Текст книги "Итальянская народная комедия"

Автор книги: Алексей Дживелегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

В Италии обращение к древности было особенно естественным. Страна была богата памятниками старины, преданиями о былом величии, о господстве далеких предков над всем миром. Древний мир был живой легендой, ибо воскрешение форм античной культуры казалось не орудием социальной борьбы, чем в действительности оно было прежде всего, а восстановлением минувшей славы.

Люди, посвятившие себя изучению античной литературы и философии, называли свою деятельность гуманизмом, от латинского термина humanus – человеческий. Этим утверждалось, что содержание новой культуры – ценности человеческие, земные, и что она противостоит старой, феодальной культуре, основанной на потусторонних божеских (divina) идеалах.

Родоначальниками гуманизма в Италии были в XIV в. Петрарка, Боккаччо и их современники. А в XV в. гуманистические позиции занимали многие выдающиеся ученые. Сокровища мысли и творчества античного мира впервые стали известны широким кругам европейского общества. Это была первая успешная пропаганда в Европе того, что будут уже твердо называть гуманизмом. Его служители, гуманисты, стали новой общественной группой, появление которой с необходимостью вызывалось жизнью. Это было явлением еще невиданным. Такого светского ученого, светского проповедника, светского учителя средние века не знали. Он явился вместе с новой культурой. Это те люди, о которых говорит Энгельс: «...что особенно характерно для них, так это то, что они почти все живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим вместе. Отсюда та полнота и сила характера, которые делают их цельными людьми»^[10]. Это – люди, явившиеся провозвестниками новой буржуазной идеологии, до XVI в. носившей в себе все признаки служения передовым устремлениям человечества.

Гуманисты внушали имущим и командующим, а через них и всему обществу, идею важности и великого значения умственного труда. Власть имущие непрерывно получали случай и возможность испытать и моральную силу, и практическую мощь главного орудия гуманистической интеллигенции – литературы, одинаково умевшей заклеймить и превознести, сразить инвективою и пропеть осанну. Тем более, что на вооружении гуманистической идеологии явилось книгопечатание, во много раз усилившее действенность гуманистического слова.

Демократическое содержание гуманистической идеологии выступало тем отчетливее и ярче, чем крупнее и талантливее были фигуры ее провозвестников. И Данте, и Петрарка, и Боккаччо были великие художники. А такая прямая критика современных порядков, которая складывалась в целые серии гуманистических формул, как в «Государстве солнца» Томмазо Кампанеллы, может получить подлинное объяснение лишь в связи с вспышками классовой борьбы народных масс.

В XV в. число гуманистов очень возросло, и не оставалось сколько-нибудь значительного города, где бы ни появились гуманистические кружки. Впереди шла Флоренция. Однако это был гуманизм в смысле более узком: ученое течение, руководимое преимущественно филологическими и эстетическими интересами, опиравшееся на изучение античной литературы. От этого гуманизма, строго ограниченного хронологически, нужно отличать гуманизм в широком смысле: идеологию великой жизненной правды, высоких идеалов, всегда устремленных вперед, всегда памятующих об интересах народных масс. Он не ограничен хронологически и о нем можно говорить и в связи с Данте, Шекспиром, Рабле, Сервантесом, и в связи с Лессингом, Гете, Пушкиным, Толстым, Ролланом, Горьким.

Гуманисты взялись за пересмотр старых взглядов во всех областях знания. Они стремились окончательно уничтожить следы ненавистной церковно-феодальной культуры и закрепить теоретически то, что городская культура осуществила на деле. Были разбиты оковы аскетизма, – на свободу бурно вырвались мысль, чувства и страсти. Так были заложены основы эмпирического познания мира, познания, начало которому положили Паоло Тосканелли, Лука Пачоли, Леонардо да Винчи, Галилей.

Чтобы эта работа пошла вполне успешно, нужно было, чтобы она происходила без помехи, чтобы ей был обеспечен простор. И примерно до середины XV в. в Италии, во всех государствах, больших и малых, даже и при папском дворе, власти давали возможность писателям, ученым и художникам свободно отдаваться творчеству. В середине XV в. все стало меняться.

В 1453 г. пал Константинополь. Пути на Восток были перерезаны. Левантийские рынки сырья и сбыта один за другим стали недоступны. Крупнейшие итальянские торговые компании начали искать приложения своим капиталам за Альпами, в Европе. Дож Венеции Франческо Фоскари бросил все силы республики на завоевание альпийских проходов. Но было поздно. В Европе складывались государства, строившие собственную активную экономику. Развитие производительных сил, рост ремесел и торговли толкали господствующие классы этих государств, покончивших у себя с феодальной раздробленностью, в поисках рынков сбыта и сырья за пределы своих государств. Прошло еще немного времени, и силы, накопившиеся за пределами Италии, обрушились на нее грозной лавиной.

Начало положил поход Карла VIII на Неаполь (1494). Опасность, нависшая над югом Италии и Сицилией, житницей Испании, встревожила Фердинанда Католика, и в южных портах Италии высадилась армия его полководца Гонсало Кордовского, только что закончившая покорение мавританской державы в Испании. Начались войны между Испанией и Францией. Агрессии с севера и с юга не прекращались, пока им не был положен конец Сен-Кантенским миром (1559). Все это время Италия была жертвой опустошительных войн.

Иноземные нашествия и усилившаяся экономическая конкуренция зарубежных стран подорвали хозяйственное благосостояние Италии, и умственная деятельность в обстановке всеобщего оскудения стала замирать. Бедствия, которые обрушились на Италию, начиная с конца XV в., обостряли кризис ренессансной культуры, что все более и более энергично толкало буржуазию в лагерь реакции.

Происходило объединение реакционных сил для борьбы с передовыми достижениями ренессансной культуры. Но эти достижения невозможно было уничтожить окончательно. Они продолжали жить, они одушевляли культурную работу в Италии на всех поприщах: в общественной мысли, в литературе, в искусстве, в театре. Они сообщили положительное содержание работе комедии дель арте и вдохнули в эту работу нужный ей пафос.

ФЕОДАЛЬНО-КАТОЛИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ

В течение двух столетий Италия создавала культуру Ренессанса. За это время в борьбе с церковью и аскетическими идеалами твердо установился мирской характер миросозерцания, объединившего ведущие круги итальянского общества. В Италии сложилась интеллигенция, которая, исходя из требований современности и опираясь на античную литературу, разрабатывала и распространяла гуманистическое учение, сформулировавшее основы культуры уже европейского масштаба. В этот период в Италии было создано такое количество мировых шедевров во всех областях творчества, которые навеки утвердили славу итальянского народа и сделали Италию страною всего классического^[11]. Но уже к концу этого двухвекового периода, в течение, примерно, первой трети XVI в., стали вскрываться все более резкие противоречия социально-экономического характера. «В Италии, где капиталистическое производство развилось раньше всего, раньше всего разложились и крепостные отношения. Крепостной эмансипировался здесь, прежде чем успел обеспечить за собою какое-либо право давности на землю. Поэтому освобождение немедленно превращает его в поставленного вне закона пролетария, который к тому же тотчас находит новых господ в городах, сохранившихся по большей части еще от римской эпохи. После того как революция мирового рынка с конца XV столетия уничтожила торговое преобладание Северной Италии, началось движение в обратном направлении. Рабочие массами вытеснялись из городов в деревню и там положили начало неслыханному расцвету мелкой земледельческой культуры, организованной по типу садоводства»^[12].

Италия была поглощена работою в области мысли и творчества, она создавала шедевры литературы и искусства, украшала страну великолепными памятниками архитектуры, статуями, барельефами, фресками, станковыми картинами, садами, но свое место в ряду крупных централизованных государств она потеряла. В Испании, Англии и Франции создавались национальные монархии, преодолевавшие внутренние центробежные силы и готовые защищать свое положение в Европе. А Италия оставалась раздробленной на мелкие самостоятельные области, среди которых выделялись лишь два более крупных государства – Венеция и Папская область. И Венеция, и, особенно, Папская область препятствовали созданию единой Италии. К тому же Италия была экономически обессилена перемещением торговых путей, отнявшим у нее монополию по снабжению Европы левантийскими товарами. Это было причиною того, что территория Италии становилась предметом агрессии со стороны более сильных европейских государств.

Когда культура была на подъеме, руководящую роль играла итальянская буржуазия, и у нее был один соперник – остатки не до конца разгромленного в Италии класса феодалов. Когда было преодолено сопротивление социальных и политических сил этого класса, и буржуазия стала питать уверенность, что она может вести за собой трудовой народ, помогавший ей бороться с феодализмом и церковью, обнаружились противоречия между купцами-предпринимателями и ремесленниками. Классовые столкновения в последние десятилетия XIV в. приняли особенно резкую форму. Сопротивление трудящихся стало казаться для зарождающейся буржуазии настолько опасным, что она метнулась в объятия старого противника – феодального дворянства. А это неизбежно вело к компромиссу и с церковной идеологией.

Экономическая почва подготовила благоприятную предпосылку для наступления феодально-католической реакции.

Феодальная реакция шла, усиливаясь, двумя путями. Стала сокращаться область приложения капитала в торговле и в промышленности вследствие потери монополии во внешней торговле, что было в свою очередь результатом великих географических открытии и перемещения путей мировой торговли из Средиземного моря в Атлантический океан. Эти перемены подкосили транзит и привели, хотя и не сразу, к развитию промышленности в европейских странах, которые Италия снабжала прежде как сырьем, так и готовыми товарами. Итальянский капитал был вытеснен с внешних рынков. Но он постепенно терял и внутренние. Могущественные торговые и промышленные корпорации – «старшие цехи», которые создали в Италии промышленность и кредитное дело, погибали в борьбе с государственной экономической политикой. Особенно плохо было в областях, захваченных Испанией: в Неаполитанском королевстве и в Ломбардии. Там наместники испанского короля фискальными (порча монеты), податными, таможенными мерами искусственно сокращали роль торговли и промышленности.

Параллельно шел другой процесс. Поднималось землевладение, значение которого было так ничтожно в общем балансе итальянской экономики в XV в. и даже в начале XVI в. Руководящую роль при этом играли опять-таки области, завоеванные испанцами. Юг Италии с его феодальными традициями, тянувшимися еще от Анжуйцев (1266—1442), представлял вообще благоприятную почву для феодальной реакции, и испанским наместникам не стоило большого труда найти среди потомков анжуйских баронов поддержку диктуемым из Испании мерам. Но и в Ломбардии с ее прочными промышленными традициями испанцы решили восстановить значение землевладения. Налоги, отягощавшие горожан, не распространялись на помещиков. Ломбардская знать радостно приветствовала новые принципы экономической политики и часть капиталов, освобождавшихся вследствие свертывания промышленности, вкладывала в землю, округляя родовые имения. Медичи в Тоскане, папы в Риме, вынуждаемые Испанией и подчиняясь факторам экономической конъюнктуры, понемногу переходили на те же пути хозяйствования. Например, герцог Козимо Медичи прямо заставлял старые промышленные семьи Флоренции изымать капиталы из торговли и промышленности и обращать их на покупку земли.

Во всей Италии, за исключением ее северо-восточного угла, восстанавливалось, как в XII в. – во времена нашествий Барбароссы – значение села, доходы помещиков получались путем жестокой эксплуатации крестьянства. В XIII в. крестьян освобождали от крепостного состояния города. Города поддерживали освободительные движения самого крестьянства, ибо, во-первых, зарождающаяся буржуазия нуждалась в рабочих, а, во-вторых, они стремились сокрушить силу дворянства в деревне. Эта тенденция поддерживалась городами в следующие два века. Теперь же город, в котором промышленность была разрушена, в рабочих не нуждался, и крестьяне могли находить работу только в немногих приморских городах: в Венеции, в Генуе, в Неаполе – в качестве портовых рабочих, а еще больше – в качестве «факинов», т. е. грузчиков и вообще неквалифицированной рабочей силы. Но и там спрос на труд неудержимо сокращался.

Разумеется, все это не могло не отражаться на культуре, в частности – на искусстве. В искусствах пространственных это становится заметно, когда мастера не очень большого дарования пытаются подражать такому колоссу, как Микельанджело. Про свою фреску «Страшный суд» в Сикстинской капелле Микельанджело сам грустно говорил: «Скольких это мое искусство сделает дураками». Он прекрасно понимал, что подражание внешним приемам приведет к безидейному и потому реакционному искусству, к маньеризму. Маньеристические элементы в новом искусстве проявились, например, и в том, что и живопись, и скульптура, и архитектура все больше отходили от классической простоты и сдержанности, от стремления передавать эмоции скромными, порою даже скупыми средствами. Новые вкусы требовали, чтобы искусство ослепляло, ошеломляло, восхищало. Эти новые настроения и вкусы поддерживались испанскими завоевателями.

После того, как испанцы прочно обосновались в Неаполе и Милане, Италия оказалась опутанной со всех сторон тем, что принесла с собою абсолютистско-католическая испанская верхушка. Наружная набожность, доходящая до ханжества, надменность и чопорность, беспощадная жестокость, распущенность, прикрытая лицемерием, – все эти черты постепенно просачивались в нравы высших слоев итальянского общества. Показная пышность больше всего отвечала вкусам, порожденным этой атмосферой, и когда в 1537 г. на герцогском престоле Флоренции появился посаженный испанцами Козимо Медичи, старая флорентинская культура, создавшая глубокое и благородное искусство, стала быстро вырождаться.

В момент появления комедии дель арте все признаки начинавшегося кризиса были уже налицо. В 1530 г. общими усилиями папы и императора была сокрушена флорентинская республика, последний островок, где еще развевалось знамя политической свободы и передовой культуры. Единственным оплотом Ренессанса оставалась Венеция, очень ослабевшая, утратившая свои торговые монополии и уже неспособная сопротивляться конкуренции более молодых европейских держав. На всей же остальной территории Италии торжествовала реакция.

В течение первой половины XVI в. реформационное движение сделало в Европе такие успехи, что две трети германской территории, скандинавские страны, Англия, Нидерланды, Швейцария отложились от папского престола и управлялись уже самостоятельными церковными установлениями. Франция с большим трудом устояла против натиска реформации, а Италию, хотя на ее земле стоял папский престол, также не раз потрясали движения, направленные против Рима. Папской власти, светской и духовной, пришлось трудно; она вынуждена была прибегнуть к целой системе оборонительных мероприятий. В Триденте долгое время (1545—1563) заседал собор, на котором католические прелаты, самые умные и самые злые, подлинные сторожевые псы римской церкви, ломали головы над тем, как справиться с реформационным движением. В 1540 г. был создан новый орден, который должен был в своей ярости и неукротимой злобе превзойти доминиканцев и даже инквизиторов: орден иезуитов.

Такова была обстановка, в которой пришлось начинать свою работу новому театру.

Его появление послужило сигналом к новым репрессиям против инакомыслящих. Они были тем более беспощадны, что организованного сопротивления силам реакции опасаться было нечего. После того, как была сокрушена Флорентинская республика (1530), вооруженных сил, защищавших свободу против двуглавой гидры феодально-католической реакции, в Италии не оставалось. Кто же стал жертвою этого террора?

Буржуазная историография не ставит этого вопроса. Разумеется, ей неизбежно приходится говорить о жестоких преследованиях против защитников республики во Флоренции и в других тосканских городах в 1530 г. и позднее, или о гонении на Галилея, или о кострах, на которых сгорели вожди реформационного движения в Италии (Аонио Палеарио и Пьетро Карнесекки), великий мыслитель Джордано Бруно, а также многие безвестные борцы за свободу мысли и свободу совести. Но систематическим обзором репрессий между 1540 и 1600 гг. (годом сожжения Бруно) никто из буржуазных историков не занимался. Это значило бы раскрыть во всей наготе зловещую, пагубную роль церкви и инквизиции. Поэтому об этих вещах в лагере буржуазных историков умалчивают. Между тем это очень важно, ибо раскрывает умонастроение тех годов, когда складывалась комедия дель арте: иначе невозможно понять некоторые особенности этого процесса.

Кто же был врагом феодально-католической реакции? Это не только активные борцы за свободную веру, как Палеарио, Карнесекки и их последователи; не только активные борцы за свободную науку, как Галилей и Бруно, а вообще люди свободолюбивых настроений, носители демократических начал, которые не хотели отрекаться от идеалов Ренессанса и сгибать шею перед кровавыми алтарями Тридентского собора и застенками иезуитов.

Другими словами, в Италии после победы феодально-католической реакции приняла особую остроту борьба между прогрессивной культурой Ренессанса, которая отстаивала идеологические завоевания двух предшествующих столетий, и реакционной феодально-католической идеологией. Эту борьбу первым благословил папа Климент VII, а укрепляли папа Павел III и его свирепый вдохновитель, кардинал Караффа, в будущем тоже папа, черный фанатик, недоступный жалости и состраданию.

В Италии в эти времена усилилась классовая борьба. Стояли одна против другой две культуры, две идеологии, непримиримо враждебные. Собираясь с силами, выкидывали свои знамена оба лагеря. Мы хотим разглядеть контуры этой борьбы, ибо она является основой того процесса, который, наряду с многими другими явлениями, привел также к созданию комедии дель арте. В исторических обзорах буржуазных историков мы не находим анализа фактов, которые говорят нам о классовой борьбе в Италии этого времени. А между тем мы знаем, что борьба эта в Италии шла, и факты, свидетельствующие о ней, анализировал Никколо Макиавелли. Маркс недаром назвал «шедевром» его «Историю Флоренции»^[13], в которой раскрыта социальная основа политической эволюции Флоренции, и недаром подчеркивал, что у Макиавелли «рассмотрение политики освободилось от морали, и был выставлен постулат самостоятельного подхода к политике»^[14]. Следом за Макиавелли об этих же фактах стали говорить, как о вещах, само собой разумеющихся, почти все итальянские историки XVI в., которых повседневная практика учила понимать смысл событий.

Классовая борьба, которую разглядел Макиавелли в фактах XIII и XIV вв., усилилась в XVI в., когда экономические и политические кризисы особенно обострились и когда вся Италия стала жертвой иноземного вторжения. Многие итальянские города оказали героическое сопротивление немецким, испанским и французским завоевателям. Во Флоренции вспыхнула ожесточенная патриотическая борьба против иностранного засилия и против тирании Медичи, установленной испанцами в 1512 г. Однако ни героическая оборона города, которую возглавляли народные вожди Франческо Кардуччи и Франческо Ферруччи, ни замечательные фортификационные сооружения Микельанджело, лично принимавшего участие в защите родного города, не спасли Флоренцию: в 1530 г. она была вынуждена сдаться. Гораздо менее энергичным было восстание Сиены в 1555 г., окончившееся столь же трагически. Вся Тоскана вновь подпала под власть тиранов Медичи, служивших Габсбургам.

Та же судьба ждала и другие города, поднимавшиеся против иностранного владычества. Исключение представляла только Венеция.

Тяжелая феодально-католическая реакция, осуществляемая католической церковью вкупе с испанскими и австрийскими Габсбургами, распространилась по стране. Однако боевые настроения продолжали держаться. Они находили отражение в фактах, подготовлявших появление комедии дель арте и определявших первоначальный, самый живой и демократический период ее существования.

Новому театру было очень нелегко бороться с трудностями, возникавшими на каждом шагу. Чтобы иметь успех, он должен был искать свою публику, а общению с публикой всячески препятствовали администрация и цензура. Светская полиция и полиция церковная соревновались в том, кто будет более беспощадно глушить мысль и творчество. В Риме целая коллегия прелатов корпела над составлением «списка запрещенных книг», куда она включала все, что было отмечено светлой мыслью, свежим порывом вперед и свободной критикой. Соединенные усилия полиции и цензуры заставляли новый театр с самого начала избегать писаного текста. Но и помимо этих, чисто технических, трудностей вся атмосфера была такова, что театру, искони отмеченному в глазах церковников клеймом «бесовского развлечения», приходилось мучительно трудно. И естественно, новый театр возник там, где эти трудности могли быть как-нибудь смягчены. Совокупностью особенностей этого рода обладала прежде всего территория венецианской республики, предоставлявшая большую свободу зрелищам. Там новый театр мог легче устоять против черной бури.

ВЕНЕЦИЯ

Правда, Венеция была не прежняя. Крылатый лев св. Марка не парил уже победно над морями. Республика перенесла два тяжелых потрясения незадолго до того, как к ней потянулись буффоны и комедианты.

Первый удар благосостоянию Венеции был нанесен взятием Константинополя турками (1453). Само по себе это событие едва ли имело бы губительное влияние на судьбы республики, ибо она почти сейчас же заключила торговый договор с новыми хозяевами Босфора. Но взятие Константинополя не могло быть последним этапом в движении османов: волна турецкого нашествия хлынула дальше и неизбежно должна была затопить рано или поздно владения Венеции на Эгейском и Ионийском морях. И действительно, уже в 1479 г. вспыхнула война, кончившаяся потерею всего Негропонта (Эвбеи) и некоторых городов на Морее. Но даже грозное соседство турок и все вытекающие из него тяжелые последствия были ничто в сравнении с теми бедами, какие нанесло Венеции открытие морского пути в Индию (1498).

Когда португальские корабли привезли в Лиссабон первый груз перца и весть об этом пришла в Венецию, – город объят был ужасом: купцы поняли – венецианцы отличались большой понятливостью в этих делах, – что это самое большое несчастье, когда-либо постигавшее республику. Опасения сбылись: открытие морского пути в Индию означало крушение того, что было жизненным нервом государства, – его монополии в торговле с Востоком. Отныне она должна была перейти в руки других наций. Для Венеции это было началом конца.

Но упадок наступил не сразу. Конец XV в. и весь XVI в. были тем переходным периодом, когда экономический кризис, разразившийся в Италии, а также перемещение торговых путей в результате географических открытий и продвижения турок, оборвали наступательные действия Венеции в области торговли. Однако только венецианская республика, одна среди всех итальянских городов, сумела сохранить свою независимость от иноземных захватчиков. Это явилось причиной того, что в Венеции XVI в. попрежнему пышно цвели искусства, богатства щедро расходовались на празднества и зрелища. В Венеции это было время постройки пышных палаццо, украшения собора св. Марка и дворца дожей, церквей и домов, время, когда создавали свои шедевры Джованни Беллини, Джорджоне, Тициан, Тинторетто, Веронезе, оба Пальма, Сансовино, Палладио. Нарождавшийся юный театр бросил якорь в Венеции, ибо там соединились для этого все условия.

Венеция не могла вести активной политики, направленной против феодально-католической реакции. Для этого она не была достаточно сильна. Венецианский патрициат не забывал идейных традиций, которые были когда-то его гордостью и которые дали итальянской культуре такое количество писателей и художников. Имена гениальных венецианских живописцев, скульпторов и архитекторов, прославивших искусство родного города, обязывали правителей республики не отступать перед темными силами, делавшими по всей Италии свое злое дело. Этому в значительной мере способствовал тот факт, что Венеция была республикой весьма консервативной, и ее республиканскому режиму ничто серьезно не угрожало. Республиканский режим, выражавший интерес немногих патрицианских фамилий, без труда сочетался с политикой весьма реакционной. Мощи своей республика еще не утратила. Соотношение сил в Италии было таково, что Венеция могла сопротивляться любой агрессии с помощью своей дипломатии и особенно с помощью своего великолепного военного флота, который как раз в эпоху наибольшего ожесточения феодальной реакции в союзе с реакционнейшей испанской монархией Филиппа II одержал блестящую победу над турками при Лепанто (1571). Наличие мощного боевого флота и консервативный характер республиканского режима, а также отсутствие сколько-нибудь опасной для этого режима демократической оппозиции удерживали наиболее реакционные государства как в самой Италии, так и за ее пределами, от покушений на нейтралитет Венеции. Было ясно, что у Венеции не может хватить сил для сколько-нибудь активной наступательной политики против остальной части Италии. Поэтому Венеция могла безбоязненно выступать со всевозможными декларациями в защиту республиканского образа правления и культуры Ренессанса, хотя все, что делалось в этом направлении, носило пассивный характер. Лагуна св. Марка была все-таки единственным местом в Италии, где существовала какая-то свобода слова и свобода мысли.

Венецианская синьория позволяла себе даже такие действия, как предоставление убежища эмигрантам из реакционных государств Италии: из неаполитанских владений, из Рима и Папской области, из великогерцогской Флоренции, ставшей почти явным вассалом Испании. Это создавало республике ореол в глазах прогрессивных кругов Италии. Существование Венеции несколько умеряло рвение светских и особенно духовных палачей за ее пределами. Попав на территорию Венецианской республики, преследуемые обычно начинали выпускать памфлет за памфлетом, направленные против того или другого гнезда тирании. А с этим бороться было трудно, так как республика не выдавала эмигрантов. Кроме того, для литературной борьбы против реакции Венеция была вооружена лучше, чем какой бы то ни было другой город в Европе.

Венеция была самым живым центром книгопечатания в Европе. Она давным давно догнала и перегнала и немецкие, и швейцарские центры, где были одержаны первые победы печатного дела. Здесь развернула свою деятельность знаменитая печатня Альдо Мануцци Старшего и его сына Паоло. А вокруг этих корифеев группировались десятки больших и малых предприятий, которые подняли типографскую промышленность Венеции на небывалую еще высоту. Государственная власть энергично поощряла типографское дело, и в этом еще раз сказался практический ум венецианцев.

Крупных писателей в Венеции не было, но все значительные произведения старых и новых писателей издавались там. Например, из 43 изданий Данте в XVI в. 32 были напечатаны в Венеции, из 130 изданий Петрарки – 110 принадлежали венецианцам. А в 1514—1668 гг. из 213 изданий «Неистового Роланда» Венеция дала 191. В последнее десятилетие XV в. Венеция выпустила 1491 название книг, Рим – 460, Милан – 228, Флоренция – 179. А в первое десятилетие XVI в., когда войны и смуты сильно сократили полиграфическую промышленность, Венеция дала 536 названий, Милан – 99, Флоренция – 47 и Рим – 41. Остальные страны Европы очень отставали не только от Венеции, но и от других городов Италии.

Интерес Синьории к типографскому делу объясняется очень просто. В случае необходимости Венеция могла забросать памфлетами самого сильного противника, как это произошло, например, когда венецианский монах-публицист Паоло Сарпи дерзнул выступить против такого гнезда обскурантов, как Тридентский собор. И, быть может, еще более яркий эпизод в этом отношении представляет собою публицистическая деятельность Пьетро Аретино.

После бурного разрыва с папским двором смелый памфлетист нашел убежище в Венеции, где не только его первый покровитель, дож Андреа Гритти, гарантировал его безопасность, но Синьория использовала перо Аретино для нападок на противников республики и для защиты ее от врагов. Аретино был, вероятно, самым даровитым публицистом Европы. Он обладал дерзостью, беззастенчивостью, беспощадным сарказмом и разящим остроумием. Его публицистический дар служил интересам буржуазии, разумеется, главным образом венецианской, с которой он себя связал. И помимо того, что он выполнял директивы Синьории, он действовал, отчетливо понимая, что победа феодальной реакции носит временный характер. Он оптимистически оценивал благоприятные перспективы буржуазии, несмотря на ее поражение в Италии.

Все то, что выделяло Венецию как представительницу передовой политики среди всех государств Италии, великолепно учитывалось различными политическими группировками Италии. Если где-нибудь возникали те или иные профессиональные объединения, нуждавшиеся для своей деятельности хотя бы в некоторой свободе, – их взоры немедленно обращались к Венеции. И все то, что питало какую-нибудь инициативу, требовавшую простора и опасавшуюся административных рогаток, опять-таки стремилось в Венецию. В Венецию устремились и создатели комедии дель арте.

II. СТАНОВЛЕНИЕ КОМЕДИИ ДЕЛЬ APTE

ДАЛЕКИЕ ПРЕДВЕСТИЯ

Первые данные о комедии дель арте, как о цельном художественном организме, появляются в 60-х годах XVI в., а если считать и непосредственных ее предшественников, вроде Беолько, то с 30-х годов этого столетия. Чтобы объяснить процесс возникновения комедии дель арте, необходимо, казалось бы, прежде всего исследовать культурную – в широком смысле этого слова – среду, в которой она сложилась. Что в социально-политических отношениях этих десятилетий порождало ту зрелищную форму, которая стала комедией дель арте? Что в культуре этих десятилетий определило кристаллизацию общественных зрелищ в тот организм, которым стала комедия дель арте?