Текст книги "Рюрикович 5 (СИ)"

Автор книги: Алексей Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

Для перемещения всех людей понадобился огромный Омут. Вместе со спасенными в моё минивойско собралось чуть больше пятидесяти человек. Это немало даже для Бездны, а для меня и подавно – пришлось приложить немало сил на создание подобного перехода.

Но с другой стороны – не бросишь же спасенных. На хрена тогда вообще их было вытаскивать? Все-таки что ни говори, а я в какой-то мере ответственный за этих людей. Даровал им жизнь – даруй и свободу, иначе никак. Иначе я ничем не лучше тех же татар…

Кто захочет – тот останется в моей дружине, а кому захочется мирной жизни, того можно и подольше от линии фронта отослать. Пока что в деревню неподалёку, а потом уже как Бог даст. Конечно, большинству захочется именно мирного существования, но… Если бы исполнялось всё, что мы хотим, то жить было проще. И скучнее!

Но выбор я должен был предоставить. Поэтому сотворил Омут, потратив изрядно сил, и повернулся к стоящим. Чувствую, что сейчас выгляжу эпично – позади здоровенный голубоватый портал, от которого в стороны раздаются синеватые всполохи, а на его фоне я в боевой одежде.

Сейчас около полусотни спасённых человек. Пятьдесят ртов, пятьдесят пар глаз, полных надежды – или страха. Некоторые уже держали в руках оружие, другие сжимали в кулаках собственную беспомощность. Но все они смотрели на меня. Ждали решения. Приказа. Или хотя бы намёка на то, что делать дальше.

– Ладно, – хрипло буркнул я, окидывая взглядом эту разношёрстную толпу. – Кто умеет драться – шаг вперёд. Кто не умеет, но готов научиться – тоже. Остальных я заберу отсюда в Подмосковье, так как оставаться здесь опасно.

Вперёд шагнули не сразу. Люди переглядывались, взвешивали. Потом вперёд вышла девчонка с перевязанной рукой – та самая, что которую ещё недавно лечил Годунов… За ней – двое парней, один с перебинтованной ногой, второй – с пустым взглядом профессионала. Потом ещё и ещё…

В итоге из пленников ко мне присоединилось человек тридцать. Остальные предпочли отсидеться. Ну что ж, их право. Лучше сразу отсеять сомневающихся или подверженных страху. Они для моего дела станут лишь обузой.

– Те, кто со мной – получат железо, еду и кров. Но у меня за основу взяты тренировки. Будете жалеть, что родились. Предупреждаю сразу, чтобы потом вопросов не возникало. Остальные… – я махнул рукой в сторону уходящей вдаль тропы. – Там километров через пять есть деревня. Скажете, что от меня – вам помогут переправиться дальше. Прощайте и не поминайте лихом. Если свидимся, то обязательно обнимемся.

Освобожденные пленники поклонились, шепча слова благодарности, а после ушли в указанном направлении. А я остался с теми, кто решил, что свобода стоит дороже спокойствия.

Молодые и уже входящие в пору взросления. С ранами или оставшиеся здоровыми. Интересно, сколько из них выживут?

Но это уже их выбор. Я им давал шанс изменить судьбу.

А я, как обычно, пойду против течения. А уж течение в царском дворце мутное, разветвлённое – всяк карась под свою корягу пытается побольше добра и власти утянуть. Чтобы родовые корни укрепить и при возможности чужие выдернуть.

– Иван Васильевич, а татарчат тоже с собой возьмем? – спросил Ермак, когда первые бойцы зашли в Омут.

– Придётся с собой брать. Не бросишь же здесь – сгинут сразу, – вздохнул я.

– Мы выживем! Мы стойкие! – с вызовом выкрикнул младший сын мурзы. – Мы даже тигров не боимся!

– Ну, раз тигров не боишься, то и в столице не страшно будет, – хмыкнул я в ответ. – Хотя, там зверьё гораздо опаснее…

Ко мне подошла Марфа Васильевна. Всё то время, пока я разбирался с раненными, пока давал выбор освобожденным и разговаривал с царицей, она стояла поодаль. Не мешала мужу править…

Самая классная жена – тихая, спокойная, всегда рядом и всегда готовая поддержать. И вместе с тем она являлась «летучим всадником», и к тому же не раз принимала участие в боях. Она чем-то мне напоминала саблю в ножнах – пока не вытаскивают наружу острую сущность, всегда прекрасна и стройна.

– Значит, снова снимаемся с места? – спросила она со вздохом.

– Снимаемся, – кивнул я в ответ. – Возможно, сегодня же вернёмся, но нужно быть готовым ко всему. Кто знает – что у царицы на уме?

Марфа Васильевна молча кивнула, её глаза скользнули по нашим людям, оценивая, кто сколько выдержит. В глазах любимой читалась усталость, но не слабость – скорее привычная горечь, как у воина, который слишком часто видел, как рушатся планы. Или слишком часто видел, как умирают солдаты, с которыми только недавно перешучивались за общим столом.

– Ладно, – сказала она тихо. – Может поесть успеют перед дорогой? Отправимся чуть позже?

Она махнула рукой и тут же к нам из поместья выскочили Марфа с Меланьей. В руках они тащили нарезанные ломти хлеба с крупными кусками мяса и порезанными луковицами. Семён вытащил пару бутылей с водой.

Во как! Всё подготовлено! Я усмехнулся. Жена всегда помнила о таких вещах – о хлебе, о воде, о том, чтобы у людей силы оставались. Не зря её в отряде звали не иначе как «матушка». Хотя если бы кто-то осмелился назвать её так в лицо – получил бы подзатыльник. И не от меня, а лично от «матушки».

– Да, покорми их, – согласился я. – А я пока с Ермаком прогуляюсь. Десять минут ещё найдётся перед отправкой.

Я кивнул Ермаку, тот подмигнул в ответ и подтолкнул к еде татарчат. Сам же двинулся за мной. Годунова тревожить не стали – он всё ещё творил своё лекарское колдунство. За спиной слышались приглушённые голоса, смех – наши новые бойцы уже начали делить принесённую еду. Кто-то шутил, кто-то спорил, кто-то тихо молился. Жизнь, несмотря ни на что, брала своё.

– Иван Васильевич, – Ермак понизил голос, когда мы вышли наружу. – А вдруг царица подстроит западню?

– Вдруг? – я хмыкнул. – Да она уже наверняка что-то замышляет. Но у нас выбора нет.

– А если…

– Если что – будем рубиться, – перебил я. – Как всегда.

Он замолчал, но в его глазах читалось беспокойство. Ермак был храбр, но не глуп – он понимал, что в столице нас ждёт не честный бой, а паутина интриг. И против клинка можно выстоять, а вот против яда, подкупленной стражи или «случайного» пожара – куда сложнее.

Я посмотрел на небо. Тучи сгущались, предвещая дождь.

– Скоро польёт, – пробормотал я.

– К добру или к худу? – усмехнулся Ермак.

– К какому-то… – ответил я и повернулся к поместью, к полыхающему синими всполохами Омуту. – Пошли. Пока не началось, надо успеть. Если кто не доел, то доест на ходу!

* * *

Выход из Омута я специально выбрал там, где была безопасная зона – в паре километров от Москвы. Колдуны и волшебники сделали такой прочный щит над Москвой, что даже Бездна с её происками не могла пробить магию русских колдунов. С одной стороны это хорошо – кошмарные создания Бездны не потревожат мирняк, а с другой… Придётся добираться на своих двоих, а это лишняя трата времени.

Наш Омут заметили сразу же, как только появился контур, поэтому я не удивился тому, что меня и моих бойцов встретили со вскинутыми ружьями и огненными шарами. Время военное, поэтому от Омутов хорошего не жди.

Из-за заградительных сооружений на нас уставилось не менее десятка стволов и примерно столько же случилось магических вспышек. Хорошая реакция, добротная…

Своим воинам я дал чёткие инструкции. Мы шли с поднятыми руками, с оружием на виду, с каменными рожами и всеми силами старались дать понять, что у нас вовсе нет никаких злых намерений.

– Вас узнали, господин, – прошептал в ухо Тычимба, слетавший на разведку. – Но для порядка всё ещё держат на мушке.

– Понял-принял, – одними губами шепнул я в ответ. – Сколько?

– Отряд из тридцати человек. Есть как ведари, так и простые солдаты. Руководит всеми колдун, – понеслась в ответ информация.

– Стой, кто идёт!!! – раздался со стороны блок-поста грубый голос.

– Иван Васильевич Рюрикович со своими людьми! – крикнул я в ответ. – Прибыли по приглашению царицы Елены Васильевны!

Наступила тишина. Только ветер шевелил обрывки полиэтилена на мешках с песком, да где-то вдалеке каркнула ворона – словно сама смерть заинтересовалась исходом этого разговора.

Стволы не опустились, магические вспышки не погасли. Но в рядах защитников послышался шепот.

– Рюрикович? Тот самый?

– Говорят, он в прошлом году целый отряд татарского спецназа в одиночку положил… И ещё немало тварей из Бездны завалил…

– Тише, дурак! Он же слышит!

Из-за баррикады вышел высокий мужчина в берете с серебряной звездой. Колдун. Походка у него была плавная, словно он не шёл, а скользил над землёй. Глаза – холодные, как лезвие ножа.

– Рюрикович… – протянул он, и в его голосе прозвучало что-то между уважением и предостережением. – Царица действительно ждёт. Но не одна.

Я почувствовал, как у меня по спине пробежал холодок.

– Кто ещё? – спросил я, хотя уже догадывался.

Колдун усмехнулся.

– Бояре и князья. Все ждут прихода Белого царя.

Ермак напрягся рядом со мной. Годунов криво усмехнулся. Да уж, моим сподручным лучше бы в бою с татарами побывать, или против тварей Бездны выступить, чем в словесные дуэли с боярами вступать. Порой не раз теряли деревни только из-за бюрократии, а таже из-за желания властителей местных земель перестраховаться и прикрыть свою жопу.

– Ну что ж… – я медленно опустил руки и потянулся к рукояти кинжала. – Тогда нам с ними есть о чём поговорить.

Колдун нахмурился. Оглянулся на своих воинов. Те ждали распоряжения главняка, но некоторые насторожились при виде моего жеста.

– Оружие придется оставить. Во дворец проход только без железа.

Я замер. Отдать клинок – всё равно что отдать половину души. Но правила есть правила.

– Хорошо, – кивнул я, расстегивая ножны. – Но если кто-то из твоих людей вдруг решит, что сегодня хороший день для предательства…

Я не договорил. Не нужно. Остальным своим воинам тоже кивнул, чтобы сдали мечи и кинжалы.

Видимо, те самые бояре и князья здорово нас боятся, раз ещё на подходе велели разоружить. Но боятся недостаточно, если позволили пройти в город. Мои подручные сами из себя представляли грозное оружие, так что можно сдать сталь, чтобы продвинуться дальше.

Колдун бледно улыбнулся:

– За нас не переживайте, господин Рюрикович. Сегодня умрёт ровно столько людей, сколько нужно царице. Но мы вас не тронем.

– Это кто ещё кого не тронет, – буркнул в ответ Ермак. – Мы сами кого хочешь затрогаем до смерти.

– Что? Это угроза? – тут же насторожился колдун.

– Всего лишь констатация факта, – вздохнул я и глянул на Ермака. – Хватит бахвалиться впустую. Про нас и так слишком много легенд сложено, чтобы ещё одну вешать.

– Как скажете, царь-батюшка, – тут же пошел на попятную приближённый. – Язык мой порой настолько долог, что пока до кончика мысль доберется – такого наболтать может… Вы уж не прикажите казнить – прикажите миловать!

– Картошку чистить поставлю, – буркнул я.

– С радостью! – тут же ответил Ермак. – Каждого голодающего накормлю! Ни одну сиротиночку голодной не оставлю!

– Ну и порядочки у царя-батюшки, – покачал головой колдун. – Слуги дерзкие, вон как царю отвечают…

– Есть слуга, а есть боевой товарищ и друг, – оборвал я его резко. – И вот таким позволено больше, чем иным слугам, которые вдруг вздумают критиковать отношения боевых сотоварищей!

Пришлось добавить в голос металла, чтобы слова прозвучали значимее. Прозвучало и в самом деле неплохо. От звуков моего голоса даже мои подручные склонили головы. Что уж говорить об остальных…

Колдун отступил на пару шагов, помедлил несколько секунд, а потом поклонился:

– Простите, Ваше Высочество. Служба и нервы… Я не имел в виду ничего такого…

– Храните оружие, я потом всё проверю лично! – сурово ответил я на подобный поклон.

Прошел мимо него походкой повелителя, знающего себе цену. Чуть позади шла Марфа Васильевна. Я почувствовал её лёгкое рукопожатие, словно она одобрила подобный разговор.

Колдун замер, будто в него воткнули осиновый кол. Его пальцы судорожно сжали посох, но поднять глаза он не осмелился. За спиной послышалось шарканье сапог – стража, еще секунду назад готовая разрядить в нас ружья, теперь стояла по струнке, уткнув взоры в землю.

– Ваше Высочество… – прошипел кто-то из офицеров, но я прошел мимо, не удостоив его даже взглядом.

Ермак шёл следом, широко ухмыляясь. Он обожал такие моменты.

– Ну что, господин, – прошептал он, – опять всех напугал?

– Не всех, – буркнул я. – Шуйские с Романовым и Бельским меня ещё не видели.

На входе за ворота Москвы нас ждали три больших автобуса. Похоже, что связь тут работала чётко, мы появились совсем недавно, а автобусы пригнали за пять минут. Внутри было сухо, пыльно и пахло бензином. Впрочем, для передвижения было нормально, а уж к запахам нам не привыкать.

По ходу движения каким-то образом просквозила информация, что автобусы везут Ивана Грозного. На третьем повороте прохожие встречали нас маханием рук и восторженными выкриками. Чем дальше, тем больше. По мере приближения к дворцу людей становилось больше, а радостные крики звучали громче.

Я иногда махал в окна, приветствуя собравшихся по обеим сторонам людей. Даже почувствовал себя какой-то эстрадной звездой, какую везли на многолюдный концерт.

– Простой люд тебя любит, Иван Васильевич, – сказала Марфа Васильевна, кивая на толпы людей.

– Да? А вот как ко мне относится «непростой люд»? – усмехнулся я в ответ.

– А это мы скоро узнаем.

Автобусы въехали на Красную площадь и остановились возле главных ворот.

Дальше пришлось двигаться пешком. И вот тут уже не было восторженных криков. Мы встречали настороженные взгляды, льстивые ухмылочки, поклоны. Всё это продолжалось до прохода в царский дворец.

Мы вошли в длинный коридор, освещённый тусклыми магическими светильниками. Стены обиты тёмным бархатом, на котором поблёскивали серебряные нити гербов. Здесь пахло воском, ладаном и чем-то ещё – чем-то старым, затхлым, как будто само здание пропиталось вековой ложью.

Впереди, у высоких дверей тронного зала, стояли ещё двое стражников. Но эти даже не попытались нас остановить – один лишь взгляд, и они расступились, словно невидимая сила отбросила их в стороны.

– Готовься, – бросил я Ермаку. – Сейчас начнётся самое интересное.

Двери распахнулись.

И там, в центре зала, на фоне витражей с изображением древних битв, стоял он.

Иван Фёдорович Овчина Телепнёв-Оболенский.

Высокий, сухой, с лицом, похожим на выбеленную кость. Его длинные пальцы перебирали рукоять кинжала, а глаза – холодные, как зимнее небо – уже изучали меня с едва заметной усмешкой.

– А вот и наш дорогой Иван Васильевич, – произнёс он, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. – Как вовремя…

Я медленно перевёл взгляд на царицу. Она сидела на троне, бледная, с плотно сжатыми губами. В её глазах читалось что угодно – страх, злость, расчёт – но не радость от нашей встречи.

– Ваше Величество, – поклонился я, – как и обещал, явился по вашему зову.

Оболенский тихо засмеялся.

– Обещал… Какое трогательное слово. Но, боюсь, сегодня исполнятся далеко не все обещания.

Я почувствовал, как Ермак напрягся за моей спиной.

– Проходите, дети, проходите, – послышался слабый голос царицы. – Фёдор Иванович, отойди в сторонку, мне Ивана Васильевича не видно.

Я нахмурился. Стоял от неё всего в нескольких десятках шагов, а она меня не видела? Что-то тут странное творится.

Царица сидела, откинувшись на резные подушки трона, и её лицо, обычно столь живое и властное, теперь казалось усталым и почти прозрачным. Глаза её, глубокие и тёмные, смотрели куда-то мимо меня, будто в самом деле не замечая. Руки, обычно столь уверенные в каждом движении, теперь беспомощно лежали на коленях, и пальцы её слегка дрожали.

Фёдор Иванович Оболенский, медленно отступив в сторону, не сводил с меня взгляда, в котором читалось холодное любопытство хищника, наблюдающего за добычей.

– Благодарю, Ваше Величество, – сказал я, делая ещё один шаг вперёд. – Но, кажется, вы нездоровы?

Царица слабо улыбнулась.

– Ох, Иван Васильевич… Разве в наше время можно быть здоровым? – голос её звучал тихо, почти шёпотом, и в нём слышалась какая-то странная, неестественная покорность.

Я перевёл взгляд на Оболенского. Он стоял, слегка склонив голову, но в уголках его губ играла та же усмешка.

– Ваше Величество, – начал я твёрже, – вы призвали меня по важному делу. Если вам нездоровится, может, отложим разговор?

– Нет-нет, – она вдруг встрепенулась, словно вспомнив что-то. – Дело не терпит отлагательств. Фёдор Иванович… объясни.

Оболенский плавно выступил вперёд.

– Видите ли, Иван Васильевич, – начал он, растягивая слова, – царица Елена Васильевна, в своём неизменном милосердии, решила даровать прощение некоторым… не совсем благонадёжным подданным. В том числе и тем, кого вы так опрометчиво привели с собой.

Я почувствовал, как у меня похолодело внутри.

– Какое прощение? – спросил я, хотя уже понимал, к чему клонит Оболенский.

– Ну, как же… – он развёл руками. – Вы же сами всегда говорили, что все заслуживают второго шанса. Вот царица и решила… подарить второй шанс! Все пришедшие могут встать под царские флаги, чтобы верой и правдой служить царице! Чтобы доказать, что храбрые сердца бьются в унисон с русским людом! Чтобы повести армии против татарской и литовской силы, чтобы остановить монстров Бездны!

Ермак резко двинулся за моей спиной, но я едва заметным жестом остановил его.

– То есть, – я медленно выдохнул, – вы хотите забрать моих людей? Тех самых, которые за меня готовы любому глаз на одно место натянуть и моргать заставить?

Оболенский улыбнулся.

– Не забрать, Иван Васильевич. Принять под царскую защиту. Ведь вы же не против?

Тишина в зале стала густой, как смола. Я видел, как бледнеет царица, как дрожит её рука, сжимая подлокотник трона. Видел, как напряглись стражники у дверей. Видел, как Ермак незаметно положил руку на свои браслеты.

И тогда я понял, что нас загнали в ловушку.

Но ловушка – это ещё не конец.

– Нет, – сказал я спокойно. – Не против того, чтобы моим людям дали второй шанс.

Оболенский слегка приподнял бровь.

– Очень рад, – прошептал он.

– Но с одним условием, – добавил я.

– Условием? – он замер, словно не веря своим ушам.

– Да, – я сделал шаг вперёд. – Сначала я должен поговорить с царицей. Наедине.

Тишина взорвалась.

– Это невозможно! – резко сказал Оболенский.

Но царица вдруг подняла голову.

– Возможно, – сказала она.

И в её глазах, на мгновение, мелькнуло что-то знакомое.

Что-то похожее на стальную решимость. Оболенский открыл было рот для возражения, но под царским взглядом поклонился и направился в сторону дверей. Проходя мимо меня, он даже не удостоил взглядом третьего царского сына.

Я усмехнулся и кивнул своим людям:

– Подождите меня за дверью. Проследите, чтобы ни одно лохматое княжеское ухо не прислонилось к замочной скважине.

– Не переживайте, Ваше Высочество, не успеет это ухо двери коснуться, как тут же на пол шлёпнется, – подмигнул Ермак.

Оболенский побледнел, но ничего не сказал. Продолжил свой путь за дверь. Следом за ним двинулись и мои люди. Марфа Васильевна взглянула на меня, но я лишь подмигнул в ответ, мол, всё будет хорошо.

После того, как дверь закрылась, я повернулся к царице:

– Вот мы и остались одни. О чём же вы хотели поговорить, Елена Васильевна?

– Лучше называй меня просто «мама», – со вздохом произнесла царица.

Глава 4

– Матушка-царица, я назову вас так, как вам будет угодно, – хмыкнул я в ответ. – Только будет ли от этого толк? Если мы оставим в стороне славословия и пустые рассуждения о судьбах мира, то я вас хоть богиней готов называть. Давайте ближе к делу?

Царица вздохнула. Она посмотрела на меня такими усталыми глазами, что мне на миг даже стало стыдно. Всего лишь на миг.

Дальше я взглянул на всё трезвым взглядом. Мог ли я её жалеть? После всего того, что было в детстве, после тонн унижений, ехидства и подколок, лишь бы показать меня в невыгодном свете по сравнению со своими детьми? После того, как меня отдали в ведари просто потому, что я был другаком, третьим сыном?

Можно ли это понять и простить?

Понять можно, а вот простить… Вряд ли. Даже если мою судьбу написали задолго до моего рождения, то гнобить и лишать детства до призыва в ряды ведарей не стоило. Можно было хотя бы чуточку даровать того самого, что называется безоблачное счастье.

А теперь… Я должен жалеть царицу? Хм…

– Как всегда холодный и отстраненный…

Она опустила глаза, тяжело вздохнула и в этом жесте было что-то настолько человеческое, что я на мгновение усомнился: а вдруг за этой маской холодного величия все эти годы скрывалась просто женщина? Женщина, которая боялась, ошибалась, может быть, даже раскаивалась…

Но тут же вспомнил её ледяной взгляд, когда я, семилетний, стоял перед ней и едва сдерживал слёзы, а её родные чада за спиной шептались и хихикали. Вспомнил, как она подала отцу заветную бумагу, а тот подписал указ о моём отправлении в ведари – «для пользы державы». А польза державы, как известно, всегда измерялась чужими жизнями.

– Нет, – сказал я твёрдо. – Не выйдет. Вы – царица. Вам положено быть железной. А я… я уже давно не мальчик, которого можно утешить пряником после подзатыльника. Давайте говорить о деле. Или вы звали меня только для того, чтобы я послушал, как вам тяжело?

Она сжала пальцы, и я заметил, как дрогнули её накрашенные губы. Но голос её остался ровным, будто отлитым из того же металла, что и корона.

– Ты прав, – произнесла она. – Жалость – роскошь, которую мы себе позволить не можем. Так что слушай…

И тут я понял, что дело серьёзнее, чем я думал. Потому что, если царица готова отбросить церемонии – значит, действительно в державе большие проблемы.

– Мне нужен ты и твои воины. Нужны для отражения атак, для защиты дворца и столицы!

– Сначала дворец, а потом столица? Только в таком порядке?

– Не юродствуй. Ты знаешь, о чём я говорю, – покачала она головой.

– Знаю. И также понимаю, что все ваши разлюбезные бояре и князья разбежались кто куда. Да что там говорить – из тех, кто учился вместе со мной, осталось меньше десятка в России. Остальных отправили куда подальше. А теперь вы хотите забрать моих воинов? Хотите ослабить последний отряд, который единственный одерживает победы?

– Не ослабить, – резко оборвала она, и в её глазах мелькнула та самая стальная искра, что когда-то заставляла трепетать боярские сборища. – А спасти. Или ты думаешь, твои победы в глухих степях что-то значат, если столица падёт?

Я усмехнулся. Опять этот старый приём – игра на честолюбии, на долге. Как будто я всё ещё тот мальчишка, который готов был лезть в пекло за одобрительный кивок.

– Матушка-царица, – сказал я, нарочито медленно, – мои воины воюют не за столицу. И уж тем более не за ваш дворец. Они воюют за землю, которая их кормит, за людей, которые на ней живут. И если уж на то пошло – они воюют за меня. Потому что я не бросаю их в бессмысленные бойни ради чьих-то амбиций.

Она резко встала, и её тень упала на меня, длинная и холодная, как сама память о её власти.

– Ты забываешься! – голос её зазвенел, как обнажённая шпага. – Я всё ещё могу приказать.

– Можете, – кивнул я. – Но приказы не всегда исполняются. А верите ли вы сами в то, что ваши приказы ещё что-то значат?

Тишина повисла между нами, густая, как пороховой дым после залпа тысячи гаубиц.

И тогда царица сделала то, чего я никак не ожидал.

Она… усмехнулась.

– Хороший ход, – сказала она почти с одобрением. – Значит, не зря когда-то отправили тебя в ведари. Там тебя хотя бы научили думать.

Потом шагнула ближе, и вдруг её голос стал звучать тише:

– Иван Васильевич, вы простите меня! Я последнее время сама не своя и чувствую, что к этому немалые усилия приложили бояре. Чую, что смерть моя скоро придёт и тогда… И тогда не успею назвать главных врагов Отчизны…

Она замолчала, но её тишина звучала громче крика. Я смотрел на неё – на эту женщину, которая когда-то сломала мне жизнь, а теперь стояла передо мной, почти что умоляя…

Царица беспомощно обернулась на зал, в котором мы стояли. Как будто посмотрела на незримых бояр, точащих ножи за её спиной. А эти бородатые черти только и смотрели, как бы вонзить сталь в бок царице и умесить свой жирный зад на царский трон, даже не взирая на то, что она ещё дышит. Я прямо-таки физически ощутил всю темноту и негатив зала для приёмов. Столько здесь было слащавых улыбок и ненависти, скрытой за любезностями и показной вежливостью.

Или же обернулась потому, что опасается прослушки?

– Елена Васильевна, а вы не желаете выйти на балкон? – предложил я. – Сегодня вечером воздух необычайно свеж. Он полезен для здоровья, а то сидите взаперти в четырёх стенах… А между тем прогулки на воздухе рекомендуют все врачи без исключения.

Елена Васильевна с улыбкой кивнула. Она поняла моё предложение. В самом деле – на такую большую территорию сложновато наложить чары Безмолвия, а вот на балконе можно выделить местечко для приватного разговора.

Мы вышли на широкий балкон, овеянный прохладным ночным ветром. За высокими стенами дворца раскинулся вечерний город, наполненный затихающей жизнью. За кремлевской стеной мерцали огни машин, слышался отдалённый вой сирены. Но здесь, наверху, царила тишина – та самая, что давала нам шанс говорить свободно.

Елена Васильевна оперлась на резные перила, её пальцы сжали дерево так крепко, что костяшки побелели.

– Ты прав, – прошептала она, не глядя на меня. – Здесь нас не услышат. Но это ненадолго. Скоро они поймут, что я пытаюсь что-то скрыть, и тогда…

Она обернулась, и в её глазах, обычно таких холодных, я увидел нечто новое – страх. Настоящий, животный страх.

– Иван, я не знаю, кому могу доверять. Бояре? Они только и ждут моего падения. Князья? У них свои интересы. Даже воеводы готовы меня предать… Клянусь, я видела, как один из них перешёптывался с Шуйским.

Я молчал, чувствуя, как в груди бурлит застарелая ненависть. Эта женщина когда-то отправила меня в изгнание, почти лишила титула, едва не лишила жизни. И теперь она просила помощи у меня – того, кого предала.

Но дело было не в ней. Дело было в Родине. В людях, которые родились на этой земле. И ради них я был готов забыть все обиды и простить все грехи. Я быстро навёл чары Безмолвия, чтобы нас никто не смог услышать со стороны. Радиус получился небольшой, всего два метра, но его было достаточно, чтобы поговорить без страха.

Елена Васильевна кивнула в ответ. Она явно видела раньше подобное. Да скорее всего и сама пользовалась не раз.

– Назовите имена, – тихо сказал я. – Кто эти враги?

Она глубоко вдохнула, будто собираясь с силами, и прошептала:

– Шуйские – лишь пешки. Истинный кукловод глубже… гораздо глубже! Он за воротами… пока… Но вскоре проникнет сюда… Фёдор от него уже пострадал. Мой сын… Владимир тоже отдал свою душу, а вот ты… Ты продолжаешь биться с этим кукловодом и не отступаешь ни на шаг. А он уже…

В этот момент где-то в тени колонн скрипнула половица.

Елена Васильевна резко замолчала. Её глаза метнулись в сторону двери, ведущей обратно в зал.

Я ничего не почувствовал. Никакого движения живой души. Возможно, это раздался скрип старого дерева. В случае опасности Тычимба предупредил бы меня. Он незримо порхал по округе, неся незримый караул.

– Вы говорите о Бездне? – спросил я, чтобы продолжить разговор.

Елена Васильевна резко схватила меня за руку, её ногти впились в кожу, как когти хищной птицы. Я удержался от резкого отдергивания руки.

– Тише! – её шёпот походил на шипение змеи. – Не произноси это имя здесь. Даже под чарами. Она… чувствует.

Я нахмурился. Если даже название могло привлечь внимание этой силы, то дело было хуже, чем я думал.

– Тогда скажите иначе, – пробормотал я. – Кто она? Откуда пришла? И почему выбрала именно Русь?

Царица закусила губу, её взгляд метнулся по сторонам, будто она ожидала, что из теней вот-вот протянутся чьи-то когтистые руки.

– Она древняя. Старше наших лесов, старше камней под ногами. Она была здесь ещё до первых князей, до первых жрецов. Дремала в глубинах, ждала… А вот поди же ты, проснулась и пошла войной.

– Почему?

– Потому что мы ослабли, – в её голосе прозвучала горечь. – Расколы, измены, жажда власти… Она питается этим. Чем больше раздора – тем сильнее она становится. И теперь… теперь она находит себе слуг среди живых. И с каждым разом находит слуг сильнее и обладающими большей властью. И я могу с уверенностью сказать, что большая часть бояр и князей уже служит ей.

Я промолчал. Бездна всегда так поступала. Она просачивалась во власть и начинала свою разрушительную деятельность. Всегда начинала с малого, постепенно расширяя свою работу. Захватывая всё больше и больше. Ведь для человека всегда будет мало чего-либо. Всегда будет хотеться большего! А Бездна была щедра на обещания. И сперва давала вдоволь, чтобы потом всё отнять.

Всё, без остатка!

– И вот теперь я чувствую, что она протягивает свои лапы к трону. Раскачивает его, грозит сбросить меня и усесться самой, чтобы под её началом человечеству пришёл конец… У меня больше нет никого, кто смог бы ей противиться, Иван! Ты – последняя надежда! – ногти Елены Васильевны ещё сильнее впились в ладонь.

Её пальцы дрожали, но вцеплялись в меня с отчаянной силой.

– Ты знаешь, как она действует, – прошептала царица, её голос звучал всё слабее и тише. – Сначала окутывает сладкими намёками, шепчет на ухо то, что ты больше всего хочешь услышать. А потом…

Она резко выдохнула, и в её глазах вспыхнуло что-то дикое, почти звериное.

– Потом ты понимаешь, что давно уже не ты держишь власть, а она держит тебя. И если попробуешь вырваться – сожрёт без остатка.

Я молча кивнул. Я знал.

Бездна не просто искушала – она переделывала. Как кузнец переплавляет железо, так она перековывала души. И самые сильные, самые гордые становились её верными псами – потому что лишь они могли принести ей настоящую добычу.

– Она уже здесь, – царица внезапно обернулась к тёмному залу за нашими спинами. – Среди них. Смотрит их глазами, шепчет их языками. И если я паду…

Она не договорила, но мне не нужно было объяснений.

Если Бездна получит трон – Русь станет лишь первым, самым желанным бриллиантом в её жадной лапе. Потом пойдут другие земли, другие народы. И тогда мир, каким мы его знаем, перестанет существовать. Так было с иными мирами. И… Может быть так будет с этим.

Будет, если я со своими людьми не встану на пути!

– Что мне делать? – спросил я, хотя часть меня уже знала ответ.

Елена Васильевна медленно подняла голову. В её взгляде не осталось ни страха, ни слабости – только холодная, отточенная ярость.

– Убей её, – прошептала она. – Уничтожь! Найди того, кто стал её глашатаем здесь, и сожги. До тла. До пепла. Чтобы не осталось даже воспоминания от этой тьмы!