Текст книги "Перстень Матильды"

Автор книги: Алексей Голуб

Соавторы: Борис Данелия
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

КОРОЛЕВА НОЧНОГО МАДРИДА

Древняя испанская столица – город пышных коррид, знаменитых тореадоров и ночных серенад – с некоторых пор стала той землей обетованной, где нашли приют низложенные венценосцы, разжалованные президенты и беглые диктаторы. Она напоминала зал ожидания для привилегированных пассажиров при железнодорожной станции, на которую давно перестали прибывать поезда.

Облагодетельствованные гостеприимством испанского каудильо, здесь проводили свои дни Симеон Болгарский, бывший повелитель Египта король Фарук и отставной румынский царь Михай.

Владимир почувствовал себя здесь в своей среде. С помощью Мухранского он обзавелся собственным особняком на улице Веласкез, 92. Особняк обнесли высоким глухим забором.

Сиятельная мадридская публика коротала вечера в знаменитом столичном казино «Альтазар». За столиками, попивая вино, сидели гордые короли-одиночки, спесивые диктаторы со своими подручными и бывшие премьеры с укомплектованными кабинетами. Здесь было столько всяких экс-правителей и экс-повелителей, что если бы в какую-нибудь часть света внезапно понадобилось полдюжины королей и дюжина премьеров, то для этого достаточно было бы сделать заказ официанту.

– О, господин, вам требуется глава парламентской республики? – услужливо воскликнул бы официант. – Вы обратились по адресу. Найдется и конституционный монарх. Сегодня у нас как раз свежайшие кальмары и изумительные монархи! О господин, я не настаиваю! Вы можете выбирать по своему вкусу!

…Мадрид, как и Париж, не был для Мухранского чужим городом. Он знал все злачные места, и повсюду, где бы ни появлялся общительный грузинский князь, его встречали как своего человека.

Вскоре по приезде в столицу Испании Мухранский предложил Владимиру провести вечер в «Альтазаре». Как и в парижском «Шато Коказьен», Мухранский абонировал здесь отдельную ложу. Только вместо кавказского оружия ложа была украшена скрещенными шпагами тореадора, над которыми красовалась могучая голова некогда самого свирепого в Испании быка – великолепного Хулиана. Этот трофей был добыт Мухранским не на арене мадридского цирка, а приобретен за приличную цену у знаменитого тореадора вместе со шпагами, которыми был повержен неукротимый Хулиан.

Мухранский посоветовал Владимиру отведать коронное блюдо «Альтазара» – искусно приготовленного детеныша осьминога и, кося глазами, стал сообщать своему партнеру пикантные подробности о присутствующей в зале публике. Настоящая жизнь в «Альтазаре» начиналась где-то после полуночи. К этому времени все завсегдатаи были в сборе. В зале появлялись сверкающие драгоценностями полуобнаженные женщины, вина лились рекой. Вышколенные официанты, извиваясь ужами, скользили между столиками. В разгар веселья на сцене появлялся кордебалет. Стройные девицы в черных чулках и с пунцовыми розами в прическах исполняли огненные испанские танцы. Зал горячо аплодировал. Но все это было лишь прелюдией к номеру, которого с нетерпением ожидала вся публика. После кордебалета на эстраде появлялась звезда стриптиза красавица Леонида. Она считалась украшением не только казино «Альтазар», но и всего ночного Мадрида.

Наблюдая, с какой жадностью Владимир пожирает глазами балерин, Мухранский с удовольствием предвкушал то впечатление, которое на Владимира должна будет произвести неотразимая Леонида.

Исполнив номер, кордебалет удалился. Висевшие под потолком люстры постепенно стали гаснуть, и в зале установился таинственный полумрак. Под приглушенные звуки оркестра на затемненной эстраде появился женский силуэт. Вокруг силуэта заметался ищущий луч прожектора. Неожиданно луч выхватил из темноты полуобнаженную женскую фигуру. Освещенная ярким светом Леонида один за другим стала сбрасывать с себя предметы своего легкомысленного туалета.

Загипнотизированная гибким и стройным телом танцовщицы, сиятельная публика затаила дыхание. Оркестр смолк. В зале воцарилась напряженная тишина. Рука танцовщицы скользнула к бедру…

Но… В эту секунду луч прожектора, пугливо метнувшись к потолку, померк. В зале послышался долго сдерживаемый вздох. Оркестр заиграл бравурную мелодию.

Мухранский потащил Владимира за кулисы, в артистическую уборную Леониды. Звезда стриптиза перед зеркалом поправляла грим.

– Разреши, дорогая, – по-домашнему обратился к ней Мухранский, – представить тебе императора всероссийского, моего друга и твоего будущего супруга Владимира Романова!

Красавица Леонида, урожденная Багратиони-Мухранская, и была сестрой коммивояжера, которую он прочил в жены Владимиру.

Вблизи любимица казино выглядела далеко не так эффектно, как на сцене. Леонида была в том возрасте, когда женщины уже начинают скрывать свои годы. В свое время Леонида совсем недурно устроила свои дела. В том же «Альтазаре» на заре своей артистической карьеры она вскружила голову богатому итальянскому банкиру. Но их счастье длилось недолго. Богатый супруг вскоре скончался. Овдовевшая Леонида оказалась довольно состоятельным человеком и могла бы предаваться праздности. Но после вынужденного супружеского затворничества истосковавшаяся по свету рампы, аплодисментам и поклонникам, она охотно вернулась к прежнему занятию. Не ради денег, а из желания находиться в центре внимания.

Багратиони-Мухранская протянула Владимиру руку для поцелуя.

– Я весьма польщена, ваше высочество, – сказала она, очаровательно улыбнувшись, – постараюсь быть вашим верным другом и разделить с вами тяжкое бремя государственных забот.

Владимир, который до сих пор не очень серьезно воспринимал разговоры Мухранского о женитьбе, опешил. Внимательно наблюдавший за этой сценой Мухранский решил ковать железо, пока оно горячо.

– Гарсон! – крикнул он в коридор. – Шампанского!

Выстрел шампанского прозвучал как пушечный салют из одного орудия, возвестивший о заключении нового царственного союза.

– Благословляю ваш брак, друзья! – на правах старшего брата невесты дрогнувшим голосом провозгласил Мухранский и притворно приложил к глазам носовой платок. – Пусть он послужит на благо наших обоих государств и народов!

На этом помолвка двух августейших особ, состоявшаяся в задней комнате ночного ресторана, была завершена. Из казино Владимир уходил уже официальным женихом звезды ночного Мадрида. По дороге сопровождавший его Мухранский с увлечением излагал свои коммерческие планы и в ярких красках обрисовывал радужные перспективы, которые открывало будущее содружество двух царственных династий.

Слушая Мухранского, Владимир в то же время был занят собственными мыслями. Он не знал, как отнесутся придворные к неожиданному финалу, которым закончилось посещение ночного казино. Леонида принадлежала к царственному роду, и никто не сможет упрекнуть его в том, что их брак будет являться не морганатическим. Правда, небезупречная биография Леониды может поколебать основы и без того не особенно прочно стоявшей на ногах империи. Но в то же время материальная обеспеченность супруги позволит ему начать коммерческое дело на паях с Мухранским.

Противоречия, раздиравшие Владимира, Мухранского нисколько не волновали. Он неудержимо стремился к осуществлению своей цели. Деловой договор, в основу которого должно было лечь бракосочетание, уже вступил в силу. Мухранский принялся за дело с такой же точно энергией, которую он развивал во время очередной коммерческой сделки.

Свадьбу решили отпраздновать в новом особняке Владимира в узком семейном кругу.

– По нынешним временам мы не можем устраивать пышных празднеств, – говорил Мухранский, – поэтому мы пригласим самых близких нам людей. Но я надеюсь, что со временем этот династический акт станет известен всему миру!

При бракосочетании Владимира с красавицей Леонидой, которая отныне должна была именоваться государыней и великой княгиней, присутствовали августейшие родственники с обеих сторон. Подробности этого торжества были описаны на страницах придворного вестника «Знамя России». В специальном сообщении говорилось, что молодые были встречены звуками марша лейб-гвардии конного полка. Букеты цветов, поднесенные невесте и великой княгине Кире Кирилловне, яркое сочетание красок, красивая сервировка свадебного стола, вечерние дамские туалеты, мужские смокинги и темные костюмы – все это создавало праздничную атмосферу.

Первый тост за Владимира и Леониду. Георгиевну был провозглашен супругом великой княгини Киры Кирилловны, принцем Луисом Фердинандом Прусским. Тост этот вызвал дружные рукоплескания, крики «Ура!», «Горько!». «В заключение, – писал вестник, – А. Г. Торсаидзе, соотечественник и друг грузинского князя Мухранского, обращаясь к тетке жениха Великой Княгине Вере Константиновне по-английски, разъяснил ей смысл и содержание предыдущих выступлений».

Впрочем, Вера Константиновна была на свадьбе не единственной русской, которая нуждалась в переводе с родного языка на иностранный. Только для одних приходилось переводить на английский, для других на испанский, для третьих – на немецкий, ибо все изъяснялись на разных языках и никто друг друга как следует не понимал. Но в целом торжество удалось, а несколько бутылок шампанского помогли установить полное взаимопонимание.

В первое же утро после свадьбы Владимир, выйдя на улицу, был приятно поражен, обнаружив стоявших у подъезда в почетном карауле двух испанских гвардейцев в парадной форме и развевающийся над домом андреевский флаг. Этих привилегий в качестве свадебного подарка для своего зятя добился у испанского правительства Багратиони-Мухранский. Обошлись они ему недешево. Но коммивояжер свято верил, что все расходы окупятся сторицей.

Основанная Мухранским компания начала свою жизнедеятельность сразу же после свадьбы. Владимир не успел еще насладиться своим положением молодожена и предаться утехам медового месяца, как оказался вовлеченным в коммерческие операции. Леонида внесла за него оговоренные двадцать процентов. Расторопные люди Мухранского беспрепятственно переправляли через границу большие партии автомобильных шин и складывали их в штабеля при дворе его высочества. Темными южными ночами к особняку на улице Веласкез подъезжали грузовики, и бесшумно скользившие тени в широкополых сомбреро под звуки испанских серенад наполняли автомобили шинами.

Поправив свои материальные дела, Владимир сменил таксомотор на шикарную «Рено-каравеллу», приобрел виллу в мадридском предместье Пуэрто де Хиерро и, развесив в своей испанской гостиной русские иконы в золотых ризах, отдался высочайшему долгу. Он регулярно наносил визиты бывшим королям и президентам, аккуратно слал поздравления каудильо и мечтал о восстановлении монархии в России.

– Русский народ, я это знаю, – убеждал Владимир каждого, кто готов был его слушать, – не мыслит жизни без монарха. Там, в крестьянской избе, собравшись у горящей лучины, мужики и бабы мечтают о царе. Царское время, царская монополка, сапоги-то прямо царские – вот обиходные фразы! Или, скажем, взять выражение – без царя в голове!..

Свежую информацию о положении в России ему регулярно поставлял все тот же редактор придворного вестника Н. Чухнов, который после войны, стараясь держаться на приличной дистанции от заседавших в Европе военных трибуналов, вместе с государевым вестником перебрался за океан. Незадачливый поэт, уже сменивший однажды лиру на плоский немецкий котелок, сейчас выступал в качестве главного идеолога самодержавия.

– Как вы изволили, наверное, заметить, – докладывал Владимиру Чухнов во время очередного наезда в Испанию из США, – в последнем номере вестника мы сообщили, что в Советской России нет мыла. До революции на Россию работала вся парфюмерная промышленность Франции, а сейчас там мыло добывают лишь из американских посылок. Думаю, что этот тонкий политический маневр произведет кое на кого должное впечатление!

– Очень эффектно! Очень эффектно! – восторгался Владимир, делая пометки в своем блокноте.

– С мылом мы, разумеется, несколько загнули, – открывал карты Чухнов, – но цель, как говорится, оправдывает средства.

– Очень справедливо! Очень справедливо! – охотно одобрял государь.

У придворного идеолога, помимо кучи самых всевозможных сведений, имелся продуманный план реставрации царизма. Главное – это не скупиться на заверения и обещать русскому мужику, что новая монархия будет демократичной, основанной на волеизъявлении земского собора, учредительного собрания или даже плебисцита.

– Земский собор, куда ни шло, пообещать можно, – рассуждал Владимир. – А вот насчет плебисцита не пойдет! Хватит с нас и семнадцатого года!

– Этот пункт программы, – спешил разъяснить свои замыслы Чухнов, – словесная дань демократии. А когда дойдет до дела – сто шомполов, и весь плебисцит!

Теоретические изыскания придворного идеолога имели как своих сторонников, так и противников.

Глазенап затею с земским собором и плебисцитом считал такой же беспочвенной, как и существовавшую в свое время надежду Кутепова на внутренний взрыв.

– Знаем мы эти взрывы, – поддерживал Глазенапа атаман Науменко. – Вот уже сколько лет ждем взрыва, а оно все не взрывается!

Руководители военного ведомства самым верным путем к цели считали военную интервенцию силами американской армии. В связи с этим они предлагали уже сейчас попросить у Америки во временное пользование Аляску для образования там своей государственности и впоследствии в знак благодарности отдать ей за это Кавказ.

Владимир к соображениям военачальников относился так же благосклонно, как и к политическим прожектам Чухнова. Он хотел лишь расположить к себе представителей прессы, чтобы с их помощью посвятить в свои планы мировое общественное мнение. К сожалению, репортеры наведывались нечасто. Поэтому, когда около загородной виллы в местечке Пуэрто де Хиерро ненароком остановился проезжавший мимо корреспондент английской газеты «Санди экспресс» Фентон Бресслер, Владимир не преминул воспользоваться благоприятным случаем.

Владелец виллы с большой готовностью поставил корреспондента в известность, что в справочной книге он до сих пор именуется «Его высочеством» и является императором всероссийским.

– И вы надеетесь возвратиться на русский престол? – полюбопытствовал корреспондент.

Владимир объявил:

– Я не исключаю такой возможности. Чудеса иногда случаются.

– А как бы вы стали действовать, если бы оказались на престоле?

– Монархия и Россия примут более демократические формы. Но… в руках царя должен быть реальный и определенный контроль.

Корреспондент «Санди экспресс» записал ответ и напомнил собеседнику о существовании других претендентов на царский трон.

– Я был бы бесконечно рад обнять своих дорогих сестер, – заявил Владимир. – Но, к сожалению, Анна Андерсон и графиня фон Мекленбург всего только самозванки. Эти две, простите, авантюристки мешают мне воспользоваться законными правами на наследство и отвлекают меня от государственных дел.

В заключение корреспондент поинтересовался, как относится к претензиям Владимира на престол русский народ.

– Народ?.. – На секунду замешкался Владимир. – Там, в крестьянской избе, собравшись у горящей лучины, русские мужики и бабы мечтают о жизни при царе…

Владимир поднял голову, чтобы проверить, какое впечатление производят его аргументы на представителя прессы. Но репортер уже исчез.

Внезапный отъезд корреспондента раздосадовал Владимира. Чтобы как-то избавиться от неприятного впечатления, вызванного скоротечным финалом интервью, он отправился в Мадрид провести вечер в казино «Альтазар». Подъезжая к своему особняку, его высочество внезапно обнаружил, что у подъезда вместо почетных стражей испанской гвардии стоит полицейский. Владимир из предосторожности проехал мимо особняка и остановил «Рено-каравеллу» за углом.

В автомобиль прыгнул неизвестно откуда появившийся Мухранский.

– Давай гони! – задыхаясь, проговорил он.

– Куда?!

– Куда хочешь! В свадебное путешествие!..

Испанские таможенники, до сих пор с благоговейным трепетом относившиеся к дипломатическим бумагам с царскими вензелями, большой государственной печатью и августейшей подписью, проникли наконец в сущность нехитрой комбинации. Разразился скандал, дело перешло в руки полиции. Выставленный у подъезда особняка полицейский терпеливо ждал появления хозяина. Но Владимир так и не появился.

Вскоре его походная канцелярия распространила сообщение:

«Их Императорские Высочества Государь Великий Князь Владимир Кириллович и Государыня Великая Княгиня Леонида Георгиевна отбыли через Париж и Франкфурт-на-Майне в длительное путешествие воздушным, частью морским путем.

При этом Их Императорские Высочества посетят Аляску, Токио и другие города Японии, Гонконг, Формозу, Манилу, Сингапур, Малайзию, Джибути, Порт-Саид и через Суэцкий канал, Рим, Геную и Марсель возвратятся в Париж.

На Аляске Великим Князем и Великой Княгиней будут осмотрены наиболее примечательные места, в которых сохранились следы прежней России.

Возвратившись с Аляски, Государь Великий Князь Владимир Кириллович и Государыня Великая Княгиня Леонида Георгиевна прибудут в Европу для присутствия при бракосочетании своей племянницы Принцессы Марии-Цецилии Прусской, старшей дочери Их Императорских и Королевских Высочеств Принца Луиса-Фердинанда Прусского и Государыни Великой Княгини Киры Кирилловны, с Герцогом Фридрихом-Августом Ольденбургским.

Начальник походной канцелярии

Николай Вуич».

Ознакомившись с этим сообщением, шеф мадридской уголовной полиции понял, что птичка улетела.

МИТРА БЛАЖЕННОГО АНАСТАСИЯ

Хотя двор и переехал в Мадрид, штаб-квартира Владимира по-прежнему оставалась в Париже. Из Испании сюда поступали высочайшие распоряжения, и уже отсюда, облеченные в лаконичную форму приказов и размноженные, они рассылались рассеянным по свету немногочисленным поклонникам монархии.

Количество входящих и исходящих бумаг было невелико, и у генералов оставалась масса свободного времени. С утра они еще находили для себя кое-какую работу – передвигали с места на место единственный числящийся на вооружении военного ведомства стол. Но этой работы хватало на какие-нибудь полчаса, а затем персонал штаб-квартиры отдавался воспоминаниям о прежнем житье-бытье. Потом, как водится, читали придворную газетку «Знамя России», смаковали объявления гастронома А. Балаклицкого об опенках и боровиках и в который раз слушали россказни казачьего атамана Науменко о поджарых семинаристах и щедрых на угощение мариупольских бабах.

Известие о том, что Владимир с супругой отправились в путешествие по странам Азии, Европы и Америки, внесло в тематику предобеденных бесед некоторое разнообразие. Никто, разумеется, не подозревал, что его высочество предпринял кругосветное странствие не из любознательности, а из-за натянутых отношений с мадридской уголовной полицией.

Верноподданные с напряженным вниманием следили за каждым шагом монарха и мысленно сопровождали его в пути. Однако сам монарх меньше всего интересовался переживаниями своих верноподданных. Душевное состояние Владимира было таково, что на него не производили впечатления ни развалины римского Колизея, ни каналы Венеции, ни даже знаменитая китайская кухня. Он старался нигде подолгу не задерживаться – ни в Токио, ни в Гонконге, ни в Сингапуре. Главой российского императорского дома овладела страсть к перемене мест. Он стремился побыстрее оказаться на Аляске, где плотность полицейских на один квадратный километр намного меньше, чем в других географических широтах с более благоприятным климатом.

Длительное путешествие и в самом деле оказало на Владимира благоприятное воздействие. И не только на него. Каудильо за это время тоже успел заметно поостыть. Правда, рассчитывать на почетный караул у подъезда мадридского особняка больше не приходилось, но зато можно было и не опасаться угодить под надзор полицейской стражи.

В конце декабря, как и предполагалось, путешественники возвратились в Европу, чтобы присутствовать на свадьбе любимой племянницы – Марии-Цецилии Прусской. Празднество продолжалось три дня, и все это время августейшая чета находилась на полном пансионе у своих родственников. На четвертый день между супругами неожиданно разразился семейный скандал.

В это утро Леонида, лежа в постели, как всегда, ожидала чашечку дымящегося шоколада. Но вот прошел уже битый час, а горничная почему-то не появлялась. Любимица экс-королей и диктаторов сердито ткнула локотком безмятежно спящего супруга.

– Вова, почему не несут шоколад?

– Шоколад, дорогая, я отменил. Ты же знаешь, путешествие стоило нам немало…

– Но ведь это не значит, что мы теперь не будем завтракать?!

– Конечно, нет. Но для этого нам придется спуститься вниз. Я думаю, что великолепные сосиски с тушеной капустой…

– Сосиски?! А о моей фигуре, которой восхищался весь Мадрид, ты подумал?

Выведенная из себя Леонида не преминула напомнить своему супругу о двадцати процентах, о том, что он до сих пор живет на деньги покойного итальянского банкира и что ему давно пора взяться за ум.

– И вообще, – негодовала Леонида, – перед тем как жениться, мужчина должен подумать, чем он будет кормить свою семью!

На это Владимир ответил, что инициатива супружества исходила не от него. И если она хочет, то брак можно расторгнуть. В свою очередь, Леонида не осталась в долгу и, отпустив парочку язвительных замечаний, еще сильнее раздула бушевавший пожар. Она заявила, что в казино «Альтазар» встречались более состоятельные женихи, и, если бы не Владимир, она могла бы устроить свою жизнь намного лучше.

Глубоко оскорбленный, Владимир схватил шляпу и выбежал на улицу. Ему хотелось немедленно сослать в Соловецкий монастырь не только Анну Андерсон и фон Мекленбург, но и свою капризную супругу. Но больше всего его возмущало то, что часть его верноподданных не выполняла своего долга перед государем. Если генералы и казаки регулярно отдавали ему свои пятьдесят центов, то находящиеся за рубежом служители православного культа не оказывали своему монарху никакой материальной поддержки.

В годы гражданской войны спешившие укрыться за границей русские иереи вывезли немало церковных ценностей. В свое время покойный родитель Владимира пытался обратить вывезенные церковные богатства на общее благо. Но святые отцы, лицемерно закатив глаза к небу и осеняя себя крестным знамением, клятвенно заверили Кирилла, что у них ничего нет. Теперь же они потихоньку выковыривали из церковной утвари драгоценные камешки и, превращая их в звонкую монету, обжирались кулебяками.

Святым отцам следовало напомнить, что если на небе их владыка – бог, то на земле помазанник божий – царь.

– Царь я или не царь? – вслух воскликнул Владимир, стоя около лотка с пирожками. Продавец пирожков испуганно посмотрел на растрепанного господина в измятой шляпе и в рубашке без воротничка.

В отель Владимир возвратился энергичный и собранный.

Через несколько дней штаб-квартира опубликовала в вестнике высочайшее обращение:

«Для сведения верных мне русских людей объявляю, что хочу с новыми силами и с помощью любящей и одинаково мыслящей со мной супруги продолжать служение Родине, которое является моим долгом и целью моей жизни. Да поможет мне всеблагий Господь.

Владимир».

Ссылка на всеблагого господа в этом обращении была сделана не только ради соблюдения традиционной формы. Первый экземпляр этого документа специальный императорский курьер, к тому же наделенный особыми полномочиями, доставил в Мюнхен, на Донауштрассе, 5 и вручил в собственные руки благословлявшего когда-то белогвардейское воинство в поход против большевизма и теперь перебазировавшегося сюда главы синода так называемой русской зарубежной церкви, Карловацкому митрополиту Анастасию (Братановскому)[1]1
  Здесь и далее имеется в виду группа антисоветски настроенных церковников, отколовшихся после революции от русской православной церкви. (Примечание авторов.)


[Закрыть].

Ознакомившись с посланием, Анастасий истово перекрестился.

– Да благословит господь благие начинания государя нашего! И да пребудет с ним вечная помощь святой православной церкви!

– Именно на это, ваше святейшество, государь и рассчитывает.

– Передайте, что церковь будет молиться за упокой души покойного императора и за здравие его достойного наследника.

– Что еще, ваше святейшество?

– Передайте, что мы отслужим торжественную литургию перед чудотворным образом и совершим молебен с акафистом божьей матери.

– Что еще?

Блаженный Анастасий стал смутно догадываться, что государь ждет от него не духовной поддержки, а посягает на нечто более существенное. Высокопрехитрейший владыка Анастасий сделал попытку укрыться в дебрях церковной гомелетики.

– В среду Преполовения Пятидесятницы, – воздев руки к небу, заговорил он, – мы, архиереи русской зарубежной церкви, соберемся в синодальном соборе Пресвятые Богородицы в честь ее иконы Знамения и по пропетии Христос Воскрес и тропарей Преполовения Пятидесятницы и Знамения иконы Пресвятые Богородицы помолимся о ниспослании божьего благословения на сие всемогущего бога…

Анастасий выжидательно посмотрел на курьера. Лицо государева гонца выражало кроткое смирение. Митрополит почувствовал облегчение и подставил руку для поцелуя, давая понять, что аудиенция окончена.

– Государь нисколько не сомневался в вашем участии, – продолжил разговор гонец, делая вид, что не замечает руки митрополита, – и повелел мне не утруждать святых отцов. Поэтому, если будет на то ваше благословение, я мог бы сейчас же заняться переговорами с солидной ювелирной фирмой, которая готова по хорошей цене приобрести золотые и серебряные изделия.

Лицо святого старца стало каменным. Тихим, размеренным голосом он стал уверять, что его высочество глубоко заблуждается. Церковь никакими богатствами, кроме духовных, не располагает. Об этом было известно еще покойному Кириллу Владимировичу. Даже этот наперсный крест, который государев посланник видит на его, митрополита, груди, украшен не драгоценными камнями, а обыкновенными разноцветными стеклышками.

На этот раз глава раскольнического синода русской церкви если и кривил душой, то всего лишь наполовину. Во время переезда в Мюнхен из тридцати ящиков церковного золотого запаса, еще остававшихся после долгих лет эмиграции, ровно половина исчезла. Все попытки обнаружить пропавшие драгоценности до сих пор ни к чему не привели. И поэтому святой старец, утверждая, что он гол как сокол, сам искренне верил в свои слова.

Разочарованный гонец откланялся. Митрополит Анастасий вышел на балкон и предался горестным раздумьям о пропавших ценностях. Особенно его угнетало то, что вместе с церковной утварью была украдена его митра, в которой он появлялся на торжественных богослужениях. Собственно, сожалел Анастасий не о самой митре, а об украшавшем ее бриллиантовом крестике, которому не было цены.

– И все-таки я узнаю имена святотатцев, посягнувших на имущество святой церкви! – грозно сверкнув очами, произнес он. – Узнаю и предам анафеме! Прокляну до седьмого колена!

Ограбленный митрополит не подозревал, что похищенная церковная утварь находилась на соседней улице, в доме его верного помощника и ближайшего сподвижника протопресвитера Юрия Граббе, которому он доверил секретно переправить в Мюнхен церковный золотой запас.

– Не забывайте, – строго предупреждал его тогда митрополит, – в этих ящиках все наше будущее. В том числе и ваше тоже!

Протопресвитер Граббе поручил наблюдать за золотом в пути кроткому и исполнительному священнику Константинову. Священник, хилый кривоногий человек с впалой грудью и редкой бородкой, ни на минуту не спускал глаз с порученного его заботам золотого груза. На каждой остановке он обегал грузовик, семеня кривыми ножками, заглядывал под брезент и по нескольку раз в день пересчитывал обитые железом ящики. Но в мюнхенскую резиденцию митрополита кроткий и исполнительный священник доставил лишь половину груза, Пятнадцать ящиков он выгрузил в местечке Ланцгуд и припрятал в укромном сарайчике на одинокой крестьянской ферме.

Протопресвитер Граббе расследовал дело сам. Он вызвал к себе Константинова и, занеся над его головой тяжелый крест, добился смиренного покаяния. Украденные ценности были доставлены в собственный дом протопресвитера. Но Граббе, бывший волынский помещик, ставший священнослужителем, и не подумал известить об этом своего духовного наставника.

В тот момент когда ослепленный яростью святой старец Анастасий, стоя на балконе, изрыгал страшные проклятия, протопресвитер в уютной гостиной вел горячий торг с американским бизнесменом Эдманом.

Русского графа, священнослужителя Ю. Граббе и гражданина США Эдмана давно связывали общие интересы. В свое время на взаимовыгодных условиях они основали союз креста и доллара. Протопресвитер поставлял бизнесмену грешников, которые желали скрыть свое прошлое и покинуть послевоенную Европу, чтобы укрыться в более безопасном месте. Эдман переправлял этот живой товар в любую часть света, принимая плату в любой конвертируемой валюте, а также драгоценными камнями и изделиями из благородных металлов вплоть до зубных коронок. За каждую грешную голову американец выплачивал протопресвитеру вознаграждение в размере семисот марок.

Поэтому, заполучив пятнадцать ящиков с церковной утварью, священнослужитель знал, кому ее предложить. Разложив перед Эдманом церковные золотые чаши, архиерейские панагии, дискосы и звездицы, пастырь торговался за каждый цент.

– Да на вас креста нет, господин Эдди! – энергично жестикулируя, доказывал протопресвитер. – Вы только взгляните на этот дискос! Работа гениального мастера пятнадцатого столетия! Понимаете, пятнадцатого! Да за это блюдечко любой ваш богатый баламут отдаст свое лучшее авто! Или вот митра самого Анастасия!

– Вы считаете меня болваном, дорогой патер, – не меняя позы, возражал американец. – Возможно, этот старинный цилиндр и представляет какую-нибудь ценность. Но я уверен, что покупателя на него не найдется.

– А что выскажете о бриллиантовом крестике, который украшает, как вы сказали, да простит вас господь, этот цилиндр? – ехидно вопрошал Граббе. – Только учтите, это не какая-нибудь американская синтетика, а настоящие русские алмазы!

– Крестик я беру, – согласился американец, – называйте цену и можете накинуть полтора доллара на ту старую шляпу, которая того не стоит.

– Благодарю вас, – сказал Граббе. – Очень сожалею, что не могу сообщить о вашем богоугодном поступке митрополиту. Но господь бог все видит и за все воздаст…