Текст книги "Чарлстон"
Автор книги: Александра Рипли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц)
22
На следующий день Пинкни почувствовал себя значительно лучше. До самого вечера он успешно проработал на складе и вернулся домой в приподнятом настроении. Дома он застал переполох. Мать суетилась, как пресловутая несушка. Как всегда по средам, Стюарту пора было отправляться в танцкласс. Ванна с водой стояла наготове, а мальчишка исчез.
– Сейчас только шесть часов, мама. Он успеет вернуться вовремя, – сказал Пинкни.
Но Мэри не слушала его.
– Что это за мальчишка? Когда надо, так его и нет. Стюарт! Иди сейчас же сюда! – позвала она, выглянув на лестницу.
Но Стюарт был слишком далеко, чтобы услышать голос своей матери. Ранние зимние сумерки способствовали членам мальчишеского клуба во все более смелых вылазках. Прячась в развалинах старых домов и незавершенных постройках, они распространили свои набеги вплоть до Крепости, обиталища Объединенных Сил.
Алекс предводительствовал, зато Стюарт разрабатывал планы. Мальчишки забрались в нелепое, еще незавершенное строение, которое крикливый плакат объявлял «лучшим в обеих Каролинах рынком сухого товара». Стюарт смотрел вниз, трепеща от волнения. Их вылазки на крыши последнего квартала почти завершились. Сегодня они разведают, где находится убежище, которое позволит незаметно проникнуть на площадь. Они будут следить за часовыми и вычислят время обхода по часам Алекса. Нестерпимо долгий период приготовлений закончится.
Завтра руководить будет он, Стюарт. Он, как всегда, будет околачиваться возле Арсенала. Он не знает точно, кто будет стоять на часах. Но Пинкни завтра там не будет. Стюарт, прикидываясь несмышленышем, примется докучать часовому. Затем, когда все рассеются по плацу, он украдет порох, пробравшись за спиной у часовых.
Мальчишки будут ждать его в клубе – его, а не Алекса. Они успеют сделать бомбу до того, как пора будет возвращаться домой к ужину. Затем наступит главный момент. Проследовав по маршруту, который они разведали, мальчишки дождутся, когда караул отойдет от дверей, подбегут и бросят бомбу прямо в окно. На площади негде спрятаться, но все случится так быстро, что янки не успеют их схватить.
– Стюарт! Скорей, сюда идут.
Алекс дернул его за лодыжку. Стюарт, очнувшись от героических грез, взглянул вниз. Алекс был уже на мостовой.
– Давай! – крикнул он, повернулся и побежал. Стюарт повернулся на звук песни. Прямо под ним кучка негров маршировала, распевая хриплыми голосами: «В могиле Джон лежит, гниет…» Пламя факела, который они несли над головами, отбрасывало причудливые тени. Стюарт похолодел.
– Эй! Кто там? – Факельщик остановился. – Что за птичка с красной головкой?
Он поднял факел. Свет озарил Стюарта. Мальчик попятился.
С яростным ревом негр проломился сквозь тонкую загородку стройплощадки. Ноги Стюарта почти коснулись земли, когда верзила схватил его за шею и подтащил к свету. Факел горел прямо над его головой.
– Взгляни-ка, кого я поймал, – ухмыльнулся негр. – Маленький бакра.[1]1
Хозяин, господин.
[Закрыть] Что ты здесь делаешь, белый детеныш? Разве ты не знаешь, что ночь – для нас, негров? Или мамуля не запретила тебе выходить, когда темно?
– Он не слушается мамулю, – сказал другой, склонившись над пытающимся вырваться Стюартом. – Такой негодник! Папуле следует его за это высечь.
– Папуля, наверное, убит на войне, – заявил факельщик с леденящей душу усмешкой. – Солдаты схватили папулю и поджарили его на вертеле.
Он ткнул факелом в голову Стюарта. Мальчик почувствовал, как жжет ухо и щеку. Негр, который держал его, отстранил факел.
– Не обижай малыша, Тоби. Маленький бакра заслуживает порки, только и всего, небольшое дисциплинарное взыскание. Его некому наказать, так мы поучим его как следует. Ведь когда-то и они учили нас.
Стюарта подзатыльниками втолкнули в центр нетерпеливой толпы. Удары обрушились на него со всех сторон, поражая грудь, лицо, уши, почки, глаза, рот. Тупой звук тумаков вскоре сменился тошнотворным брызганьем. Пятна крови беспорядочно усеяли чистенькие доски строительной загородки. Сквозь звон в ушах Стюарт услышал топот и крики. Его отпустили, и он упал на землю. Спасен. К нему пришли на помощь. Он попытался открыть заплывшие, залитые кровью глаза. Свет факела упал на лицо, которое, как ему казалось, он помнил. Черты его расплывались и выглядели странными, но Стюарт почувствовал радость.
– Алекс, – попытался сказать он.
Тяжелый удар обрушился на его череп – и мир померк.
Элия торопливыми шагами вошел в Аречер-холл. Он с удовольствием отметил, что народу собралось вдвое больше, чем обычно. Много новичков записалось сегодня вечером. Элия состоял в Объединенной лиге около года и гордился возрастающим влиянием ее главаря. У бакра не будет такой силы. С тех пор как мистер Пинкни и мисс Джулия вернулись, он осторожно прислушивался к политическим разговорам, возникавшим за обеденным столом Трэддов. Они уже оставили надежду предотвратить принятие новой конституции штата Южная Каролина, которая будет подписана в Колумбии в январе. Элия знал, что за этим последует. Негры получат право голоса. Они будут учреждать законы. И никогда уже не сделаются рабами. Все, что требуется от него, – это проголосовать за республику. Так велят в Объединенной лиге.
Он приветствовал друзей, с которыми познакомился на собраниях, и они объяснили ему причину сегодняшней многолюдности. Папаша Каин собирается выступить. Элия всплеснул руками. Он повсюду слышал это имя, но папаша Каин постоянно разъезжал по штату с речами, и Элии не доводилось его увидеть. Он протиснулся в глубь комнаты. Там было сооружено возвышение, украшенное звездами и полосами, на фоне которых были изображены раскрытая Библия и тексты Конституции и Декларации Независимости. Элия постарался подойти как можно ближе. Папаша Каин наверняка будет стоять здесь, говоря речь.
Элия услышал, как двери закрыли и заперли, и сердце его учащенно забилось. Таинственная обстановка собраний была чрезвычайно волнующей: особые знаки, которыми члены. Лиги обменивались, встречаясь на улице, быстрый шепот ночью через окно, когда ему сообщали день и час новой встречи. Но лучше всего был миг, который вот-вот должен был наступить. Он чувствовал, как в битком набитом зале нарастает возбуждение. И вот началось. Все лампы как одна погасли. За возвышением зажгли Огонь Свободы. Все захлопали, затопали и запели: «В могиле Джон…»
Высокий, сильный голос, перекрывая общий рев, зазвенел из тьмы возле огня. И вдруг рослый человек в ярко-алой одежде рывком шагнул из тени на свет. Это был папаша Каин. Он поднял руки, и рукава его заколыхались как языки пламени.
– Иисусе, – простонал Элия. Он вглядывался с таким напряжением, что глаза готовы были выскочить из орбит.
– Братья и сестры! – Голос был сильным, но тон его был теперь несколько ниже. – Знаете ли вы меня? Я спрашиваю – узнаете ли вы своего брата?
– Да, да, узнаем, – бушевала толпа.
– Меня зовут папаша Каин. Вы это знаете?
– Да! Папаша Каин!
– Но у меня есть и другие имена. Их не знает никто. Хотите ли вы узнать их?
– Да! Да, о брат наш!
– Мое имя месть. Мое имя кровь. Мое имя смерть. Но есть и другие. Хотите их услышать?
– Да! – Ответом был общий рев.
– Мое имя черный. Мое имя раб. Мое имя слуга.
– Нет! Никогда! Нет, нет, нет! – Послышались рыдания.
– Мое имя кровь. В зале захлопали.
– Да! – Хлоп… хлоп… хлоп…
– Мое имя смерть. – Хлоп…
– Да! – Хлоп… стук… стук…
– Мое имя месть. – Стук…
– Да! – Стук… Стук… Стук…
– Мое имя – папаша Каин. Повторите!
– Да! Да, Господи, да! Папаша Каин! – Гром топающих об пол ног.
Папаша Каин выхватил из огня головню и поднял ее над головой. Другой рукой он взмахнул, призывая толпу к молчанию.
– Братья и сестры, – простонал он, – взгляните на печать Каина. Печать Каина лежит на мне. Каин убил Авеля, и гнев Господа отметил его печатью. И на мне печать Господа как символ гнева моего народа. Взгляните на меня. Взгляните на мое лицо. Братья мои, сестры мои, взгляните и пожалейте. Это лицо белого человека. Это лик греха.
Пламя факела освещало его бледную кожу и ястребиные черты лица. Огонь сверкал у него в зрачках, и они казались алыми. Негры застонали и стали раскачиваться из стороны в сторону.
– Плачьте обо мне!
Вздохи и стоны наполнили зал. Негритянки заливались слезами.
Выбросив вперед алую руку, оратор призвал всех к молчанию.
– Известно ли вам, отчего у меня такое лицо, этот знак Каина? Известно. Вам все известно. От матери ли моей? Нет! От белого человека. И от отца того белого человека. И от его деда. Как это случилось? Вы знаете как. И я знаю. Все мы знаем, и это наш позор. Когда белый брал себе мою мать, спрашивал ли он ее? Нет. Когда ее отец уводил негритянку, спрашивал ли он ее? И что могли сказать мой отец и мой дед, глядя на то, как белые владеют их женами? Могли они сказать: «Нет»?
– Не могли! – Голоса слились в единый вой.
– Могли они сказать: «Не тронь мою жену»?
– Нет.
– А когда рождался ребенок, мулат или квартерон, с печатью греха на коже, могли они сказать: «Пусть белый заберет ребенка себе, не я произвел его на свет»? Мог ли сказать это мой отец?
– Не мог!
– А твой?
– Тоже не мог!
– Братья, сестры! Скажем ли мы это сейчас? Скажем ли мы: «Прочь руки от наших женщин!»?
– Да. Хвала Господу. Да!
– Да. Мы скажем это. Мы можем это сказать. И мы скажем белому: «Пришел час мести. Взгляни на свой позор». И он узнает свой позор в печати Каина. Он увидит его в пламени факела… Так же ясно, как и вы. Увидит – и узнает. И никогда, никогда больше он не прикоснется к вашим женщинам. Он увидит Каина в свете факела и в пламени от факела. Огонь очищает. Огонь – знак Господа. Сыны Израиля следовали за огненным столпом. Огонь! Огонь уничтожит след позора. Огонь! Жгите. Жгите дома белых. Жгите их зерно. Белые погибнут в огне. Я говорю вам! Обещаю! Клянусь! День Суда близок. День пламени. День очищения от позора. День крови. День смерти. День мести. День Каина. Следуйте за мной, мои братья. Следуйте за мной к Огню Свободы. Идите за мной!
Люди вскакивали, с воплем, плачем, топаньем, и выкрикивали тайные слова Объединенной лиги.
– Свобода!
– Линкольн!
– Верность!
– Лига!
Все бесновались, пока не охрипли.
Папаша Каин благословляюще поднял руки. Зал повторил за ним слова клятвы, обязавшись голосовать за республику.
Толпа вынесла Элию на улицу. Он едва держался на ногах. Пережитое потрясение почти лишило его сил. Да, ему было знакомо лицо папаши Каина. Он был более темнокож и значительно старше. А в основном он был вылитый Алекс Уэнтворт.
Домой Элия добрался в наемной карете. Колени его дрожали.
– О Господи, – бормотал он, – только бы мистер Пинкни не спросил у меня, где я был. Только бы добраться до постели.
Но никто даже не заметил, как он вошел. Слуги собрались на кухне, плача и молясь. Лиззи была в кабинете: Симмонс держал девочку на коленях, тихо раскачивая и напевая колыбельную. Мэри, Пинкни и Джулия были в больнице, где доктор Перигрю боролся за жизнь Стюарта.
В течение трех недель мальчик балансировал между жизнью и смертью, почти не выходя из состояния комы. Очнувшись, он начинал метаться от боли. Приходилось давать ему настойку опия, чтобы не сместились швы, наложенные на переломы. За два дня до Рождества Стюарта привезли домой.
К тому времени Джулия уже приняла решение и заявила о нем.
– К Новому году я возвращаюсь в Барони, – сказала она прежним повелительным тоном. – Дети поедут со мной. Мальчика необходимо держать подальше от его компании, а Лиззи получит необходимые навыки, которые матушка ей никогда не передаст.
Мэри плакала и протестовала, но Пинкни убедил ее. Он помнил золотые дни своей юности на плантации Трэддов. Если он не может дать это детям в Карлингтоне, пусть Джулия возьмет их с собой в Барони. Они должны получить причитающееся им по праву рождения.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
1868–1875
23
Дети Трэддов прожили в Эшли Барони весь 1868 год. Стюарт набирался здоровья, и душевные раны тоже помаленьку затягивались. Жизнь на плантации была ему знакома по Карлингтону, куда мальчика возили, пока ему не исполнилось восемь лет. Именно тогда началась война. Отец и старший брат уехали, оставив его в хаотическом мире, где плакали женщины и рвались бомбы. В Барони жили, подчиняясь смене времен года, чередованию приливов и отливов; главным занятием было выращивание и уборка урожая. На плантациях человек жил в содружестве с природой; Стюарт помнил те времена, когда он был счастлив, всеми любим и ему ничто не угрожало. Наступило возвращение в Эдем.
Лиззи не помнила Карлингтона – девочку увезли оттуда, когда ей едва исполнилось два года. Рисовая плантация показалась ей необычайным, чудесным королевством с необозримыми далями и переливающимися всеми красками павлинами, которые гуляли на огороженной лужайке между домом и рекой. Дома, когда ей сказали, что она поедет в Барони, девочка не знала, кого теперь больше бояться: Джулии или Софи. Пока лодка медленно плыла вверх по реке, Лиззи сидела с крепко зажмуренными глазами, дрожа от пронизывающего северного ветра и от страха перед жизнью в поместье, которое казалось ей чем-то вроде сиротского приюта. Девочка удивлялась, зачем ее туда везут, – ведь она так старалась хорошо себя вести! Когда лодка мягко ткнулась в пристань, Лиззи открыла глаза и увидела чуть поодаль уютный кирпичный дом. Два встревоженных павлина сердито торопились через площадку, волоча за собой хвосты. Потом они остановились и одновременно распустили свои драгоценные веера. Лиззи поняла, что попала в зачарованную Страну.
В Барони, благодаря припрятанному золоту Джулии, остановился ход времени. Изменения произошли, но сути они не затронули. Эшли Барони оставалось островком, где царили порядок и красота, – единственная плантация на реке Эшли, которую не сожгли и не разграбили войска Шермана.
На следующее утро после их прибытия Джулия объявила распорядок, которому они должны следовать:
– Лиззи предстоят занятия по целому ряду предметов, касающихся воспитания молодой леди, которые ее мать не смогла преподать ей. Помимо этого она будет проходить школьную программу, которую ей дали бы у мадам Олстон, и совершенствоваться в благородных манерах. Стюарт будет проводить время на воздухе, чтобы окончательно поправиться и окрепнуть. К занятиям он приступит позже.
И год начался.
Джулия, объезжая свои владения, брала с собой Стюарта и Лиззи. Ехали они очень медленно. Стюарт был еще болен и потому ехал в повозке, а не верхом. Лиззи тоже хотела сидеть в повозке. Лошади в четырех передних стойлах конюшни – а всего в конюшне имелось когда-то до ста лошадей – пугали ее. Джулия удовлетворила просьбу девочки.
– Будешь обучаться верховой езде, когда тебе сошьют костюм, – сказала она.
Первым делом они поехали в сосновую рощу взглянуть на незамысловатый известняковый дом. Джулия обратила внимание детей на ящики, висящие на стволах.
– Янки делают сахар из сока сахарных кленов, – пояснила она, – а мы смолу наших сосен перерабатываем в скипидар. Здесь же мы рубим дрова и валим лес для построек. Клены у нас тоже растут, но из них сахара не получишь. Вот поглядите на них весной: из почек проклевываются сморщенные розовые листья, которые потом становятся зелеными.
Проселочной дорогой, среди обступившего их смешанного леса, они проехали к заболоченному пруду. Черная вода была неподвижна. В ней отражались круглые листья лилий, сбившихся в кучку в дальнем конце неправильного овала водяной глади, и призрачно-серая кора кипарисов с их замысловатыми наростами. Густые длинные пряди серого испанского мха свисали с ветвей, застыв в неподвижном воздухе над черной водой. Красота вековечного неподвижного зеркала завораживала. Резкий голос Джулии не разрушил очарования:
– Не ходите сюда одни: с сучьев порой срываются змеи. Из кипарисов делают водонепроницаемый гонт для хижин и выдалбливают каноэ, как это делали индейцы. В одном каноэ может поместиться восемь человек. Мы также используем кипарисы для кухонной утвари. Я покажу вам. Древесина прочна, как железо. И чем чаще ее мочишь, тем прочней она становится.
Они ехали мимо обнесенных изгородями полей, серые куропатки и бекасы взлетали, потревоженные, из жнивья.
– У нас вдоволь дичи, – удовлетворенно сказала Джулия. – В лесах водятся олени, дикие индейки и куропатки, а когда улетают гуси и утки, стоит только навести ствол ружья в небо и нажать на спусковой крючок, и к вашим ногам непременно свалится парочка жирных птиц. Вот увидишь, Стюарт. В реке много рыбы. Мы расставляем сети, чтобы ловить сельдь, и удим окуня, леща и форель. Весной у форели удивительно вкусная икра. – Джулия оглянулась через плечо и улыбнулась детям.
Стюарт и Лиззи не узнавали свою тетушку.
– Кто из вас проголодался? Надо бы остановиться и перекусить. Англичане называют это легким завтраком.
Из повозки достали корзину с провизией.
Дети набросились на сандвичи с ветчиной, которые запивали молоком. Бодрящий зимний воздух заставил их проголодаться. Проезжая садом, дети лакомились сочными грушами. Сладковатый запах гнили, висящий в воздухе, не мог испортить удовольствия.
– Это из сарая с тростником, – пояснила Джулия. – Мы делаем патоку из сахарного тростника. У выжимок очень стойкий запах.
Они проехали длинный двойной ряд выбеленных известкой хижин, миновали строгое строение с четырехугольной башней. Из труб некоторых хижин вился дымок.
– Дома для слуг и церковь, – пояснила Джулия. – Все работники в Барони – люди Эшли, которые никогда не уезжали отсюда либо попробовали, что такое город, и вернулись. Однако многие из них не захотели снова жить «на улице». Они хотят жить, как живут свободные – в собственных домах. Я построила еще несколько хижин за каретным проездом, по направлению к городу и Саммервилю. Каждый наделен десятью акрами земли, чтобы выращивать для себя зерно и иметь собственные припасы. Они платят мне ежемесячно по доллару ренты. Траты на работников значительно уменьшились по сравнению с временами, когда я вынуждена была содержать целые семьи. Дорого стоила черным их свобода. Но они утверждают, что им до того и дела нет… Вот тут амбары, коптильня, кузница и прочие хозяйственные постройки. Мы посмотрим их в другой раз. А сейчас поедем на рисовые поля. Они пока еще здесь самое главное.
Когда повозка приблизилась к реке, Лиззи и Стюарт зажали носы от ужасающей вони.
– Вам надо привыкнуть, – заметила Джулия. – Горожанам нравится запах морского ила, а мы здесь любим наш, речной, ил. Поля сейчас осушены для вспашки. Встаньте во весь рост, чтобы вам было видно.
Прямо перед собой дети увидели глубокую канаву, которая тянулась вправо и влево, насколько хватало глаз. За канавой вплоть до самой реки лежало огромное пространство сверкающего на солнце черно-голубого ила. Поле напоминало гладкий атлас. Тетушка мельком взглянула на небо. На нем не было ни облачка.
– Если продержится хорошая погода, – сказала она, – поля достаточно подсохнут, чтобы на следующей неделе приступить к вспашке. Эта большая канава называется главный водосток, а те поменьше, что пересекают поле, – внутренние водостоки. Главный водосток огибает поле с трех сторон. Четвертая сторона поля граничит с рекой. Знаете ли вы, неученые дети, что-нибудь о Египте?
Они признались, что не знают. Джулия фыркнула:
– Я так и предполагала. Египет – очень древняя страна с некогда великой цивилизацией. Египтяне так же зависели от реки. Но они не умели так хорошо управлять рекой, как мы. Наоборот, река управляла ими.
Стюарту было ясно – его тетушка не сомневается, что египтянам следовало бы посоветоваться с ней, как сделать свою жизнь лучше.
Джулия привезла детей обратно в дом. Стюарту необходимо было отдохнуть, прежде чем садиться за обеденный стол. Его молодые косточки уже срослись, но он был очень слаб и, уставая, испытывал нестерпимые головные боли. Джулия страдала мигренями только в городе, но она помнила свои муки и сочувствовала мальчику. Во время приступов ей казалось, что от боли голова раскалывается на мелкие кусочки, а ведь у Стюарта и вправду был расколот череп. Барони исцелило ее, и она верила, что Барони исцелит племянника.
Основным блюдом во время обеда была изысканно подрумяненная дичь. Стюарт заявил, что никогда не пробовал ничего вкуснее этой подливки, и опрокинул еще один черпак на белую горку риса в своей тарелке. Лиззи собралась сделать то же самое, но тут Джулия сказала, что они едят павлина. Девочка едва не поперхнулась.
– Не будь глупышкой, Лиззи. Мы едим курицу. А самцы все еще разгуливают, блистая опереньем.
Но у Лиззи пропал аппетит.
Днем они принялись за занятия. Красивые длинные пальцы Джулии бегали по белым – из слоновой кости и черным – из эбенового дерева клавишам огромного прямоугольного фортепиано; Лиззи была очарована. Джулия обучила девочку гамме «до мажор».
– Потренируйся часок, – сказала она, – сначала правой, затем левой рукой. Завтра будешь играть с метрономом, а послезавтра обеими руками.
Маленькие пальчики Лиззи неловко заковыляли по клавишам.
– Пойдем, Стюарт. Надо прорастить семена риса. Чаша с пропитанным водой хлопком была наготове.
Джулия разбросала по нему семена и вздохнула.
– Если эти не годятся, придется покупать другие. А где их взять? В прошлом году я с таким трудом купила семена, а посевы погибли от дождя. Проклятые янки. – Джулия встряхнула головой. – Переходи вон тот мост. Проверим инструменты.
Дети скоро поняли, что Джулия неутомима. Рано утром, задав Лиззи уроки на день, она вместе со Стюартом отправлялась делать обход. Пока Стюарт отдыхал перед обедом, Джулия давала Лиззи уроки игры на фортепиано и учила девочку вести домашнее хозяйство. Днем она учила Лиззи вышивать, а потом брала Стюарта с собой в поездку, пока Лиззи занималась музыкой. Вернувшись домой, пока Стюарт отдыхал, Джулия говорила с Лиззи по-французски, наблюдая, как девочка заваривает и подает на стол чай. За ужином она рассказывала детям историю Чарлстона, Барони и семейства Эшли. По вечерам Джулия читала им книги о путешествиях и об истории Европы, в то время как Лиззи потихоньку переделывала задание по вышиванию: Джулия распорола стежки, показавшиеся ей несовершенными. Когда Стюарт и Лиззи ложились спать, Джулия садилась за приходо-расходные книги, проверяла письменные упражнения племянницы и составляла список – что предстоит сделать на следующий день. Лиззи была уверена, что тетушка никогда не спит.
Пока Лиззи трудилась над уроками и обучалась хорошим манерам, Стюарт все больше и больше втягивался в очаровавшую его жизнь на плантации. Из черных работников он ни с кем не общался, кроме Соломона, – роковое происшествие оставило в его душе неизгладимый страх перед неграми. Но Соломон был совсем другое дело. Стюарт знал его слишком хорошо, чтобы соотносить его с черной расой: Соломон был его другом. Пока Джулия была с рабочими, мальчик пропадал в плотницкой и в кузнице, владениях Соломона. Он выходил, только когда начинались работы, и сидел на лошади, как и его тетушка, наблюдая за ними. В течение января и февраля Стюарт ездил смотреть, как вспахивают поля под рис и другие культуры. Вместе с Джулией он проверял уровень воды в канавках и учился управлять шлюзами – деревянными воротцами, пропускающими воду. Мальчик наблюдал, как сеют горох и овес, и даже сидел на одной из лошадей, которые тащили на длинной веревке куст, чтобы присыпать землей семена. Стюарт был свидетелем весеннего пробуждения села: на кленах появились розовые листочки, и нежные желто-зеленые – на дубах, серо-зеленые – на тополях и каменном дереве, травянисто-зеленые – на кипарисах, сосны украсила свежая голубовато-зеленая кайма. В марте, когда лес сплошь усеяли белые звездочки кизила, Стюарт и Соломон ловили сетью сельдь; река кишела мигрирующей, обремененной икрой рыбой, которая косяками сама так и лезла в ловушку. Лиззи научилась перешивать из бархатных зимних занавесок мешки с отделениями для камфары и под наблюдением Дилси варила сельдь – надо было варить долго, часов шесть, пока не растворятся тоненькие косточки.
Пятнадцатого марта приступили к посадке риса. Джулия освободила Лиззи от ее разнообразных занятий и, как и Стюарта, взяла с собой в рисовый амбар, чтобы посмотреть, как обмазывают глиной рис.
– Если вес семян не увеличить, обмазав их глиной, они всплывут, едва вода достигнет их, – пояснила Джулия. – Вон те большие бочки наполнены водой, смешанной с грязью. Анкрум сделал жижу густой, будто патока.
Пока она говорила, дверца чердака, где хранилось зерно, звякнула и с шумом распахнулась, из отверстия прямо на вымытый пол амбара хлынул золотистый поток семян. Трое улыбающихся негров в углу амбара настроили банджо и скрипку. На середину амбара выбежала стайка смеющихся молодых негритянок, их длинные юбки и ситцевые передники были подоткнуты, чтобы девушки могли без помехи разровнять рис по полу голыми ногами.
Четыре негритенка вбежали в амбар, неся узкие вырезанные из кипариса бадейки, которые назывались черпаками, и выплеснули жижу на зерно. Заиграла музыка. Теснясь у стен амбара, мужчины и женщины весело хлопали в ритм банджо, пока девушки посередине втаптывали рис в жидкую глину. Руки работниц взлетали вверх и опускались вниз, мокрые ноги блестели в потоке солнечного света, льющегося в открытую дверь амбара. Вбегали и выбегали мальчишки с черпаками, ловко снуя между танцующими, добавляли глиняной жижи к скользкой груде семян на полу; зерно сыпалось на плечи и яркие косынки девушек как золотой дождь. Веселье и музыка были заразительны. Вскоре и Лиззи, и Стюарт, и Джулия смеялись и хлопали. Лиззи попыталась кружиться и танцевать, как работницы, хлопая ладошками над головой. Когда она упала с приступки, одна из девушек подхватила ее и передала прямо в руки Стюарту. Никому и дела не было, что она вымазалась в глине и промокла; Джулия только тщательно собрала зернышки, которые прилипли к ее одежде, и бросила их обратно на пол.
По истечении часа плодотворной работы весь рис был в глине. Музыка продолжалась. Работники сгребали рис в высокую влажную, сияющую пирамиду. Затем все негры, возглавляемые музыкантами, прошествовали наружу к сосновым столам, изобильно уставленным едой.
– Пойдем домой, Лиззи, – сказала Джулия, – тебе необходимо вымыться.
На следующий день обмазанный глиной рис поместили в связанные попарно узкие длинные мешки. Джулия и дети наблюдали, как засевают первое рисовое поле. Пару быков впрягли в борону. Быки тянули ее, оставляя за собой глубокие ряды ровных, узких борозд. Позади, с подоткнутыми юбками и привязанными к поясу мешками, шли женщины. Шли пригнувшись, потому что навстречу дул ветер с реки, развевая складки их одежды. Отработанным движением негритянки зачерпывали из мешков семена и, резко разжав пальцы, бросали рис в борозду. И работники, и работницы пели – низкие мужские голоса вторили высоким сопрано в старом негритянском духовном гимне, к неторопливому ритму которого они примеривали свою поступь.
Каждый час и работники, и работницы сменялись. Женщины потирали затекшие спины, мужчины с облегчением расправляли уставшие плечи. Те, кто отработал, уходили с поля.
– Куда они идут, тетя Джулия? – спросил Стюарт. – Ведь еще рано, и поле не засеяно.
– К полудню они возвратятся, – ответила Джулия. – За посадку риса я плачу дополнительно, к тому же лучшая команда получит приз.
Стюарт нахмурился:
– Ну и напрасно. Ты платишь им за день работы, так пусть и работают целый день.
– Ты рассуждаешь как янки, Стюарт. Эти люди все еще работают по-старому, освобождение ничего не изменило. На плантации всегда держали много работников. И так же поступали другие хозяева. Рождались дети, надо было кормить и ребятишек. Пищи было вдоволь, постройка новых хижин обходилась недорого. А население все росло. Через сотню-другую лет хозяева столкнулись с проблемой, чем их занять, ведь работы для всех явно не хватало. А праздный человек не знает покоя. Вот и возникла система уроков. Каждый работник и каждая работница, трудящиеся в поле, обязаны выполнить один урок в день – сеют ли они, пропалывают или собирают урожай. Урок равен четверти акра. В оставшееся время они могут заняться чем угодно, но можно и весь день потратить на выполнение урока. Это не имеет значения, ведь у нас всегда было до двухсот пар рабочих рук. Сейчас на плантации двадцать восемь наемных работников. Но они все еще ждут, что им будут давать по уроку в день. Если бы я хотела большего, мне бы пришлось убеждать их работать иначе. Мы сами приучили их к урокам и теперь связаны этим.
– Бездельники черномазые! Джулия шлепнула Стюарта по губам.
– Попробуй-ка повторить это слово! Я высеку тебя кнутом – болен ты или здоров. Только белые подонки называют негров черномазыми. Это чернокожие, негры, работники или слуги. В старину мы называли их своими людьми. Джентльмена распознавали по тому, как он обходился со своими рабочими. Помни это.
– Я буду помнить, мэм.
Далеко за полдень посадки закончились. Джулия сделала знак рукой, и Анкрум открыл шлюз. Вода хлынула из реки в канаву. Около часа понадобилось на то, чтобы заполнить весь периметр. Уровень воды поднимался все выше и выше. К заходу солнца наполнились мелкие поперечные канавки. Заря окрасила водную гладь: Но водостокам как будто разливалась живительная кровь. Затем наступили сумерки. Джулия велела Анкруму следить за уровнем воды. Детей она отправила ужинать и спать. Джулия и Анкрум, невидимые в темноте, ждали, когда взойдет луна. Анкрум еще немного приподнял ворота шлюза, и посеребренная лунным светом вода мягко разлилась по полю, покрыв его на три дюйма.
– Хорошая работа, Анкрум, – похвалила Джулия. Где-то проснулся пересмешник и затянул свою приглушенную песенку.
– Встретимся завтра.
Звезды мерцали в залитом луной небе, до рассвета оставалось недолго. Джулия возвращалась к спящему дому, юбки ее оставляли темный след на блестящих от росы тропе и лужайке. Джулия размахивала руками и счастливо улыбалась. Начало рисовым посадкам было положено.
В течение месяца потихоньку засеяли все поля. Садили и другие культуры, но рис всегда был на первом месте. Для него требовалось особое сочетание погодных условий и времени суток. Должна была стоять сухая погода, чтобы бороны не увязали в грязи, а ко времени завершения посадок надо было, чтобы подоспел прилив и поля оросились свежей водой. Затем наступал черед овощей и фуража.
Лиззи освоила гаммы и принялась изучать «Инвенции» Баха. Девочка уже научилась вышивать крестиком и теперь с неописуемым трудом пыталась овладеть атласной гладью. На кухне Дилси учил ее готовить приправу для подливки и чистить дикую спаржу, которую негритята приносили из леса. Девочка мужественно сражалась с числами, перемножая их столбиком, но всякий раз забывала, что il faut[2]2
Следует, должно (фр.).
[Закрыть] требует сослагательного наклонения. Шесть раз она падала с лошади – это породило в ней отвращение к верховой езде до конца жизни.
