Текст книги "Рюрикович 5 (СИ)"

Автор книги: Алексей Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Рюрикович 5

Глава 1

Сахиб-Гирей со своей свитой выехал для новой забавы за стены Казани. Мурза Карим обещал такую забаву, какая развеселит хана и вызовет улыбку на его лице.

Поводов для радости в последнее время было мало – русские каким-то образом мобилизовались и начали отвечать на атаки татар. Даже открывающиеся Омуты не страшили этих христиан – русские бросались в бой как на татар, так и на чудовищ Бездны с невероятной храбростью и самоотдачей. Казалось, что у них всех появился неисчерпаемый источник смелости, откуда русские воины черпали с излишком.

Крымский хан был недоволен тем, что татарские войска отступают. Впрочем, после того, как на него насели астраханские татары, Мехмед-Герай отвлёкся от русского направления, стягивая войска обратно.

Грамота о дани пропала. Получивший её мурза погиб под Рязанью. Войска Сахиб-Гирея уже не были столь мотивированы, как в начале похода. Поговаривали, что хан ослаб и от него отвернулась Бездна, если ханские войска раз за разом терпят поражение от вчерашних данников.

Впрочем, у неудач хана было имя. И имя это было – Иван Грозный! Именно под таким прозвищем проявил себя третий сын Василия Ивановича. С этим именем защитники городов выступали против подходящих татарских сил и это имя неслось вслед отступающим войскам.

И что с этим Белым Царём делать? Никто не знал. Сам Иван Рюрикович стал грозой для татар, неожиданно появляясь со своими двумя василисками и сея страх, разрушение среди войск Сахиб-Гирея.

Всё делал быстро – появился, победил, исчез. А после его появления сотня жен могла не ждать мужей домой…

Неуловимый, быстрый, невероятно проворный и такой же невероятно убийственный. Он являл собой меч земли русской. И под стать ему были его ближайшие соратники, Годунов и Токмак…

На возвышении за воротами Казани Сахиб-Гирея ожидал богатый шатёр. Дорогие ковры на голой земле скрадывали шаги. Медвежьи шкуры на стенах шатра символизировали победу над русским медведем. Благовония украшали вольный воздух степей. Перед шатром раскрывалось чистое поле, в центре которого испуганно жались друг к другу около сотни молодых пленников. Все в белых длинных рубахах, босые. Парни и девушки, которых захватили при очередном набеге.

Пленники испуганно смотрели на десяток больших клеток, в которых бесновались пойманные шакалы. По пять с каждой стороны. Вой, рычание и лязганье клыков составляли музыку, с которой вот-вот должна заявиться Смерть.

– Вот, великий хан, позвольте вашему верному рабу развеять ваши тоску и печаль? Позвольте повеселить вас редкой охотой, – с поклоном обратился мурза к Сахиб-Гирею. – Сотня пленников против сотни голодных степных шакалов! И над этим всем ваша карающая длань – вы можете помочь русичам, либо же помочь степным хищникам. А потом можете как покарать победителей, так и отпустить – всё в вашей воле!

С этими словами к подножию трона поднесли на шелковой подушке винтовку с оптическим прицелом СВДС. Возле неё лежали запасные магазины. Красивое оружие, украшенное золотой гравировкой на прикладе. Сделано специально для ханской утехи.

Старшая жена Карима, стоявшая чуть в отдалении с сыновьями, расплылась в улыбке. Она знала, что муж сегодня за свою верную службу получит хорошую награду. И даже помогала в придумывании этой дикой охоты. Муж сперва хотел ограничиться двадцатью пленниками, но она настояла на сотне. Сказала, что так будет кровавее и… красивее!

Хан поднял винтовку. Оценил её вес, посмотрел в прицел. Удовлетворённо крякнул. Старшая жена Карима ещё больше раздвинула губы. И это её придумка. Карим-мурза будет доволен, как сейчас доволен хан.

– Что же, я люблю охоту, – кивнул Сахиб-Гирей. – Ну, выпускайте шакалов! Не терпится опробовать оружие!

Мурза поднял руку и резко махнул. В ту же секунду верные нукеры потянули за веревки, открывая клетки. В толпу стоящих людей с разных сторон полетели куски окровавленного мяса. Над полем потянулся металлический запах крови.

Раздался дикий женский крик, тут же его перебил вой десятков шакалов, которые почуяли волю и свежее мясо. Шакалы рванули вперёд, сбивая пленников с ног. Белые рубахи мелькали, как испуганные птицы, разметанные ветром. Кто-то упал, кто-то вскрикнул, кто-то, спотыкаясь о чужие ноги, полз по земле, пытаясь встать.

Шакалы не сразу набросились – они давили, кусали за ноги, рвали одежду, вцеплялись в горло и валили на землю пленников.

– Бей шакальё! – неожиданно прозвенел над полем молодой голос русоволосого паренька. – Братцы, всё одно погибать! Бей! За Ивана Васильевича!

И подал своим видом пример, перехватив подпрыгнувшего шакала и резко задрав тому пасть. Отшвырнул уже бездыханное тело, развернулся к новому противнику. Следующего шакала постигла участь первого.

Сахиб-Гирей хищно оскалился. Он вскинул винтовку к плечу, прицелился и выстрелил. Русоволосый взмахнул руками, ударенный в спину пулей и упал на подскочившего шакала. Даже умирая, он пытался подтянуть к себе противника и забрать его с собой.

– Бей их, мужики! – крикнул ещё кто-то. – За Ивана Грозного!

Паренек в белой рубахе, теперь уже алой, рванулся вперед, подхватив с земли окровавленный камень. Шакалы кинулись на него – и первый же получил удар под ребро, с хрустом ломающий кости.

– В круг! – рявкнул дюжий детина, хватая за шиворот двух перепуганных девушек и закидывая их за спину товарищей.

И пленники – кто с камнем, кто с подобранной палкой, кто просто с голыми руками – сжались в кольцо. Шакалы налетали, но теперь встречали уже не дрожащих жертв, а ответную ярость.

Мальчишка с перекошенным лицом и перекушенной рукой вцепился зубами в горло одного зверя.

Девчонка лет пятнадцати, вся в крови, била по морде другого зверя осколком камня.

Дюжий детина махал так, что шакалы отлетали в сторону и редко кто поднимался.

Над полем гремели выстрелы, но никто не убегал. Собравшись в кучу, пленники успешно отбивались от наседающих врагов. Над полем гремело:

– За Ивана Грозного! За Белого Царя!

Татары замерли в изумлении.

Эти жалкие рабы – сопротивляются? Они бьются, хотя должны убегать в ужасе, спасать свою жалкую жизнь.

Сахиб-Гирей медленно опустил винтовку. Его лицо скривилось недовольной гримасой. Мурза Карим попятился. Он уже понял, что эта гримаса ничего хорошего ему не предвещает. Хан взглянул на Карима.

– Ты думал, что это развеет меня? – ханский голос прозвучал тихо, но с таким холодом, что все окружающие на мгновение замерли.

Карим упал на колени, цепляясь за расшитый золотом подол ханского халата. Он пытался поцеловать кончик ханского сапога, но тот брезгливо ударил его в широкое лицо. Мурза опрокинулся навзничь, марая брызнувшей кровью дорогие ковры. Ему на миг показалось, что медвежьи морды на стенах одновременно повернулись и злорадно оскалились, глядя на унижение богатого мурзы.

– Великий хан, пощади! Я ваш верный пес, я…

– Ты трус и подлец! – Сахиб-Гирей пнул его сапогом в грудь, отшвырнув на край площадки. – А трусы и подлецы в моем войске не нужны. Мне нужны только храбрые воины! Такие, которые не побоятся выйти против Ивана Грозного!

– Я не боюсь! Я не страшусь этого мерзавца! Великий хан, я могу самолично принести его голову! – Карим нес невесть что, лишь бы отсрочить миг расплаты.

– Да? Тогда справься сперва с его приспешниками! – хмыкнул хан. – А чтобы у тебя было достаточно мотивации, то пусть с тобой и твой род примет общую долю!

Он кивнул нукерам.

Те схватили Карима, его старшую жену и двух сыновей – мальчишек лет десяти. Женщина завыла, рванулась, но крепкие руки стражи сжали ее, как капкан. Теперь все мечты о награде мужа и его любви к ней развеялись, как дым.

– Бросить их к остальным! – хан махнул рукой в сторону шакалов. – Пусть Карим присоединится к охоте!

Шакалы ждали. Ходили чуть поодаль от круга таких опасных и жестоко бьющихся людей. Они ждали… Они не рычали. Не бросались сразу. Они чувствовали страх – настоящий, горячий, человеческий. И этот страх заставлял их ходить возле окровавленных людей и ждать нужной секунды.

Карим орал, вырывался, но его уже тащили вперед. Жена билась в истерике, а мальчишки, бледные, с широкими глазами, даже не плакали – они не понимали. Но скоро поймут.

Первый шакал прыгнул еще до того, как Карим перестал катиться по земле. Впился зубами в его плечо.

– АААРГХ!

Кровь брызнула на песок.

Женщина закричала – и тут же ее крик оборвался.

Два шакала вцепились ей в горло.

Мальчишки попытались бежать – но куда?

Позади были нукеры с ножами, а впереди… впереди была лохматая смерть.

Один из мальчишек упал. Он видел, как кошмарное создание с окровавленной мордой рвануло к нему со всех ног. Всего три прыжка и шакал взвился в воздух. Мальчишка только и успел, что закрыться рукой и зажмуриться…

В следующий миг почувствовал, как мокрая шерсть коснулась предплечья и мазнула по коже, оставляя на руке алый след. Потом раздался дикий визг, переходящий в хрип. И он всё ещё был жив!

Мальчишка открыл глаза и застыл от ужаса – рядом с ним был тот самый молодой человек, которого показывали по телевизору. Слишком русый для татарских степей – волосы цвета спелой ржи, выгоревшей на солнце, но не сдавшейся ему.

Плечи широкие. Не просто крепкие – богатырские, будто вытесанные топором из векового дуба. Под атласной рубахой угадывалась стальная мускулатура – не кабацкая дюжина, а та самая, боевая, выкованная в походах, в схватках, в лихом отчаянии.

Но самыми странными у него были глаза… Глубокие, как омуты, холодные, как лед, и ясные, как утро после грозы. В них горела та самая русская ярь – не злоба, нет. Уверенность. Твердая, как кремень.

В руке молодого человека поблёскивал от крови широкий нож, а сам он прикрывал собой брата мальчишки.

Чуть поодаль виднелся непонятно откуда взявшийся Омут. А над широкой поляной, где проходила охота, сейчас стремительно порхали два василиска. Один серый, а другой белый. Они камнями падали вниз и тут же взмывали вверх, держа в своих когтистых лапах визжащих от страха шакалов.

– В Омут! Русичи, все в Омут! – громогласно гаркнул появившийся из ниоткуда молодой человек.

Люди потянулись в неожиданно возникшее чудо спасения. Шакалы попытались прыгнуть вслед уходящей добыче, но парни были настороже и прикрывали отступающих женщин.

Нукеры сплотились возле хана, готовые защищать своего предводителя до последней капли крови. Мурзы же попятились, не сводя глаз с возникшего страшного сна, кошмара, который мучил их по ночам в последнее время.

Только Сахиб-Гирей вскинул винтовку к плечу и прицелился. В оптический прицел он видел лицо своего врага и этот враг… неожиданно улыбнулся, глядя в ответ. Сахиб-Гирей нажал на спусковой крючок и… Ничего не случилось. Нажал ещё раз и ещё, но боёк только щёлкал в ответ. Магазин был пуст.

– Сахиб-Гирей, я приду за тобой! – крикнул громко Иван Грозный. – Скоро мы встретимся! Я вернусь и тогда мы поговорим основательнее!

Он приветственно помахал ножом. Самым обычным ножом. Широким, тяжелым, с клинком в четверть сажени. Не украшенный, не резной – рабочий. Заточенный так, что блик от лезвия резал глаза, как зимний ветер. Рукоять, обмотанная ремешками светлой кожи, потемнела от крови и пота.

Даже ветер перестал шевелить ковыль, будто испугавшись того, что сейчас произойдет.

Нукеры сжимали оружие, но пальцы их дрожали. Мурзы бледнели, вспоминая ночные кошмары, в которых этот русый детина с ледяными глазами перерезал их одного за другим.

А Сахиб-Гирей понимал. Понимал, что это не просто угроза. Это обещание. И оно уже сбывается.

– Стреляйте! Стреляйте! – прокричал хан, швыряя бесполезную винтовку на песок.

Он выхватил у одного нукера автомат и в этот момент рядом с ним пролетел визжащий комок шерсти. Обезумевший от полёта шакал вскочил на лапы и тут же ухватил пахнущую человеком конечность.

Сахиб-Гирей взвыл от боли, нажал на спусковой крючок и выпустил весь магазин в шерстяное клыкастое безумие. Когда же он перевёл взгляд на поле, то там остались только мёртвые люди и урчащие шакалы, которые дорвались до ещё теплых тел. Ни Омута, ни Ивана Грозного на поле для охоты не было.

Глава 2

– Отпусти меня, мерзкий урус! – выкрикнул мальчишка, когда мы вышли из Омута. – Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Вот тебе и благодарность. Я его от верной смерти спас, а он меня вот такими вот словами благодарит! Рука сама поднялась, чтобы отвесить затрещину, но сдержался.

Омут вынес нас неподалёку от поместья в Подмосковье, откуда я стартовал после начала выкладки видео расправы над людьми в белых рубашках.

– Я могу тебя отправить обратно, – постарался ответить спокойно, но голос всё-таки чуть дрогнул.

– Не надо нас обратно, – закрыл рот своему брату второй пацан. – Не надо… Он не со зла, а только из-за папы и мамы…

– Спасибо тебе, Иван Васильевич! – проговорила одна из спасённых девушек, которая поддерживала раненную подругу. – Спасибо от всего сердца за спасение! Если бы не ты и твои помощники, то глодали бы шакалы наши косточки…

Вот, это уже более подходит под слово «благодарность». В это время к нам подбегали трое ведарей из моей свиты, а с ними Годунов и Ермак.

– Я своих не бросаю, – вздохнул я и оглянулся на подбегающих друзей. – А вот как раз те, кто поможет. Борис, займись раненными! Ермак Тимофеевич, помогите Годунову! Пацаны, если хотите помочь, то помогайте, а если желаете орать, то закину обратно в Омут и тогда будете рассказывать о своей ненависти оставшимся шакалам.

Младший пацан, тот самый, что орал про «мерзкого уруса», сжал кулаки, но больше не пикнул. Старший же потупил взгляд, видно, стыдно стало за брата. Девчонки перешептывались, а раненная кряхтела, прижимая окровавленную руку к груди. К ней первой и направился Борис Годунов.

– Ну-ка, давай посмотрим, – проворчал Борис, раздвигая окровавленную ткань. Девчонка вскрикнула, но стиснула зубы. – Глубоко, но не смертельно. Потерпи, сейчас станет легче.

С его рук потянулись синеватые волны света. Они коснулись рваных ран девушки и начали заполнять полости, забитые запекшейся кровью.

Другие пленники не стали дожидаться помощи Бориса, а начали сами рвать рубашки на полосы и перевязывать своих собратьев по несчастью. Ведари без слов отправились помогать раненным. Кто-то лечил, кто-то перевязывал.

Ермак тем временем подошёл ко мне, бросив тяжёлый взгляд на пацанов:

– Иван, а этих что, с собой возьмёшь? – кивнул он в сторону братьев.

– Пока не решил, – пробурчал я. – Может, и оставлю тут. Всё равно благодарности от них не дождёшься.

Старший пацан резко поднял голову:

– Мы… мы не хотели… Просто… – голос у него дрогнул. – Там, у хана… мы думали, папа с мамой…

Младший вдруг всхлипнул и уткнулся лицом в ладони.

Тьфу ты. Ну вот, теперь и мне неловко.

– Ладно, – махнул рукой. – Разберитесь сначала с собой, потом поговорим. А пока – молчать и не мешать.

– А может им бошки поотрубать, да и дело с концом? Их отец с нами не миндальничал! По его воле мы среди шакалов четырёхногих оказались! – крикнул один из пленников.

– Вообще-то благодаря вон тому мелкому вы остались живы! Он вас можно сказать спас! – рявкнул я так, чтобы отбить желание дальше раздувать кровожадное настроение. – Если бы не увидел видеотрансляцию с его телефона, то не отправился бы вам на помощь!

– Но всё-таки… Что с ними делать? – спросил Ермак.

– Умыть, накормить, напоить чаем. И незамедлительно! – нахмурил брови и придал себе максимально суровый вид.

– Понял-понял, боюсь-боюсь, – дурашливо испугался Ермак и тут же потащил пацанов к поместью. – Помчали, татарчата! Кто последний – тот ишак!

Детям не хотелось быть ишаками, поэтому они помчались прочь, даже забыв о своих родителях. Всё-таки соревновательный момент заставляет позабыть о многом.

– Зачем они вам, Иван Васильевич? – подал голос Годунов. – Они же не станут русскими…

– Хочешь победить врага – воспитай его детей! – хмыкнул я в ответ. – Сам видел, как наши бояре отправили своих детишек подальше от войны? А за границей им присядут на уши, внедрятся в мозги и когда вернутся «детишки» обратно, то станут ненавидеть свою Родину и преклоняться перед грязной Европой.

– Иезуитские изречения, Иван Васильевич, – покачал головой Годунов. – Неужели вы станете брать на вооружение их методы?

– Врага надо бить всегда и всюду! Если бояться не будут, то станут лезть изо всех щелей и делать так, чтобы мы их боялись!

– Я не ишак! Я сын мурзы! – проигравший младший мальчишка взвизгнул по-звериному и выхватил из-за пояса тонкий кинжал.

Занес было руку, чтобы вонзить металлический клык в спину Ермака, но тот не сплоховал. Просто дернул пальцами правой руки, и мальчишка кубарем покатился по траве.

– Я никогда не оставляю спину незащищённой, – хмыкнул Ермак, заправляя тонкие нити обратно в браслет. – И поэтому до сих пор жив. Ещё раз попробуешь – голову оторву. И скажу, что так и было.

Второй тоже рванулся к Ермаку, чтобы защитить брата, но ехидный разбойник дернул на этот раз левой рукой, и старший сын присоединился к младшему.

– И как давно взял их на привязь? – спросил я.

– А сразу, как только подскочил. Вижу по глазам, что доверять такой пацанве нельзя – сам таким волчонком был, – усмехнулся Ермак.

Мальчишки поднялись, отряхивая траву с одежды. Младший всё ещё сверкал глазами, но кинжал уже спрятал – видимо, понял, что против нитей Ермака сталь бессильна. Старший же смотрел на нас с холодной ненавистью, но без глупой бравады. Уже умнее.

– Ладно, – вздохнул я. – Теперь, когда все успокоились, может, объясните, зачем напали? Зачем стремитесь умереть раньше времени?

– Мы не нападали! – буркнул младший. – Мы просто… проверяли.

– Проверяли? – Ермак фыркнул. – На что? На глупость?

– Только воин на равных может разговаривать с воином. Мы – воины! – горделиво сказал старший.

И с таким пафосом это было сказано, что остальные пленники не удержались и расхохотались. Ведари тоже скривили губы в улыбке. Мальчишка оглянулся на хохочущих взрослых, собрался разреветься, но потом вспомнил, что он находится в стане врага. Сдержался.

– Ничего-ничего, пусть вы и сироты, но в люди вас выведем! А чего? Я сам сирота, но вон каким стал – главный помощник Ивана Васильевича! А это вам не хухры-мухры! – со смешком проговорил Ермак Тимофеевич.

Со стороны поместья раздался крик:

– Иван Васильевич! Иван Васильевич! Вас царица вызывает!

Ко мне бежал помощник по хозяйству Семён. Он так активно помогал себе руками, что мобильный телефон едва не вылетал из сжатой ладони.

Я подумал, что лучше выписать из Белоозера тех, кому могу доверять и вытащил-таки Семёна, Михаила Кузьмича, Марфу и Меланью. Они недолго сопротивлялись, а даже были рады вырваться из однообразия служения разным барчукам. И вот теперь мы все вместе занимали пустующее поместье князя Оболенского под Ростовом-на-Дону. К нам примкнули двадцать ведарей и простых солдат. Понемногу поместье обросло известностью и к нему потянулись люди с разных сгоревших или разрушенных областей.

А мне что – жалко, что ли? Наоборот, я стал для этих отчаянных людей главарём и повелителем. Вместе с ними мы делали вылазки, возвращались обычно без потерь и с отбитой добычей, которой щедро делились с подкармливающими нас крестьянами.

Главарем и повелителем… Слова-то какие грозные. Впрочем, они меня называли «царь-батюшка», я не противился, пусть этот самый «батюшка» зачастую был гораздо моложе своих «сыновей». И даже когда мохнорылый Еремей, который в три раза старше, называл так, то я лишь ухмылялся в ответ. Это же не со зла, а из уважения…

– Да, Семён, спасибо! – кивнул я, когда завхоз добежал-таки до меня. После этого взял тёплый мобильник и прислонил к уху. – Добрый день, Елена Васильевна. Рад вас слышать!

– Добрый день, Иван Васильевич, – раздался в трубке слабый, но твёрдый голос царицы. – Рада, что вы живы-здоровы. Хотя, судя по слухам, не только здоровы, но и весьма… активны.

Я усмехнулся, глядя, как Семён, тяжело дыша, отряхивает с рубахи дорожную пыль. Всё-таки для завхоза не по годам подобные гонки. Ему бы лучше в кресле-качалке сидеть, да вон тем пацанам про боевые свершения рассказывать.

– Ну, знаете ли, Елена Васильевна, – ответил я царице. – Времена нынче такие – либо шевелишься, либо тебя кто-то шевелит. Причём без спросу, а одевая в белое, погребальное…

– Очень метко сказано, – заметила царица. – Но, Иван Васильевич, у меня к вам дело. Не простое.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Когда царица говорит «дело», это редко сулит что-то хорошее. Обычно либо головная боль, либо риск для жизни. А то и всё вместе.

– Слушаю вас внимательно, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Только вынужден заметить, что если вы хотите меня затащить в царские интриги, то вынужден буду отказаться. Я хочу людям помогать, а не на троне паутину плести.

Царица вздохнула:

– Вы всегда были прямолинейны, Иван Васильевич.

– Зато честно.

– Именно поэтому я и обратилась к вам. Чувствую, что мне немного осталось… Вот есть у меня такое нехорошее предчувствие. И не надо лишних слов, что я ещё лет сто проживу – не стоит портить о себе впечатление. Мне нужно, чтобы вы как можно быстрее явились ко двору.

– Но я же только что сказал…

– Слышу я пока ещё превосходно. Однако, это не мешает мне настаивать на вашем появлении. Мне нужен только разговор, а дальше вы уже сами решите, что вам делать. И вряд ли кто будет вам указом.

Я закрыл глаза на секунду, представляя, во что ввязываюсь. Но если не я – то кто? Смывшийся старший братец? Он уже наворотил таких дров, что за поколение не расчихаемся.

– Хорошо, Елена Васильевна. Я скоро буду.

– Спасибо. Жду вас, Иван Васильевич. И всё-таки прошу поторопиться…

Связь прервалась. Я опустил телефон и посмотрел на Семёна.

– Ну что, завхоз, похоже, снова в путь.

– Опять? – простонал он. – Только обжились!

– Не ныть, – огрызнулся я. – Собирай ребят. И скажи Марфе – пусть провизию готовит. Дорога предстоит долгая.

Семён закатил глаза, но послушно заковылял к дому.

А я глядел в сторону севера, туда, где за холмами уже мерещились силуэты новых врагов. И эти враги были если не сильнее предыдущих, то злее и хитрее – точно!

– Я всё равно тебя зарежу, урус! – воскликнул младший мальчишка, упавший в очередной раз от тычка Ермака.

– Зарезывалка у тебя ещё не выросла, татарчонок, – усмехнулся тот в ответ. – Пошли, пожрём, что ли…

Во! Поесть и я не откажусь! А потом можно и в Москву заявиться!