Текст книги "Мерзкий старикашка"
Автор книги: Алексей Герасимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
– Ну вот так как-то, – резюмировал я, насухо вытерев котенка.
Тот приподнялся на дрожащих лапках и пискнул.
– Неужто опять проголодался? – подивился подошедший понаблюдать за процессом Касец, смял мякиш и, обмакнув его в молоко, поднес к мордочке малыша.
Котенок ткнулся в угощение носом, пожамкал его пару мгновений, а затем повалился на бок, свернулся клубком и продемонстрировал явное желание поспать, чтобы больше всякие там к нему с мытьем не лезли.
Я накрыл его краешками тряпицы, на которой он лежал, и вздохнул.
– Ну вот, теперь и нам поесть не грешно.
– А все готово, ваше высочество, – отрапортовал первый десятник. – Для вас и князей солдатами уже накрыт дастархан, извольте откушать.
– Откушать – это можно. Коли царь сыт, так и подданным легче, – ответил я, поднимаясь.
Кот продрых до самого утра и даже не пошевелился, по-моему. Перед тем как отправляться в дальнейшую дорогу, я вновь напихал в него размоченного хлеба и разжеванный до состояния кашицы кусочек мясца, усадил в сплетенный за вечер Тумилом квадратный туесок и засунул за пазуху.
– Твое высочество будет ему кошку-мачеху искать? – поинтересовался парень. – Мне на постоялых дворах про недавно окотившуюся спрашивать?
– Да нет, себе оставлю, пожалуй, – ответил я. – Кот-то красивый. Будет у меня на ногах сидеть, когда вырастет, больные коленки мои греть. Но про кошку поспрошай, а то я его боюсь до заворота кишок закормить, да и ее молоко котенку будет полезнее козьего или коровьего.
– А как его назовешь? – полюбопытствовал Тумил.
– Князь Мышкин, – усмехнулся я.
– О да, такой князь будет вернейшим из твоих вассалов, – расхохотался парень.
На «обеденном» постоялом дворе кормящих да даже и беременных кошек, правда, не нашлось, так что с котенком опять пришлось повозиться, зато понаблюдать за процессом кормления собрались все оказавшиеся в трактире. Мышкин на дрожащих полусогнутых лапках стоял на столешнице и, задрав голову, ел с рук, потешно тряся при этом торчащим хвостиком, а народ глядел и умилялся.
К вечеру же наш отряд достиг Баратура, и прямо от городских ворот мы проехали к замку (именно замку, а не дворцу) князя Лексика. Не то чтобы я был в восторге от перспективы визита, но если бы князья не попросили гостеприимства у господина этой земли, то воспринято такое было бы как оскорбление.
Правящая княгиня-теща, невысокая, сухонькая, полуседая и морщинистая, много если на два местных года меня моложе, но некогда явно блиставшая красотой, всяческим там церемониалом, в отличие от наместника Запоолья, не заморачивалась и встречала нас во дворе.
– Боги благие и те, что не очень, вы гляньте-ка, кого к нам занесло, – задорно поприветствовала она нас. – Князь Арцуд и князь Шедад собственными персонами! И зять ваш с вами тоже! Ну слезайте, слезайте-ка со своих коней, дайте я вас обниму и рассмотрю поближе – поди, уже скоро год, как не видались.
– Привет тебе, достойная Шока. – Князь Хатикани спрыгнул с седла как молоденький. – Я тоже рад тебя видеть в добром здравии. Дашь ли ты приют нам и людям, что едут с нами?
– Иди сюда, старый греховодник, и не задавай дурацких вопросов! – Шока Юльчанская обняла его, а затем отстранилась чуть и оглядела. – Ох и раскабанел! Почти вдвое пуще прежнего. Благодари небеса за то, что я в свое время отвергла твои ухаживания, а то ты бы у меня сейчас как тростиночка был стройный.
Она потрепала Шедада по щеке и обернулась к князю Софенине.
– Ну вы гляньте, и этот пузо наел! – всплеснула княгиня руками. – Посадить бы вас обоих на хлеб да воду! Ну полно, не хмурься, иди сюда, тебя я обниму тоже.
– Ты совершенно невозможна, – улыбнулся Арцуд. – Как и всегда, впрочем.
– Они что, оба за ней волочились раньше? – негромко спросил я князя Тимариани.
– Причем одновременно, – ответил он.
– А ты чего в стороне стоишь да с кем-то шепчешься, князь Зулик? – спросила теща Лексика Баратиани.
– Позволь тебе представить, о достойнейшая, известного своей святостью брата Прашнартру из обители Святого Солнца, – ответил ей дважды зять.
– Да вижу я уже, чей это брат, – усмехнулась Шока, глядя прямо мне в глаза, а затем отвесила поясной поклон. – Ну, здравствуй, царевич Лисапет. Давненько не видались.
Слуги, устроившие во дворе показательную суету с борьбой за высокое звание замка высокой культуры и быта обслуживания гостей, моментально замерли, прекратили даже видимость телодвижений и с любопытством уставились на меня, а потом тоже начали поясные поклоны отвешивать. Хорошо еще, что тут в ноги по любому поводу бросаться не принято.
М-да. Спалила, дура-баба.
Хотя, думается, то, что я все же отбыл из монастыря в блистательную столицу, давно уже секрет Полишинеля. Да и в то, что Хурам с Большой Горы сохранил мой визит в секрете, надежды мало – он высокопоставленный чиновник, у него есть свои интересы. И связи, скрепленные взаимными обязательствами, тоже наверняка имеются. Тайной пока является письмо от военного крыла Совета князей (и то не факт), ну так я про него болтать и не собираюсь.
– Здравствуй, почтенная княгиня, – ответил я. – Не припомню, правда, чтобы мы были знакомы.
– Ну еще бы, – усмехнулась Шока. – Конечно, не помнишь. Ты уже юношей был, когда удалился в монастырь с концами. А я тогда в услужении у твоей матушки состояла, совсем соплюха, еще от Сердца не кровила, куда уж тебе было на меня смотреть да запоминать.
– Ты мне тут апокрифы не проповедуй. – Я погрозил княгине пальцем. – Церковь их не одобряет, а я лицо духовное.
Среди многочисленных и разнообразных писаний о деяниях Троих Святых есть и такой малоизвестный свиток, как «Слово Нургиты Благословенной», где утверждается, что Святое Сердце был не братом Солнца, а сестрой, чем привязка менструального цикла к фазам розовой луны и объясняется.
– Ну простите, ваше святейшее высочество, это я от женского недомыслия. Волос долог – ум короток, так ведь вроде в народе говорят?
Ехидная, однако, старушенция. Не попади братниными стараниями Лисапет в обитель да (свят-свят-свят!) женись на ней, никому бы мало не показалось. Каген, похоже, страну от потенциальной катастрофы спас.
– От длины волос ум не зависит. – Я перекинул свою косу через плечо. – Ты, почтенная, так нас во дворе держать и станешь?
В общем, через пару часиков, вымытый в бане, отдохнувший и расслабленный, я заселился в спешно подготовленные роскошные апартаменты. Зачем мне столько комнат одному, этого я, положим, не понимаю – статус демонстрировать разве что, – зато мягкие перины и разные там подушечки на креслах очень даже одобряю.
За то время что я мылся с замковой кухни ко мне успели перебазировать и корзину с недавно окотившейся кошкой – надо было видеть глаза хозяйки, когда я изложил такую просьбу.
Князя Мышкина, перед тем как идти с князьями на водные процедуры, я подселил к мохнатому выводку лично – фиг ее знает, эту кошку, не задушит ли чужого. Нет, не пыталась – у этих животных вообще материнский инстинкт сильно развит, – хотя и удивилась «подарочку», конечно, но титьку предоставила безропотно и начала вылизывать. Так что мы с котом оба теперь чистые, белые и нарядные. Ну, во всяком случае, я точно нарядный – сподобился переодеться в «штатское», то, что князья с собой еще в монастырь приперли, а дорожную и парадную сутаны в стирку сдал. А Мышкин – белый, как ему и положено, и снова мокрый. Спит, сытый да счастливый, покуда я перед зеркалом из полированной бронзы прихорашиваюсь.
А ничего так, надо признаться, сохранился Лисапет. Подтянутый, поджарый, даже морщины слегка разгладились – от хорошего питания, не иначе. Морда породистая, и одежка ему эта очень даже идет.
Единственное, что кинжал на пояс я не стал вешать. Дедушка старенький, безобидный, и все это должны увидать.
– Всем ли ты доволен, царевич? – Все же беспардонная баба эта княгиня, вломилась без стука и приглашения. – Все ли хорошо?
– Благодарю, достойная Шока. Гостеприимство твое выше всяких похвал, – ответил я.
Ну и чего приперлась? Иди обещанный пир в честь дорогих гостей подготавливай.
Верховная теща Баратиана прошествовала к креслу, уселась грациозно, подперла щеку кулаком, облокотившись на столик с кошачьей корзинкой, и вздохнула.
– Ох и постарел же ты, батюшка. А какой был красавец в молодости! Я, дуреха, когда ты не вернулся с богомолья, повыплакала себе все глаза.
Ну здрасте-пожалуйста, эта престарелая красотка третьей свежести мне в чувствах признаться решила, что ли? И как реагировать на такое вот?
– Ну ты еще скажи, что все эти годы моего возвращения ждала, княгиня.
– Да нет, какое там, – захихикала та. – У меня благополучно сложилось все. И замуж вышла за любимого человека, и дочку, ту, что родила мужу, когда и неприлично это уже вроде, хорошо пристроила. Сын вот только наш с Эулом до этого не дожил, погиб на войне…
Она вздохнула тяжко, застарелая печаль тенью скользнула по ее лицу, но уже через секунду Юльчанская взяла себя в руки.
– А ты, я гляжу, несмотря на монашество, тоже наследником обзавелся?
– Котом, что ли? – затупил я.
Нет, ну про коня в Римском сенате я слыхал, а вот чтобы коты государственные должности занимали… В США разве что – есть у них четверолапые мэры.
– Ну и котом – тоже. – Она снова захихикала. – Скажешь, что тот паренек со спатычем, который у тебя за спиной ошивался и зыркал по сторонам, за рукоять ножа держась, не твой?
Булатный спатыч Тумил с призовых денег честь по чести выкупил и таскал его теперь на бедре – ну совсем как взрослый. Блистательные, что характерно, к этому оружию относились не как к переросшей зубочистке, а со всем уважением – у них оно, оказывается, прекрасно известно под названием «дырявец» и считается панацеей против врагов в кольчугах, а не панцирях.
– Нет, не мой. Тумил, сын Камила из Старой Башни. Это уже почти в Самватине, я там и не бывал никогда. Послушник это мой. Был. Теперь вот стремянный. Хотя подозреваю, что он себя считает еще и телохранителем.
– Можно понять, коли так, – кивнула Шока. – Случись с тобой чего, у него все радужные перспективы пойдут прахом. Да, а я-то, дура старая, уже отравить его хотела…
Ну ничего себе, какая милая непосредственность!
– А, собственно, зачем? – осторожно поинтересовался я.
– Ну сам подумай, – вздохнула княгиня Юльчанская. – Вот прибудешь ты в Аарту, станешь царем… Неужто ты трон завещаешь законному сыну Тыкави, а не своему бастарду?
– Сложный вопрос, – честно ответил я. – И от того, сколько я еще протяну, зависит, и от того, насколько прочно буду сидеть на троне, да и от личности моего гипотетического отпрыска – тоже. А тебе-то, княгиня, что с того?
– А то, что мой малахольный зятек в жизни незаконнорожденного не поддержит, – вздохнула она. – Сына я уже похоронила, мужа – тоже, так хочется, чтобы хоть внуки пожили подольше. А случись после твоей кончины – живи ты тысячу лет, царевич! – замятня…
– Этого лучше не надо, – кивнул я. – И так стоим на грани, а тут еще у соседей не пойми что творится. Нет, усобица Ашшории в ближайшие четверть века строго противопоказана.
– Да-а-а… – протянула всебаратианская теща. – Меняются люди с годами. Не все, конечно, – иные как в младости были коровьей лепешкой, так и до старости ей остаются, только подсохшей. Не увидела бы я, что ты котенка слепого выкармливаешь, так и в то, что паренька просто так решил облагодетельствовать, не поверила бы. Ты стал мудр, а в юности, помню, был редкий засранец. Монастырская жизнь сделала тебя…
– Мудрой коровьей лепешкой, – фыркнул я. – Откровенность твою, разумеется, я оценил. Но лучше б ты, конечно, промолчала.
– Лучше? – грустно улыбнулась она и пожала плечами. – Может, и лучше. Только стара я уже, мне-то твоих милостей не надо, а Лексик, появись ты только в Аарте, и так тебе сразу присягнет со всей своей дружиной.
– И ты решила выяснить, стоит ли меня из замка вообще живым выпускать? – Я откинулся на спинку кресла и с интересом поглядел на Шоку. – Пока зятек не встал на сторону… – Я пощелкал пальцами, подбирая слова. – На сторону царя, который и сам дерьмо, и после смерти всем захочет подгадить?
– Да уж, умеешь ты сказать, царевич. – Княгиня аж затряслась от смеха. – Но точно сформулировал, этого не отнять.
Мышкин перевернулся на спину, потянулся сладко, почмокал губами и снова заснул. Кошка приподняла голову и зорко огляделась – не грозит ли кто ее потомству и этому нахлебнику.
– Ты ведь когда пришла, знала уже, что Тумил не мой ребенок, – укоризненно произнес я.
– Ну, знаешь ли, лишнее подтверждение от предполагаемого родителя никогда не помешает, – всплеснула руками она. – Остальные-то могут и не ведать точно.
– А не опасаешься, что я обиду затаю или там злобу, отомстить пожелаю?
– Эх, царевич, – вздохнула она. – Уж поверь мне, в Аарте тебе быстро не до мнимых врагов станет – с реальными бы разбираться поспевать.
И ведь фиг поспоришь. Особенно если учесть, что преданных лично мне людей имеется аж одна штука. Это Арцуда с Шедадом мне было легко в монастыре пугать – князья-генералы совсем не отказались бы увеличить свои владения за счет «заговорщиков», а себе-то врать зачем? Один я, как перст, и Шока не столько даже как столбовая дворянка, а, скорее, как любящая мать и бабка кровно заинтересована в моем мирном и спокойном правлении с последующим беспроблемным процессом передачи власти наследнику – совпадают наши цели, выходит. Зачем такого союзника отталкивать?
Ну да – баба она, конечно, вздорная, так и я, мягко говоря, не подарок, а Баратиан в паре форсированных маршей от столицы – гонец за сутки может добраться, если заводных заранее подготовить. Это может оказаться полезно.
Хотя лучше бы не пригодилось, конечно.
– Ты уж на меня не гневайся, – вздохнула княгиня и погладила кошку, успокаивая. – Зять из столицы каждодневно письма шлет, да и свои шпионы есть… Поспешать тебе надо. Главный министр уже объявил, что ты выехал в Аарту из монастыря…
– Давно?
– Два дня назад. В столице разброд и шатания. – Она пристально поглядела на меня. – Князь Дамуриани тебе что, какие-то условия выставлял?
– С чего решила так? – поинтересовался я.
– Ждет уж с очень большой радостью. – Она издала сухонький смешок. – Как родного. Да и слухи по Аарте разные ходят…
– С радостью, говоришь? – Я ухмыльнулся. – Это хорошо. Уж я его порадую…
Шока Юльчанская кивнула с пониманием – у каждого, мол, свои секреты.
– Ладно, чего мы сидим-то? – Она хлопнула ладонями по коленям и поднялась. – К пиру все уже готово. Пойдем, что ли, ваше высочество? Тряхнем стариной?
– Тумилу только не говори, что… Ну, ты поняла. Это я осознаю, что половина князей спит и видит, как бы передавить всю нашу династию и поделить царские земли, а вот он и обидеться может.
– Я еще не совсем выжила из ума, – фыркнула княгиня, потом помолчала и добавила: – А может, и совсем, поди знай…
– Кошку покормить надо, – произнес я, глянув на корзину.
– Надо, – согласилась Шока.
– Ну, вот зятю отпишись, и покормим. – Я галантно предложил даме руку.
И чем я тебя, киса моя, буду «кормить», лучше подумать заранее.
Традиция проведения пиров в разных странах разная. Парсудцы (которых другие народы чаще называют парсюками) не мыслят их без участия танцовщиц в полупрозрачных одеждах с последующим развратом, асины ведут беседы о философии, политике и поэзии, возлежа на ложах, и разврат устраивают без всяких танцулек, прямо на месте, не отрываясь от вина и разговоров, инитарцы устраивают состязания бродячих певцов да танцы с фуршетом, а мирельцы жрут и пьют в три горла, едва не до потери пульса, слушая заунывное хоровое пение. Все, в общем, веселятся по-своему.
Пиры в Ашшории же напоминают больше всего то же действо в замках средневековой Европы: за центральным столом сидят хозяева с домочадцами, почетные гости и особо доверенные лица, за столами пониже располагаются витязи, а уж челядь (кто не занят в обслуживании банкета) довольствуется малым у самого входа. Где-то в уголке с голодными глазами в это время играет оркестр, а вот трубадуры и менестрели всякие, напротив, на столь ответственные мероприятия обыкновенно не допускаются, поскольку их уделом считается исполнение песенок в трактирах и кабаках. На пиру же музицирование и пение является прерогативой аристократии и их же святым долгом, а мастерство в этом деле почитается не ниже воинской удали.
Присутствующим подпевать, правда, не возбраняется, но так, чтобы исполнителя не заглушать. Но с песен, конечно, не начинают. Сначала поднимают несколько заздравных кубков или рогов (уж кто какие сервизы предпочитает), причем произносимые тосты далеко превосходят витиеватостью те, что про маленькую, но очень гордую птичку, взлетевшую високо-високо.
Но это, что называется, первый акт Марлезонского балета, для затравки. Потом все переходит к обычной пьянке, а вот с дракой или без, зависит уже от контингента.
Так и мы – сначала Шока Юльчанская подняла тост за дорогих гостей, которые почтили своим визитом, да умножатся их рода и богатство, да пребудет над ними благодать всех, кого только можно, бла-бла-бла. Затем наступила моя, как старшего по званию, очередь толкать такую же пустопорожнюю ответку про гостеприимство сих стен, родовитость да хлебосольство хозяев, чьи славные предки не раз… И да пребудет с тобой Сила, Люк, короче.
Потом князья – в порядке старшинства по возрасту, первый десятник и княгинины советники… Затянулось часа на два, причем сидящим за столами попроще слушать весь этот бред вполуха и при этом не только жрать, но и прихлебывать вино не возбранялось, а вот «хозяева жизни», даже настолько отвыкшие от алкоголя, как я, поднабраться не могли никак.
Мудрая традиция на самом-то деле – есть возможность контролировать подгулявших подчиненных.
Наконец парадная часть подошла к концу, широкие массы должным образом поднасвинячились, и Шока, взяв в руки ситар, в задумчивости провела по струнам.
– Какой бы песней мне вас порадовать? – Она снова перебрала струны. – Наверное, удалым чем-то?
Ожидающие развлекухи витязи шумно высказали одобрение, да и я не стал возражать. Хватит с меня уже однообразного бренчания и гудения оркестра имени какой-то матери, энергичного чего-то хочется.
– Ну тогда, пожалуй…
Княгиня-теща вдарила по струнам плясовую и запела на диво хорошо поставленным голосом о том, как девица грустит о своем изгнанном женихе-горце и как мечтает о его возвращении. Вполне себе такое политическое заявление для подчиненных, надо сказать. Причем «возвращение горца» дружинники, судя по всему, одобряют. Вон как душевно Шоке подпевают про то, чтобы горца «вернуть лесам, горам и мне!»[3]3
Стихи Р. Бернса, пер. С. Я. Маршака.
[Закрыть]
А может, просто песня им нравится. Не уверен. Но буду надеяться, что кого надо – того повесят, когда и если потребуется.
– А что, царевич, ты ведь в молодости, помнится, тоже неплохо с ситаром управлялся. – Княгиня Юльчанская протянула мне инструмент.
– Когда это было… – пробормотал я, но за гриф взялся и кольцо-медиатор (здесь именуемый «захма») на палец надел. – Так, что бы такое забацать, чтобы душа развернулась, а потом обратно свернулась?
– Уверена, что ты сможешь выбрать лучшую из песен, – ответила Шока, а присутствующие согласно закивали.
Подхалимы чертовы.
Я провел по струнам, будя в себе Лисапетовы навыки игры, да и решился немного похулиганить. Ну а что? Народ тут не закомплексованный, сексуальная тематика у ашшорцев не табуирована (неудивительно, при таких-то богах) и даже девственность у местных телок – не такая уж священная корова. Вдарил я песню про ежика. Не того, разумеется, что дырочкой в правом боку насвистывал – за полным отсутствием в известном мире гевеи я и перевести бы ее толком не смог, а авторства Пратчетта. И смешно, вон как народ заливается, и вполне себе ответ с политическим подтекстом, поскольку символом царского рода Ашшории (и, соответственно, всей страны) является крылатый еж. Вот только не спрашивайте, откуда у бедного зверя крылья растут. Все вы правильно поняли.
Выступление, хотя пою я и не очень-то хорошо, подняло мои акции в глазах присутствующих на несколько пунктов. Менталитет-с. Это всякие там директора какого-нибудь предприятия на корпоративе сидят с каменными лицами, судорожно боясь уронить себя в глазах подчиненных простыми человеческими поведением и видом. А вот тот же Нерон, имевший куда как больше власти да влияния, и выпить был не дурак, и стихи читал, и музицировал на пьянках сам.
Так и ашшорцы. У них князья на пирах, которые сами и устраивают, поют, причем не всякую пафосную ерунду, а дабы гостей и прочих присутствующих повеселить. А тут еще и песня, никем не слышанная доселе. Пришлось потом, до конца мероприятия, еще пару раз на бис исполнять – чтобы слова все запомнили.
Первое, что меня встретило по возвращении с пира, – это любопытная морда Князя Мышкина. Его более мелкие молочные братья дрыхли без задних лап, сама пятнистая муренка слиняла по своим кошачьим делам, а этому скучно стало. Стоя на задних лапах и уцепившись когтями передних за край корзинки, кот вертел башкой, осматривая окружающее пространство полуоткрытыми глазенками. При моем приближении он требовательно мявкнул и полез наружу.
– Ну и куда собрался? – Я взял звереныша на руки.
Тот запыхтел и взъерошил шерстку, пытаясь казаться больше и страшнее.
– Бунтуешь? – Я усмехнулся и начал гладить теплый комочек.
Котовский почти моментально сменил гнев на милость и уткнулся в ладошку носом.
– Э, да ты никак опять голодный? Чем прокормить, тебя убить легче.
Мышкин требовательно мявкнул и начал искать носом титьку еще активнее.
Под столом стояла плошка с каким-то варевом – явно для кошки, а не для меня, и я, с кряхтением наклонившись, поставил кота рядом с ней. Тот начал принюхиваться, полез на запах, но вместо того, чтобы есть, попытался влезть в тарелку с лапами.
– Ну нет, так не пойдет. – Я ткнул Мышкина мордочкой в еду.
Тот возмущенно чихнул, отпрянул и начал облизываться. Я снова подтолкнул звереныша носом к еде, тот замер на дрожащих лапках, продолжая вылизывать морду, а затем ткнулся в еду сам и принялся чавкать.
Минуту спустя кот с перемазанной физиономией задним ходом отошел от плошки, сел, потряс головой, облизнулся, а потом плюхнулся на бок с твердым намерением уснуть. Я подхватил котенка и положил его обратно в корзинку.
Мышкин блаженно потянулся, развалился на спине и моментально отрубился.
– Идеальный ашшорский князь, – буркнул я. – Всех-то желаний, чтобы царь ему что-то дал, даже если не по пасти кусок, а сам будет только спать и гадить.
* * *
Мурлыкатель у кота заработал только через три дня, когда мы уже подплывали к Аарте.
Переправившись на следующий день после пира на эшпаньский берег и проехав достаточное расстояние, чтобы с башен Баратура даже пыль из-под копыт наших коней была не видна, отряд свернул с тракта и выехал обратно к берегу Шустрой Змейки, где нас уже ожидала пара плоскодонных кораблей-ааков, любезно предоставленных княгиней Юльчанской и отосланных к точке рандеву заранее, еще до моего песенного дебюта.
Это Зулик с ней договаривался, умничка такой.
На корабли загрузились споро, хотя Репка лезть на борт ни в какую не желала, и к ней пришлось применить меры не только морального, но и физического воздействия – проще говоря, я ее по хребтине перетянул своим посохом, – да и были таковы. Течение попутное, ветер благоприятствует, и, невзирая на то что после слияния с Долговодной Великая Поо делает изрядный крюк к северу, выигрыш по времени должен быть где-то в половину дня пути. Спине моей опять же изрядное облегчение – стар я по столько дней из седла не вылезать. Ну и натертым мозолям чуть ниже – тоже.
Так что плывем, любуемся пейзажами, отдыхаем – один Арцуд страдает. У него, оказывается, сильнейшая морская болезнь. Такая, что его при форсировании лужи тошнить начинает. Лежит, бедолага, ничего не ест, с лица весь зеленый… Непременно стоит назначить его командовать флотом.
Остальные, едва мы отплыли, приготовились было с комфортом поскучать в дороге, но вредный Касец своим подчиненным всю малину обломал: заставил отрабатывать сабельный бой в условиях корабля, причем как индивидуальный, так и групповой. Тумил, разумеется, в молодецкой потехе принял участие, – как иначе-то? – благодаря чему выяснилось, что это со спатычем он весьма неплох, а вот саблист из него, мягко говоря, не очень.
Первый десятник сказал: «Непорядок» (нет, на самом деле он высказался несколько развернутее и чуть менее цензурно, но смысл был именно таков), – и принялся гонять стремянного, почти уже царского, лично. В хвост и в гриву, без перерыва на отдохнуть, с комментариями о том, сколько Тумил с той и или иной раной, условно ему только что нанесенной, протянет. Сроки, как правило, оказывались недолгими.
Я сидел на сваленных кучей тюках с чем-то мягким, поглаживал котенка в коробчонке и с благодушным видом кивал – ученье, мол, свет, ну или как минимум целые конечности и кишки в животе, а не на палубе. Дуэли среди воинско-аристократического сословия тут распространены, пусть и изрядно меньше, чем во Франции времен всяких там Луи, но случаются, а Тумил – парень хоть и не глупый, но молодой и горячий, так что пущай обучается. Не пригодится – очень хорошо. А случись что – сможет за себя постоять благодаря десятниковской науке. Это сейчас синяки от палок по всему телу ему радости доставляют небогато, а потом, глядишь, еще и «спасибо» скажет.
Ну и я за эту заботу скажу тоже. Касец – он вообще мужик-то, похоже, правильный, вояка знатный, был бы князем, даже самым размелкопоместным, уже и в сотники выбился бы, не иначе. Надо будет ему, как на трон сяду, какой-никакой феод подыскать.
Латмур, надо думать, с этим прицелом именно его-то и послал.
– Лодка! Лодка прямо по курсу! – раздался крик впередсмотрящего.
Все немедленно прекратили тренировку и бросились к носу. Я тоже поднялся и пригляделся к водной глади.
Действительно, прямо по курсу наблюдался небольшой челн, отчаянно выгребающий против течения нам навстречу. Человек на веслах сидел один, по одежде так особо и не скажешь из каких – не совсем голытьба, подробнее не разглядеть. Оглядывается время от времени, кричит чего-то, но ветер слова уносит.
– Капитан, примите этого человека на борт, – распорядился я, убирая Мышкина в его коробчонку.
Кот возмущенно цеплялся коготками за одежку, не желая вновь оказаться под крышкой, но его восстание было мной проигнорировано.
– Тебя посодют, а ты не мурлычь, – пробормотал я, закрывая туесок и убирая его за пазуху.
Полчаса спустя выбившийся из сил (еще бы, грести против течения Великой Поо – это то еще удовольствие) человек перебрался через фальшборт. Это оказался – сюрприз-сюрприз – дружинник князя Тимариани, коего он еще от Благословенной заставы в Аарту посылал.
– Беда, – выдохнул он. – Беда, князь. Столичный голова учинил заговор.
– Присядь, присядь, Ошмуд, отдышись и изложи все по порядку. – Князь Зулик аккуратно поддержал шатающегося от усталости витязя. – Да дайте вы ему воды кто-нибудь, ироды!
Чуть пришедший в себя дружинник рассказал вот что.
От заставы их выехало двое: один – чуть пораньше, с успокоительными новостями для Скалапета, князя Ливариади, а второй, этот самый Ошмуд из Трутнева Улья, – к генералам и Железной Руке. Ехал он вторым, дабы первый про его миссию ничего не знал и рассказать, приключись какая неприятность, никому бы не смог.
Случилось ли с ним чего или же нет, доподлинно Ошмуду было неизвестно, однако в столичный особняк князя первый гонец не явился по сей день, зато хефе-башкент и ко всему прочему старый друг князя Скалапета сегодня утром ни с того ни с сего взял речной и морской порты Аарты под усиленный контроль силами стражи и подчиненного ему столичного гарнизона. А известие о том, что царевич Лисапет из Баратура двинулся через Эшпань, уже стало достоянием не только узких кругов, но и каждой рыбной торговки.
Князья Коваргини и Самватини, отнюдь не будучи уверены в верности им хотя бы половины столичных служак (Штарпен из Когтистых Свиней их не один год прикармливал), но обоснованно опасаясь подлянки от столичного градоначальника, вызвали Ошмуда к себе, поспрашивать, не собирался ли царевич добираться рекой.
Тот, естественно, ничего по этому поводу сказать не мог, поскольку и правда был совершенно не в курсе дела. Князья-генералы почесали в затылках, отправили гонцов в лояльные лично им части, а Зуликова дружинника послали стеречь Поо и на каждом проходящем кораблике высматривать знакомые лица. А как увидит – предупредить царевича Лисапета, что верные полки будут под стенами Аарты не ранее чем через два дня.
– Я только доехал сюда, коня оставил в корчме, да лодку у местных рыбаков купил, а тут гляжу – корабли идут. Я тотчас на весла и… Едва успел вот, – закончил дружинник.
– Серьезная ситуация, – помрачнел Касец, поворачиваясь ко мне.
Князья согласно закивали.
– Ваше высочество, если позволите, то я считаю, в столицу нам плыть сейчас нельзя, – добавил первый десятник. – Блистательные отважны, но немногочисленны, нас едва достаточно для защиты Ежиного Гнезда. В случае если князь Штарпен замыслил измену, отбить порт будет стоить большой крови.
– Да и стоит ли устраивать в столице беспорядки? – добавил все еще зеленый Арцуд Софенский. – Это, в конце концов, единственный приличный морской порт на всю Ашшорию, и такие события могут больно ударить по торговле. А противиться большой силе хефе-башкент не посмеет.
Вот ты гляди, как человек о стране переживает! Аж помирать перестал, как понял, что софенские товары могут в порту погнить без спроса.
– Ваше высочество, надо принять решение, – вступил Зулик.
Я поглядел на перевалившее зенит солнышко – мы к вечеру должны были до Аарты добраться, еще засветло, – перевел взгляд на берег и усмехнулся.
– Завтра ведь Громолет-мясоед, не так ли?
Есть такой в нашем пантеоне Громолет Охальник, третьеразрядной похабности божок, славен наставлением рогов половине Великой Дюжины, а также тем, что сначала научил людей готовить мясо, которое до него сырым ели, а потом под это дело еще и пиво варить надоумил. Вот в честь него завтра праздник, этакий антивегетарианский день, после коего Церковь в течение недели мясо есть не рекомендует. Птицу или рыбу там – это пожалуйста. Такие вот в Ашшории посты щадящие.
– Да, ваше высочество, – ответил Шедад Хатиканский. – Но что все же мы будем делать?
– Делать? Корреру, – усмехнулся я. – Капитан, причальте близ вон той деревни, что у нас по правому клюзу.
– Корреру? – удивился Касец.
– Естественно. Завтра же, говорю, Громолет-мясоед. Купим в деревне быка, да поздоровее, пир устроим… А перед тем Тумил его в лучших традициях танцовища уложит – и местным заодно развлечение. Вы моего стремянного не сильно избили, первый десятник? Сможет он выступать?
