Текст книги "Мерзкий старикашка"
Автор книги: Алексей Герасимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Блестяще, – прошептал архипастырь.
Ну еще бы. Ты ж, поди, не ради ублажения богов смотрителю молебны навязать пытаешься, а за соответствующую оплату.
– Я сегодня же пришлю вам что-нибудь соответствующее.
– Имеется одна небольшая сложность, преподобный, – вздохнул я.
– Я могу помочь разрешить ее каким-то образом? – В Ампуре с каждой секундой росло воодушевление.
– Возможно, – кивнул я в ответ. – Для выступления на танцовище нужен бычий спотыкач, но на по-настоящему хороший, боюсь, у меня не хватит денег. Конечно, князья Тимариани, Софенине и Хатикани, без сомнения, ссудили бы мне потребную сумму, но посвящать в дела Церкви светских владык – это как-то…
– Я понял вас, брат Прашнартра. – Архипастырь поднялся. – Пришлю пару драм вместе с реликвией. А теперь прошу простить – перед торжествами у меня еще есть куча дел.
Так-так, и насколько ж мое присутствие на службе и выступление Тумила твои акции поднимет, что ты даже не поморщился при разговоре о деньгах?
Я ополоснул архипастыреву чашку, налил себе чаю из самовара и принялся доедать пирожные – зачем добру пропадать?
Остаток дня прошел спокойно и без визитеров. Я выяснил, что да, судить танцы с быком будет сам князь с Большой Горы (за свое всегда беспристрастное судейство он пользуется у горожан большим авторитетом) и что гости князя приглашены с ним и отцами города в особую ложу корреры, посидел немного в библиотеке, проинструктировал явившегося с тюком обновок Тумила по применению присланного преподобным Ампурой здоровенного знака Святого Сердца (серебряного и на серебряной же цепи – обратно фиг отдам, а если архипастырь будет этим недоволен, то может на меня царю пожаловаться) – юность к просьбе старости проявить перед началом состязания благочестие отнеслась с пониманием, ну или, по крайней мере, не фыркала недовольно, – затем поужинал, да и отправился в Пантеон.
На службу, в которой мне отвели почетную обязанность ассистировать самому архипастырю Тампуранка (а в монастыре ни разу такого не доверяли!) во время принесения искупительных жертв, приперлась вся знать и денежные мешки города, хотя, разумеется, весь его зал они не заполнили – только первые ряды. Большинство же составляли простые горожане, пришедшие искренне, а не потому, что положение обязывает, помолиться. Ну и на диковинку поглазеть – монаха из горной обители.
Чего я на самом деле по дороге к храму только про себя из бесед прохожих не узнал – люди, понятно дело, сплетничали и обменивались новостями. И что святой я, и чудотворец, и еду-де я чуть ли не возвращать Кагена из мертвых…
А вот про завтрашний танец с быками, к моему удивлению, не судачили. Нет, предстоящее действо на самом деле, конечно, обсуждали, но лишь в плане предвкушения забавы и битья об заклад, что танцор такой-то запросто уделает танцора имярека и тому подобное, а вот о грядущем участии моего стремянного толпа не знала – гильдия и смотритель корреры сохраняли все подробности, вплоть до имен участников, в строжайшей тайне. Меня так и подмывало сделать вброс информации в толпу – едва сдержал себя.
Служба прошла в торжественно-штатном режиме, сбор даров и жертв от населения, судя по довольному лицу архипастыря, вполне оправдал надежды клира, после чего простой народ начал праздновать Вознесение Сердца, а я ушел обратно во дворец наместника – отдыхать. Старенький я уже все же…
Несмотря на общую утомленность, сон пришел ко мне далеко не сразу. И далекий шум гуляющей толпы мешал, конечно, не без этого, но основной помехой был все же не он. Мысли. Мысли лезли в голову, тревожные и дурацкие. Оказывается, я всерьез переживаю, не приключится ли чего с Тумилом завтра на танцовище – привязался к мальцу, получается, как к родному.
Периодически совесть, или что там у меня вместо нее, требовала подорваться, идти разбудить парня, отчитать и участие в корриде запретить напрочь. Намекала, что если что-то с парнишкой произойдет нехорошее – а бык, гадина такая, он ведь не только убить, он и покалечить может, что в рамках местных реалий неизмеримо худший исход, – то я себе этого не прощу.
Разум возражал, что слово Тумилу уже дано и забирать его обратно – уронить свой авторитет в глазах парня так, что ниже некуда. С учетом того, насколько он был счастлив, получив «последнего быка», и врага нажить можно.
Промаявшись так часа два, я истово и искренне взмолился: «Боги этого мира, если только вы есть, помогите завтра мальчику! А то ведь вас и отменить можно!»
И, убаюканный приятными мыслями о доходах казны при секуляризации церковного имущества, уснул сном праведника.
На следующий день, после краткой утренней службы в дворцовой часовне и завтрака, князья, первый десятник Касец, а также пребывающий инкогнито почти что царь Ашшории отправились в корреру, куда уже стекался подогретый ночными празднованиями, переходящими в утренний опохмел, народ. Мы заняли свои места в ложе, зрители расселись на трибунах (было там явно тесновато, так что некоторые лихие головы забрались аж на самую кромку стены корреры и наблюдали за действом на танцовище оттуда), после чего хранитель произнес краткую речь о священном торжестве, верности традициям, доблести плясунов и тому подобном, закончив ее словами: «И мы начинаем танец с быком, ежели будет на то дозволение благородного Хурама, наместника Тампуранка и всего Запоолья!»
Взгляды всех присутствующих обратились к князю с Большой Горы. Тот поднялся со своего места, милостивым взглядом обвел трибуны и провозгласил:
– От имени законного царя всея Ашшории – да начнется состязание!
Трибуны взревели от восторга. Я усмехнулся про себя – прогиб засчитан, хитрец.
Хранитель корреры дал отмашку, и прямо под моей задницей заиграл оркестр, состоящий преимущественно из духовых инструментов, – тут, оказывается, развлечение-то идет с саундтреком. Хотя что за танцы такие, без музыки? Все верно.
Музыканты бодро отработали какой-то коротенький бравурный марш и затихли, а смотритель объявил первого участника. Едва он и его четвероногий противник оказались на танцовище, как вновь ожил оркестр – и это, и последующие выступления сопровождала некая музыкальная импровизация, по звучанию напоминающая фламенко в исполнении муэдзина.
Первые схватки меня почти успокоили. Да, быки довольно крупные, злые, но ничего такого уж сверхъестественно жуткого в них не было. Танцоры дразнили зверей – кто-то для этого плащ использовал, а кто и без дополнительных средств обходился, – изящно уворачивались от бросавшихся на них быков, иные и перепрыгнуть умудрялись, широко раскидывая при том ноги в стороны, как при посадке на шпагат, и рискуя оставить свое хозяйство на кончиках рогов, несильно кололи или рубили спатычами в бока, еще более зля быков, и заканчивали все действо одним выверенным точным ударом, после которого ноги быка подламывались и он падал на арену. Не скажу, что это было просто – иной раз участники проявляли истинные чудеса акробатики, но моему наметанному на различных телешоу глазу было видно, что устоять против профессионалов своего дела у рогатых представителей копытной фауны шансы были весьма иллюзорными.
Что же, Тумил говорил, что он тоже опытный быкоборец, и не верить ему у меня нет никаких оснований. Я почти что расслабился – почти, поскольку зрелище и впрямь оказалось увлекательным, и за происходящим я следил с не меньшим интересом, что и остальные, совершенно потеряв счет времени. И лишь усиливающийся зной (вот из-за него-то представление и началось с самого утра) сигнализировал о скором наступлении полудня.
– А тепе-э-эрь! – проревел смотритель корреры, покуда пара битюгов волоком вытягивала очередную жертву превосходства разума и опыта над грубой силой, а слуги засыпали кровавые пятна на танцовище чистым речным песком. – Гла-а-авный сюрприз сегодняшних танцев с быком! Молодость и благочестие, бросившие вызов мощи и ярости зверя! Встречайте его, последнего на сегодняшнем празднике, но не в мастерстве, послушник из известной своими чудотворцами обители Святого Солнца, Тумил, сын князя Камила из Старой Башни!
По трибунам побежал шепоток, а когда через калитку вышел Тумил, шум перерос в ропот с явными оттенками недовольства. Даже у нас в ложе не все удержались от комментариев.
– Потешным боем, что ли, решил закончить, болван? – громко и довольно непочтительно спросил начальник городской стражи.
Тумил меж тем – босой, как и прочие участники, обошел танцовище под жиденькие приветственные аплодисменты, вернулся к калитке, расстегнул застежку на новеньком щегольском плаще, изящным движением взмахнул им в воздухе, стеля наземь, снял с шеи присланный архипастырем знак Святого Сердца и повесил его на створку. Затем мальчик на миг преклонил колено, коснувшись им своего плаща, и осенил себя знаком Троих Святых – провел кистью руки с загнутыми мизинцем и большим пальцем от пупа до лица, – и вновь вскочил как ни в чем не бывало.
– Трое вознеслись, – машинально отреагировал ритуальной фразой на знак я.
«Отстрелявшиеся» танцоры, а они стояли вдоль ограждения, между трибунами и верхушкой стены арены, переглядывались с недоумением, но юного коллегу поддержали приветственными возгласами, а потом вслед за ним и священный знак повторили, заставив недовольный ропот подутихнуть.
– А против него-о-о… – Мальчик отстегнул от кушака бычий спотыкач и бросил его одному из танцоров, выкрикнув что-то. Тот поймал оружие и кивнул – мол, все ясно. – Зверь, какого еще не знала наша коррера! Черныш!
Взревели трубы, напротив Тумила распахнулись ворота, и на танцовище вылетело… нечто.
Это был даже не бык, а прямо тур какой-то, на фоне которого подросток казался еще более маленьким и тонким, чем на самом деле.
Могучий, черный как ночь и быстрый как ураган зверь с валящим из ноздрей паром и красными глазами навыкате затормозил, едва оказавшись на открытом пространстве, и начал озираться, выискивая, на ком бы выместить свою злость. Трибуны дружно ахнули, танцоры переменились в лицах, некоторые что-то закричали распорядителю корреры, но их голоса заглушил звук заигравшего оркестра.
– Проклятье, да он растопчет мальчишку и не заметит! – подался вперед князь Хурам.
Тумил меж тем махнул рукой надрывающемуся от крика танцору с его спатычем: не переживай, мол, все нормально, и оглушительно свистнул, привлекая внимание быка. Тот взревел, заметив наконец парня, и рванул с места в карьер.
Не знаю, что бы в такой ситуации сделал я – скорее всего, обделался бы со страху и помер, а Тумил бегом рванулся навстречу этому чудовищу. Бык склонил голову, мотнул ей, пытаясь поддеть парня своими огромными рогами, но тот ухватился за них, оттолкнулся от земли, взлетел вверх локтей на пять, использовав силу бычьего удара, и, сделав двойное сальто в воздухе, приземлился на танцовище, аки агент Смит в первой «Матрице» – опершись на одно колено и кулак.
Трибуны разразились восторженным ревом, а несколько танцоров сорвались с места и побежали к ведущим вниз лестницам, на ходу обнажая свои спатычи.
Черныш еще только начал разворачиваться, пробуксовывая на месте, а юноша уже был снова на ногах и несся к нему. Бык повернулся, когда Тумил уже вплотную приблизился, но не успел и шага сделать, как взявший хороший разгон парень прыгнул вперед и оказался стоящим на спине быка, широко раскинув руки.
Взревев от ярости и возмущения, бык прянул вперед, но ожидавший этого экс-послушник в тот же миг чуть подпрыгнул на месте и приземлился, все так же раскинув руки как канатоходец, уже на землю, не сдвинувшись в сторону, казалось, ни на пядь.
На сей раз бык начал тормозить медленнее, описывая дугу по танцовищу, а Тумил, ухватив свой плащ за один из углов, неторопливо поволок его по песку, двигаясь Чернышу навстречу.
Зверь громогласно фыркнул, вновь выпустив из ноздрей клубы пара, топнул копытом и бросился в атаку на жалкую козявку, посмевшую сопротивляться его мощи.
Мальчик все так же неторопливо двигался навстречу быку, а когда тот был уже совсем близко, набросил ему на морду плащ, лишая зрения, и отпрянул вперед и вбок.
Зверь споткнулся, сбавляя ход, наклонил голову вперед и подбросил плащ вверх и в сторону. Подбросил вместе с ухватившим его за рог Тумилом, описавшим в воздухе дугу и оседлавшим быка.
Черныш обиженно взревел и взвился в могучем прыжке, изогнув хребет, но парень уже скатывался по его спине эдаким колобком, ловко избежав пинка задними копытами, приземлившись на прямые ноги позади быка и продолжая держать в руке свой плащ.
Бык вновь начал разворот, дергано, злобно, и Тумил, повернувшись в сторону, выкрикнул что-то и вытянул свободную руку. Напряженно следящий за происходящим танцор кинул парню его бычий спотыкач – бросил точно, и ладонь моего стремянного обхватила ножны, притом что сам он так и не сделал ни одного шага в сторону.
Черныш снова устремился на юного танцора, стремясь смять его, стоптать, смешать с землей. Парень вновь бросил перед собой плащ, и на миг тот вырос стеной между человеком и животным, скрыв Тумила от глаз зверя. Бык притормозил, на краткое мгновение сбавил шаг, но ткань стремительно падала наземь. Издав торжествующий трубный звук, зверь вновь прибавил шагу, втоптал тряпку – теперь уже тряпку, ни на что, кроме мытья полов, не пригодную, – копытами в песок, ринулся туда, где видел человека последний раз…
Тумил, совершенно неожиданно для животного, оказался совсем в другом месте, сбоку, уже с обнаженным спатычем и нанес быку стремительный укол.
Оружие вырвалось из руки юноши, осталось в теле зверя, который продолжал двигаться вперед все медленнее и медленнее, начав спотыкаться. Наконец он окончательно остановился, и передние ноги его подкосились – бык рухнул на колени.
Тумил подошел к Чернышу и вытянул спатыч, упершись в бок зверя ногой. Бык опрокинулся в противоположную сторону, а из калиток начали выбегать спешившие на помощь парню танцоры.
Рев на трибунах перерос пределы возможного, а я вдруг понял, что все время поединка человека и животного сидел затаив дыхание и что сердце мое бешено колотится и покалывает.
– Потрясающе, – прошептал сидевший рядом со мной Касец. – Никогда не видел ничего подобного.
– Осмелюсь поздравить вас с дальновидным выбором стремянного, – негромко добавил Зулик.
Потом было награждение победителей, и Тумилу, разумеется, было присуждено первое место. Приз его – полсотни аннов, – правда, во дворец наместника несли под моим присмотром и без его участия. Едва парень покинул танцовище, как восхищенная толпа утащила его куда-то в буквальном смысле на руках.
В общем, вернулся Тумил только под утро, слегка трезвый, взъерошенный и зацелованный до полусмерти.
На следующий день никуда мы, конечно, из Тампуранка не уехали. И дело не только в том, что давешний герой приходил в себя после триумфа, хотя и это тоже. Поутру на прием к князю-наместнику приперлась гильдия танцующих с быками в полном составе – все пятьдесят с чем-то человек, от юнцов с едва пробивающимися усиками (по запоольской традиции, танцоры с быками относятся к сословию витязей, какого бы низкого происхождения изначально ни были, поскольку никто не скажет, что они с оружием обращаться не умеют) до уже вполне зрелых мужей, практически переставших выходить на танцовище и занятых на тренерской работе. Поводов для визита у них нашлось аж два. Вернее, три, но один из них к князю никакого отношения не имел.
Первой причиной являлась смена гильдейского главы, произошедшая этой ночью, – о подобных вещах наместника они обязаны уведомлять, хотя по факту гильдией, с их системой учеников, мастеров и подмастерий, они и не являются – скорее уж братством, вроде рыцарского ордена. Но поскольку такой организационно-правовой формы законодательство Ашшории не знает…
Главу, строго говоря, не только заменили на другого, зрелого уже мужика, чье время блистать на танцовище почти миновало, но и из самой гильдии поперли.
Это, впрочем, было внутреннее дело танцоров, лезть в которое Хурам формально права не имел, так что ограничился добрыми пожеланиями свежепредставленному новому главе. А вот вторая причина «заутрени» была аккурат по его части – танцоры выдвинули обвинения в адрес своего бывшего руководителя со смотрителем корреры в подготовке убийства и требовали над ними суда.
Ну, думаю, не надо объяснять, кого, по их мнению, собирались угробить смотритель и отставной глава.
Бежать и прятаться те, к чести своей, а может, и наместниковой, не стали – явились вместе со всеми и от обвинений активно отбрехивались.
– Какое убийство, что ты тут такое несешь? – ярился смотритель на нового танцороначальника. – О вас же радели! И так в народе недовольство, много за вход на корреру-де дерут, аж по три абаза с носа, а кушать вы все хотите! А быков мне на что закупать и кормить? Недовольных заткнуть как? На каждый роток платок повязать? А мальчишка сам пришел и сказался опытным плясуном! Погиб бы он – так что же? Силой его никто не тянул танцевать с быком, на аркане не выволакивал! Все знают, что выйти на танцовище – это риск большой, заодно и ворчуны бы язык попридержали, на кровь танцора глядючи! Глядишь, еще бисти на цену накинули бы, вам и вашим семьям на прокорм!
– На прокорм? – рычал в ответ новоназначенный гильдейский глава. – Мы кровью детей не питаемся, пес ты шелудивый! Это счастье, что парнишка и вправду знатный плясун оказался, какие раз в сто лет рождаются! Знал ты об этом, когда его на танцовище выпускал? Не знал! Толкнул мальчишку на выход, а сам против него – Черныша! Да с этим зверем ни один из нас выйти не отваживался, а ты – сопливого пацана!.. Убийство вы замышляли со своим двоюродным братцем, утробы ненасытные! Убийство это по всем законам, божеским и человеческим! И нет твоей заслуги в том, что парень жив остался!
– Ладно, мне позиции сторон понятны, – утомленно произнес князь Хурам.
Это я вчера после корреры отдыхал да пил настойку на корне валерианы, а ему до самого заката пришлось в торжествах участвовать.
– А что сам потерпевший по этому поводу думает?
– А ничего не думает, княже, – принимал делегацию наместник в тронном зале, куда доступ был свободный, ну я и притулился послушать за колонной.
Так-то обычно тут целая толпа собирается поглазеть, как князь с Большой Горы разбирает различные споры, но по раннему времени из зевак еще никого не было – только несколько присутствующих по обязанности чиновников.
– Думалка у него отваливается. Они же, – я кивнул в сторону танцоров, – только сейчас вспомнили, что Тумил еще совсем ребенок, а поили его всю ночь как взрослого.
– Ну скажешь тоже, брат, как взрослого… – смущенным басом (таким, что слышно было на весь зал) пробормотал кто-то из танцоров. – Не больше чем по половине чарки плескали…
– Но ведь сейчас его законным опекуном являетесь вы… брат Прашнартра? – обратился ко мне Хурам. – Что вы скажете по предъявленным обвинениям?
– Лично у меня тут сомнений нет, князь-наместник. Смотритель корреры знал о том, насколько опасен бык Черныш, и обоснованно рассчитывал на гибель Тумила, преследуя сразу две цели: повысить сбор за просмотр представления и окончательно посрамить архипастыря Тампуранка, который давно уже добивается проведения торжественной службы перед началом танца с быками. – Я вздохнул. – Но верно и иное. Тумил из Старой Башни знал, что последним выставляют самого матерого зверя, и рисковал своей жизнью на танцовище совершенно добровольно. С учетом всего этого единственное обвинение, которое не составит труда доказать в отношении смотрителя и бывшего главы гильдии, – это обвинение в преступном небрежении жизнью танцующего, которого они не уведомили об опасности, что могло повлечь, но не повлекло гибель юноши. Не знаю, как закон предписывает поступать в этом случае с гражданскими, а среди воинов положено допустившего такой проступок командира отстранять от чина с лишением права занимать командирские должности в течение трех лет.
– Смотритель корреры – должность выборная. – Князь покосился на приободренного моей речью обвиняемого. – Отстранить его – не в моей власти. Городской совет гильдий, конечно, прислушивается к моим рекомендациям…
– Тогда, возможно, я предложу выход, который не только позволит обойтись без обращения в совет, но и даст всем участникам конфликта сохранить в данной ситуации лицо.
– Воистину ваша мудрость безмерна, если так, – отозвался Хурам. – Я такого выхода не вижу.
– Все очень просто. Смотритель корреры уйдет в отставку сам. Добровольно. – Тот поглядел на меня слегка удивленно и изогнул бровь: мол, с чего бы это? – Ведь именно этого, как я понимаю, желает гильдия танцоров, и не так много времени пройдет, когда она этого добьется. Но зачем эти трудности всем вам? Объявлено будет: уходит он не оттого, что кто-то там чего-то желает, а потому, что уже организовал лучший из своих боев, какой не сможет повторить никогда, и отправляется в отставку, достигнув зенита славы. Разве в таком заявлении будет хоть слово неправды?
После недолгих препирательств на том и порешили, хотя негромкие советы «не доводить до греха и валить обоим из города» из толпы танцующих доносились довольно явственно. Думаю, развенчанные начальники прислушаются к этим добрым и, что самое главное, искренним пожеланиям.
На выходе из зала меня перехватил новый гильдейский глава.
– Ты того, брат… – Он помялся. – Сильно за послушника-то не серчай. Наши охламоны от радости с угощением не рассчитали, да и из горожан едва не каждый с таким молодцом выпить порывался. Совсем худо ему, да?
– Оклемается, – хмыкнул я. – Дело молодое. Я в его годы, помнится, не реже чем раз в месяц пить зарекался.
– Хорошо, когда наставник с пониманием-то, – ухмыльнулся глава. – Мы вот тут с ребятами обсудили… У нас есть такой знак, мы его лучшему танцору на год вручаем…
Он вытащил из-под шервани нечто вроде золотого горжета с отчеканенной бычьей головой на фоне шести перекрещенных спатычей и надписью: «Первый на танцовище».
– Вот. Это, в общем, Тумилу отдай. Насовсем, в знак нашего признания его мастерства. Мы себе новый закажем.
– Передать-то я, конечно, могу. Но лучше, если ты сделаешь это сам – мы все равно никуда до завтра не сдвинемся. И он после вчерашнего, и мне от давешних переживаний неможется… Ты приходи к вечеру, он как раз уже не будет чувствовать себя как старая половая тряпка. И еще грамоту ему выправи, что он отныне вашей гильдии почетный член. Мало ли, как оно в жизни повернется? Да и приятно ему будет, я уверен.
Действительно – обрадовался. Аж остатки алкогольной интоксикации как рукой сняло.
А на следующий день мы двинулись дальше. Князья, правда, предлагали спуститься по Великой Поо до Лаала, но я прикинул в уме время сплава, добавил еще день или два на поиск должного количества подходящих плавсредств и решил, что выигрыша по времени не будет никакого, как бы даже не наоборот.
Так и проехали мы через север Предпоолья и юг Хлеборечья до самого Баратиана без приключений.
Правда, из-за того что выехали мы с задержкой, да и двигались неспешно, мой радикулит жалеючи, слух о выступлении Тумила в коррере обогнал нас, и чем дальше от Тампуранка, тем все больше и больше он видоизменялся, вплоть до рассказа о чудовищном плотоядном туре, который терроризировал все Запоолье и разогнал дружину князя с Большой Горы. В личности чудо-богатыря, что поразил насланное богами в наказание чудище, молва расходилась, описывая то святого старца, то былинного витязя Серого Медведя, что веками под горой спал, а тут вдруг с чего-то проснулся, но сходилась в одном: благодарные жители Тампуранка прислали своему избавителю не менее чем двадцать пять девственниц, и он всеми разом овладел. А некоторыми – и неоднократно.
Дружинники с Блистательными по этому поводу откровенно зубоскалили, а Тумил смущался, краснел и бормотал что-то вроде: «И вовсе даже не двадцать пять, а три. И не девственницы вовсе. И не разом».
* * *
Лексик, князь Баратиани, был одним из немногих, кто держал сторону царевны Валиссы. Не потому что рассчитывал на какие-то преференции в случае ее регентства, а оттого что являлся принципиальным идио… Храни его Солнце, князь ставил закон превыше собственной выгоды, я хочу сказать.
Сам он нынче пребывал, разумеется, в Аарте, оставив управление доменом на тещу.
– Не на брата, сына или еще какого родича, а на женщину? – недоверчиво переспросил я, впервые услыхав об этом. – И ее что же, слушаются?
– Вы просто не знаете княгиню Шоку Юльчанскую, ваше высочество, – усмехнулся Арцуд Софенский. – Это не женщина, это кремень! После женитьбы Лексика на ее дочери она поганой метлой вымела из княжества всяческих разгильдяев и прихлебателей, а самого князя держит под таким каблуком, что тот, бедолага, и пикнуть не смеет. Он и на Совет-то, мне кажется, сбежал из-под ее власти, а теперь всеми силами пытается затянуть дело, чтобы не возвращаться.
– Но нельзя не признать, что княжеством зятя она управляет не только железной рукой, но и весьма благоразумно, – произнес Зулик. – Оглядитесь вокруг. Везде возделанные поля, сады, пастбища, виноградники, а если мы свернем на юг, к Гнилым Зубам, – князь указал на виднеющиеся на горизонте невысокие горные пики, – то увидим многочисленные шахты и железоделательные мастерские, число каковых за три года после свадьбы Лексика увеличилось вдвое. А припомните Баратиан каких-то лет пять назад, когда тут заправлял опекун молодого князя. Нищая, разоренная как после войны земля с забитыми, не смеющими поднять взгляд крестьянами. А сейчас? Красота, ну красота же, право слово.
– Да, была бы у меня такая теща, я бы, может, и не женился вовсе, – пробормотал Шедад.
– Благоразумно ли нам тогда ехать через княжество, тем паче через его столицу? – вступил в беседу первый десятник Касец. – Если люди князя Лексика и его тещи решат нам воспрепятствовать…
– С чего бы это? – спросил Зулик. – Самой княгине до того, кто на троне сидит, дела никакого нет, покуда этот человек не мешает ей преумножать богатство для дочери и внуков, а ее владетельный зять – фанатик закона. И раз уж по праву наследования брат стоит перед внуком, мы, напротив, можем рассчитывать на его поддержку, хоть сейчас он и за Валиссу.
– И на письме с условиями его печати не было… – обронил я.
– А вот через Эшпань нам действительно лучше не ехать, – добавил князь Тимариани. – Я бы предпочел сесть в Баратуре на барки и до столицы или хотя бы до слияния Поо с Долговодной добираться вплавь.
На том и порешили тогда.
Слова Зулика о процветании этой земли подтверждались на каждом шагу, так что на постоялых дворах я про блюда из свинских яблок даже и не заикался – неактуально это здесь. Сытно, привольно и номера без клопов.
Лишь в одном переходе от столицы княжества нам пришлось заночевать на свежем воздухе – трактир, где мы планировали остановиться, пару недель назад сгорел, причем узнали мы об этом, лишь миновав половину пути до него от последнего приличного пристанища путешественников. Начальник охраны встречного каравана с Касцом информацией поделился.
Возвращаться не стали. Глупо, да и страшного ничего нет – погода теплая, на небе ни облачка, чего бы и под сенью дерев не отдохнуть разок? Спина от долгой езды верхами и так отваливается, так что хуже мне уже не станет, а остальные тем более перетерпят некоторые неудобства.
Тем паче что на месте погорелого трактира уцелели практически все постройки, включая сеновал, – лишь здание постоялого двора пострадало. Хорошо так пострадало, даже стены почти целиком обвалились внутрь – фиг починишь. Только сносить и заново строить.
Покуда личный состав подготавливал места для ночлега и ужин, я в обществе Тумила (дабы было кому поднять царственную морду, буде споткнется) отправился побродить по окрестностям, ноги размять. Хорошо все же быть царем – никто работать не заставляет…
Стоило нам пройти вдоль небольшого ручейка буквально шагов двадцать, как до ушей наших донесся слабый и жалобный писк, какой издают маленькие, ослабевшие и отчаявшиеся вконец зверушки.
– Что это? – Я покрутил головой, оглядываясь. – Слышишь, плач какой-то? Откуда ж он раздается?
Парень тоже прислушался, потом отодвинул ветвь какого-то куста, нависшего над руслом. Писк сразу же стал отчетливее, и я поглядел туда же, куда и мой стремянный.
– Ах ты ж!.. – охнул я и полез под ветки.
У самой воды в грязи едва заметно копошился маленький, непонятного, из-за налипшей на шерстку земли, цвета котенок.
– Погоди, твое высочество. – Тумил ужом ввинтился в заросли, подхватил малыша на ладошки и вынес ко мне.
Котенок задергался и заплакал сильнее.
– Замерз-то как, – пробормотал я, принимая звереныша. – И голодный, не иначе. Где ж твоя мамка-то?
– Там вон, дальше, дохлая валяется, – мрачно сообщил парень. – Порвал кто-то. А котейка слепая еще, сама не ест.
Малыш начал тыкаться носом в мои ладони, разыскивая титьку и попискивая жалобно.
– Теперь сдохнет от голода, – вздохнул Тумил. – Давай, высочество, я ее утоплю, чтоб не мучилась?
– Башку свою глупую утопи, балда, – цыкнул я. – Дуй в лагерь, спроси козьего молока – некоторые в деревне, что мы вчера проезжали, себе покупали. Наверняка у кого-то хоть чуток осталось. И хлеба еще надо.
Я провел ладонью по грязной свалявшейся шерстке.
– Мы тебя обязательно выкормим, маленькая.
Несколько минут спустя я совал котенку в пасть кусочки смятого хлебного мякиша, пропитанного молоком, а окружающие на это смотрели и диву давались. По принципу «у монархов и монахов свои причуды, а когда он два в одном, так и тем более».
На кошачью титьку продукт был похож слабо, так что сначала зверенок пиханию в рот непонятно чего не обрадовался, а напротив, из последних сил попытался мою руку с хлебом отталкивать, но быстро смекнул, что из этого тоже идет молоко, и тут же присосался как пиявка.
Хлебный мякиш, разумеется, от этого моментально начал распадаться на крошки, которыми котенок чавкал, давился, отплевывался, а потом начал глотать.
– Ну-у-у, теперь не пропадет, раз есть начал, – улыбнулся я и сунул ему под нос очередную порцию. Котэ задрало хвост торчком и тут же вцепилось в угощение. – Оголодал-то как…
– Ага, – кивнул мой стремянный. – Почти как мы во время «святой голодовки».
Много съесть у малыша, разумеется, не вышло (хотя он весьма старался) – очень скоро он упал на пузо и совсем было собрался отрубиться, но тут подоспела теплая водичка, которую я отправлял греть Тумила, и, вооружившись мягкой тряпочкой, я принялся за отмывание котенка от грязи.
Мыться зверю не понравилось – он возмущенно попискивал и уморительно чихал, когда влага попадала ему в нос, а при оттирании от грязи низа живота еще и надуть на меня умудрился, – но кто же его спрашивал? Прошло совсем немного времени, и кот – это оказался мальчик – приобрел свой естественный пепельно-белый цвет. Даже глаза у него уже начали открываться – закисли просто.
