Текст книги "Обманутые надежды, или Чудеса случаются (СИ)"

Автор книги: Александра Стецинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– Она его за муки полюбила, а он ― за состраданья к ним.

– Что?

– Не важно, ― вздохнул Глеб. ― Так что же произошло? Почему влюблённый вдруг взбесился настолько, чтобы наброситься на девушку.

– А случилось то, что должно было случиться. Как-то там Люба узнала, что собой представляет этот Артур на самом деле. Ну, разумеется, тут же с ни порвала. Он сначала уламывал, даже вроде угрожал. Люба, ни в какую. А потом Громов перестал звонить и приезжать. Мы думали ― смирился. А тут говорят, что он Любу с каким-то красавчиком в парке увидел... Громов выловил бедняжку, когда она от пациента в больницу возвращалась. Затащил в укромное место и отметелил по первое число. Нос сломал, пару рёбер... Но это ещё полбеды... Косу её, представляете, косу её отрезал под самый корень и сказал, что если ещё раз с кем-нибудь другим заметит, прямо на этой косе и повесит. Сволочь! Фашист проклятый. Бедная Люба. Громов слов на ветер не бросает. Точно убьёт бедняжку.

– Что? Что вы сказали, ― раздался вдруг хрип. Марго и Глеб резко обернулись. В коридоре, схватившись за сердце, чуть покачиваясь, стоял Твердохлебов старший. Потрясённые рассказом, они не услышали, как он вышел из своей комнаты.

– Отец, ― Глеб метнулся и еле успел подхватить Алексея Глебовича, медленно оседавшего на пол.

Глава 43

– Хочу хомяка.

– За ним надо ухаживать, следить, убирать, кормить, менять воду, играть с ним.

– Хочу стать хомяком.

ЛераВалера

Глава 43

Как только состояние отца стабилизировалось, Глеб начал уговаривать Марго поехать домой, чтобы отдохнуть.

– Нет, нет, ― упиралась мачеха. ― Я останусь.

– Марго, поймите, нет смысла торчать здесь нам обоим. Отцу уже лучше. Нас всё равно к нему пока не пустят. Отправляйтесь домой, поспите. Я тут подежурю, а потом вы меня смените.

– Но, Глеб...

– Всё, отставить разговорчики, ― строго велел Глеб. ― Немедленно в постель. У вас такой вид, ещё немного и вы рядом с отцом ляжете. Пошли, я уже вызвал такси.

– Зачем? Я могла бы совершенно спокойно прогуляться. Тут недалеко, только через парк пройти. Городок у нас тихий.

– Да уж, тихий, ― хмыкнул Глеб. ― Марго, вы не забыли, из-за чего мы сюда попали? Уже поздно. Я не могу вас проводить домой, потому что не хочу отца оставлять одного. Ради моего спокойствия, езжайте на такси.

– Хорошо, ― покорно кивнула мачеха. ― Я тебя утром сменю.

– Договорились.

Глеб усадил мачеху в такси и аккуратно захлопнул дверцу. Потом обошёл машину, сунул деньги таксисту и что-то тихо сказал.

– Не волнуйтесь, ― буркнул таксист. ― Сделаем в лучшем виде.

Женщина махнула на прощание, обессиленно прислонилась к спинке сидения и закрыла глаза. Теперь, когда не нужно было держать лицо, её начало потряхивать после всего пережитого и усталости.

– Заботливый, ― выдал вдруг таксист, выворачивая на главную дорогу.

– Простите, что? ― переспросила Марго, с трудом пытаясь сообразить, о чём её спрашивают.

– Говорю, заботливый у вас сын, ― повторил таксист громче. ― Теперь это редкость. Попросил меня подождать, пока вы подниметесь в квартиру и только потом уезжать.

– Да он такой, ― с нежностью улыбнулась Марго. Она на секунду представила, что было бы, если бы сегодня Глеб не оказался рядом и внутренне содрогнулась. Даже Марина, не смотря на то, что была медсестрой, растерялась. ― Алёша, ― прошептала она тихо, ― у нас с тобой самый замечательный сын на свете. Марго закрыла глаза и задремала, пока её не разбудил водитель.

– Вот вы и дома. Идите, я тут постою. Вы мне только в окошко не забудьте махнуть, чтобы я знал, что вы в порядке.

– Хорошо, спасибо. Ой, деньги… Я же выскочила, в чём была, ― расстроено пробормотала женщина. ― Вы не волнуйтесь, я только в квартиру поднимусь и вынесу. Сколько я вам должна?

– Ваш сын за всё заплатил. Идите уже, а то у вас такое лицо, что краше в гроб кладут, ― добродушно проворчал таксист.

Женщина устало поблагодарила, вышла из машины и, слегка покачиваясь, на одеревеневших ногах пошла домой. Марго поднялась на свой этаж, и оторопело уставилась на запертую дверь. «Интересно, а кто мне теперь откроет», ― подумала она и захихикала. С трудом остановив надвигающуюся истерику, она засунула руки в карманы и с изумлением выудила ключи. Марго совершенно не помнила, как и когда умудрилась их туда положить в той суматохе, что воцарилась в квартире, после того, как муж упал. Даже не могла вспомнить, чтобы закрывала двери.

Устало пожав плечами, она вошла в квартиру и опустилась на банкетку. Посидев несколько минут, женщина вдруг вспомнила о таксисте. Держась за стенку, Марго вошла в комнату, щёлкнула переключателем, отодвинула занавеску и махнула рукой. Ей не удалось рассмотреть такси в слабоосвещённом дворе. Услышав, как сильней заурчал мотор, и отъехала машина, она с чувством выполненного долга, выключила свет, не раздеваясь, рухнула на постель и отключилась.

Марго проспала несколько часов. Во сне она куда-то бежала, с кем-то спорила, даже плакала. Женщина проснулась внезапно, будто от толчка и села на кровати, дико озираясь. Спросонья она несколько минут не могла понять, что делает в гостевой спальне и почему по щёкам текут слёзы. А когда вспомнила, упала обратно на постель и тихо застонала. В квартире царила гулкая, пугающая тишина. У Марго появилось ощущение, что она осталась одна на всём белом свете. Женщина вскочила, одёрнула занавеску и распахнула в окно. В комнату ворвались привычные звуки просыпающегося города.

На улице уже было довольно светло. Где-то вдалеке грохотал первый трамвай. Дворники шли с раннего совещания, устроенного начальством, после нагоняя полученного сверху. Держа в руках мётлы, грабли и другой необходимый инвентарь, они, громко переругивались, неторопливо разбредаясь по своим участкам. Возле соседнего подъезда, тихо урча, стояло такси. Водитель вышел из машины, открыл багажник в ожидании пассажиров. Из подъезда вышел высокий, полноватый мужчина, нагруженный двумя большими чемоданами на колесиках и сумкой. Следом вышла молодая симпатичная женщина, волоча за собой, как на буксире, двоих сонных детей.

Марго вернулась на кровать и прикрыла глаза. Сон не принёс облегчения. Она всё ещё чувствовала себя усталой и разбитой. Можно было ещё поспать, но женщина поморщилась только от одной мысли. Кошмары плохое средство для отдыха. Марго зашла в свою комнату, подхватила чистые вещи и пошла в ванную, решив, что душ лучше всего поможет взбодриться.

Марго открыла воду, подставила лицо под тугие струи. В памяти вдруг всплыли слова её матери: «Риточка, подумай, что ты творишь. Любить хорошо, когда любовь взаимна. Ты же обрекаешь себя на страшные муки и одиночество. Он же никогда тебя не полюбит, даже детей твоих любить не будет. И всё только потому, что они не от Алёны. Алексей однолюб. Как бы ты не пыталась проникнуть в его сердце, чтобы не делала, он будет глух к твоим стараниям. Даже фамилия у него говорящая ― Твердохлебов. Ты молодая, красивая. Зачем тебе всё это?»

Женщина прислонилась к стене и горько заплакала. Нет, она не жалела о том, что не послушала мать. Слишком сильное чувство испытывала она к Алексею. Одна мысль о том, что он может опять связать свою жизнь с другой, убивала её. К Алёне она притерпелась, даже, в каком-то смысле, смирилась с её существованием в жизни любимого, но только с ней. Если бы женщине предоставили шанс начать всё сначала, она бы ничего не стала бы менять, пожалуй, кроме одного…

Марго корила себя, за то, что не проявила большей настойчивости с Глебом. Она так сильно боялась сделать неверный шаг и оттолкнуть его от себя ещё больше, что позволила мальчику не только отдалиться, но и практически, исключить из своей жизни. А в остальном, она была почти счастлива. Алексей её не любил, но был внимателен и по-своему добр. Он был верным мужем и никогда не давал ей повода усомниться в этом. Только почему-то, в минуты полного одиночества, такого как сейчас, ей частенько хотелось завыть от тоски. К счастью, Алексей почти всегда был рядом, не позволяя жене задуматься о причинах её странного желания.

Выплакавшись и почувствовав облегчение, женщина решительно вытерла слёзы. Она тщательно вымыла голову любимым шампунем с миндальной отдушкой. Ополоснувшись цитрусовым гелем, закрыла кран, вылезла из ванны и замерла. Где-то далеко в квартире, еле слышно, настойчиво звонил телефон. Даже не вытершись, только обмотавшись полотенцем, она выскочила и помчалась на звук, молясь про себя, чтобы звонивший проявил терпение.

– Алло, ― срывающимся от волнения голосом крикнула она в трубку.

– Марго, это я ― Глеб. Надеюсь, не разбудил? ― спросил он виноватым голосом.

– Нет, что ты. Я в ванной была и не слышала телефон, … ― Марго замолчала не в силах продолжать. ― Глеб?...

– Я здесь. Марго, успокойтесь. Врачи диагноз подтвердили. У отца случился микроинфаркт. Он уже очнулся.

– Слава богу, ― прошептала женщина немеющими губами.

– Не уверен, что вы скажете так же, когда его увидите.

– Почему?

– Он очнулся недавно, а уже всю бригаду врачей довёл до инфаркта своим ворчанием. А меня, до белого каления. Я пытался его пристыдить, но он мне заявил, мол, так даже интересней, не одному мне здесь с таким диагнозом валяться. Марго, спасайте.

Женщина тихо рассмеялась:

– Ворчит, значит живой. Глебушка, ты уж потерпи там ещё немного. Я приготовлю поесть и сразу к вам.

– Не выдумывайте ничего сложного. Отцу больничная еда только на пользу пойдёт. Глядишь, меньше желчи на окружающих изливать будет. Во всяком случае, Владимир Сергеевич велел передать, что отцу необходима диета: лёгкие бульоны, нежирная рыба или мясо птицы, запеченные или отварные овощи, молочная продукция, фрукты и ягоды. О соли лучше временно забыть. Более подробно, он даст рекомендации лично.

– Да, похоже, нас ждут тяжёлые времена, ― вздохнула Марго. ― Алёша терпеть не может ограничений.

– Ничего, потерпит. Я ему ничего не говорил. Пусть пока переварит строжайший запрет на курение. Короче, Марго я жду.

– Я постараюсь быстро управиться. Господи, надо же Алёше принести тапочки, бельё и прочие личные вещи. У меня вчера прямо из головы вон.

– Успокойтесь и не казните себя понапрасну. Не до тапочек было. Марго, можете пообещать мне одну вещь?

– Какую? ― невольно заинтересовалась мачеха.

– Обещайте, что возьмёте такси, а не поволочёте всё сама.

– Но здесь же недалеко, ― растерянно пробормотала мачеха. ― Зачем же деньги впустую жечь.

– Марго пообещайте!

– Хорошо.

– Когда будете подъезжать, наберите меня, я вас встречу.

– Глеб, ну зачем такие сложности.

– Марго, сделайте это ради меня.

– Как скажешь, ― с деланной покорностью вздохнула Марго, а на губах её бродила счастливая улыбка.

Глава 44

Иногда не худо бывает поплакать, чтобы промыть глаза после того, как увидишь мерзость и грязь.

Мудрослов

Глеб тихонько проскользнул в палату. Люба лежала возле окна. Койка рядом пустовала. Твердохлебов взял стул и присел. В распухшем, синем от побоев лице, с разбитыми губами, заплывшими лиловыми разводами вокруг глаз, заклеенном носике, узнать Любу было практически невозможно. Он смотрел на спящую девушку, и в душе у него поднималась волна ярости на негодяя, посмевшего изувечить такого чудного человечка. Девушка дышала часто, но не глубоко. Глеб подумал, что наверно вздохнуть, как следует, ей мешают сломанные рёбра.

Словно почувствовав его взгляд, Люба открыла глаза и вздрогнула. Девушка испуганно всхлипнула и попыталась прикрыться руками.

– Люба, Любочка, ― окликнул её Твердохлебов, ― не пугайтесь, это я, Глеб.

Девушка, услышав его голос, опустила руки и попыталась лучше рассмотреть посетителя.

– И правда, Глеб Алексеевич, что вы здесь делаете?

– Пришёл на вас посмотреть.

– Что там смотреть? ― вздохнула Люба. ― У меня теперь вместо лица сплошной синяк. По-моему, я теперь на неправильную панду похожа.

– Почему неправильную? ― неожиданно даже для самого себя ляпнул Твердохлебов и смутился. ― Извините, я не хотел.

– Да, чего уж там. У правильной панды мордашка белая, а круги вокруг глаз чёрные. У меня же моська чёрная, а круги лиловые с жёлтыми разводами.

– Не волнуйтесь, я говорил с доктором. У вас всё будет хорошо.

– Конечно, будет. Не хватало из-за какого-то психа загнуться во цвете лет. Не дождётесь! У меня куча планов. Я ещё, назло всем врагам, и счастливой буду. Обязательно!

– Зачем же на зло?

– Из принципа, ― отрезала Люба. ― Они не способны чужому счастью порадоваться, потому что от него их буквально корёжит, выворачивает изнутри. Эти личности отличаются от вампиров только тем, чужим горем питаются. Вот оно им истинную бодрость приносит.

– Мрачновато вы на жизнь смотрите.

– А как ещё можно на неё смотреть, через такие узкие щёлочки, как у меня, ― усмехнулась Люба. ― Вот откроются глаза пошире…

– Следуя вашей логике, все представители монголоидной расы пессимисты.

– Нет, они философы, а у меня менталитет не тот.

– Тогда, скорей бы ваши глазки стали прежними.

– Почему вы так говорите? ― с подозрением спросила девушка.

– Мне больше пришёлся по душе ваш оптимистичный вариант.

– И не только вам, ― вздохнула Люба. ― Потому теперь тут и валяюсь. Вам, небось, про меня Маринка растрепала?

– Люба, я дал слово офицера.

– Ой, не делайте такое лицо, не травмируйте мои рёбра. Увижу ― прибью болтушку несчастную. Просила же, но Маринке проще диарею сдержать, чем язык за зубами.

– Я не сказал, что вашу трагическую историю поведала мне именно Марина.

– Да, ладно вам. У нас, конечно, город небольшой и трепачей в нём проживает, более чем достаточно. Вот только сомневаюсь, что вы из тех, кто к уличным сплетням прислушивается. Как только я вас тут увидела, сразу пожалела, что моя дорогая подружка не родилась немой.

– Сурово вы с ней.

– Да нет, что вы. Маринка, в общем-то, хорошая, добрая, медсестра отличная и если бы не её длинный язык ― цены бы ей не было. Я просто переживаю. Не дай бог, до Алексея Глебовича дойдёт. Ему волноваться нельзя, а тут я со своими Шекспировскими трагедиями.

Их разговор прервал осторожный стук. Дверь открылась, в палату вошёл высокий, светловолосый мужчина.

– Здравствуйте. Старший оперуполномоченный уголовного розыска, капитан Серафим Андреевич Стрельников, ― представился он, и протянул руку Твердохлебову. ― Я веду дело о нападении на гражданку Любовь Дмитриевну Одинцову.

Глеб пожал руку, отметив про себя, что, несмотря на внешнюю худощавость, хватка у парня стальная.

– Майор, Глеб Алексеевич Твердохлебов.

Мужчины несколько минут пристально изучали друг другу. Лицо Серафима с резкими, грубоватыми чертами нельзя было назвать красивым, но, тем не менее, оно было по-своему привлекательным. Крупный, тонкий нос с небольшой горбинкой, оставшейся на память от старого перелома, придавал милиционеру хищный вид. А в купе с густыми слегка нависшими бровями и глубоко посаженными карими глазами, он напоминал ястреба. Капитан был широкоплечим, скорее жилистым, чем мускулистым, узкобёдрым с длинными руками и ладонями похожими на ковш экскаватора. Таких, в народе называют долговязыми. Карие глаза оперуполномоченного, казалось, подобно рентгену, были способны прощупать человека до самого дна, осветить все самые затаённые уголки души.

Серафим хмыкнул, сделав для себя какие-то выводы. Капитан, не спрашивая разрешения, подхватил свободный стул и уселся рядом с Глебом.

– Спецназ?

– Разведка, ― ухмыльнулся Твердохлебов.

– Тоже не плохо. Простите, а вы Любе кем приходитесь?

– А не слишком ли вы любопытный, господин оперуполномоченный, – рассердилась девушка.

– Профессия обязывает, – пожал плечами капитан и требовательно уставился на Твердохлебова.

– Любовь Дмитриевна моему отцу уколы делала.

– Я не об этом спросил.

– Ну, знаете, ― девушка ударила кулаком по кровати и ойкнула от боли. – Стрельников, вы переходите все границы.

– Люба, прекратите волноваться по пустякам. Вам это вредно, – чуть насмешливо буркнул Глеб. ― Серафим Андреевич, мы просто знакомые.

– Понятно, ― вздохнул мужчина. Он потёр переносицу и бросил виноватый взгляд на девушку, смотревшую на него так, будто мечтала собственноручно освежевать.

– М-да, похоже, кротости у нашего ангела поубавилось.

– И не говорите, ― печально вздохнул капитан.

– Серафим Андреевич, ― стальным голосом обратилась Любочка к оперуполномоченному, ― разрешите полюбопытствовать. Какого лешего вас опять ко мне занесло? Я уже рассказала всё, что помнила. Ничего нового мне добавить нечего.

– Зато мне есть что. ― Мужчина полез в сумку и достал какой-то свёрток и положил девушке на колени. ― Простите, я не хочу показаться жестоким, но мне необходимо, чтобы вы это опознали.

– Что это такое? ― дрожащим голосом спросила Люба.

Серафим наклонился и развернул свёрток:

– Это ваше?

Внутри оказалась свёрнутая тугая коса из женских волос. Глеб мгновенно узнал её по золотистому блеску.

– От,... откуда у вас это?

– Нашли у Артура Громова.

– Вы его уже арестовали? ― удивился Глеб. ― Оперативно.

– Громов и не скрывался. Он в крутом запое. Когда мы его задержали, он непрерывно, будто мантру, твердил что-то типа "ангел мой, прости".

– Значит, не вся совесть потеряна у мерзавца, ― буркнул Глеб.

– Его дружки рассказали, что когда Люба с ним порвала, этот парень совсем с катушек слетел.

– Перестаньте, Артур несчастный человек. Он так запутался, не знаю даже, хватит ли у него сил теперь сил вылезти из той ямы, в которую сам себя добровольно загнал.

– Это вы о Громове? ― изумился Стрельников. ― Это он несчастный? Я вам такое могу рассказать о его художествах … Сволочь он редкостная. А за то, что он поднял на вас руку, убить его мало.

– Перестаньте. Я не знаю, что его спровоцировало на то, чтобы напасть на меня, но тогда он точно был неадекватен. Глаза у него были, как у сумасшедшего.

– Громов такой и есть. Самый настоящий бешеный пёс. Это перед вами, он какое-то время ваньку ломал. А когда шелуха слетела, нутро его поганое, тут же наружу полезло. Нашли, кого жалеть, ― возмущался Стрельников.

– Погодите, Серафим, ― прервал возмущённую тираду оперуполномоченного Твердохлебов. ― Похоже, я чего-то не понял. Любочка, как же «назло всем врагам»?

– А причём тут Артур?

– Но я думал, вы его имели в виду.

– Нет. Если честно, я почти не злюсь на Громова. Вот только косы жалко. Зачем он так? Я её всю жизнь растила, ― девушка тихо всхлипнула.

– Он же мог вас убить! ― вскочил оперуполномоченный и заметался по палате. ― А вы… С ума сойти!

– Я перед ним тоже виновата.

– Интересно, что же такого вы могли сделать, чтобы заслужить такие побои?

– Использовала его. Обман никогда к добру не приводит.

– А как же «ложь во спасение»?

– Глеб Алексеевич, давайте оставим философские диспуты на потом. Тут жизнь, понимаете? Если бы я сразу рассказала Артуру всё, как есть.

– А как есть? ― осторожно поинтересовался оперуполномоченный.

– Артур, конечно, парень симпатичный и ухаживал красиво, но, как мужчина, он меня никогда не интересовал. Я просто хотела доказать одному человеку, что я ни такая уж и никчёмная. Меня тоже можно любить… Какая же я всё-таки глупая. Такому как он, ничего доказывать не нужно. Ему наплевать на всех, кроме себя.

– Славик? ― тихо спросил Твердохлебов.

– Нет, я Маринку точно придушу. Она и о Малышеве разболтать успела.

– Люба, ― строгим голосом одёрнул её капитан, ― я как лицо официальное, сделаю вид, что ничего не слышал.

– Аллилуйя! Господин старший оперуполномоченный, вы опознание провели? Провели. Извините, но пора и честь знать. Больным отдых нужен,― ехидно заметила рыжуля. ― Глеб Алексеевич, а вы куда намылились?

– Но вы же сами только что сказали…

– Вы моему отдыху не мешаете.

Капитан побледнел, крепко сжал губы, пытаясь сдержаться. Он извинился и выскочил из палаты, как ошпаренный.

– Вот, балбес, а ещё старший оперуполномоченный, ― пробурчала вредная рыжая. ― Вещдок забыл. ― Теперь возвращаться придётся, а это плохая примета.

Девушка осторожно погладила свою бывшую косу одним пальчиком и прикусила губу, чтобы не разреветься.

Глава 45

Бывают такие удивительные лица, мимо которых невозможно пройти – надо обязательно остановиться и дать в морду.

Автор неизвестен

Глеб сидел в больничном кресле, далеко вытянув длинные ноги. Он уже полчаса крутился, пытаясь принять удобное положение, но в этом орудие пыток, а не средстве для комфортного отдыха, сделать это было практически невозможно. Мужчина старался не шуметь, боясь потревожить чуткий сон отца. С трудом сдерживая глухое раздражение, он вскочил, сел на широкий подоконник и прислонился лбом к холодному стеклу.

Несмотря на то, что Глеб совсем недавно сменил мачеху, он чувствовал себя усталым и разбитым. Может, так на него действовали больничные стены, может, поселившаяся внутри какая-то странная, непонятная тревога. Он несколько часов провертелся дома в кровати, так толком и не отдохнув.

Сначала ему мешал свет, щедро изливаемый полуденным солнцем в огромные окна. Твердохлебов задёрнул ночные шторы и, обхватив подушку, отвернулся к стене, пытаясь уснуть. Потом ему стало душно. Казалось, стены надвигались со всех сторон, давя на психику и мешая расслабиться. Мужчина вскочил, распахнул створку окна, постоял несколько минут, наслаждаясь лёгким ветерком, разогнавшим застоявшийся воздух в комнате, а потом улёгся с довольной улыбкой на губах. Но спустя некоторое время, ему снова пришлось встать и захлопнуть окно, потому что детский гомон во дворе всё больше нарастал, пока не превратился в сплошной гул, перекрывающий даже грохот трамвая, пронзительные сигналы автомобилей, не говоря о воплях мамаш, пытающихся призвать своих чад к порядку.

Когда, наконец, удалось уснуть, то сразу навалились странные сны. Он с кем-то отчаянно ругался, куда-то то ли бежал, то ли за кем-то гнался, пытаясь продраться сквозь лесные заросли, а когда ему это удалось, он увидел Галю. Девушка выглядела усталой и очень грустной. Под огромными глазами залегли тени, а уголки губ были печально опущены. Глаза, наполненные слезами, смотрели на него с невыразимым упрёком. Вдруг маленькая, хрустальная слезинка сорвалась и побежала по бархатной щеке серебристым ручейком. Пронзившая изнутри обжигающая боль, заставила мужчину вздрогнуть и проснулся. Глеб резко сел на кровати и бросил взгляд на часы. Он поспал всего лишь чуть больше часа. Решив, что больше поспать всё равно не удастся, Твердохлебов потопал в душ, чтобы потом отправиться в больницу к отцу.

Из глубокой задумчивости его вывел голос отца:

– Знаешь, сынок, из нас двоих, больным выглядишь именно ты. Случилось что?

– Да нет.

– Глеб!

– Отец, я, правда, не знаю. На душе кошки скребут, а в чём дело, понять не могу.

– К Любе заходил? Как она?

– Нормально. Рвётся Маринку-болтушку придушить, ― хмыкнул Глеб.

– И правильно сделает, ― одобрительно кивнул Твердохлебов старший. ― Глеб, я тут тебя попросить хотел…

– Говори, всё, что в моих силах, сделаю.

– Если со мной, что случится, не бросай Марго. У неё, ближе нас с тобой, никого нет.

– Отец, прекрати выдумывать. Я говорил с твоим лечащим врачом, ты скоро поправишься.

– Пообещай, мне так будет спокойнее.

– Обещаю. Но об этом, ты мог бы и не просить. Я и так… ― Их разговор прервал какой-то шум в коридоре и громкие крики. ― Извини, я на секунду. ― Глеб бесшумно выскользнул из палаты. В коридоре толпились больные, что-то оживлённо между собой обсуждающие. Твердохлебов перехватил пробегавшую мимо медсестру:

– Что случилось? На больницу напали?

– Угу. Точнее больница напала. Любка, своему бывшему розами по физиономии надавала.

– Почему розами? ― удивился Глеб.

– Малышев их ей приволок, ― пояснила словоохотливая медсестра. ― Она его ими и отоварила. Так ему и надо. Сейчас этому остолопу раны в процедурной промывают.

– Может, он мириться пришёл? ― громко возмущался один из пациентов. Низкорослый, худой, довольно плюгавенький, он размахивал руками и презрительно кривил тонкие с синеватым отливом губы. ― Мужик такой шикарный букет притарабанил. Кучу манечек угрохал, не пожалел. Это ж надо. Все вы, бабы, неблагодарные суч…

– Чья бы мычала, ― рявкнула медсестра. ― То-то ваша жена, после ваших букетиков, каждые полгода у нас в отделении от побоев лечится.

– Тебя бы тоже, Лизка, не мешало бы немного поучить. Языкастая больно.

– Миронович, ты что, ― попытался его одёрнуть один из пациентов. ― Лизавета, хорошая сестричка. Рука у неё лёгкая, не то, что у Оксанки. Да и девка она справная.

– Всё зло от баб! ― разглагольствовал мужичонка, собрав вокруг себя небольшой кружок единомышленников. Ощутив их поддержку, он впервые в жизни почувствовал себя жутко популярным, и распоясывался ещё сильнее, воображая из себя великого философа.

– Точно! ― заорал такой же «философ». ― Баба должна знать своё место.

– А где твоё место, домостроевец доморощенный? ― не выдержала одна из женщин.

– Моё там, где и положено, ― отмахнулся «философ».

– Вот, что я вам говорил, ― вклинился Миронович, чувствуя себя, как рыба в воде, на фоне назревающего конфликта. Его душа просила скандала, а он не любил себе в чём-то отказывать. ― Эти курицы бестолковые сначала нам, мужикам, нервы мотают, а потом жалуются, кому не попадя, что с ними плохо обращаются.

– Это ты-то мужик?! ― возмутилась молодая, симпатичная толстушка в голубом спортивном костюме. ― Прыщ на ровном месте.

– Ну, ты…

– Прошу всех разойтись! ― непререкаемым тоном велел главврач.

― Погоди, Сергеевич, дело принципиальное. Мы тут только начали….

– Здесь вам не площадь, не клуб для дискуссий, а больница. Тут каждому второму чрезмерное волнение ― смерть. Пациенты, замеченные в коридоре, без уважительной причины, будут немедленно выписаны без предоставления больничного листа, как нарушители распорядка медучреждения. Медперсоналу немедленно вернуться к своим обязанностям.

Народ, недовольно ворча, стал потихоньку расходиться.

Глеб легонько постучал в палату, где лежала Люба.

– Можно?

– Входите.

Девушка сидела на кровати и её лицо, разноцветное от синяков с грозно сверкающими глазами, выглядело весьма воинственно.

– Смотрю, вам сегодня значительно лучше.

– Телесные раны, рано или поздно, затягиваются, а вот душевные, … ― девушка вдруг залилась слезами.

– Мне уйти? ― спросил Глеб.

– Пожалуйста, не уходите. Я сейчас, я справлюууусь…

Глеб тактично отвернулся, отошёл к окну и уставился на больничный дворик. Он дал девушке десять минут, чтобы прийти в себя. Но когда мужчина вернулся на место, она всё ещё плакала. Твердохлебов протянул свой платок.

– Вот возьмите. Он чистый.

– Я вернууу…

– Верните два. Проценты знаете ли.

– Договорились, ― рассмеялась девушка и, последний раз всхлипнув, громко высморкалась. ― Спасибо.

– Платка мне не жалко.

– Я не об этом. Спасибо за то, что были рядом и дали мне выплакаться. У меня, после всего случившегося, будто ком внутри образовался. Он с каждым днём становился больше, но поплакать, никак не получалось. Я давно заметила, если плакать в одиночку то, никакой пользы.

– А родные ваши где? Может, стоит им позвонить?

– Что вы! Я чуть уговорила главврача ничего им не сообщать. Отец в рейсе, а у мамы сердце слабое. Вот выйду из больницы…

– Понятно. Люба, можно личный вопрос? Если не хотите, отвечать не обязательно. Мне просто очень любопытно…

– Глеб Алексеевич, вы же видели мои слёзы. Так что, мы теперь почти родственники, ― пошутила рыжуля.

Глеб рассмеялся. Эта девушка, подобно солнышку, могла прогнать мрак из самых потаённых уголков человеческой души.

– Почему вы так суровы с капитаном? Он мне показался симпатичным. И вы ему явно нравитесь.

– Вот потому и сурова. Малышев приходил, ― вдруг выпалила девушка и передёрнула плечами.

– Он всё ещё вам дорог? ― осторожно спросил Глеб.

– Когда-то я думала, что парня лучше Славика нет, и не будет на всём белом свете. Знаете, мне очень понравилась его мама. Ева Иосифовна удивительная. С виду, такая суровая, но на самом деле, очень справедливая. Она мне сразу призналась, что не о такой невестке мечтала, но становиться поперёк дороги сыну тоже не станет. Остальное зависит от меня. Для неё главное, чтобы сын был счастлив. Жаль, что Славик похож на неё только внешне. Надо же, сегодня все мои иллюзии относительно его, окончательно развеялись.

– Он вас обидел?

– На правду разве обижаются? Было немного больно, но в основном противно. Он сказал, что я дура и неудачница, что без него, мне в жизни ничего не светит. Представляете, а потом, наверно в виде бонуса, предложил стать его любовницей.

– А вы?

– Очень расстроилась. Я, наивная, верила, что он по-настоящему влюбился в Светку. От этого было больно, но хоть немного оправдывало его в моих глазах. Всё-таки застать жениха за две недели до свадьбы с другой… А оказалось ― это просто интрижка. Светке удалось затащить Малышева в загс, но сомневаюсь, что она с ним будет счастлива.

– Жалеете ту, что отняла у вас любимого?

– Жалею очередную обманутую дурочку. Если бы не она…

– Вы вышли бы за Славика и были бы счастливы.

– Вряд ли. Рано или поздно, гнилая сущность Малышева вылезла бы наружу. Уж лучше до свадьбы увидеть истинное обличье жениха, а не тогда, когда появятся дети и рвать придётся по живому.

– Очень благоразумно с вашей стороны.

– Да какое там. Как услышала «будь моей любовницей», так вскипело всё во мне. Схватила букет его и по мордасам, по мордасам. Никогда ещё в своей жизни такого удовлетворения не получала.

– Наверно, вы были похожи на ангела возмездия.

– Жаль, что я не видел, ― неожиданно вклинился в их разговор Стрельников. ― Люба, я…

Капитан так посмотрел на девушку, что Твердохлебов, почувствовав себя третьим лишним, незаметно выскользнул в коридор. Он шёл к палате отца и улыбался, похоже, не было бы счастья, да несчастье помогло. За судьбу Любы, теперь можно было не беспокоиться.