Текст книги "По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Алексей Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава четвертая

«На И-16 всё просто, – голос Николая Свята словно зазвучал в голове Максима. – Смотри. Опускаешь элероны, разгоняешься до ста пятидесяти-ста шестидесяти – за скоростью по приборам следишь – тянешь ручку на себя и – хоп! – ты уже в воздухе. Угол подъёма – шестьдесят градусов. Как скорость до двухсот семидесяти дошла, – по приборам смотришь! – так ручку от себя плавно и переходишь в горизонталь. Ну, или уходишь в разворот. С креном пятнадцать-двадцать градусов в нужную сторону. Понял? Просто всё. Садиться тоже. Снижаешься по глиссаде, выпускаешь элероны аккуратненько, гасишь скорость и садишься. Разберёшься, если на учебных летал. Суть одна и та же».

Да, летал. Только давно и мало. Сорок часов налёта. В рамках лётной подготовки, обязательной во времена Максима для всех космонавтов. Даже сугубо гражданских специальностей. На свидетельство пилота-любителя сдал – и молодец. Пересаживайся на экспериментальный нуль-звездолёт, хе-хе. Который и забросит тебя на сто пятьдесят четыре года назад. В самое пекло Великой Отечественной.

Ну, Господи помоги. И ты, КИР, тоже.

– Я с тобой, – сказал КИР. – Не бойся. Только учти, что на «ишачке» летать не так уж и просто, как тебе Николай Свят рассказывал. По моим данным машина весьма нервная, чуть не так и – в штопор. Правда, и выходит из штопора легко. Ручка управления чувствительная, элероны легко ходят, поэтому и маневренная. Садиться на ней тоже аккуратно надо. Самое главное – высоту чувствовать. Прижимай её к самой земле и ниже ста пятидесяти в час не сбрасывай. В полуметре от земли выравнивай и садись. В полуметре, не в двух-трёх метрах или выше!

– Да, Свят упоминал, что особенности есть.

– Упоминал… – проворчал КИР (Максим заметил, что чем дольше они с КИРом находились в столь тесном, во всех смыслах, взаимодействии, тем больше КИР напоминал человека). – Упоминаний мало. Вдолбить надо было, как Отче наш.

– Когда? – резонно заметил Максим. – Умер Коля, не успел. – Да и что толку вдалбливать? Память у меня такая, что второй раз повторять не надо. Рефлексы тоже на месте, сам знаешь. Вот практики – да, мало. Ничего, в воздухе разберёмся.

Вчера, ещё до обеда, Максим познакомился со своим механиком – юным девятнадцатилетним младшим сержантом по имени Владлен Сорокин и осмотрел самолёт.

– Владлен – от Владимир Ленин, – пояснил КИР, в наше время имя забытое. А когда-то было распространено. Как и Вилен – Владимир Ильич Ленин.

Вихрастый, похожий на мальчишку механик, поначалу довольно ревниво следил за действиями Максима, но после того, как новый лётчик похвалил истребитель и задал парочку вполне профессиональный вопросов, слегка оттаял.

– Машина в полном порядке, товарищ младший лейтенант, – кашлянул солидно. – Вы на каких типах летали?

– На пятом, – соврал Максим.

– Понятно. Это двадцать четвёртый. С движком М-63, – в голосе юноши слышалась гордость. – Тысяча сто лошадок между прочим, не кот начихал.

– Редкая птичка, – заметил Максим, который успел изучить вопрос.

– У нас в полку две такие машины. На одной комполка летает, майор Коробков, – теперь голос паренькабыл полон уважения. – А вторая, значит, теперь ваша будет. Раньше шесть таких машин у нас было, осталось две, вот. Только, разрешите заметить, тесновато вам в кабине будет. Уж больно вы… – механик осёкся.

– Здоровый? – улыбнулся Максим.

– Ну да. Плечи – вон какие.

– Лётчик должен быть физически сильным, – наставительно заметил Максим. – И выносливым. Что до тесноты, то это вопрос привычки. Главное, чтобы голова на шее хорошо крутилась, и пальца ручку держали и на гашетку вовремя жали. А на этой кто летал? – спросил он и добавил, заметив, как посмурнело лицо механика. – Извини, что спрашиваю, но хотелось бы знать, чья машина мне досталась.

– Младший лейтенант Максимов, – сказал юный Владлен Сорокин. – Убило его. Налёт был на аэродром. Бомбой убило. Он как раз к самолёту бежал… – механик умолк, достал пачку папирос, закурил нервно.

– Извини, – ещё раз сказал Максим и подумал, что ничего случайного в этой жизни не бывает. Везде знаки. Младший лейтенант Максимов. А его зовут Максим. Вот и думай. Хотя чего здесь думать, драться надо.

Затем он получил место в землянке (оказался в ней один, второе место пустовало, и он не стал спрашивать, почему), пообедал ипознакомился с командиром второй эскадрильи, куда его определили.

Капитан Сергей Тимаков – красивый черноволосый парень, чем-то похожий на пока ещё не существующего французского актёра Алена Делона, был краток.

– Оспаривать приказ комполка я не стану, – сказал он. – Хотя признаюсь, что на его месте отправил бы тебя в тыл к особистам. На всякий случай.

Максим промолчал. Из разговоров он уже знал, что случилось с полковым особистом. Погиб тогда же, когда и младший лейтенант Максимов, – неделю назад, во время внезапного и, увы, успешного налёта немецкой авиации на аэродром. Слишком успешного. Тогда личный состав полка изрядно поредел, много народу погибло, многие были ранены и отправлены в тыл по госпиталям.

– Однако повторю, приказ есть приказ. К тому же, скрывать не стану, лётчики мне вот так нужны, – он провёл ладонью по горлу. – Позарез. Пять самолётов в эскадрилье осталось. Полтора звена. Твой – шестой. Значит, будешь в моём звене, лично за тобой прослежу. Всё ясно?

– Так точно, товарищ капитан. Ясно-понятно.

– Что это ещё за «ясно-понятно»? – недовольно осведомился капитан.

– Ясно-понятно, что лично проследите. Буду иметь это в виду. Разрешите идти?

– Иди. И помни, умников никто не любит.

Можно подумать, дураков любят, усмехнулся про себя Максим, развернулся через левое плечо и вышел из бревенчатого здания штаба полка, где происходил разговор. Проходя мимо зелёной палатки, на которую был нашит белый круг с красным крестом, вспомнил, что надо показаться врачу.

Подошёл. Полог палатки был откинут.

– Можно войти? – звучно осведомился Максим, постучав по опорному шесту.

– Входи, коль не боишься, – ответили ему.

Максим вошёл.

За чисто выскобленным дощатым столом сидел человек в белом халате и белой же шапочке и пил чай из тонкой фарфоровой чашки. На тарелке перед ним лежали колотые куски сахара. Рядом с тарелкой – пачка папирос «Казбек». За спиной – медицинский шкаф. Сбоку – топчан, застеленный белой простыней.

Человек был похож на актёра Евгения Евстигнеева из древнего, но любимого телефильма «Собачье сердце». Усы, бородка, круглые очки. Но главное – взгляд. Внимательный и чуть насмешливый.

– Младший лейтенант Николай Свят, – представился Максим и, разглядев одну «шпалу» в петлицах, продолжил. – Прибыл на медосмотр. Здравия желаю, товарищ военврач третьего ранга.

– Здравствуй, здравствуй, – сказал доктор. – Меня Евгений Сергеевич зовут.

Надо же, успел подумать Максим. Актёра Евстигнеева тоже Евгением звали.

– Евгений Сергеевич Сергеев, – продолжил доктор. – Проходи, садись. Чаю хочешь?

– Нет, спасибо.

Максим сел на табурет у стола. Улыбнулся врачу.

– Ишь какой, – сказал врач. – Молодой, сильный, зубастый, настроение хорошее. Это ты немецкий самолёт угнал?

– Не угнал, захватил.

– Орёл. Истребитель?

– Транспортник, – сказал он и добавил, заметив ироничный взгляд доктора. – В смысле, захватил транспортник. А так-то да, истребитель.

– Ну, давай посмотрим тебя, истребитель. Раздевайся до пояса.

Медосмотр прошёл быстро. Давление, рефлексы, лёгкие и сердце, зрение – всё ожидаемо было в норме. Полнейшей.

– К полётам допускаю, – вынес вердикт доктор. – Редко встретишь такого здорового человека. Даже среди лётчиков. Спортом занимаешься?

– Так точно.

– Оставь ты уже это своё «так точно», – поморщился доктор. – Мы не на плацу.

– Занимаюсь, Евгений Сергеевич. Точнее, занимался. Сейчас не до спорта.

– Вот так-то лучше.

– Каким?

Максим занимался многими видами спорта, включая боевое самбо и рукопашный бой, но вот чем занимался Николай Свят и занимался ли вообще…

– Гиревым, – наудачу сказал Максим. – Ну и гимнастикой немного. Турник, там, брусья.

– Вижу, не куришь, лёгкие чистые.

– Не курю, – подтвердил Максим.

– Молодец. И не начинай.

– Постараюсь.

– Значит, жалоб нет?

Максим задумался. Был соблазн пожаловаться на частичную потерю памяти после контузии, но он решил этого не делать. Пожалуется – точно к полётам не допустят. Отправят в тыл, а там начнутся серьёзные проверки. Оно ему надо? Нет уж. Чем позже всё это начнётся, тем лучше. Пока ему везёт, а там поглядим.

– Нет жалоб, – подтвердил он. – Готов бить врага.

– Орёл, – ещё раз с удовольствием сказал доктор и отпустил Максима.

Это было вчера.

А сегодня он сидел в кабине истребителя И-16 и готовился к боевому вылету.

– Товарищи лётчики, – обратился к ним комполка, давая предполётное задание. – Не секрет, что наши пятая, двадцать шестая, тридцать седьмая и тридцать восьмая армии находятся в трудном, положении. С севера давит Гудериан, с юга – Клейст. Есть сведения, что первая танковая группа фон Клейста при поддержке авиации и других соединений намерена не сегодня-завтра форсировать Днепр в районе Кременчуга. От нас это далековато и вообще не наша зона ответственности. Однако, по данным нашей воздушной разведки, на усиление Клейсту прямо сейчас по правому берегу Днепра движется большая немецкая колонна. Вот здесь, за Черкассами, по рокаде, – он показал на карте. – Примерно сто двадцать километров от нас. Танки, мотопехота, артиллерия. Наша задача – атаковать колонну всеми имеющимися силами и средствами и остановить её продвижение. Почему мы, а не бомбёры? Потому что кроме нас некому. Я лечу вместе с вами. Вопросы есть?

Вопросов не было. Какие уж тут вопросы, когда в эскадрильях осталось по пять-шесть самолётов, и в других полках дивизии положение ничем не лучше. Да и в других дивизиях тоже. Любых. Армии сгорают, не то что дивизии…

Зелёная ракета!

Ну, с Богом.

Максим прибавил газу, и самолёт начал разбег.

Сто десять… сто двадцать…сто сорок…

Уже можно взлетать, но лучше добрать.

Сто пятьдесят… Сто шестьдесят….

Пора.

Ручку на себя.

Отрыв.

Есть, машина в воздухе.

На полутора тысячах метров Максим выровнял истребитель и перешёл в горизонтальный полёт. Завертел головой, осматриваясь. Пока всё нормально. Впереди и по бокам – товарищи. Он насчитал девять самолётов, но знал что ещё двенадцать позади, вне зоны обзора. Всего – двадцать одна машина. Четыре неполные эскадрильи. Одна, дежурная, осталась на земле.

Они летели на юго-запад. Время от времени внизу и справа в просветах между облаками поблёскивал Днепр.

Через пятнадцать минут после набора высоты, ведущий, комэск Тимаков, изменил курс и взял южнее. Вскоре перелетели Днепр и пошли на снижение.

Это была уже оккупированная территория, и Максим удвоил внимание. Впрочем, пока воздух был чист.

Вот она, дорога внизу. Одна она здесь такая вдоль Днепра, не ошибёшься. По дороге ползёт колонна. Та самая, судя по всему. Танки, грузовики с пехотой, артиллерийские орудия, прицепленные к грузовикам и лошадиным упряжкам. Хорошо дождь накануне прошёл, пыль прибил, всё видно отлично.

Особенно с его зрением в двести процентов.

Там, у товарища военврача Евгения Сергеевича Сергеева, при проверке зрения по стандартной таблице Сивцева он уверенно перечислил буквы в десятой строчке сверху, а на одиннадцатой начал сбиваться.

– Сто процентов, – удовлетворённо констатировал врач. – Даже, пожалуй, сто пять. Более чем достаточно.

Максим легко мог назвать все буквы в оставшихся двух рядах – одиннадцатом и двенадцатом, но не стал этого делать. Здесь не партизанский отряд – армия, лишнее внимание к его персоне ни к чему.

«Делай как я» покачал крыльями ведущий и резко пошёл на снижение. Максим взял ручку от себя и нырнул за ним.

Пока летели, Максим успел просмотреть книгу А. Медниса «Тактика штурмовой авиации», которую в недрах своей необъятной памяти отыскал КИР.

Книга была выпущена Воениздатом НКО СССР в тысяча девятьсот тридцать шестом году и содержала массу полезных сведений. Так, к примеру, Максим успел узнать, что механизированные колонны лучше всего штурмовать с головы, «против движения, с целью остановить головные машины и сократить дистанции между машинами и длину всей колонны». Сама же колонна представляет собой 'длинную, но узкую (шириною примерно 50–100 м) цель. Поначалу Максим удивился, почему ширина сто метров – это узко. Но теперь, при заходе на цель, понял. Точнее, осознал. Об этом же говорилось и в книге.

Машины и прочая техника при виде атакующих самолётов противника останавливается, дабы не столкнуться, люди выпрыгивают из кузовов и рассыпаются в стороны.

Вот тебе и сто метров. Ну, или меньше. В зависимости от скорости атаки.

Пятнадцать секунд на боевой разворот.

Снижение до пятидесяти метров и атака.

Максим и сам не заметил, как азарт боя захватил его полностью.

Одно дело лететь себе спокойненько выше облаков над своей территорией, глотать книгу по тактике штурмовки и радоваться какой ты, оказывается, классный пилот, и совсем другое – штурмовать вражескую механизированную колонну.

Максим никогда не был виртулоидом – человеком, всё свободное время проводящим в виртуальной реальности (в основном, игровой или эротической). Таких было избыточно много в западном мире. В Советском Союзе 2.0 к ним относились с жалостливым недоумением, а то и с откровенным презрением. Это считалось, и не без оснований, разновидностью наркомании. Были даже специализированные лечебницы, куда заигравшийся виртулоид мог обратиться за помощью. Тем не менее, вирт-играм [1], как и практически все молодые и не только люди, Максим был не чужд.

Однако ни одна самая продвинутая вирт-игра не могла сравниться по ощущениям с настоящим воздушным боем. Как и ни один, самый продвинутый вирт-тренажёр не мог полностью заменить настоящий полёт. Воздушный или космический.

Дело тут было не в качестве имитации, а в психологии. Психически здоровый человек всегда понимал, где он находится – в реальности или вирте, и соответственно реагировал. А вот виртулоид путал их легко и с удовольствием, отдавая предпочтение второму. Почему? Так ведь ощущения практически те же, а трудностей и ответственности ноль. Погиб в бою? Ерунда, возродишься уже через секунду. Не устроила грудастая красотка? Через секунду в твоих объятиях окажется другая. И так далее.

Нет уж, в реальности бой – это бой, враг – это враг, а смерть – это смерть. Настоящие, без дураков. Значит, и чувства, которые ты испытываешь, тоже настоящие. Злость и кураж, ненависть к врагу и радость победы – всё настоящее. Высшей пробы. Черпай полной чашей и пей. И не жалуйся, что много, потому что жизни много не бывает. То же с любовью и сексом. Ищи настоящие, вирт для слабаков и извращенцев.

Максим видел, как с плоскостей ведущего сорвались два РС-82 [2] и, оставляя за собой дымный след, врезались в гущу противника.

Выждав секунду, Максим выстрелил своими двумя ракетами. Проследил, как те попали куда надо, и выстрелил ещё раз.

И ещё, точно по залёгшей рядом с грузовиками пехотой.

Теперь вверх за ведущим, в левый разворот, снова вниз и пройтись по колонне из пулемётов.

Но уже и ракет хватило.

На развороте было хорошо видно, как горят на дороге подбитые грузовики, бронетранспортёры и даже пара-тройка танков, которым «эрэсы» умудрились попасть в двигатели.

Десятки трупов и раненых.

Разбегающиеся в панике от дороги немцы.

Двадцать один «ишачок». Сто двадцать шесть реактивных снарядов, выпущенных по колонне чуть ли не в упор, с бреющего.

Восхитительный результат. Душа поёт.

Сейчас добавим пулемётным огнём, и совсем хорошо будет.

Но добавить не удалось.

«Ишачки» разворачивались вправо, в сторону Днепра. И только завершив разворот наполовину, Максим увидел, как с юга, со стороны солнца, намного выше советских истребителей блеснули плоскости. Секунда, другая, третья, и вот уже стали видны десятки «мессеров», идущих в атаку. Тридцать по меньшей мере. Тридцать против двадцать одного. И у этих тридцать преимущество в скорости, высоте и вооружении. Да и опыте, чего уж там.

Как же плохо без радио, успел подумать Максим.

А дальше думать стало некогда.

[1] Игра в виртуальной реальности.

[2] Реактивный снаряд калибра 82 мм. Применялся советскими истребителями и штурмовиками по наземным и воздушным целям.

Глава пятая

Максим читал, что в начале войны советские лётчики довольно часто использовали «круг» для защиты от вражеских истребителей. «Круг» не даёт врагу зайти тебе в хвост, каждый самолёт прикрывает товарища.

Но здесь никакого «круга» не получилось.

Скорее всего потому, что «мессеры» удачно зашли со стороны солнца и долгое время прятались за облаками, вывалившись из них в самый последний момент.

Так что получилась самая натуральная свалка, в которой каждый за себя, и победа и поражение, смерть или жизнь зависят от умения, реакции, опыта, внимания, технических характеристик самолёта и, конечно, куража и удачи.

С реакцией и вниманием у Максима было всё в порядке. То есть настолько, что никто из его товарищей или немцев в этом с ним сравниться не мог.

Да, в сверхрежиме долго не пробудешь – организм работает на пределе возможностей. Настоящих возможностей, не тех, которые известны обычным людям этого времени. Для них это сверхвозможности. Поэтому и состояние так называется – сверхрежим.

Но на самом деле ничего невероятного или фантастического в этом нет. Природа (или Бог, кому как удобнее думать) создала человека с громадным запасом всего: прочности, физического и психического здоровья, ума и сообразительности. Нужно только уметь пользоваться этим запасом.

Вот Максим и пользовался.

Сколько длится воздушный бой?

Топлива в баках на четыреста пятьдесят километров. Сто тридцать километров от родного аэродрома. Плюс штурмовка колонны. Плюс сто тридцать километров назад. Приборы показывают, что топлива больше чем полбака, но это ненадолго. Пятнадцать минут драки. Много – двадцать. Потом нужно уходить домой.

Если, конечно, тебя за эти пятнадцать минут не собьют.

Не собьют, я в сверхрежиме. В котором, к слову, больше тех же пятнадцати минут находиться не стоит – могут быть серьёзные последствия, которые исправить потом будет крайне трудно.

Самолёты вокруг Максима – и наши, и немецкие – двигались словно в киселе. Медленно, вязко.

Воздух действительно приобрёл дополнительную вязкость, казался более плотным, почти осязаемым.

Дышать было по-прежнему легко, но запахов стало гораздо больше, они усилились и легко различались.

Металл, кожа, дерево, клей, бензин, масло, пот.

В открытую кабину время от времени несло сгоревшим порохом, – вокруг шёл бой, стреляли и немцы, и наши.

Чаще всего мимо.

Максим буквально видел расчерчивающие воздух пулемётные и пушечные очереди.

«Стреляй, когда заклёпки на вражеской машине различишь, – учил Николай Свят. – Это метров тридцать. Лучше – двадцать. Даже пятьдесят для ШКАСов [1] далековато. А уж со ста огонь открывать – это и вовсе патроны попусту жечь».

Заклёпки в сверхрежиме Максим различал и с сотни метров, но расстояние до цели мог определить практически безошибочно.

Основная трудность была в том, что, находясь в сверхрежиме, своё тело он мог заставить двигаться намного быстрее, а вот самолёт – нет. Его «ишачок» точно так же, как и другие, медленно проталкивался сквозь загустевший воздух.

Однако выручала быстрота реакции.

Вот прямо над ним «мессер» пристраивается в хвост «ишачку», который в свою очередь ведёт огонь по вражескому самолёту (зря ведёт, далеко, пули не достигают цели, рассеиваются) и в азарте боя не видит, что ещё несколько секунд, и ему конец. Немец вряд ли промахнётся.

Максим поднимается выше, выравнивает машину, прибавляет скорость. Прицел ему не нужен, и так всё видит отлично.

Оглушительно ревёт мотор, звуки которого проникают даже сквозь наушники плотно застёгнутого лётного шлема.

Ближе, ещё ближе.

Три секунды – более чем достаточно, чтобы сократить расстояние до двадцати метров. То есть, это для Максима три секунды. Для врага и всех остальных – меньше секунды.

Максим жмёт на гашетку.

Грохот всех четырёх пулемётов смешивается в рёвом двигателя в бешеной какофонии.

Четыре трассы протягиваются к «мессеру» и впиваются в его худое тело.

В хвост, кабину, плоскости.

Максим видит, как бронебойные пули дырявят дюралевую обшивку самолёта. Тот вздрагивает, кренится на бок и устремляется к земле.

Кажется, лётчик убит.

Хотя, чего там «кажется», точно убит – «мессер» сваливается в неуправляемый штопор, и Максим, уже взявший ручку на себя, а затем ушедший в правый разворот, видит, как на земле вырастает красивый огненный цветок на месте поверженного врага.

Есть первый. Поздравляю вас, Максим Алексеевич. А вас, Николай Иванович, с четвёртым сбитым.

Та-так, а это кто ещё мне в хвост зайти пытается?

Сразу двое. Один другого прикрывает.

Ну-ну, давайте, ребятки.

Максим вспомнил воздушный бой Николай Свята, за которым наблюдал, стоя на обшивке своего космического корабля в лугинском болоте тринадцатого августа (господи, месяца ещё не прошло, а кажется это было чёрт знает когда!).

Делаем так же.

Он резко сбросил скорость.

«Мессер», разогнавшись, затормозить не успел и проскочил над ним.

Ну, то есть, как проскочил – медленно проплыл. Настолько медленно, что Максим и в обычном состоянии сумел бы влепить ему четыре очереди в желтоватое брюхо.

А уж в сверхрежиме тем паче.

Н-на, сволочь!

«Мессер» задымил, отвалил в сторону.

Максим прибавил газу, высматривая второй.

Ага, вот он, уходит в разворот.

А мы тебе навстречу, родной.

Только недавно читал, что «мессеры» лобовых атак с «ишачками» не любили. У них двигатель с водяным охлаждением, а у И-16 с воздушным. Пуль боится гораздо меньше, чем немецкий. Плюс широкий капот лётчика хорошо защищает.

Вот и проверим.

Немец, однако, оказался не трус и тоже пошёл в лобовую атаку. Хотя мог отвернуть, уйти в сторону, пользуясь преимуществом в скорости.

Но не ушёл.

Что ж, и среди немцев смелые дураки встречаются.

Нервы немецкого пилота сдали, когда между самолётами осталось не более пятидесяти метров. Он взял ручку на себя, и показал Максиму уже знакомое жёлтое брюхо.

Кажется, я навсегда разлюблю жёлтый цвет, подумал Максим и нажал на гашетку.

Очереди ШКАСов вспороли брюхо «худому». Он выпал из поля зрения Максима, пока тот закручивал «мёртвую петлю». Снова появился при выходе из «петли» – дымит и падает.

Ага, лётчик выпрыгнул. Тёмная фигурка полетела вниз, над ней раскрылся купол парашюта. Живи, повезло. Всё равно ты мой третий, а Колин – шестой. За тебя, Коля, за тебя, дорогой.

Максим огляделся. Бой сместился ближе к Днепру. Максим насчитал одиннадцать «ишачков», которые, наконец, сумели встать в «круг» и теперь крутились друг за другом на высоте полутора тысяч метров так, что немцы этот круг разорвать не могли – крутились выше, выжидая.

Двадцать два «мессера» насчитал Максим. В два раза больше, чем наших.

Но было-то тридцать.

Восемь сбитых.

Три из которых завалил ты.

Всё равно двадцать два против одиннадцати – это до хрена.

А что у нас с топливом?

Он посмотрел. Ничего, ещё минут на пять-семь боя хватит. Боезапас тоже еще имеется. Не много, но имеется.

Максим набрал высоту. К этому времени облака разошлись, и сентябрьское солнце засияло во всю силу.

Сам погибай, а товарища выручай. Так, кажется, учил нас Александр Васильевич Суворов. Хорошо учил, правильно.

Не мудрствуя лукаво, он свалился на немцев со стороны солнца и сразу, пока те не успели опомниться, сбил двоих.

Одного за другим в течение какой-то минуты.

Немцы, сначала оторопели от такой наглости, а потом кинулись на Максима, словно стая дворовых собак на одинокого кота.

И плохо бы ему пришлось, если бы товарищи, видя такое дело, не разорвали круг и снова не кинулись в драку.

Одиннадцать против двадцати.

Свалился в штопор и пошёл к земле «мессер».

Одиннадцать против девятнадцати.

Загорелся прямо в воздухе и резко пошёл на снижение ещё один. Лётчик выпрыгнул, но парашют не раскрылся.

Земля тебе стекловатой, как говаривали у нас в двадцать первом веке. Интересно, стекловату изобрели уже? Можно спросить у КИРа, но сейчас не до этого.

Одиннадцать против восемнадцати.

Ручку от себя, набрать скорость на снижении и снова вверх. Вон тот, желтопузый, с номером «2» на борту и шестью вертикальными чёрными вытянутыми прямоугольниками на хвосте и маленькими звёздочками над ними меня интересует особенно. Это значит шесть сбитых у него. Опасный, гад. Опытный. Ну, давай, поиграем…

Завалить «двойку» Максиму не удалось. Немец, вовремя заметив атаку, нырнул в сторону, а затем, набирая скорость, и вовсе вышел из боя. За ним тут же потянулись и остальные. Видимо, преимущество в семь самолётов перестало казаться им решающим.

Острожные, сволочи.

Покачивая крыльями, оставшиеся «ишачки» развернулись к Днепру. Правильно, пора домой, горючее на исходе.

Так, а это что?

Один «ишачок» задымил, накренился и пошёл на снижение. Было видно, что за Днепр, на нашу сторону, он не дотянет.

Максим присмотрелся. Опа. Да это же его командир, Сергей Тимаков. Что ж вы так неудачно, товарищ капитан…

Лётчик не выпрыгнул. Но и самолёт не сорвался в штопор и не рухнул. Уже недалеко от Днепра, над лугом, снизился, выпустил шасси, выровнялся у самой земли и сел. Пробежал сотню метров, подпрыгивая, потом правое шасси подломилось, самолёт накренился, его закрутило, правая плоскость прочертила в земле борозду и, наконец, машина замерла.

Максим качнул крыльями, показывая товарищам, что отстанет и сделал круг над местом посадки. Он уже вышел из сверхрежима, но видел в открытой кабине запрокинутое лицо лётчика. Вот он поднял правую руку и сдвинул лётные очки на лоб.

Жив!

Мотор сбитого «ишачка» продолжал дымить, и Максим даже видел язычки пламени, которые вырывались из-под капота.

«Машина пламенем объята, вот-вот рванёт боекомплект, – пришли на ум строчки из старой песни.– А жить так хочется, ребята, и вылезать уж мочи нет». Песня, правда, про танкистов, но разницы в данном случае нет. Машину вот-вот охватит пламя, а товарищ капитан что-то вылезать не торопится. И вообще плохо шевелится. Ранен?

А вот и немцы, здасьте-пожалуйста.

Уцелевший после атаки на колонну полугусеничный бронетранспортёр «Ганомаг», уже хорошо знакомый Максиму, съехал с обочины и теперь направляется по бездорожью к сбитому «ишачку».

Понятно, с какой целью.

А у него, Максима, и боекомплект уже на нуле. Какая досада, как говаривала домоправительница фрекен Бок из древнего советского мультика про Карлсона. Ну, господи помоги. Сам погибай, а товарища выручай.

Максим перекрестился и пошёл на посадку.

Он посадил самолёт метрах в десяти от «ишачка» капитана. Не таким уж неровным оказался луг. Просто капитану Тимакову не повезло. А Максиму везло. Пока.

Однако надо торопиться. Немцы на своём бронетранспортёре уже близко и бить их нечем. Не из штатного ТТ же стрелять по «Ганомагу». И сил на сверхрежим тоже уже не осталось…

Максим прикрыл дроссельную заслонку, оставляя двигатель работать на холостом ходу, освободился от ремней, выбрался из кабины на крыло, спрыгнул на землю и побежал к самолёту командира.

Вскочил на крыло.

– Товарищ капитан, живы?

– Брось ты… просто Серёга, Серый, – негромко произнёс командир. По бледному лицу из-под лётного шлема скатывались на лоб капли пота.

– Тогда я – Коля, – сказал Максим. – Или Святой. Так меня звали в партизанском отряде.

– Ишь ты… Я ранен, Святой. Не могу выбраться. На, вот. Возьми и улетай, – он протянул партбилет и удостоверение. – Сохрани. Для жены. Она в Ростове у меня. Который на Дону.

– Сам передашь. Куда ранен?

– Ноги…

Максим отстегнул привязные ремни, перерезал ножом лямки парашюта.

– Потерпи, Серёга, сейчас будет больно.

– Брось меня… немцы… оба погибнем…

– Заткнись на хрен.

Капитан Сергей Тимаков был невысок, худощавого телосложения. Максим легко вытащил его из кабины, на руках отнёс к своему самолёту, положил на крыло. Залез сам, огляделся из-под руки.

Вон они, немцы. Около километра. Чуть больше. Но и скорость у «Ганомага» небольшая – по русскому бездорожью особо не разгонишься.

Он быстро осмотрел ноги командира. Обе правые голени перебиты. Крови много, но терпимо. Главное, важные артерии не задеты. Это хорошо. Потому что возиться с ранами времени нет – немцы уже близко. Если они подберутся ещё ближе и откроют огонь из пулемёта…

Максим поднял лётчика.

Капитан скрипнул зубами, сквозь губы вырвался стон.

– Терпи, казак, атаманом станешь, – сказал Максим. – Вот так – ноги за бронеспинку, а голову на колени мне положишь. Всё понял? Смотри только зажигание мне случайно не выключи.

– Не учи учёного, салага…

– Салаги – это у моряков. Но, если тебе так легче, пусть будет салага.

Максим запрыгнул в самолёт.

Тимаков положил голову ему на колени, ухватился правой рукой за спинку кресла.

– Готов⁈ – громко спросил Максим. – Держись.

Заговорил немецкий пулемёт с бронетранспортёра.

Врёшь, не достанешь.

Максим открыл дроссельную заслонку и дал газ.

Двигатель взревел.

Погнали!

Разгон был долгим. Луг – это не взлётная полоса, пусть и грунтовая. Луг – это трава, кочки и неровности.

Хорошо, что сентябрь, подумал Максим. Где-нибудь в мае, когда трава буйно в рост идёт, и вовсе бы дохлый номер. А тут за лето, пока война в эти края не добралась, коровы и лошади траву подъели на выпасе. А может, и косили траву, кто знает. Теперь, главное, чтобы яма серьёзная не попалась…

Не попалась. Самолёт трясся, раскачивался, но набирал скорость. Шасси держалось. Наконец, истребитель подпрыгнул, последний раз ударился колёсами о землю, оторвался от неё и пополз вверх.

Так, с неубранными шасси, на высоте в сотню метров, и почапали домой.

Самолёт стал тяжелее, расход топлива увеличился. Максим с тревогой поглядывал на бензиномер и молился, чтобы не вернулись «мессеры». Или новые не нарисовались.

Однако снова повезло – небо оставалось чистым. Ни наших, ни немцев.

Чтобы лучше ориентироваться Максим поднялся выше ещё на пару сотен метров. Теперь слева хорошо был виден Днепр – лучший ориентир, какой только можно придумать. Лети себе вдоль него, пока до Переяслава не доберёшься, а там уже и аэродром рядом. Эх, ещё бы горючки на пару капель больше… Максим посмотрел на капитана Тимакова.

Лётчик… спал.

В неудобной позе, втиснутый боком в тесную кабину «ишачка», с раненными ногами, протянутыми за бронеспинку и головой на коленях товарища – спал! Глаза закрыты, дышит ровно. Может, даже видит сны. Железные нервы у человека, не отнять. И организм правильно реагирует. Ранен, крови много потерял? Спи, восстанавливайся. В любых условиях. Ничего, Серёга. Сейчас домой доберёмся, окажем тебе квалифицированную медицинскую помощь, всё хорошо будет.