.

Когда первый ряд атакующих, с Волчьей Ноздрей во главе, взобрался на

противоположный берег оврага, все увидели, что медведь был уже далеко. Со

страху он мчался огромными прыжками, вскидывая толстый зад и перескакивая

через кусты и болотные кочки.

Игры победителей

Охотники с хохотом возвращались домой. Они почти не могли ничего

толком сказать. Волчья Ноздря только гоготал и взвизгивал. Он потрясал

своей страшной бородой и разевал зубастую пасть. Выразительно взмахивая

руками и оглядываясь назад, другие мужчины протягивали руки в ту сторону,

куда убежал медведь. Все кричали, не слушая друг друга. Торжествуя победу,

они рассказывали о том, как смешно скакал страшный зверь через кусты, как

он улепетывал от огненной палки Ао.

Художник Фао не утерпел и принял участие в атаке. Возвращаясь домой,

он шел рядом с Уа. Заливаясь смехом и повторяя слово в слово все, что

говорил Фао, Уа добавил:

– Эах – трус! Эах побежал как заяц.

Он хотел сказать еще что-то, как вдруг Фао зажал ему левой рукой рот,

а правой больно ударил по плечу.

– Молчи! Нельзя! – хрипел он, сжимая ему челюсть. – Нельзя называть.

Услышит – придет ночью! В лес унесет!..

Все кругом разом перестали смеяться и сердито глядели на Уа.

Некоторые трусливо оглядывались назад. Другие торопились описать вокруг

себя черту острием копья. Третьи замахивались на Уа и даже толкали его

кулаками в спину. Уа был обескуражен. Он понял, что поступил

непозволительно неосторожно.

Сколько раз мать говорила ему: «Не называй громко того, кто любит

мед. Назовешь – повстречается где-нибудь, унесет в свою берлогу!..»

И сама она, если доводилось говорить про какого-нибудь сильного

зверя, всегда шептала про него в самое ухо, да еще прикрывалась ладонью:

– Чтобы ветер не подхватил. Ветер подхватит, отнесет слова далеко.

Залетят в лес, а там их услышит тот, кого назвали. Узнает хозяин, придет,

скажет: «Кто меня звал?»

Так говорила мать, и сам Уа сколько раз учил тому же младших. А

тут... Что сделалось с его головой? Как мог он позабыть?

Настоящее имя медведя было «эах». Но вслух говорили вместо этого

«вурр». Это было лишь звукоподражание. Так эах ворчит, когда, забравшись в

берлогу, лижет свою лапу. Звали медведя также «лохматым», или «кто любит

мед», или «кто сосет лапу». Про волка говорили: «кто воет зимой»; про

гигантского оленя – «кто бесится осенью». Слово «хумма» также означало

громкое дыхание мамонта и было ненастоящим его именем. Чем сильнее зверь,

тем страшнее его накликать. Матери с раннего детства внушали это своим

ребятам шлепками и угрозами. Это было основное правило охотничьей

мудрости.

Впрочем, если вовремя спохватиться, дело еще можно поправить. И Фао

сейчас же постарался это сделать. Он наклонился и что-то шепнул Уа на ухо.

Уа кивнул головой.

– Это не Уа тебя звал, – сказал он, обернувшись лицом к лесу. – Звал

тебя мальчик из племени Окуней.

– Вот, – сказал Фао. – Пускай себе пойдет к Окуням. Пускай поищет!

Все засмеялись. Через минуту охотники уже вылезли из оврага и

вступили в поселок. Здесь было шумно и весело. Женщины с радостью

встречали своих защитников. Дети прыгали и суетились. Девушки визжали.

Канда то кружилась, то бегала вокруг землянки и на бегу всплескивала

смуглыми руками.

Жители поселка веселились. Никто не мог устоять на месте. Ноги

приплясывали сами собой. Руки тянулись к рукам, и вот без уговору

составился огромный хоровод, и людской круг завертелся на лужайке.

Крики и хохот перешли в веселую песню про глупого вурра. В хоровод

втолкнули Волчью Ноздрю. На него со смехом накинули медвежью шкуру. Теперь

он должен был изображать самого страшного эаха. Ноздря сейчас же вошел в

свою звериную роль. «Медведь» с ревом бросался на девушек и женщин, а те с

визгом разбегались во все стороны, прятались за кусты и за летние шалаши.

Актер вскоре перестал быть актером. Он в самом деле чувствовал себя

медведем. Да и все окружающие признали это.

Дети плакали от страха и прятались в землянки. Молодые матери

прижимали к себе малышей и боязливо смотрели из-за кустов на то, что

происходило на лужайке.

В это время, подпрыгивая на одной ноге, приковылял к хороводу

Тупу-Тупу. Он махал выхваченным из огня можжевельником. Волосы на его

голове были связаны таким же пучком, как у охотника Ао.

Тупу-Тупу зашел со стороны ветра, чтобы искры и пахучий дым летели на

«зверя». Оглушительный хохот раздался на поляне, когда Волчья Ноздря стал

на четвереньки и уморительно побежал от него по-медвежьи к опушке леса.

Так начался день весенних игр. Сначала играли в медведя, в охоту на

разных зверей и птиц. Потом два охотника – Суоми и Хоху – с деревянными

рогами на голове плясали буйную пляску дерущихся зубров. Они бодались,

толкались и ревели друг на друга, подражая реву диких быков.

Под конец стали играть в ловлю оленей. Мужчины были охотниками,

женщины – дичью. Игра состояла в том, чтобы от лесной опушки загнать

«оленей» в «загон», то есть в промежуток между двумя землянками. «Олени»

старались убежать как можно дальше в лес; «охотники» бегали вслед за ними

и гнали их к условленному месту.

В лесу уже темнело, когда отряд молодежи, в котором находились Ао и

Улла, выследил между кустами кучку спрятавшихся девушек и женщин. Охотники

стали заходить с тыла, чтобы отрезать свою «дичь» от леса. Женщины

заметили их и с визгом бросились в разные стороны. Ао больше других

увлекался игрою. Он быстро обогнул поляну, чтобы забраться поглубже в чащу

леса и перехватить путь убегающим «оленям». Он знал, что сюда побежала

Канда.

Вдруг он заметил темную фигуру коренастого охотника, который прятался

за кустом и, пригнувшись, следил за тем, что делается на луговине.

В это время две девушки, держась за руки, выбежали на середину поляны

и, перешептываясь между собою, со смехом подбежали к кусту. В ту же минуту

из-за него выскочил коренастый охотник и, прежде чем они успели

повернуться, схватил одну из девушек и вскинул ее себе на плечо. Девушка

громко завизжала и стала вырываться из цепких рук.

– Уамма! Уамма! – кричала она, и неподдельный ужас слышался в ее

крике. – Люди, спасите! Тут чужие! Спасите Канду! Уамма! Уамма!

Охотник повернулся и быстро побежал со своей ношей, но не к поселку,

а в глубину леса.

Ао понял, что это не игра, а настоящее похищение.

Кровь бросилась ему в голову. В бешенстве ринулся он наперерез

похитителю, и, прежде чем тот успел сообразить, Ао сунул ему под ноги свое

копье. Толстяк споткнулся и тяжело рухнул на землю.

Освобожденная Канда вихрем помчалась к поселку, а ее похититель со

звериным ревом вскочил на ноги и бросился бежать.

Ао настиг его и ударил копьем в правое плечо. Толстяк завыл раненым

волком.

– О-о! Ой! – вопил он. – Куолу убивают! Куолу!

Куолу! Откуда он взялся?

Тут только Ао сообразил, на кого напал он в сумраке леса. На самого

колдуна!

Но вместо страха у него на уме было только одно бешеное желание еще и