Текст книги "По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Алексей Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятнадцатая

Почему-то вспомнился староста и предатель Тарас Садовчий, которого он убил совсем недавно этим же ножом. И тоже ударом в сердце.

Может быть потому, что и человек, и кабан издавали перед смертью похожие звуки?

Нелепые какие-то ассоциации.

Максим потряс головой, втянул ноздрями холодный осенний воздух. Пора было подумать, что делать с тушей зверя дальше. В условиях тотального дефицита еды бросать убитого вепря просто так не хотелось.

Что у нас с картой местности?

До ближайшего небольшого села на севере около трёх километров. На юге – все четыре. За камышовыми зарослями, из которых выскочил кабан, в паре сотен метров к западу начинается очередной лесной массив. На восемнадцать километров тянется. Потом снова поля, деревни, перелески. До Ахтырки по прямой порядка шестидесяти километров. С учётом обходных путей – вся сотня. Четыре дня пути. Ладно, пять. У него еды ещё на день. Если экономить – на два. Но, если экономить, сил будет меньше. А тут еда сама пришла.

Решено, воспользуемся.

– КИР, – позвал он мысленно.

– Здесь, – отозвался Корабельный Искусственный Разум.

– В твоей богатой памяти, часом, не найдётся схемы разделки дикого кабана?

– Часом найдётся. Хочешь мясо заготовить?

– Ну.

– Верное решение. На голодный желудок далеко не уйдёшь. Даже ты. Значит, смотри. Первым делом надо перерезать сосуды в основании шеи, чтобы вытекла вся кровь. Она уже частично вытекла после твоего удара ножом, но этого мало. Давай, прямо сейчас, это нужно быстро делать.

Следуя указаниям КИРа, Максим вонзил нож в основание шеи секача и перерезал сосуды. Хлынула кровь.

Пока кровь вытекала, он набрал валежника, подтащил к кабану. Развёл костёр, разложил неподалёку валежник. Перевернул тушу на спину, положил на валежник, подоткнув с боков тем же валёжником, чтобы не заваливалась на бок.

– Теперь на запястных суставах передних ног сделай кольцевые надрезы.

– Есть.

– На задних вскрой ахилловы сухожилия.

– Есть.

– Теперь вспори шкуру по внутренней стороне ног.

– Сделано.

– Вспороть мошонку, извлечь семенники.

– Вот чёрт.

– А как ты хотел? Разделка туши дело грязное.

Максим действовал по указаниям КИРа, вспарывая толстую кабанью шкуру.

Никогда я не был охотником, подумалось. И вот жизнь заставила и пришлось им стать. Хорошо, что у меня острый нож. Всегда, граждане-товарищи, бойцы и командиры имейте при себе хороший острый нож. Обязательно пригодится.

Он разрезал шкуру от середины груди до самой кабаньей задницы. Затем довёл разрез до основания шеи. Сделал кольцевой надрез по шее вокруг головы и принялся снимать шкуру, подпарывая её в нужных местах.

Наконец, снял.

Пока возился, несколько раз подкладывал в костёр валежник, чтобы нагорели угли. Подбросил ещё веток в огонь и пошёл к реке.

Сел на берегу, отмыл руки и нож, которые стали липкими от крови. Здесь же нашёл удобную вымоину с глиной. Собрался идти назад и тут услышал, как на другом берегу треснула ветка. Потом ещё одна.

Максим сделал три шага назад и прилёг за стволом плакучей ивы, вглядываясь и вслушиваясь в темноту.

Шаги. Тяжёлые. Несколько человек идут, что-то тащат. Вот и они, четыре силуэта с носилками, появились на берегу. На носилках – человек. Видимо, раненый.

Ночное зрение позволяет разглядеть, что это наши. Солдаты. Рядом, в гимнастёрке, перетянутой ремнями, галифе, сапогах и фуражке появляется пятый. Звание Максим разглядеть не может, но понятно, что человек командует этим небольшим отрядом.

– Кладите его на землю, – командует он.

Шёпотом, но Максим слышит.

Солдаты опускают носилки на землю.

– Костёр на том берегу, – шепчет командир. – Видите отблески?

– Так точно, товарищ комиссар, – шепчет в ответ кто-то из бойцов. – Видим.

– Если костёр, значит, люди, – делает заключение комиссар.

– Немцы?

– Это вряд ли.

– Наши?

– А хрен его знает. Савченко, давай в разведку. Отойди выше по течению и переправься на другой берег. Задача: узнать, кто там жжёт костёр, вернуться и доложить. Если это наши, то развешаю вступить в контакт и попросить помощи. Видит бог, которого нет, что помощь нам не помешает.

Максим решился и свистнул.

Военные замерли.

Максим свистнул чуть громче. Дважды.

– Что за… – пробормотал командир, вытаскивая пистолет из кобуры.

– Товарищ комиссар, – позвал Максим негромко. – Я свой. Переправляйтесь ко мне. Хотя нет, подождите, лучше я к вам.

Максим быстро разделся, прихватил свой плот, который не успел разобрать, поднялся выше по течению и поплыл на другой берег.

Невольно вспомнилось, как в студенческие времена он гостил у своего товарища в славном городе Ростове-на-Дону, и они поехали на речку Ахтубу ловить раков.

Раки, конечно, были и в Дону, но товарищ служил срочную в Капустином Яре и теперь ностальгировал по тем местам.

Кроме рюкзаков с палаткой и прочей снарягой, взяли плавсредство – детский надувной бассейн. С ним и впрямь оказалось очень удобно переправляться на другой берег: надули, поместили в него рюкзаки и поплыли. Перебрались, разбили лагерь, наловили и сварили раков, выпили по бутылке пива… И тут оказалось, что коньяк забыли в Ростове.

– Одно утешение, что он останется целым, – сказал тогда Максим. – Выпьем, когда вернёмся.

– А сейчас что? – резонно вопросил друг, которого звали Игорь. – Нет, так просто я не сдамся. Надо сгонять в Капустин Яр.

Хорошо, что они не сдули бассейн. Загрузили в него фонарик, одежду и обувь Игоря и поплыли на другую сторону.

Солнце уже коснулось горизонта, возвращаться Игорь должен был в темноте, но ждать его на левом берегу Максим не стал – слишком долго. Переплыл обратно на правый берег, сидел у костра, ел раков (не торопясь!), запивал остатками пива и смотрел, как на небе, одна за другой, загораются звёзды.

Через два часа на левом берегу замигал фонарик – это вернулся Игорь. С коньяком. Максим посигналил ему в ответ горящей веткой из костра, разделся, подхватил бассейн и полез в воду.

Они пробыли на Ахтубе три дня. За это время Максим переплыл реку туда и обратно восемь раз. Больше, чем какую-либо другую за всю свою жизнь.

Теперь, вот, он второй раз переплывал реку Псёл.

Переплыл, оделся.

Подошли бойцы с командиром и оружием наготове. Сейчас Максим увидел, что комиссар прихрамывает на правую ногу.

– Младший лейтенант Николай Свят, – представился Максим. – Лётчик-истребитель. Выхожу из окружения. Здравия желаю, товарищи.

Комиссар спрятал свой пистолет в кобуру, махнул рукой солдатам, те убрали винтовки за спину.

– Комиссар госбезопасности третьего ранга Анатолий Михеев, – представился. – Здравия желаю, товарищ Свят.

– Ого, – услышал Максим голос КИРа. – Комиссар госбезопасности третьего ранга – серьёзная птица. К генерал-лейтенанту приравнивается.

Они пожали друг другу руки. Для генерал-лейтенанта товарищ комиссар госбезопасности выглядел очень молодо. Лет тридцать, не больше. Круглое скуластое лицо, волевой подбородок, чуть приплюснутый нос, внимательные голубые глаза под широкими густыми бровями.

– По моим данным начальник Особого отдела НКВД Юго-Западного фронта комиссар госбезопасности третьего ранга Анатолий Николаевич Михеев погиб двадцать первого сентября сорок первого года под селом Жданы при выходе из окружения, – тем временем продолжил информировать Максима КИР. – Это к югу от Лохвиц, недалеко от тех мест, где мы недавно были. За день до этого, в бою в урочище Шумейково был ранен в ногу. Тогда же, к слову, погиб командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос Михаил Петрович.

Максим знал и помнил об этой истории. Так вот, значит, кто перед ним – остатки штаба Юго-Западного фронта и пятой армии. Только теперь товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга Анатолий Михеев выжил. Интересно, кто у них на носилках? Судя по всему, тоже кто-то высокого ранга.

– Поможете перебраться на другой берег? – спросил Михеев, словно прочитав мысли Максима. – У нас раненый. Это командарм Потапов Михаил Иванович. Генерал-майор.

– Командарм пятой армии? – проявил осведомлённость Максим.

– Он, – подтвердил Михеев. – Десять дней уже его тащим. Честно признаться, силы на исходе. Можно сказать, их нет совсем. Два дня уже не ели.

– Вы тоже ранены, – сказал Максим.

– Это ничего, – ответил Михеев. – Это ерунда. Ногу зацепило, кость цела. Главное командарма к нашим дотащить. Это такой человек… Пятая армия чудеса храбрости и умения проявила. Он должен жить. Понимаешь, лейтенант? Должен.

– Должен, значит, будет, – сказал Максим. – Давайте попробуем. Что до еды, то на том берегу – видите? – горит мой костёр. А рядом с костром только что заколотый и освежёванный дикий кабан. Ну, так получилось, я не специально. Так что силы поддержать хватит. Ещё и с собой мяса возьмём.

– Отлично, – сказал Михеев. – Как переправлять будем? Глубоко здесь?

– С головой будет, – ответил Максим. – Мы-то спокойно переплывём, но вот раненый… Плот надо соорудить, вот что. Мой маленький, нужен побольше.

Нашли в лесу и подтащили к берегу нужные по размеру брёвна. Связали их имеющейся у Максима верёвкой с маленького плота и ремнями. Погрузили носилки, оружие, одежду и обувь на плот.

– Ну, с богом, – сказал Максим. – Поплыли, должен выдержать.

Плот выдержал.

На другом берегу сняли с него носилки, оделись-обулись, донесли носилки до костра. Генерал-майор Потапов был без сознания. Отблески костра освещали его бледное, заросшее щетиной лицо. Голова генерала была перевязана.

– Куда он ранен? – спросил Максим.

– Проникающее пулевое в грудь, – сказал Михеев. – Это самое тяжёлое. Ещё в голову и левую руку. Предплечье.

– Пулю достали?

– Нет, – покачал головой Михеев. – Некому было.

– Плохо.

– Очень. Его к докторам надо и как можно скорее. Иначе, боюсь, помрёт.

– Я посмотрю? – спросил Максим.

– Понимаешь в ранениях, лейтенант?

– Кое-что понимаю. Но я не настоящий врач. Так, первая помощь. Посмотрю его, потом вашу ногу.

– Ладно, – согласился Михеев. – Хуже все равно не будет.

– Только пусть кто-нибудь кабаном займётся, – сказал Максим и повернулся к бойцам. – Товарищи красноармейцы, кто знает, как приготовить кабанятину на углях?

– Можно пожарить, – предложил Савченко. – Как шашлык.

– Шампуров нет, – сказал Максим. – Разве что на свежесрезанных ветках…

– А штыки на что? – спросил Савченко. Было ему на вид далеко за сорок, в усах и недельной щетине блестела густая седина. – Мы в германскую на штыках свинину жарили, отлично получалось. Хорошо бы соли, конечно. Но можно и без неё.

– Соли немного есть, – сказал Максим. – И даже три луковицы.

– Так это вообще прекрасно, – оживился Савченко. – Давайте, я всё сделаю.

– Отлично, Савченко. На штыках куски мяса сейчас нам всем поесть, а остальное можно запечь в глине. Глину на берегу взять. Сумеете?

– Обижаете, товарищ лейтенант.

Максим достал соль в спичечном коробке, три луковицы, передал бойцу:

– Держите. Остальные помогите Савченко, кто чем может, – он посмотрел на комиссара госбезопасности, который сел возле с костра на плащ-палатку, вытянув раненную ногу. – Ничего, что я раскомандовался, товарищ комиссар?

– Всё нормально, – ответил тот и достал из кармана коробку папирос «Казбек». – Последняя коробка, – сообщил. – Берёг, берёг, пришла пора открыть, – открыл, протянул Максиму. – Закуривай, лейтенант.

Максим хотел ответить, что не курит, но передумал. Почему-то захотелось взять папиросу у этого, несомненно, облечённого большой властью человека.

– Спасибо, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, – ответил он. – С удовольствием. Но сначала дело. Раны.

– Тоже верно, – кивнул Михеев. – Займись, потом закурим. И брось ты уже этого товарища комиссара госбезопасности третьего ранга. Просто «товарищ комиссар» достаточно. А когда вдвоём, то и вовсе можно Толей звать, – он подмигнул. – Ты какого года, Коля?

– Двадцатого.

– Вот, а я одиннадцатого. Третьего июня тридцатник стукнул, а через девятнадцать дней война началась, – Михеев вздохнул, вспоминая.

– Понял, товарищ комиссар, – сказал Максим и добавил тихо, оглянувшись на красноармейцев, которые возились с кабаньей тушей. – Толя.

Михеев усмехнулся, поощрительно закрыл и открыл глаза, чем нимало не обманул Максима, – тот видел, что товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга собран и внимательно за ним следит. Что ж, пусть следит.

Максим сбил воспалительный процесс у генерала Потапова. Влил ему немного жизненных сил. Кардинально это проблему не решало, но несколько дополнительных дней генерал получал. Он даже пришёл в себя, открыл глаза и попытался встать.

– Тихо-тихо, – остановил его Максим. – Вам лежать надо, товарищ генерал. Ранение тяжёлое.

– Вы кто? – спросил Потапов, нахмурившись.

Максим представился.

– Всё в порядке, товарищ генерал, – сообщил комиссар, усаживаясь рядом с носилками. – Мы на левом берегу реки Псёл. Пытаемся выйти к нашим. Держитесь, недолго осталось.

– Михеев?

– Я.

– Кто ещё выжил?

– Вы, я и с нами четверо бойцов. Может быть, ещё кто-то прорвался, не знаю.

– Командующий фронтом?

– Погиб. Что вы помните?

Потапов нахмурился, вспоминая.

– Нас зажали в роще, возле хутора. Как его…

– Дрюковщина, – подсказал Михеев. – Хутор Дрюковщина.

– Точно, – Потапов закрыл и открыл глаза. – Танки и пехота. Мы отошли в рощу. Там ещё был овраг, по его краю заняли оборону и приняли бой. Немцы навалились с трёх сторон. Я поднял бойцов в контратаку… Потом удар в грудь и голову, дальше не помню. Ну, почти. Помню, несли меня куда-то, небо над головой… Говоришь, Кирпонос погиб?

– На моих глазах, – ответил Михеев. – Героически. Мы его похоронили там же, в роще.

– Героически, – повторил Потапов. – А ты, комиссар, на него докладную писал. Ведь писал, а? Признайся.

– Это моя работа, – пожал плечами Михеев. – И вы, товарищ генерал, отлично об этом знаете. Товарищ Кирпонос погиб героем, и я, если останусь жив, доложу об этом, куда следует. Но то, что он общался с троцкистом Крапивянским [1], а его жена польская националистка – установленный факт.

– Ну да, ну да, – слабо усмехнулся Потапов. – Как там говаривал Феликс Эдмундович? То, что вы на свободе, не ваша заслуга, а наша недоработка?

– И он был прав, – сжал губы Михеев. – В определённой мере, конечно.

– Конечно, – сказал Потапов. – Ладно, ерунда это, извини, комиссар. Но встать мне всё равно надо. Пусть бойцы помогут. Кто там, позовите.

– Вам нельзя… – начал было Михеев.

– Ничего, – сказал Максим, догадавшись, что нужно генералу. – Я помогу дойти до кустиков.

– Очень меня обяжешь, лейтенант, – Потапов с благодарностью посмотрел на Максима.

Когда они вернулись, и Максим уложил генерала на носилки, первая порция шашлыка была готова.

Максим разломил оставшийся хлеб, и все поели. Жареной кабанятине, возможно, не хватало соли и специй, но пошла она «на ура» – аж за ушами у всех трещало.

– Ух, – сообщил Михеев, проглотив третий кусок. – Кажется, что ничего вкуснее в жизни не едал.

– Как бывший беспризорник, подтверждаю, – сказал Максим, уплетая очередной кусок кабанятины. – Поздравляю вас, товарищ Савченко, – обратился он к бойцу. – Вам удалось невероятное – приготовить отличный шашлык, не имея для этого практически ничего.

– Тут, главное, не пережарить, – улыбнулся в усы старый солдат, явно довольный похвалой.

– Ты бывший беспризорник? – спросил Михеев.

– Ну да. Позже воспитанник коммуны имени товарища Дзержинского. Слыхали о такой?

– А как же, – кивнул комиссар. Товарищ Макаренко?

– Он самый. Антон Семёнович. Потом Чугуевское военное авиационное училище лётчиков, выпуск, война, фронт. Сбили в Житомирской области, партизанил, попал в плен, угнал немецкий самолёт, снова летал, снова сбили. Попал в сорок вторую дивизию двадцать первой армии, с ними из окружения выходил. Был ранен, оставили меня у одной крестьянки в селе Петросёловка. Она меня на ноги поставила. Теперь, вот, вас встретил. Это если вкратце. На самом деле история гораздо длиннее.

– Расскажешь, – сказал Михеев.

– Обязательно, – ответил Максим.

Запили еду водой. Генерал Потапов уснул на своих носилках. Солдаты почистили штыки и занимались приготовлением остального мяса.

Михеев снова достал «Казбек». Закурили. Молчали.

Максим курил не в затяжку, просто набирал дым в рот и выпускал его. Но даже этого хватило, чтобы голова немного закружилась. Чёрт его знает, что люди находят в курении.

– КИР, – позвал он мысленно.

– Здесь.

– Как никотин влияет на мозг?

– Никотин – это наркотик, – ответил всезнающий КИР. – Как только он попадает в мозг, то подменяет собой ацетилхолин – естественный нейромедиатор, который отвечает за передачу нервных сигналов. Никотин похож на него, поэтому стимулирует принимающие рецепторы ацетилхолина. Как следствие – концентрация внимания и память после курения ненадолго улучшается. Кроме этого никотин стимулирует выработку дофамина и серотонина. Дофамин – нейромедиатор, который отвечает за чувство удовлетворения и удовольствия. А серотонин помогает снизить уровень стресса и тревоги, расслабляет.

– Понял, дальше можешь не рассказывать. Мозг начинает снижать естественную выработку всех этих нейромедиаторов, увеличивает количество принимающих рецепторов, и человек попадает в замкнутый круг наркозависимости.

– Именно так, – ответил КИР.

Максим загасил окурок о валёжину, бросил в костёр.

– Вот что мне интересно знать, Коля, – сказал Михеев, продолжавший внимательно наблюдать за Максимом. – Как ты услышал, что мы говорим, находясь на другом берегу реки? Метров сорок расстояние, шум воды, говорили мы шёпотом. А ты услышал, что Савченко обращается ко мне «товарищ комиссар». Как?

[1] Николай Григорьевич Крапивянский – советский военный и государственный деятель, офицер Русской императорской армии, участник Первой мировой и Гражданской войн. В 1937 году репрессирован как троцкист и активный участник контрреволюционной организации.

Глава двадцатая

Максим встретился глазами с Михеевым.

Тёмно-карие с голубыми.

Становилось понятно, как этот человек в тридцать лет дорос до таких карьерных высот. Во взгляде начальника Особого отдела Юго-Западного фронта товарища комиссара госбезопасности третьего ранга читалась железная воля и непреклонное стремление докопаться до самой сути человека, который был ему в данный момент почему-то интересен. Такой не отступит ни перед чем и выполнит любой приказ партии и правительства. При этом честен и одновременно достаточно гибок, чтобы умело лавировать в океане неизбежных интриг.

Крайне опасных в это труднейшее для страны время.

А ещё товарищ комиссар, несомненно, умён. Командовать Особым отделом целого фронта дураку не доверят.

Максим вспомнил как собирался выходить из окружения один.

Ну да, собирался.

Мало ли что он собирался.

Например, он собирался стать первым в мире нуль-звездолётчиком. А стал первым в мире путешественником во времени.

Хотя и нуль-звездолётчиком тоже, учитывая, что «Пионер Валя Котик» перенёсся не только во времени, но и в пространстве.

Обстоятельства. К слову, они уже изменились с его появлением и действиями в этом мире. Командарм Потапов не попал в плен, а комиссар Михеев остался жив. Пока жив. То есть, история слегка изменилась и, возможно, это приблизит Победу хотя бы на несколько часов. Что будет потом – не его дело. Он делает, что может и должен.

– У меня исключительно острый слух, – ответил Максим.

– Насколько исключительный?

– Острее, чем у кота.

– Не может этого быть, – не поверил Михеев.

– А вы проверьте, – рядом сидели красноармейцы, с интересом прислушивающиеся к разговору, поэтому Максим обращался к Михееву на «вы».

– Хм. Кто-нибудь, помогите подняться.

Один из красноармейцев встал, протянул руку. Михеев ухватился за неё, поднялся на ноги. Поморщился, опёршись на раненую ногу.

– Давайте ногу посмотрю, товарищ комиссар, – сказал Максим.

– Потом. Сначала слух.

Он прохромал за костёр метров на сорок. Остановился и прошептал: «Хромой волк».

– Что я сказал? – спросил в голос.

– Хромой волк, – ответил Максим. – Идите сюда, товарищ комиссар. Будем ногу лечить.

Рана оказалась не слишком опасной, но болезненной. Осколок глубоко вспорол мышцу бедра. Рану зашили, но она продолжала кровить. Максим перешёл в сверхрежим, снял боль и воспаление, нашёл всё те же, много раз выручавшие его листы подорожника, промыл их горячей кипячёной водой из солдатского котелка, наложил на рану, снова перебинтовал.

– Предлагаю переночевать здесь, – сказал. – Ноге нужно дать отдохнуть. Людям тоже. Завтра должно быть полегче.

– Да ты просто кудесник какой-то, лейтенант, – сказал Михеев, надев измазанные в крови и грязи галифе. – Ноге уже легче. Про слух твой я даже не говорю. Он феноменальный. Никогда в жизни не встречал людей с таким слухом. А я, уж поверь, встречал много удивительных людей.

– Чтобы исключить следующие вопросы, сразу могу сказать, что у меня хорошо развито ночное зрение и реакция выше, чем у обычного человека.

– А ещё ты, наверное, очень сильный, – сказал Михеев. – Хотя по виду не скажешь.

– Верно, – подтвердил Максим. – При случае могу побороть даже того, кто гораздо больше и тяжелее меня. Как вы догадались?

– Читал роман Джека Лондона «День пламенеет», – сказал комиссар, испытывающе глядя на Максима.

Он всё время меня проверяет, подумал тот. «День пламенеет»? Не помню такого романа у Джека Лондона. КИР?

– Название второго издания романа Джека Лондона «Burning Daylight» на русском языке, вышедшего в тясяча девятьсот двадцать девятом году, – подсказал КИР. – В первом переводе он и вовсе назывался «Красное солнышко», а нам известен под классическим названием «Время-не-ждёт».

– Неправильный перевод выражения «Burning Daylight»? – догадался Максим.

– Именно так. «Сжигать свет дня» в прямом переводе. Или тратить время попусту. Если ты помнишь, главный герой терпеть этого не мог.

– Хотите сказать, что я напомнил вам Элама Харниша? – весело осведомился Максим. – Если так, то не вы первый. Мне уже говорили, что я на него похож. В том смысле, что у меня, как и у него, сигналы по нервам бегут быстрее, и я могу за короткое время развить больше усилие. Кажется, примерно так это описывал Джек Лондон.

– Слух, зрение, реакция, сила, загадочное умение лечить руками…

– Оно не загадочное, – перебил Максим. – Ещё не хватало, чтобы меня обвинили в каком-нибудь шаманстве. Всё по нашей марксистской науке.

– Ну-ну, – сказал Михеев. – По науке, так по науке. Продолжим. Начитанный. С памятью и вниманием у тебя как?

– Не жалуюсь, – ответил Максим.

– Не устал?

– Нормально. Почему вы спрашиваете?

– Хочу провести небольшую проверку. Готов?

– Давайте, – пожал плечами Максим.

– Значит, задание будет такое. Ты отвернёшься, а я разложу на плащ-палатке десять или больше разных предметов и накрою их полой. Потом ты повернёшся, я откину полу и дам тебе три секунды на эти предметы посмотреть. Закрою снова. Ты должен запомнить и перечислить как можно больше предметов. Всё ясно? Заодно и зрение твоё ночное проверим.

– Яснее некуда.

– А нам можно посмотреть, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга? – спросил один из красноармейцев.

– Смотрите, конечно, – разрешил Михеев. – Потом, если захотите, сами так сможете упражняться. Развивать внимание и память солдату полезно. Да и любому человеку. Советскому – в особенности.

Максим отвернулся. Несколько минут сидел, прислушиваясь к ночным звукам. Шуршит плащ-палаткой Михеев. Потрескивает костёр. Тихо дышит во сне раненый командарм Потапов, и это хороший признак. Откуда-то с востока доносится отдалённый гул орудий, – там, на линии фронта, не утихает бой.

– Можно, – сказал Михеев.

Максим повернулся.

Комиссар откинул полу плащ-палатки.

Максиму хватило меньше секунды, чтобы одним взглядом охватить разложенные предметы и запомнить их.

А ему дали целых три!

– Двадцать один, двадцать один, двадцать один, – проговорил Михеев и накрыл полой плащ-палатки предметы.

– Обойма от винтовки с четырьмя патронами, – принялся перечислять Максим, – отдельно от неё один винтовочный патрон калибром семь целых шестьдесят две сотых миллиметра. Один пистолетный патрон того же калибра. Коробка папирос «Казбек», отдельно две папиросы той же марки. Одна зажигалка. Коробка спичек. Грязный носовой платок. Котелок. Ложка. Фляга. Штык-нож «трёхлинейки». Ремень солдатский кожаный поясной. Иголка с намотанной на неё чёрной ниткой. Опавший кленовый лист, жёлтый. Камень. Всего семнадцать предметов.

– Ну-ка, – Михеев снова откинул полу плащ-палатки.

– Всё точно, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, – радостно сообщил один из красноармейцев, быстро пересчитав предметы. – Как в аптеке! Здорово, товарищ лейтенант, – он с уважением посмотрел на Максима. – Тоже хочу так научиться.

– Товарищ комиссар правильно сказал, – улыбнулся тот. – Результат достигается упражнениями. Тренируйся, и всё получится. Но, если честно, это было не слишком трудно.

– Почему? -спросил Михеев. – А, подожди, сам догадаюсь. У нас ограниченный набор предметов, поэтому ты примерно знал, какие из них я могу использовать. Осталось даже не запомнить, а просто убедиться, что они присутствуют. Так?

– Иголка с ниткой были для меня неожиданностью, – ответил Максим. – А в остальном так.

– Всё равно впечатляет, – сказал Михеев. – За те несколько минут, что я раскладывал предметы, ты должен был проанализировать их наличие и сделать определённые выводы. Больше того, эти выводы оказались верными, что дорогого стоит. Ну и разглядеть в слабых отблесках костра иголку и цвет ниток, намотанных на неё, тоже нужно уметь. Так что моя оценка «отлично».

– Спасибо, товарищ комиссар.

– Да нет, это тебе спасибо, Коля. Ладно, если выберемся к нашим, будет у меня к тебе серьёзный разговор.

– Договорились, – сказал Максим.

Утро второго октября выдалось хмурым и холодным. Опять начал накрапывать дождик. Однако настроение бойцов и Михеева заметно улучшилось – ночной отдых и кабанье мясо явно придали им сил и оптимизма. Даже командарм Потапов уже не пришёл в себя, а проснулся и, как и остальные, съел на завтрак кусок жареного мяса, запив его кипятком.

– Предлагаю следующий порядок движения, – сказал Максим. – Я иду первым, разведываю обстановку. Следом за мной бойцы несут товарища командарма. Замыкает движение товарищ комиссар. Как ваша нога, товарищ комиссар?

– Гораздо лучше, спасибо, – ответил Михеев. – Нормальный порядок, принимается.

Они шли три дня и поздним вечером четвёртого октября подошли почти вплотную к Ворскле. Всё это время их маленький отряд двигался фактически в полосе линии фронта, преодолев чуть больше пятидесяти километров.

То, что их не обнаружили, не уничтожили и не взяли в плен, Максим относил на счёт удачи и, конечно, своих способностей. Потому что без сверхрежима и предельного напряжения сил, ему вряд ли удалось бы сохранить отряд. Один – да, он прошёл бы незамеченным, где угодно. Но когда у тебя один тяжелораненый командарм, которого нужно нести четверым и один раненый в ногу комиссар госбезопасности третьего ранга, который, несмотря на всю свою волю и энергию не способен передвигаться с той же скоростью, что здоровый человек, приходится гораздо труднее. Мягко говоря. Очень мягко.

Хуже всего, что нельзя было идти по ночам. То есть, можно, но получалось слишком медленно. Как ни наставлял Максим бойцов (комиссар и сам знал все эти приёмы) видеть в темноте, у них не получалось. Сказывалась общая измотанность. Это ведь только кажется, что нести четверым мужикам одного раненого да ещё и на носилках не так уж трудно.

Не трудно, конечно.

Первые сто метров.

Желательно по ровной дороге.

А если не сто метров, а десять километров? Пятнадцать? И не по дороге, а по размокшему от дождя полю или лесу, обходя овраги и буреломы? Да ещё тащить на себе оружие, какой-никакой боезапас и прочее снаряжение? Винтовка Мосина, она же «трёхлинейка» весит четыре килограмма, между прочим. Это без патронов. Совсем не ерунда. Кто хоть раз таскал на себе оружие в марш-бросках, знает, насколько это тяжело.

Пять раз за три дня Максим спасал отряд, вовремя обнаруживая немцев (дважды это были танки и три раза пехота на бронетраспортёрах).

В этих случаях он быстро и бесшумно возвращался назад и предупреждал товарищей.

Они залегали в подвернувшихся оврагах или, ещё не потерявших все свои листья кустах.

Однажды под боком очень вовремя оказались несколько стогов неубранного сена, в которых отряд просидел три с половиной часа, пока впереди шёл бой (они потом прошли буквально по этому месту и видели убитых красноармейцев, которых немцы, в отличие от своих солдат, хоронить не стали).

Ещё выручала кабанятина. Боец Савченко удачно запёк в глине остатки мяса, и его хватило на всё время. Да, это было однообразно, довольно жёстко и практически без соли, но это было настоящее мясо. Еда. Белок, калории, жизнь.

Последние куски они съели вечером третьего дня, прячась в глубоком овраге неподалёку от Ворсклы.

– «Кусок мяса», – негромко произнёс Максим, доедая свой. – Есть такой рассказ у любимого нами Джека Лондона, товарищ комиссар.

– Помню, – откликнулся Михеев. – Про старого боксёра, которому не хватило куска мяса, чтобы победить.

– Да. Но в отличие от Тома Кинга, героя рассказа, большинство из нас молоды, и у нас есть этот кусок мяса.

– Умеешь приободрить, лейтенант, – усмехнулся Михеев. – Как через Ворсклу переправляться будем, думал? Впереди и вокруг немцы. Как бы не напороться. Снова плот?

– Не знаю пока, – сказал Максим. – Надо сначала разведать обстановку и действовать уже согласно ей. Как мы всегда и поступали в эти дни. Итог: все живы.

– Благодаря тебе, – сказал Михеев. – Поверь, я этого не забуду.

– На левом берегу Ворсклы должны быть уже наши, – сказал Максим.

– Откуда ты знаешь?

– Не знаю. Чувствую.

– Ну-ну, – сказал Михеев. – Хорошо бы, конечно.

Максим знал, что так и есть. Как рассказал ему КИР, мощный удар в стык тридцать восьмой и шестой наших армий немцы нанесут седьмого октября. То есть, фактически, послезавтра. Оборона будет прорвана, фронт посыпется, и мы снова покатимся назад. Но ту же Ахтырку, от которой они уже буквально в шести-семи километрах, сдадут только пятнадцатого октября. Десять дней, считай, в запасе. Море времени. Более того, по косвенным данным, в районе Ахтырки должна держать оборону «родная» двадцать первая армия, остатки которой к этому времени вышли из окружения и получили пополнение. Чем чёрт не шутит, может быть, прямо перед ними на левом берегу Ворсклы его сорок вторая дивизия стоит, которая тоже прорвалась к своим? Хотя это было бы совсем уж большой удачей.

– Предлагаю вам оставаться здесь, в овраге, – сказал Максим. – Место удобное. А я схожу на разведку и вернусь. Дайте мне три часа. Нет, три с половиной. Если за это время я не вернусь, прорывайтесь на тот берег Ворсклы сами. Но я вернусь.