Текст книги "Перстень Матильды"

Автор книги: Алексей Голуб

Соавторы: Борис Данелия
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Это была первая, но далеко не последняя встреча двух единокровных сестер. В дальнейшем дамам еще не раз предоставлялась возможность совершенствоваться в русской разговорной речи. Поскольку истицы претендовали на роль прямых наследниц, Владимиру, который доводился бывшему русскому самодержцу всего лишь двоюродным племянником, волей-неволей пришлось отступить на второй план.

Претендентки на наследство не желали уступать друг другу и вслед за своими адвокатами носились по судам. Судебное разбирательство затянулось.

Чемодан Владимира был по-прежнему пуст.

ЗАГОВОР ТУГОУХИХ

Немногие вдовы французских офицеров, сложивших головы в знойной Африке, могут похвастать тем, что им приходилось оказывать приют и покровительство двум подряд российским монархам. За отсутствием другой суверенной территории Владимир поселился в той же парижской трехкомнатной империи, в которой царствовал его покойный батюшка.

Каждое государство решает вопросы, соответствующие его масштабам. Первая государственная проблема, с которой пришлось столкнуться новому государю, были внезапно осложнившиеся отношения с мясником той самой лавочки, которая граничила с монархией на западе. Мсье Шарль, несмотря на свою принадлежность к сословию потомственных русских дворян, неожиданно отказал Владимиру в кредите. Этот недружественный акт западного союзника был вызван тем, что Владимир не захотел признавать долги своего покойного батюшки.

Сложности, вызванные отсутствием в распоряжении монархии свежего мяса, вынудили Владимира срочно созвать заседание государственного совета. Этот правительственный орган состоял из тех же столпов империи, на которые монархия опиралась в прошлом и с которыми связывала все надежды на будущее.

Справа от Владимира расположился обладатель самой пышной в Париже уникальной бороды Глазенап. Почетное право на это место им было завоевано не сегодня. Еще в декабре 1917 года Глазенап под началом Корнилова сражался против молодой Советской республики. Семнадцать солдат и белогвардейских офицеров были тем боевым подразделением, которым он тогда командовал. Но прошло немного времени, и Глазенап уже лихо скакал впереди эскадрона, а еще через каких-нибудь два месяца ходил в должности командира пехотного полка «добровольческой армии».

Во время разгула контрреволюции Глазенапу как верному слуге монархии был пожалован пост Ставропольского губернатора. В 1919 году бравый рубака Глазенап отличился при расправе над мирным населением, за что и был произведен в генерал-майоры. В том же году он принял командование армией от Юденича, а затем еще и приложил руку к формированию белогвардейских сил на территории панской Польши.

Сейчас же о прошлом этого преданного слуги престола напоминали лишь его пышная борода, унаследованная от предков, да зловещая биография.

Слева от Владимира занял место казачий атаман Науменко, который хотя и не был так популярен, как Глазенап, но имел не меньше заслуг перед империей. Уроженец станицы Петровской Кубанского казачьего войска Науменко после революции участвовал в так называемых первом и втором кубанских походах. В декабре 1918 года был произведен в полковники белой армии, а затем за «боевые отличия» в генерал-майоры. Годом позже вместе со всей убегающей армадой совершил морской переход по маршруту Ялта – Галлипольский полуостров и по непроверенным данным был тем самым кавалеристом, который в форме казачьего есаула верхом на бревне пытался догнать спасающееся бегством белогвардейское воинство.

Что касается третьего члена совета при мешковатом отроке – Олехновича, то о нем известно, что предки его тоже исправно служили русским царям. Сам он рьяно боролся против большевиков, а в генерал-майоры был произведен покойным батюшкой Владимира – щедрым на чины и награды Кириллом. Другие подробности об этом сподвижнике престола остаются неизвестными, так как никаких письменных свидетельств не сохранилось, а сам Олехнович из-за своего физического недостатка на все вопросы отвечал невпопад!

Собравшимся было ясно, что молодой развивающийся организм государя без мяса обойтись не может. Тем более что у Владимира как у бывшего регбиста потребность в белковых веществах была повышенной. После предварительного изучения обстоятельств дела генерал Глазенап был отправлен на переговоры с мсье Шарлем. Но французский лавочник остался непреклонным.

– Если я должен бесплатно снабжать вашего монарха мясом, – сказал мсье Шарль, – то не хочу быть русским дворянином, а останусь французским гражданином.

С тем Глазенап и возвратился на заседание совета.

Выход из создавшегося тяжелого положения предложил казачий атаман Науменко.

– А что, если заняться разведением кроликов?! – горячо воскликнул он. – У нас, например, на Кубани кролик – первое кушанье! Мясо белое, как у курицы, а на вкус – вустрица! Плюс шкурка!

Привыкший к английским ростбифам регбист брезгливо поморщился. Глазенап укоризненно покачал головой.

– Мясо-то у кролика белое, но неблагородное. Не царское!..

Тугоухий Олехнович, как ни старался, никак не мог понять, какую проблему обсуждают государственные мужи. Но как член совета все же посчитал необходимым высказаться:

– В завершение всего сказанного я должен выразить еще одно недоумение, оно касается по демократическим понятиям самого животрепещущего обстоятельства – свободы печати и свободы слова. Как нам с этим быть?

– Тут жрать, можно сказать, нечего, – со злостью вырвалось у казачьего атамана, – а этот глухарь со своей свободой печати лезет!

– Ась? – переспросил Олехнович и вопросительно посмотрел на членов государственного совета.

Помимо проблем, связанных с обеспечением провизией кухни его величества, совет занимался и другими вопросами. Однако продовольственные затруднения были столь велики, что, какие бы вопросы ни стояли на повестке дня, разговор в конце концов сводился к кулебякам, начиненным гречневой кашей, поросятам и паровым осетрам.

Начинал, как правило, Глазенап. Он расправлял на столе худосочный эмигрантский листок и принимался изучать новости, о которых сообщала газета. Закончив информацию о политических событиях, генерал заглядывал на последнюю страницу.

– А теперь почитаем, – оживляясь, говорил он, – что нам сообщает гастроном Балаклицкий. Так-так… Ага, вот оно самое… Гастрономический магазин А. Балаклицкого. Получены русские консервы: опенки, боровики, масленки, лисички. Все чисто русское. Варенье: клубничное и клюквенное. Ожидаются рыбные консервы… Имеются целебные травы. Прекрасный чай «индар» оптом и в розницу… Требуйте прейскурант… – Прочитав объявление, Глазенап складывал газету и недовольно восклицал: – Вот каналья! Который год уже обещает рыбные консервы!

– Да разве ж это рыба! – делал презрительную гримасу Науменко. – Щука в банке! Или, скажем, судак в томате! Рыбу – ее надо бреднем и прямо в котел!

– Эх и жили люди на Руси! – восхищался Науменко. – В Мариуполе, например, в портовом городе, рыба была дешевой, а мясо дороже. Да. А в духовной семинарии, где я поначалу учился, кормили плоховато. Дьякон-эконом был прижимист. Недаром грек. В постные дни он был весел, а в скоромные печален. Как же! Надо давать мясо! Так мы, ученики, спасались тем, что после обеда удирали в город за собор. Там сидели бабы, готовившие борщ, котлеты, и за все брали пятачок.

– Так, может, пойдем в бистро? – глотая слюнки, перебивал Глазенап. – Пора уж…

– Подожди, ваше превосходительство, дай досказать. Так вот я и говорю, бабы, значит. Стол серого дерева, занавеска над ним, а сзади на тележке – кухня. Сядешь это за стол, умнешь тарелки две борща, кусок мяса, пару котлет с кашей, хлеба сколько влезет, заплатишь – и пошел барином домой. В постные дни бабы жарили камбалу, свежие селедки, скумбрию, кефаль. И все по той же цене – за пятак!

– А какой ей прок так дешево? – недоверчиво поглядывал на рассказчика Глазенап. – Самой небось дороже обходилось.

– Так ведь баба – она баба и есть! Что с нее возьмешь! Другой раз сидишь ешь, придет здоровенный детина, рядом сядет. Уж тот уминает как следует.

На этом месте терпение Глазенапа обычно иссякало.

– Полно врать-то! А то государь Владимир Кириллович и в самом деле подумает, что вся наша держава только на жратве да на бабах держалась.

– В ресторанах оно, конечно, дороже было, – продолжал доказывать Науменко. – А баба, что она? Дура! Другой раз нашего брата и без денег кормили!

О том, что титулованные старцы на своих совещаниях судачат о кулебяках и предаются мысленному чревоугодию, немногочисленным приверженцам монархии известно не было. Перед ними старикашки держались с видом крупных государственных деятелей, занятых решением мировых проблем, вопросов войны и мира. При этом они всячески старались возвысить в глазах верноподданных недоучившегося студента.

Однако нужно сказать, что и тут не все проходило гладко и на этом пути генералы сталкивались с серьезными помехами. Их чинили Анна Андерсон и фон Мекленбург. Эти две смертельно враждующие стороны становились совершенно единодушны, как только речь заходила о Владимире.

– Этот оболтус такой же выскочка, как и его отец! – негодовала графиня фон Мекленбург. – Деньги моего родителя ему нужны, а на свою троюродную сестру наплевать!

Анна Андерсон формулировала свое отношение к Владимиру более определенно:

– Император? А вот это он видел?..

И Анна Андерсон подкрепляла свою мысль здоровенным кукишем.

Мнимые дочери Николая II доставляли Владимиру немало огорчений. Но были в его жизни и светлые минуты. На третьем году царствования, накануне праздника рождества Христова в канцелярию меблированной империи вместе с несколькими поздравительными открытками был доставлен засургученный пакет внушительных размеров. Пакет был из далекой Австралии.

Содержание находившегося в пакете документа в корне изменяло положение Владимира. В донесении сообщалось, что на далеком Австралийском континенте дислоцируются императорские вооруженные силы, а также действует сплоченное монархическое объединение. Судя по тому, что под документом стояли подписи командующего императорским флотом капитана первого ранга Фомина и командующего сухопутными силами полковника Стафиевского, Владимиру стало ясно, что где-то там в полной боевой готовности пребывают армия и флот, готовые по его высочайшему повелению в любую минуту начать боевые действия.

Не дочитав сообщение до конца, Владимир велел созвать придворных. Генерал Глазенап и почетный казак Науменко тотчас же явились. Замешкался где-то Олехнович. Новоиспеченный генерал, у которого к глухоте недавно прибавился еще и радикулит, грелся во дворе на солнышке.

– Сейчас я его кликну, – засуетился Науменко и, высунувшись из окна, закричал:

– Ваше превосходительство! Его высочество велели нашему превосходительству позвать ваше превосходительство!

– Чего там? – заорал снизу Олехнович.

– Сюда давай! – помахал ему рукой Науменко. – Его высочество кличут!

Собравшиеся наконец верноподданные не узнали своего монарха. Воспрянувший духом последний отпрыск Романовых встретил их стоя посреди комнаты, величественно положив на спинку кресла пехотного капитана тяжелую руку регбиста и надменно откинув голову. Перед его мысленным взором в эту минуту маршировали гвардейские полки и, ощетенившись стальными жерлами орудий, проплывали военные корабли. Владимир воображал себя монархом, способным разговаривать с другими странами не только на языке дипломата, но и языком пушек.

С восторгом восприняв сообщение из Австралии, не страдавшие отсутствием фантазии приближенные Владимира высказались за немедленное начало военной кампании и тут же извлекли неосуществленные в свое время военные планы Кутепова и Врангеля. План Кутепова, рассчитанный на внутренний взрыв, отпадал. Его похоронило само время, так как прошло немало лет, а никакого взрыва не последовало. Оставался план Врангеля – вторжение через Кавказ.

– Я всегда был горячим сторонником стратегического плана моего друга и соратника Врангеля, – с достоинством заговорил Глазенап. – Его план остается лучшим и на сегодняшний день. Из Атлантического океана, через Гибралтар – я думаю, с англичанами договоримся, – мы вводим флот в Средиземное море. Кстати, по пути в Галлиполию, к нам присоединяются все еще находящиеся там боевые формирования. Далее Босфор! Черное море! Удар в направлении Батуми – Туапсе – Севастополь! После чего императорский дом возвращается в Крым через ту же Ялту и после отдыха в своем Ливадийском дворце отбывает в Петербург.

В то время пока Владимир с помощью Глазенапа и казачьего атамана детализировал план боевых операций, генерал Олехнович, лишенный возможности участвовать в общей беседе, углубился в изучение австралийской реляции.

– Что-то я тут ничего не разберу, милостивые государи, – с недоумением проговорил он. – Как это так? Два человека и вдруг три организации. Императорская армия, флот и к тому же еще монархическое объединение. Допустим, один человек – флот. Второй – армия. А кто третий?

Смысл заявления тугоухого генерала не сразу дошел до окружающих. Но, поскольку Олехнович не унимался, присутствующим пришлось возвратиться к содержанию документа. И тут выяснилось, что проживающие в Австралии Стафиевский и Фомин доносили совсем не то, что хотелось бы Владимиру и его приближенным. Они сообщали, что хотя возглавляемые ими организации и состоят всего из двух человек, но представляют собой силу, на которую российский императорский дом может всецело положиться.

«Эти три монархические организации (других нет), – говорилось в донесении, – работают дружно и тесно. Председатель Австралийского общемонархического объединения полковник Стафиевский одновременно является командующим сухопутными силами и заместителем командующего флотом капитана первого ранга Фомина. В свою очередь, капитан первого ранга Фомин является заместителем командующего сухопутными войсками полковника Стафиевского. Из них же состоит и общемонархическое объединение.

Отсюда полная согласованность этих трех организаций в их работе».

К донесению был приложен приказ по Австралийскому военному округу, в котором капитан первого ранга Фомин объявлял благодарность за безупречную службу Стафиевскому, а полковник Стафиевский отмечал активную деятельность капитана первого ранга Фомина. Вот и все, о чем хотели сообщить два приверженца русской монархии, затерявшиеся на далеком Австралийском континенте.

Иллюзии о стоявших в полной боевой готовности гвардейских полках и ощетинившихся пушками кораблях рассеялись так же внезапно, как и возникли. Владимир сразу же сник и утратил надменный вид. Ставший за это время изощренным царедворцем казак Науменко тотчас же уловил настроение своего повелителя.

– Вот сволочи! – выругался он. – Сидят там в своей Австралии со своими кенгуру и мутят воду. А его высочество должен тут из-за них голову ломать! Всыпать бы им шомполов за такие штучки! Чтоб знали, как дурака валять!

– А по-моему, австралийский опыт весьма поучителен, – попытался исправить положение Глазенап. – Пусть двое, и все-таки им удалось создать монархическое объединение и военный округ с армией и флотом. А нас здесь трое. Посему предлагаю состоящие при высочайшей особе силы именовать Главным военным ведомством. А Австралийский округ подчинить нам на правах воинского соединения.

– Это другое дело, – тут же перестроился Науменко, – тех двое, нас трое… Да еще казаки. Казачество, ваше высочество, всегда было опорой престола.

– А что казаки? – заинтересовался Владимир.

– Да вот, ваше высочество, – обрадовался польщенный вниманием Науменко, – депеша у меня имеется…

Почетный казак вынул из-за пазухи смятую бумажку и прочитал:

– Первого октября в Фельдкирхе Афанасий Иванович Быстров, возвращаясь из кафаны домой в нетрезвом виде, погиб под автомобилем и похоронен. Покойный казак станицы Есауловской служил в десятой сотне первого полка. Далее… Шестого декабря в Ред-Бэнке скончался Иван Тонкий станицы Гривенской Кубанского казачьего войска. Похоронен без священника и на средства города. Все пропивал и не имел денег. Покойник был семидесяти одного года, служил в запасной роте.

Науменко сделал паузу, а затем с гордостью добавил:

– Так что не сгинуло оно, казачество-то!

Размечтавшиеся царедворцы уже не могли остановиться. Желание выдать фантазию за действительность было так велико, что они готовы были и Америку и Европу объявить губерниями несуществующей монархии. С увлеченностью мальчишек, играющих в казаки-разбойники, три отставных старикашки в компании с тщеславным недоучкой приступили к формированию воинских подразделений, к военной реорганизации своей воображаемой империи.

С увлеченностью мальчишек, играющих в казаки-разбойники, три отставных старикашки в компании с тщеславным недоучкой приступили к формированию воинских подразделений.

Париж и его окрестности, включая Монмартр, Елисейские поля и Булонский лес, были объявлены Парижским округом. Американский город Ред-Бэнк, где, по сведениям Науменко, еще оставались в живых два казака, был переименован в казачью станицу. А немецкий городишко Фельдкирх в память о погибшем под колесами автомобиля Афанасии Быстрове окрещен казачьим хутором.

Владимир, который в глаза никогда не видел России, поскольку родился в Финляндии, учился в Англии и проживал во Франции, в русских административных понятиях ничего не смыслил.

– К-кутор? – переспросил он. – А что такое кутор?

– Хутор, ваше высочество, это у нас, казаков, – пояснил Науменко, – дом вроде бы из кирпича, а на самом деле из кизяка…

– Кизяк? – снова переспросил Владимир. – А что такое кизяк?

– Так вот, – дипломатично обошел щекотливый вопрос Науменко, – дом, значит. А за домом кукуруза или там подсолнух. Это хутор. А десяток-другой домов, лавка и церковь – это уже станица.

Владимир удовлетворенно засопел. Теперь он и впрямь чувствовал себя настоящим хозяином земли русской. Хутора и станицы у него были. Оставалось укомплектовать владения губернскими городами, объявив таковыми Нью-Йорк, Лондон и Токио. Но от этого шага властитель вынужден был воздержаться из-за острой нехватки руководящих сановников, которых необходимо было откомандировать в эти города на должности генерал-губернаторов. Пришлось ограничиться самыми необходимыми назначениями.

Украшение двора – пышнобородый Глазенап был произведен в командующие императорскими армией и флотом. Вооруженный слуховой трубочкой генерал-майор Олехнович отныне именовался начальником генерального штаба. Участник белогвардейских казачьих походов Науменко был произведен в донские, кубанские, терские и прочие атаманы.

В распоряжении Владимира оставалось еще два человека – поручик Чухнов и ротмистр Вуич. Поручик Чухнов, который в молодости любил баловаться стишками, получил редакторское кресло в придворном вестнике с претенциозным названием «Знамя России». Ротмистр Вуич был назначен начальником походной канцелярии при его императорском высочестве.

Он верил в монархию, владел витиеватым слогом и писарским почерком, что и послужило основанием для назначения его на эту должность.

Таким образом, Владимиру в отличие от его батюшки не приходилось самому сочинять высочайшие рескрипты и указы. Ротмистр Вуич не только педантично регистрировал, подшивал и пронумеровывал все исходящие и входящие бумаги, но и навел при дворе необходимый порядок. Начальник походной канцелярии бдительно следил за соблюдением дворцового этикета и никого не допускал к государю без доклада. Теперь Глазенап, Олехнович и Науменко, прежде чем получить высочайшую аудиенцию, по нескольку часов дожидались во дворе.

Вскоре, как это всегда бывает при появлении фаворита, среди придворных начались интриги. Глазенап, считая Вуича выскочкой, стал нашептывать на него своему старому товарищу по оружию Олехновичу. Но этот заговор был без труда раскрыт коварным фаворитом государя, который решил разрушить направленный против него союз. Оставалось дождаться удобного случая. И такой случай вскоре подвернулся. Однажды, когда Олехнович явился на прием к государю по личному делу, начальник походной канцелярии заставил его чуть ли не целый день просидеть на солнцепеке, отчего немолодого генерала хватил солнечный удар, вскоре после которого он скончался.

Это печальное для империи событие дало возможность редактору придворного органа Чухнову блеснуть своим литературным дарованием. Чухнов посвятил кончине генерала полный литературного блеска и в то же время трогательный некролог:

«К кончине генерала А. С. Олехновича.

Неожиданная, скоропостижная кончина начальника генерального штаба Императорских Армии и Флота, доблестного генерал-майора А. С. Олехновича явилась тяжким ударом для всего состава Армии и Флота.

Оставил нас по воле Божьей в такое тяжелое и неустойчивое время столь необходимый и дельный возглавитель и руководитель жизнью Армии и Флота, всегда верный присяге старый офицер, неутомимый слуга Престола, безупречно честный труженик «За Веру, Царя и Отечество».

Да примет Господь Бог душу почившего в Царство Небесное, а оплакивающим усопшего пошлет свое Христово утешение».

Прекрасно понимая, что после двух-трех таких случаев от его вооруженных сил останется одно воспоминание, Владимир учинил своему фавориту разнос и распорядился соорудить во дворе небольшой навес для защиты от солнца. На строительство понадобились ассигнования. Однако финансирование столь грандиозного сооружения казне было не под силу. Тем более что генерал Глазенап требовал средств на военные нужды.

– Как-никак, ваше высочество, – докладывал Глазенап, – а без сапог мне нельзя. Ведь я представляю не кого-нибудь. Боевой генерал, а хожу в штатских полуботиночках. Уж я вас попрошу, ваше высочество, пусть Вуич ассигнует.

Рассчитывать на помощь других государств некредитоспособная держава Владимира не могла. Оставался единственный путь – использовать внутригосударственные резервы. В придворном вестнике, который распространялся по казачьим хуторам и станицам, было опубликовано воззвание. Оно гласило:

Казна Великого князя!

Жертвуйте в казну Великого князя.

Чеки или мони-ордера надлежит выписывать на имя……

…………………

Однако, к великому разочарованию двора, верноподданные не спешили раскошеливаться. Отдельные пожертвования, которые после долгого ожидания поступили наконец в казну, были невелики, и экономическое процветание империи не наступало. В частности, с казачьего хутора Фельдкирх, в котором, по сведениям походной канцелярии, проживало три казака, вместо ожидаемых полутора долларов поступил всего один. Походная канцелярия учтиво напомнила хуторянам, что обязательный взнос каждого должен составлять не менее пятидесяти центов, и попросила выслать недостающую сумму. На это фельдкирхские казаки ответили, что походной канцелярии не следовало бы забывать о безвременной кончине казака 10-й сотни Афанасия Быстрова, погибшего под колесами автомобиля при возвращении из кафаны.

Положение было спасено мони-ордером на десять долларов, неожиданно поступившим из Соединенных Штатов Америки от проживающего там князя Белосельского-Белозерского. В приложенном к мони-ордеру пространном сопроводительном письме сообщалось, что князь Сергей Сергеевич Белосельский-Белозерский, Рюрикович по рождению, потомок удельных князей, готов продолжить служение престолу и посылает пять долларов от себя лично и пять от своей супруги Люси. Мисс Люси американка, родилась в Соединенных Штатах в семье миллионера, сообщал князь, но считает себя истинно русской. Она приняла имя Светланы Ричардовны и готова и впредь оказывать российскому императорскому дому материальную помощь.

Широкий жест князя Белосельского-Белозерского вызвал среди придворных совершенно неожиданную реакцию.

– Тут славные сыны России, можно сказать, босиком маршируют, – недовольно ворчал Глазенап, пряча в карман доллары, которые Владимир ассигновал на покупку сапог, – а эта заокеанская акула со своей американской стервой скупердяйничает!

Возвратился Глазенап без денег и без сапог, но с песней на устах.

На недоуменный взгляд Владимира главнокомандующий, едва ворочая языком, ответил:

– Да р-разве за эт-ти д-деньги сапоги купишь?!

Владимир обвинил служаку в казнокрадстве и подрыве военной мощи империи.

– Глазенапы никогда не совершали недостойных поступков, – ударился в амбицию подвыпивший генерал. – Что я, разгласил военную тайну? Нет! Продался врагу? Нет! Подумаешь, сапоги пропил. Не х-хочу больше командовать!.. П-прошу п-принять мою отставку!..

Поскольку Глазенапа заменить было некем, Владимир пошел на попятную.

– Да это я просто так сказал, – стал оправдываться он. – Вы же сами требовали сапоги. Значит, придется пока походить в туфлях.