Текст книги "По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Алексей Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Возьми в помощь кого-нибудь из бойцов, – сказал Михеев. – Я бы сам пошёл, но…

– Не надо, товарищ комиссар, – покачал головой Максим. – На вас ответственность за жизнь командарма. Что до помощи, то в данном случае мне удобнее и быстрее самому. Хотя… – он задумался. – Есть бумага и карандаш?

– Найдутся.

– Напишите короткую записку. Что-то типа мандата.

– Хочешь наших привести? – догадался Михеев.

– Сделаю попытку. Или хотя бы обеспечу тишину с нашей стороны на этом участке реки. А то начнём переправляться и получим пулемётную очередь от своих же.

– Тишину на этом участке и огневую поддержку справа и слева, – сказал Михеев. – Если доберёшься до наших, пусть отвлекут немцев огнём. Мы как раз и переправимся. Как говорится, под шумок.

– Умно, – согласился Максим. – Попробую.

Михеев достал из планшета, блокнот и карандаш и при свете огня зажигалки быстро набросал: «Предъявитель сего является моим полномочным представителем. Просьба оказать всемерную помощь. Начальник Особого отдела Юго-Западного фронта, комиссар государственной безопасности 3-го ранга Михеев А. Н.»

И расписался.

– Держи, лейтенант. И удачи.

– Спасибо. Видит бог, она нам нужна. Ждите, постараюсь поскорее.

Максим спрятал записку в нагрудный карман гимнастёрки и скользнул из оврага наверх.

Если судить по имеющейся у него карте, они находились на окраине так называемого Букреевского леса. До Ворсклы меньше километра, и нужно проскользнуть это расстояние незамеченным. Впрочем, как всегда.

Ему продолжало везти. Начался дождь. И теперь различить быстро и бесшумно двигающуюся в темноте фигуру Максима стало практически невозможно. Разве что осветить её случайно мощным фонарём или прожектором. Но шансы на это были малы.

Он почти добрался до реки, оставляя справа и слева немецкие позиции, но у самого берега не повезло – наткнулся на немецкий дозор прямо на берегу.

Двое немецких солдат, укрывшись в кустах, наблюдали за противоположным берегом.

Максим обнаружил их за пятьдесят метров – солдаты тихо переговаривались, а один из них курил, пряча сигарету в кулаке.

Максим подобрался к ним метров на десять и залёг за деревом, вслушиваясь в разговор. Солдаты говорили шёпотом, но он всё слышал.

– Чёртова погода, – говорил один. – Чёртова погода и чёртова плащ-палатка. Она уже промокла насквозь, и вместе с ней промок я. Долго нам ещё здесь сидеть, Франц?

– Кончай ворчать, Петер, – отвечал Франц. – До смены два часа, и ты это прекрасно знаешь.

– Эх, сейчас бы кофейку горячего, – продолжал нудеть Петер. – А ещё лучше – сначала глоток шнапса, а потом кофейку. О, нет, не шнапса. Коньяка. А, Франц? Глоточек коньяка, потом кофе, потом снова коньяка. Мечта!

– Ага, – сказал Франц. – А вокруг мирное лето, Францёзише-штрассе [1] и девушки в лёгких платьях. Заткнись, Петер, не мути душу.

Решение пришло быстро.

Максим бесшумно метнулся из-за дерева, и через мгновение острый, как бритва, нож вспорол глотку Петеру.

Солдат забулькал, захлёбываясь кровью, а Максим уже сидел на спине Франца, приставив окровавленный нож к его горлу.

– Тихо, – сказал он по-немецки. – Одно лишнее движение или звук, и отправишься вслед за своим товарищем. Если, понял, кивни.

Глава двадцать первая

В глазах Франца ледяным панцирем Антарктиды застыл страх. Максим этого не видел, но знал.

Он чуть ослабил давление ножа на шею.

Солдат кивнул и судорожно сглотнул, Максим почувствовал, как дёрнулся его кадык.

– Имя, звание, подразделение? – спросил Максим. – Говори шёпотом.

– Франц Берверт, старший стрелок, третий взвод, первая рота, первый батальон, двести седьмой пехотный полк, девяносто седьмая лёгкая пехотная дивизия, – быстрым шёпотом отрапортовал солдат.

– Кто командир дивизии?

– Максимилиан Фреттер-Пико, генерал-майор артиллерии.

– Молодец, хороший мальчик. Где позиции батальона?

– Там, – показал выше по течению солдат. – Метров триста отсюда.

– А там кто? Ниже по течению?

– Там позиции восемьдесят первого артиллерийского полка.

– Далеко?

– Н-не знаю точно, – пробормотал старший стрелок. – Я там не был. Думаю, не меньше трёхсот метров. Может быть, полкилометра. Мы только прибыли, то есть, я хочу сказать, дивизия только занимает позиции, готовимся к наступлению через эту реку. Как её… трудное русское название…

– Ворскла, – сказал Максим. – Если хочешь жить и будешь себя хорошо вести, возможно, узнаешь, что это значит.

– Я… я буду, камрад.

– Волк тамбовский тебе камрад. Обращайся ко мне «господин офицер».

– Слушаюсь, господин офицер.

– Когда, говоришь, вас должны сменить?

– Через два часа, господин офицер. То есть, уже меньше. Через час пятьдесят минут.

– Хорошо. Плавать умеешь?

Вода была холодной, осенней, но далеко плыть не пришлось – каких-то двадцать метров. Франца Максим разоружил, а сам плыл, держа автомат и пистолет в кобуре над водой, гребя одной рукой. Одежду и сапоги, перетянув их ремнём, пристроил на голове. Он не боялся, что немец сделает попытку сбежать. Во-первых, плавал тот плохо, по-собачьи. А во-вторых, принадлежал к типу людей, привыкших подчиняться тем, кто явно сильнее их.

Максим был явно сильнее.

Вот Франц и подчинился.

На реке было тихо. До поры до времени ни правый, занятый немцами берег, ни наш левый не подавали признаков жизни. Но Максим знал, что в любую секунду оба берега могут взорваться, поливая друг друга смертельным огнём.

Впрочем, ночью немцы вряд ли начнут атаку. Вот рано утром – да. Значит, нужно успеть до утра.

Максим коснулся ногами илистого дна, выбрался на берег, вслед за пленным немцем.

Толкнул его в спину, шепнул:

– Ложись.

Немец послушно лёг на живот.

Максим лёг рядом, быстро оделся, обулся, прислушался.

Тихо. Только речная вода шумит, да где-то вдали потрескивают автоматные очереди.

А, нет, что-то есть.

Едва различимый шёпот впереди:

– Слышал?

– Нет.

– Вода плеснула.

– Так река же.

– Дурак, вода в реке журчит. А плещет, когда волна от чего-то идёт. Или от кого-то.

– Рыба. Например, сом.

– Ага. Или таймень.

– Не знаю такого.

– Понятно, что не знаешь. Они за Уралом водятся. Ладно, тихо, смотри в оба. И слушай.

Шёпот стих.

Максим приподнялся на локтях, приставил ладони рупором ко рту и негромко позвал:

– Эй, славяне! Не стреляйте, тут свои.

– Кто – свои? – послышалось в ответ.

– Сорок вторая стрелковая дивизия, разведка, младший лейтенант Николай Свят. У меня «язык».

Пауза. Максим ждал.

– Ползи сюда, разведка, – наконец, разрешил голос, который упоминал тайменя.

Они проползли метров десять, и Максим разглядел две каски впереди над бруствером.

– «Языка» примите, – шепнул он. – Я за ним.

Через десять минут Максим вместе с пленным стоял в блиндаже перед незнакомым капитаном.

Капитан сидел за грубо сколоченным столом, на котором горела керосиновая лампа, сделанная из гильзы сорокапятимиллиметрового снаряда. Здесь же, на столе, лежал командирский планшет, стояла алюминиевая кружка с чаем. На гвозде, вбитом в опорный столб, висела шашка в ножных и казачья кубанка.

«Кавалеристы?» – мелькнула мысль.

– Кто такие? – поднял на Максима красные от недосыпа глаза капитан. Было ему на вид лет тридцать с небольшим.

Максим представился.

– Сорок вторая? – переспросил капитан. – Они же на переформировании в Ахтырке. Недавно только из окружения вышли.

– Я, возможно, последний, кто оставался, – сказал Максим.

– Кто комдив? – осведомился капитан.

– Генерал-майор Васильев Илья Васильевич.

– Верно. Документы какие-то имеются у тебя, лейтенант?

– Так точно, – Максим выложил перед капитаном своё временное удостоверение лётчика и записку от Михеева.

– Лётчик? – снова удивился капитан. – А как ты оказался в сорок второй?

– Сбили, – коротко ответил Максим.

– Проверим.

– Проверяйте. Только сначала вот эту записку прочитайте.

Капитан взял записку, прочёл, присвистнул.

– Не может быть. По нашим данным и Потапов, и Михеев погибли во время прорыва из окружения двадцатого сентября. Вместе с командующим фронтом Кирпоносом.

– У вас неверные данные. Командарм Потапов и начальник Особого отдела НКВД Юго-Западного фронта Михеев живы и сейчас находятся на правом берегу Ворсклы в месте, известном только мне. Однако товарищ Потапов тяжело ранен, ему нужна срочная медицинская помощь.

– Вот чёрт, – ругнулся капитан. – Далеко от берега?

– Меньше километра. Там есть очень удобный и малоприметный овражек. Предложение такое, товарищ капитан…

Обратно Ворсклу Максим переплыл в сопровождении пятерых бойцов батальона капитана Малышева из третьей кавалерийской дивизии, на чьи позиции он вышел и притащил «языка».

К слову «язык» оказался весьма полезным. Для старшего стрелка он был неплохо осведомлён, и после нескольких вопросов и ответов (Максим поработал переводчиком) его отправили в штаб дивизии.

Бойцы Малышева были неплохо подготовлены – направый берег переправились тихо, свалив оружие, снаряжение и одежду в небольшую надувную резиновую лодку, которой разжились у сапёров.

Как настоящий боевой командир, капитан Малышев не стал тянуть время и обращаться к вышестоящему начальству, чтобы снять с себя ответственность. Просто выделил пятерых бойцов, лодку и сказал:

– Действуй, лейтенант. Сколько тебе нужно времени обернуться туда-назад?

– Считаем, – прикинул Максим. – Пятнадцать минут на форсирование реки. Ещё двадцать-двадцать пять – добраться до места. Значит, всего сорок. Да столько же назад. Отставить столько же. У нас будет раненый командарм на носилках. Прибавим десять минут от места до берега. Итого: семьдесят минут. Через семьдесят минут мы должны быть на том берегу.

– Добавим пять минут, – решил капитан. – Через час и пятнадцать минут начинаю огневую поддержку. Постарайтесь успеть.

Они сверили часы, и Максим с пятерыми бойцами и лодкой растворился в темноте.

Лодку замаскировали в прибрежных кустах и двинулись к оврагу. Времени до смены немецкого дозора было в обрез, но Максим надеялся успеть.

К оврагу он вышел безошибочно. Дважды крякнул уткой. В ответ услышал такой же двойной «кряк», махнул рукой солдатам и нырнул в овраг.

Их ждали.

– Уф, камень с души, – признался комиссар. – Ну что, последний рывок?

– Он самый, – сказал Максим, присаживаясь на корточки возле носилок с командармом. Тот был жив, но в забытьи. Максим ощутил нездоровый жар, идущий от его тела. Потапову требовалась срочная операция.

– Взяли и пошли, – скомандовал Максим. – Быстро, но тихо.

Они почти успели.

Расположились напозиции Франца и Питера (труп последнего оттащили в сторону) и ждали. До начала огневой поддержки оставалось пять минут.

И тут появилась смена.

Максим предвидел такую ситуацию, поэтому предупредил всех заранее, чтобы сидели тихо.

– Halt! Wer isda? [1] – негромко спросил он, заслышав шаги.

– Eigene, – ответили ему. – Franz, bist du? [2]

– Ja. Kommen Siehierher. [3]

Смену убивать не стали – лишние «языки» не помешают. Когда вокруг двоих немцев, словно из-под земли, возникли девять советских солдат, те быстро всё поняли и подняли руки, побросав оружие.

Максим ещё успел им объяснить правила поведения, необходимые, чтобы остаться в живых, и тут с левого берега Ворсклы ударили прожектора, миномёты, а следом пулемётные и автоматные очереди.

Правый берег огрызнулся, и пошла катавасия.

– Командарма – в лодку, – скомандовал Максим. – Здесь нам больше делать нечего.

Им не хватило буквально полминуты.

Когда спасительный левый берег надвинулся почти вплотную, и самые высокие начали нащупывать ногами дно, с правого наискосок метнулся луч немецкого прожектора и выхватил из воды головы солдат и лодку. И тут же, через секунду, по беглецам заработал пулемёт.

Первыми по иронии судьбы были убиты оба захваченных в плен немца.

Молча задёргались, вода вокруг них вмиг окрасилась кровью, и вот уже вниз по течению плывут два трупа.

– Ныряйте! – крикнул Максим. – Все под воду!

Сам он вцепился в лодку с раненым командармом и потащил её к берегу изо всех сил.

Ещё чуть-чуть…

Прожектор бил прямо в глаза.

Пули вздымали фонтанчики воды вокруг.

Очередь вспорола бок лодки.

Максим почувствовал, двойной удар в грудь, покачнулся, но устоял на ногах.

Броня из поляризованного углерита выдержала.

– Врёшь, не возьмёшь, – пробормотал он, подхватывая на руки командарма из тонущей лодки.

Краем глаза он видел, как комиссар Михеев, стоя по грудь в воде, бьёт из автомата на свет прожектора.

Рядом с ним, раз за разом передёргивая затвор, чётко, как на учениях, стреляет из «трёхлинейки» Савченко.

Двое красноармейцев вытаскивают из воды третьего, раненого.

Пули настигают ещё одного солдата, который уже выбрался на берег. Бьют его в спину, тот падает, выронив винтовку.

Наконец, прожектор гаснет, разбитый чьими-то выстрелами.

Максим уже по колено в воде. Ещё шаг. Ещё.

Продравшись сквозь прибрежную осоку, он выскакивает на сушу и бежит с командармом на руках к нашим окопам. Там уже ждут, подхватывают их обоих.

– Врача! – кричит Максим. – Это командарм Потапов. Ему срочно нужен доктор!

– В медсанбат обоих, – командует чей-то властный голос.

– Меня не надо, я цел, – отвечает Максим, выпрыгивает из окопа и снова бежит к реке.

Ему навстречу поднимаются два бойца, тащат на себе третьего.

– Там дальше наш окоп, – говорит Максим. – Быстро туда.

Сам он снова у самой кромки воды. Видит, как Михеев, то и дело оскальзываясь и падая в воду, пытается вытащить Савченко, ухватив его под мышки.

Максим кидается в воду, добирается до них.

– Что?

– Савченко… тяжело ранен, – задыхаясь, сообщает комиссар. – И меня зацепило… – он витиевато матерится, – Снова в ногу, мать его, только в другую теперь… Возьми Савченко, не дотащить мне его.

Максим забрасывает за плечи винтовку Савченко, подхватывает его на руки как до этого – командарма. Боец, прошедший Первую мировую, легче генерала, но так же, как и тот без сознания. Максим чувствует, что красноармеец жив, хотя его гимнастёрка спереди залита кровью пополам с водой.

– Цепляйся за меня, Толя, – говорит Максим. – Цепляйся изо всех сил.

– Понял, – говорит комиссар и цепляется.

Максим выбирается из воды, моля Бога, чтобы им в спину не ударил ещё один прожектор и не нашла кого-нибудь шальная пуля.

Неизвестно, что помогло – молитва или удача, которая по-прежнему не отворачивалась от Максима, но все трое добрались до окопа и буквально свалились в крепкие дружественные руки.

Савченко и Михеева тут же отправили в медсанбат вслед за Потаповым и ещё одним раненым бойцом, которого вытащили товарищи.

Максим хотел спросить, где остальные и тут же понял, что вопрос глупый. Нет остальных. Пулемётные очереди скосили пятерых из девяти красноармейцев. Двоих из тех, кто выходил из окружения и троих из батальона капитана Малышева.

На душе стало горько и тускло. Ноги ослабели.

Ах ты ж, чёрт, подумал Максим. Не уберёг я ребяток. Не уберёг…

Он знал, что ни в чём не виноват. Это война, и на ней случается всякое. Иногда от тебя ничего не зависит, а зависит только от слепого случая, который или вывозит или нет.

На этот раз пятерых не вывез. Не считая немцев, но их и считать не стоит.

«Что кому назначено? Чей теперь черед? – вспомнил он строчки из древней песни, автор которой здесь ещё даже не родился. – Рана не зажитая, память не убитая – солнышко, да полюшко, да геройский взвод…» [4]

Солнышка нет, а в остальном всё так.

– Ты как, лейтенант? – раздался рядом начальственный голос, который он уже слышал.

Максим поднял голову.

Перед ним стоял высокий крепкий военный лет сорока с двумя звёздами в каждой петлице и орденом Красной Звезды на правой стороне груди. Генерал-майор, значит. Комдив? За его спиной маячили ординарец-сержант и капитан Малышев.

– Нормально, товарищ генерал-майор, – ответил Максим, становясь ровнее. – Всё в порядке.

– Да вижу я, в каком ты порядке, – проворчал генерал-майор, протянул руку назад и щёлкнул пальцами. Ординарец тут же вложил ему в руку флягу.

Генерал-майор отвинтил крышку, протянул Максиму:

– На-ка, глотни.

Максим взял флягу, понюхал.

– Коньяк? – осведомился.

– Соображаешь, – улыбнулся генерал. – Он самый. Пей смело.

Максим сделал глоток, вернул флягу.

– Благодарю, товарищ генерал.

– Я Малеев Михаил Фёдорович, – представился военный. – Командир третьей кавалерийской дивизии, которая держит оборону на этом участке. Вижу, тебе есть что рассказать, лейтенант?

– С Шехерезадой меня не сравнить, конечно, – ответил Максим, – но маленько есть.

– Как-как? – засмеялся комдив. – С Шехерезадой? Да ты, гляжу, балагур, лейтенант. Не из казаков часом? Сам-то я с Дона.

– Да вродекак нет, – ответил Максим. – Хотя кто знает… Я бывший беспризорник, родителей не помню.

– Понятно, – посерьёзнел комдив. – Ну давай тогда за мной, в штаб. Будешь рассказывать.

Штаб дивизии располагался на восточной окраине Ахтырки, примерно в девяти километрах от Ворсклы. Пока добирались (сначала пешком через систему оборонительных позиций и районов, а потом на «эмке» комдива), Максим узнал, что встретились они, можно сказать, случайно. Просто комдив Малеев лично решил проверить передовые рубежи обороны, а тут как раз и Максим вышел на позиции батальона Малышева.

В штабе, который обосновался в двухэтажном каменном особняке конца девятнадцатого века, несмотря на поздний час, никто не спал. В кабинетах горел свет, звонили телефоны, стучали пишущие машинки.

– Значит так, – сказал комдив, выходя из машины. – Порядок нарушать не будем. Сначала побеседуешь с моим начальником Особого отдела, капитаном государственной безопасности Дондышем Борисом Михайловичем. А уж он решит, что с тобой дальше делать. Извини, лично тобой заниматься не могу, а без проверки никак. Время такое, сам понимаешь.

Вслед за комдивом Максим поднялся на второй этаж. Генерал-майор дважды стукнул в дверь кабинета, на которой висел прямоугольник белой плотной бумаги с надписью чёрной тушью от руки «Особый отдел».

– Войдите! – послышался голос.

Комдив открыл дверь, вошёл, поманив за собой Максима.

– Товарищ генерал-майор! – из-за стола им навстречу поднялся среднего роста полноватый человек неопределённого возраста. Три алые шпалы в каждой петлице, редкие, тщательно зачёсанные набок русые волосы, под которыми просвечивает ранняя лысина, водянистые бледно-голубые глаза.

– Не спишь? – осведомился комдив. – Вижу, что не спишь. Это хорошо. Вот, займись, пожалуйста, товарищем младшим лейтенантом. Вышел из окружения на участке батальона Малышева. Но не один. Вместе с ним были командарм пятой Потапов, начальник Особого отдела Юго-Западного фронта Михеев и четверо красноармейцев. Потапов и Михеев раненые. Потапов – тяжело.

– Потапов и Михеев? Они же погибли.

– Как видишь, нет. В общем, займись этим делом, утром доложишь. Бывай.

Генерал-майор вышел из кабинета.

Максим посмотрел на товарища капитана государственной безопасности. Тот безучастно встретил его взгляд и сказал скучным голосом:

– Для начала сдайте оружие, товарищ младший лейтенант.

[1] Стой! Кто идёт? (нем.)

[2] Свои. Франц, ты? (нем.)

[3] Да. Иди сюда (нем.)

[4] «Колоколенка», автор Леонид Сергеев.

Глава двадцать вторая

– Я арестован? – спросил Максим, выпрямившись. Он понимал, как выглядит со стороны – в грязном окровавленном и рваном обмундировании, небритый, уставший.

– Пока нет, – улыбнулся одними губами капитан государственной госбезопасности. – Но таков порядок. В меня уже пытался стрелять один из окруженцев, когда ему не понравились мои вопросы. Так что положите оружие, пожалуйста. Вон на тот столик в углу.

– Как скажете, – Максим положил на столик автомат и «вальтер», вытащив его из кобуры.

– Трофейные? – осведомился капитан.

– Как видите.

– Присаживайтесь, – капитан кивнул на простой деревянный стул с прямой спинкой по другую сторону стола.

Максим сел.

Капитан взял чистый лист бумаги, перьевую ручку, обмакнул её в чернильницу и написал сверху: «Протокол допроса подозреваемого».

Максим хотел спросить, почему это он подозреваемый, но передумал. С точки зрения капитана он действительно был подозреваемым. Что ж, поиграем в эту игру до конца.

Начался допрос.

– Фамилия, имя, отчество?

– Свят Николай Иванович.

Капитан записал.

– Год рождения?

– Двадцатый, – ответил Максим. Он не знал, дату рождения Николая Свята, в комсомольском билете её не стояло, только год, но для себя решил, что не помнит. Как и многого другого. Трудное беспризорное детство и две контузии, считай, подряд. Он многое забыл. И с этим органам придётся считаться. Если захотят. Могут и не захотеть. Но тут уж как повезёт, никакой другой легенды он предложить не может.

Тем временем капитан продолжал спрашивать и записывать.

– Место рождения?

Вот оно, начинается.

– Не помню.

– Как это? – рука капитана с пером замерла.

– Я и родителей своих практически не помню, – сказал Максим. – Умерли от голода, когда мне пять лет было. Сначала дед с бабкой взяли к себе, потом они тоже умерли. Беспризорничал, пока в трудовую коммуну имени Дзержинского не попал. Там из меня, можно сказать, человека сделали.

– Понятно, – капитан написал «не помнит». – Социальное положение?

– Из крестьян.

– Происхождение и занятия родителей?

– Крестьяне.

– Судимости у вас были?

– Не успел, хотя был близок к этому. Говорю же, коммуна спасла от кривой дорожки.

– Родственники репрессированные имеются?

– Круглый сирота.

Вопросы продолжались. Максим отвечал, что помнил из жизни Николая Ивановича Свята. Мол, после окончания учёбы и работы в коммуне имени Дзержинского, поступил в Чугуевское военное авиационное училище лётчиков (ЧВАУЛ). Было это летом тридцать восьмого года. Отучился три года на лётчика-истребителя, а сразу после выпуска началась война.

– В каком полку воевали?

– Двести пятьдесят четвёртый истребительный полк в составе тридцать шестой истребительной авиадивизии ПВО.

– Командир полка?

– Майор Петров Пётр Михайлович. Герой Советского Союза.

– Как оказались в окружении?

– Был сбит над территорией, занятой противником.

– Конкретней. Когда и где.

Максим рассказал о воздушном бое младшего лейтенанта Николая Свята тринадцатого августа в районе села Лугины Житомирской области. О том, как раненый посадил подбитый «ишачок» на лес. Как вышел на партизан. Как бил ОУНовцев и немцев в партизанском отряде. Как попал в плен в бессознательном состоянии после взрыва в лугинском лесу.

Старался говорить кратко, только по делу, но всё равно капитан исписывал уже третий лист бумаги.

Рассказал про угон самолёта Ju52 с немецкими штабными офицерами на борту и о том, как приземлился на полевом аэродроме двенадцатого истребительного полка шестьдесят четвёртой авиадивизии.

В этом месте капитан поднял голову и внимательно посмотрел на Максима.

– Так это вы были? – спросил. – Слышал об этой истории краем уха.

– Я, – ответил Максим.

– То есть, вы хотите сказать, что в одиночку, ещё не придя в себя после контузии, смогли захватить транспортный немецкий самолёт с вооружённой охраной.

– Что значит, хочу сказать? – пожал плечами Максим. – Именно это я и говорю.

Глаза капитана сузились, Максим почувствовал, как тот напрягся.

– Откуда вы знаете немецкий? – резко и отрывисто спросил капитан.

– Учил в коммуне и потом в училище. У меня вообще способности к языкам.

– Не врать мне! – заорал капитан и грохнул кулаком по столу. Затем выхватил пистолет, вскочил с места, обогнул стол и приставил ствол ко лбу Максима.

– Vorname, Nachname, Rang⁈ – выкрикнул он. – Wo bist Du zur Schule gegangen? [1]

Максим даже не стал переходить в сверхрежим. Одним быстрым и плавным движением убрал голову с линии выстрела, одновременно занёс правую руку за руку капитана с пистолетом, создав упор, а левой вывернул ТТ из его пальцев.

Мгновение, и вот уже пистолет нацелен в голову капитана.

– Не надо так со мной, товарищ капитан, – произнёс Максим, поднимаясь со стула. – Я человек нервный, дважды контуженный, могу и не сдержаться. Допрашивать – допрашивайте, это ваша работа, а вот оружие на меня наставлять не надо.

– Верни пистолет, – побледнев сказал капитан. – Верни пистолет, лейтенант. Поверь, так будет лучше для тебя же.

Максим раздумывал. Капитан был явно из тех, кто хочет выслужиться. Отсюда и дешёвая попытка разоблачить в нём немецкого агента. Хотя, конечно, с его точки зрения она не была дешёвой. Будь он, Максим, и впрямь немецким агентом, при этом не слишком хорошо подготовленным, мог бы и выдать себя.

Но вот вопрос, – что теперь делать?

Вырубить капитана и уйти?

Нет. Куда он пойдёт? В медсанбат дивизии, жаловаться Михееву на дурака-капитана, начальника Особого отдела третьей кавалерийской дивизии? К комдиву? Михеев ранен и только что, как и он, вышел из окружения. У него никакой власти, пока не пройдёт проверку. А комдиву Малееву младший лейтенант Николай Свят вообще никто. За подобную выходку генерал-майор его, пожалуй, немедленно арестует и будет прав. Это армия, сынок, не может какой-то младший лейтенант хвост поднимать на целого капитана государственной безопасности. За это наказывают.

Так что же, не нужно было этого делать?

Неважно. Он уже это сделал. Продемонстрировал своё превосходство. Значит, нужно демонстрировать его дальше.

Максим резко поднялся со стула.

Капитан отшатнулся, наткнулся на стол.

– Слушай меня внимательно, капитан, – сказал Максим, глядя прямо в глаза особисту и приставив пистолет к его лбу. – Я уже говорил, что в одиночку захватил Ju52. А перед этим один убил шестерых украинских полицаев и спас от смерти двенадцать евреев, включая женщин и детей. И это не самые значительные эпизоды моей богатой биографии. Ты что же думал? Что я, бывший беспризорник, без двух минут уголовник, а ныне боевой красный командир Николай Свят, прошедший такое, что тебе и не снилось, испугаюсь какого-то капитана госбезопасности, который, судя по всему, и пороха не нюхал? Ошибаешься. И ошибаешься очень сильно. Так сильно, что это может стоить тебе карьеры, разжалования и отправки на фронт простым рядовым. Если не веришь, могу объяснить в двух словах. Я лично спас начальника Особого отдела Юго-Западного фронта комиссара государственной безопасности третьего ранга Анатолия Николаевича Михеева и вместе с ним командующего пятой армией Михаила Ивановича Потапова. Сейчас им оказывают медицинскую помощь и, думаю, с ними всё будет в порядке. Или ты полагаешь, что Михеев и Потапов после окружения попадут в опалу и даже будут арестованы? Если так, то глубоко ошибаешься. Впрочем, я уже это говорил. Короче, капитан. Мы можем поступить по-хорошему и по-плохому. В первом случае я возвращаю тебе пистолет, мы делаем вид, что ничего не произошло, и ты продолжаешь свою работу. А именно – подтверждаешь мою личность и возвращаешь в полк. Когда я говорю полк, я имею в виду двенадцатый истребительный, в котором очень успешно воевал, пока меня не сбили второй раз. Я лётчик, и хочу бить врага в небе. Больше скажу. За оперативную помощь в этом вопросе, справедливый и законный подход к делу обещаю при случае замолвить за тебя словечко перед Михеевым, когда он выздоровеет и снова войдёт в силу. Тебе всё понятно, капитан?

– А по-плохому? – спросил капитан.

– По-плохому я тебя просто убью, – ответил Максим. – Скажу, что ты накинулся на меня с пистолетом, завязалась драка, случайный выстрел и – всё. Конец пришёл товарищу капитану госбезопасности Дондышу Борису Михайловичу. Погиб при выполнении служебных обязанностей, проявив при этом исключительную дурость и самонадеянность.

– Тебе это не сойдёт с рук, – сказал капитан.

А он упрям, подумал Максим. Не отнять. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Нет, всё-таки плохо. В гибкости – сила. Особенно она важна для сотрудника госбезопасности.

– Конечно, нет, – сказал Максим. – Скорее всего, меня будут судить. А на суде выплывут все мои героические дела и выступят свидетели. Тот же Михеев. И Герой Советского Союза, командир двенадцатого истребительного полка майор Коробков Павел Терентьевич. А также командир сорок второй стрелковой дивизии генерал-майор Васильев Илья Васильевич, под чьим началом я воевал, когда мы выходили из окружения. И много кто ещё. Знаешь, чем кончится? В самом аховом случае меня разжалуют и отправят в штрафбат – смывать преступление кровью. Ни первого, ни второго я не боюсь. Смою, верну звание, снова буду летать и бить врага. А погибну – что ж, значит, такова судьба. Зато погибну, как герой. За свою страну и весь наш советский народ. А вот ради чего ты сдохнешь, капитан, я не знаю. Ради сомнительной выслуги?

Максим не обладал даром гипноза. А вот даром убеждения – да.

Всё-таки прав был старина Аль Капоне, подумал он. Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом. Хотя, скорее всего ничего подобного Аль Капоне не говорил. Чтобы выдумать такую фразу, нужно быть творческим человеком, художником слова. Аль Капоне же был гангстером. То бишь обычным бандитом. Но какая разница? Мифы истории мы любим не меньше, чем её факты. А иногда и больше.

– Твоя взяла, – произнёс, наконец, капитан Дондыш. Всё это время он не отводил взгляд от пистолета, который сидел в руке Максима как влитой и не дрогнул ни на миллиметр. – Выбираем первый вариант. Ты отдаешь мне пистолет, и мы всё забываем.

– Правильный выбор, – сказал Максим. – Не сомневался в вас, товарищ капитан.

Он опустил пистолет, шагнул к столику, на котором лежало его оружие и сунул в кобуру «вальтер». После этого поставил ТТ на предохранитель и протянул капитану.

– Забыл сказать. Хороший вариант предусматривает возврат оружия мне. А то мало ли.

Капитан криво усмехнулся, осмотрел пистолет и тоже сунул в кобуру. Вернулся за стол, сел. Максим сел на своё место.

– Продолжим, – сказал Дондыш, как ни в чём ни бывало. – Мы остановились на том, как вы угнали немецкий транспортный самолёт Ju 52. Расскажите об это подробнее. И ещё. Что такое штрафбаты?

Упс, прокол, подумал Максим.

– КИР, – мысленно позвал он. – Когда создали штрафбаты?

– В конце июля сорок второго года, – ответил его неизменный и точный советчик. – После появления знаменитого приказа № 227 «Ни шагу назад!».

– Понял, спасибо.

– Это я только что придумал, товарищ капитан государственной безопасности, – сказал он, уверенно и весело глядя в водянистые глаза Дондыша. – Согласитесь, что расстреливать трусов и прочих оступившихся военнослужащих перед строем – не слишком хорошая практика. Лучше отправлять их в специальные подразделения, чтобы смывали вину кровью. Так что дарю идею, авось пригодится.

– Хм, – сказал Дондыш и задумчиво почесал кончик носа. – Запомню, спасибо.

Потом подумал и добавил:

– Странный вы всё-таки человек, товарищ младший лейтенант Свят. Очень странный.

Заночевал Максим тут же, в штабе дивизии. Ему выделили свободную койку в комнате, где спали трое красных командиров из оперативного отдела штаба дивизии: старший лейтенант, капитан и майор.