Текст книги "Скарлетт"

Автор книги: Александра Рипли

Глава 57

Скарлетт заставляла себя глотать кусок за куском. Как она сказала Бриди, ей нужны силы.

После завтрака она отослала Бриди, строго наказав ей вернуться через два часа. Затем села за письменный стол у окна и, слегка нахмурившись, быстро исписала несколько листов толстой кремовой бумаги. Написав и заклеив два письма, она долго смотрела на чистый лист бумаги, лежавший перед ней. Письмо она составила в уме еще ночью» но не могла заставить себя взяться за перо и начать писать. Вся ее природа протестовала против того, что она собиралась сделать.

Скарлетт поежилась и отвернулась от бумаги. Ее взгляд упал на маленькие фарфоровые часики на столе, и она вздохнула, потрясенная. «Так поздно! Бриди должна вернуться уже через сорок пять минут. Я не могу откладывать это дольше, ничего не изменится от того, что я буду оттягивать. Другого пути нет. Я должна написать дядюшке Генри, проглотив обиду, и попросить о помощи. Это единственный человек, кому я могу доверять». Стиснув зубы, она взялась за перо. Ее обычно аккуратный почерк был неразборчивым и неровным, когда она писала слова о передаче управления ее делами в Атланте и золотого запаса в банке Атланты Генри Гамильтону.

Ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она физически ощущала себя больной, сильно кружилась голова. Она не боялась, что старый адвокат обманет ее, но не было уверенности, что он будет следить за каждым пенни, как обычно делала она. Ему можно доверить только сбор и хранение выручки магазина и бара. Еще она доверяла ему инвентаризацию магазинного имущества и контроль за арендной платой салуна.

Контроль. Она уступила контроль за своими делами, своей безопасностью, своим успехом именно тогда, когда он особенно был нужен. Покупка пая Кэррин в Таре пробила глубокую брешь в ее накоплениях, но сейчас было слишком поздно прерывать сделку, и Скарлетт не прервет ее, если бы даже могла. Ее мечта проводить лето в Таре с Реттом теперь нереальна, но Тара есть Тара.

Строительство домов на окраине города было еще одной статьей расхода, но оно должно быть завершено. Если бы только она не сомневалась, что дядя Генри согласится со всем, что ни предложит Сэм Коллетон, не уточняя затрат. Хуже всего, что будет потом. Все может быть.

«Я не могу сделать этого!» Скарлетт громко застонала, но продолжала писать. Она писала, что собирается в длительный отпуск, едет путешествовать. У нее не будет адреса, куда можно отправлять почту. Слезы застилали глаза. Она посмотрела на слова – они расплывались. Скарлетт смахнула ресницами слезы. «Довольно!» – приказала она себе. Необходимо обрезать все связи, иначе Ретт сможет выследить ее. А он не должен знать о ребенке до тех пор, пока она не сочтет нужным рассказать ему. Но как она сможет родить, не зная, что дядя Генри делает с ее деньгами? А если будет угроза ее сбережениям? Или сгорит ее дом? Или еще хуже – ее магазины?

Она должна все вынести и вынесет. Перо торопливо царапало по страницам детальные распоряжения и советы, которыми Генри Гамильтон, вполне вероятно, пренебрежет.

Когда вернулась Бриди, все письма были готовы. Скарлетт сидела в кресле с разорванным корсетом на коленях.

– О, я забыла, – промычала Бриди. – Мы вынуждены были разрезать шнуровку, чтобы дать вам возможность дышать. Что прикажете мне делать? Здесь должен быть магазин поблизости, куда я могу сходить…

– Ничего! Не беда! Это неважно, – сказала Скарлетт. – Ты можешь зашить на живую нитку мое платье, а я надену плащ, чтобы скрыть стежки на спине. Давай, становится поздно. У меня масса дел.

Бриди взглянула в окно. Поздно? Не было еще девяти часов утра. Она послушно отправилась распаковывать сумку со швейными принадлежностями, которые Кэтлин помогла ей собрать для новой роли горничной.

Через полчаса Скарлетт постучала в дверь комнаты Колума. Хотя глаза ее ввалились после бессонной ночи, она была безукоризненно одета и не чувствовала усталости. Самое худшее миновало, теперь надо приступать к делу. Это восстановит ее силы.

Она улыбнулась кузену, когда тот открыл дверь.

– Твой воротничок защитит твою репутацию, если я войду? – спросила она. – Я должна поговорить с тобой наедине.

Колум поклонился и широко распахнул дверь.

– Замечательно видеть тебя улыбающейся, дорогая Скарлетт.

– Надеюсь, что прошло не так уж много времени, прежде чем я смогла снова улыбаться. Скажи, письмо из Америки потеряно?

– Нет, оно у меня. Я понимаю, что случилось.

– Да? – Скарлетт снова улыбнулась. – Тогда ты умнее меня. Я знаю, но, вероятно, никогда не пойму.

Она положила три письма на стол.

– Я расскажу тебе о них через минуту. Во-первых, я должна сказать тебе, что я не еду с тобой и Бриди. Я остаюсь в Ирландии, – она подняла руку. – Нет, ничего не говори. Я все обдумала. В Америке для меня больше ничего нет.

– О нет, Скарлетт. Ты слишком спешишь. Разве я тебе не говорил, что нет ничего такого, чего нельзя было бы изменить? Твой муж развелся однажды, он сделает это снова, когда узнает о ребенке.

– Ты неправ, Колум. Ретт никогда не бросит Анну. Она женщина его типа, из его круга, из Чарльстона. И кроме того, она – как Мелани. Тебе это ницего не говорит, ты не знал Мелли. А Ретт знал. Он раньше меня знал, какой редкостью она была, и уважал Мелли. Она была единственной женщиной, которую он действительно уважал, за исключением, может быть, своей матери.

Он восхищался ею, и она этого заслуживала. Девушка, на которой он женился, в десять раз лучше меня, такая же, как Мелли, и Ретт знает это. Она в десять раз лучше Ретта тоже, она любит его. Позволим ему нести этот крест.

В ее словах прозвучала неприкрытая горечь.

«Ах, страдания, – подумал Колум. – Должен же быть способ помочь ей.

У тебя есть теперь твоя Тара, Кэти-Скарлетт, и ты мечтала о нем. Не утешит ли она тебя, пока не залечатся твои сердечные раны? Ты можешь создать там для своего ребенка такой мир, какой захочешь. Его бабушка и дедушка разбили громадную плантацию. Если будет мальчик, его можно назвать Джералд».

– Ты не представляешь, как много я думала. Спасибо тебе, но ты не сможешь найти ответа, если я не смогла. Поверь мне. Если речь идет о наследстве, то у меня уже есть сын, ребенок, о котором ты ничего не знал. Но другое дело – именно этот ребенок. Я не могу вернуться в Тару и родить этого ребенка, не могу забрать этого ребенка в Тару после его рождения. Люди никогда не поверят, что он законный. Я покинула Чарльстон на следующий день после того, как он был зачат.

Лицо Скарлетт побледнело от болезненной тоски.

– Никто в мире не поверит, что это ребенок Ретта. Мы многие годы спали в разных комнатах. Они назовут меня шлюхой, а моего ребенка – ублюдком; они будут смаковать это.

Грубые слова отпечатались на ее искривленном рте.

– Не так, Скарлетт, не так. Твой муж знает правду. Он признает ребенка.

Глаза Скарлетт вспыхнули.

– О, он признает, конечно, и заберет его у меня. Колум, ты не представляешь, как Ретт относится к детям, своим детям. Он безумно их любит. Он завладеет ребенком, тот будет самым любимым, будет всем. Он заберет его сразу же. Не думай, что он не сможет это сделать. Он получил развод, когда его нельзя было получить. Он изменит любой закон или издаст новый. Для него нет ничего невозможного.

Она шептала хриплым голосом, как будто боялась чего-то. Ее лицо было искажено ненавистью и диким, беспричинным ужасом. Неожиданно оно изменилось, как будто с него спала вуаль. Оно стало гладким и спокойным, только зеленые глаза ее горели. На губах появилась улыбка, от этого по спине Колума пробежал неприятный холодок.

– Этот ребенок мой, – сказала Скарлетт. Ее тихий, низкий голос напоминал мурлыканье гигантской кошки. – Только мой. Ретт узнает о нем, когда захочу я, когда будет слишком поздно для него. Я молю Бога о девочке. Прекрасной голубоглазой девочке.

Колум перекрестился. Скарлетт резко засмеялась.

– Бедный Колум, ты, должно быть, шокирован. Не беспокойся, я не буду тебя больше пугать.

Она улыбнулась, и можно было поверить, что все, виденное минутой раньше на ее лице, ему только показалось. Улыбка Скарлетт была открытой и привлекательной.

– Я знаю, ты попытаешься помочь мне, и я благодарна тебе, Колум, действительно благодарна. Ты был так добр ко мне, вероятно, ты лучший друг, который когда-либо был у меня, за исключением Мелли. Ты как брат. Я всегда хотела иметь брата. Я надеюсь, ты всегда будешь моим другом.

Колум заверил ее, что так и будет. Про себя он подумал, что никогда не видел души, столь нуждающейся в помощи.

– Я хочу, чтобы ты взял эти письма с собой в Америку, Колум. Это моей тете Полине. Я пишу ей, что прочитала ее письмо, и она может извлечь максимум удовольствия из своего любимого «я говорила вам, что…» Второе – моему адвокату в Атланте, в нем деловые просьбы. Оба письма нужно отправить из Бостона. Я не хочу, чтобы кто-то знал, где я нахожусь. А это письмо я хочу, чтобы ты вручил лично. Это значит, что ты должен будешь попутешествовать еще немного, но это крайне важно для меня. Это письмо в банк в Саванне. Там у меня хранится золотой запас, там же находятся моим драгоценности; я доверяю тебе получить их мне. Отдала ли тебе Бриди мешочек, который был у меня на шее? Хорошо. Этого мне хватит для начала. Теперь нужно найти адвоката, которому можно доверять, если такое вообще возможно. Я собираюсь использовать деньги Ретта Батлера. Я хочу купить Баллихару, откуда начинается история рода О'Хара. Этот ребенок будет иметь наследство, какое Ретт никогда не смог бы дать. Я покажу ему, как глубоки наши корни.

– Скарлетт, дорогая, умоляю тебя, подожди немного. Мы останемся на некоторое время с Бриди в Голвее, чтобы позаботиться о тебе. Ты все еще в шоке. Тебе трудно принимать такие важные решения.

– Я полагаю, ты решил, что я сошла с ума. Может быть. Но это моя жизнь и мой выбор. И я воспользуюсь им с твоей помощью или без. Нет смысла вам с Бриди оставаться со мной. Я могу завтра уехать к Дэниэлу и попросить приютить меня, пока Баллихара не станет моей. Если ты боишься и считаешь, что за мной нужен присмотр, ты можешь с уверенностью положиться на Кэтлин и других.

Колум развел руками и согласился. Позднее он проводил ее в контору английского адвоката с репутацией человека, всегда выигрывающего дела, за которые он брался. Начались поиски владельца Баллихары.

На следующий день Колум отправился на базар, как только там установили первые прилавки. Он сделал покупки по заказу Скарлетт и отнес их в отель.

– Вот, пожалуйста, миссис О'Хара, – сказал он. – Черные юбки и блузки, а также платок и плащ, чулки – все для бедной вдовы. Я рассказал Бриди, какие новости обрушились на тебя. Твой муж умер от болезни, прежде чем ты смогла добраться домой, а вот небольшой подарок от меня. Я подумал, если вдовьи одежды сильно испортят настроение, ты почувствуешь себя значительно лучше при виде этого.

Колум положил груду ярких нижних юбок на колени Скарлетт.

Скарлетт улыбнулась. Глаза заблестели от переполнявших ее чувств.

– А как ты узнал, что я готова рвать на себе волосы из-за того, что раздала все мои ирландские одежды кузинам в Адамстауне?

Она отодвинула дорожный сундук и чемоданы.

– Мне больше не нужны эти вещи. Возьми их с собой и подари Мауринам.

– Это глупое расточительство и необдуманные действия, Скарлетт.

– Фиддл-ди-ди! Я вынула свои ботинки и рубашки. Платья мне не пригодятся. Я никогда не буду больше затягиваться, никогда не буду носить корсет. Я Скарлетт О'Хара, ирландская женщина в свободно развевающейся юбке. Свобода! Колум, я собираюсь жить для себя, по своим правилам, а не чьим-то еще. Не беспокойся обо мне. Я намерена учиться быть счастливой.

Колум отвел свой взгляд от решительного выражения лица Скарлетт.

Глава 58

Отплытие судна было отложено на два дня, поэтому Колум и Бриди могли проводить Скарлетт на железнодорожную станцию в воскресенье утром.

– Ты должен поговорить с ней, Колум, – прошептала Бриди ему на ухо, когда они встретились в холле. Она скосила глаза в сторону Скарлетт.

Колум прятал улыбку за кашлем. Скарлетт была одета как крестьянкавдова. Она даже надела шаль вместо плаща.

– Оставь ее в покое, Бриди, – сказал он решительно. – Она имеет право носить траур так, как ей удобно.

– Но, Колум, это английский гранд-отель… Все люди будут смотреть и обсуждать.

– Они вправе смотреть и говорить, что хотят. Мы не обратим внимания.

Он крепко взял Бриди за руку, а другую руку предложил Скарлетт. Она изящно положила ее сверху, как будто он вел ее на бал.

Когда она заняла место в купе вагона первого класса, Колум заметил с удовольствием, а Бриди с ужасом, как одна за другой группы английских путешественников открывали дверь купе и быстро ее закрывали.

– Нельзя разрешать этим людям ехать первым классом, – громко сказала одна женщина мужу.

Скарлетт придержала дверь рукой, прежде чем англичане смогли закрыть ее. Она закричала Колуму, стоявшему рядом на платформе.

– Клянусь честью! Я забыла свою корзину с вареной картошкой, отец. Не помолитесь ли деве Марии, чтобы в этом поезде продавали еду вразнос?

Ее провинциальный ирландский акцент был таким нарочито преувеличенным, что Колум едва мог разобрать слова. Он все еще смеялся, когда проводник закрыл дверь и поезд тронулся. Английская пара, к его удовольствию, проявила свое негодование, убравшись в другое купе.

Скарлетт махала на прощание рукой и улыбалась, пока ее окно не пропало из виду. Затем она уселась на место и позволила себе расслабиться, по ее лицу скатилась скупая слеза. Она очень устала и страшилась возвращения в Адамстаун.

Двухкомнатный коттедж Дэниэла имел причудливый вид и приятно отличался от всего, к чему она привыкла за время путешествия. Это был тесный, перенаселенный домик без роскоши, и это было единственное место, которое она могла называть домом. И кто знал, как долго. Адвокату, может, не удастся найти хозяина Баллихары. А может, хозяин не захочет продать ее. Цена может превысить все деньги Ретта.

В этом тщательно продуманном плане было много слабых мест, и она ни в чем не была уверена. «Я не буду больше сейчас об этом думать, я ничего не могу сделать. По крайней мере, здесь никто не будет приставать ко мне, желая, чтобы я проболталась». Скарлетт опустила ручки, разделяющие три мягких сидения, потянулась со вздохом и заснула. Ее билет лежал на полу, где его и нашел проводник. У нее был план, и она решила следовать ему настолько, насколько будет возможно.

Первый этап прошел гладко. В Маллингаре она купила пони и рессорную двуколку и отправилась домой в Адамстаун. Она не была столь элегантна, как Молли, да и двуколка имела потрепанный вид. Зато пони был молодой, большой и сильный. Итак, Скарлетт начала новую жизнь.

Семья была шокирована, когда она вернулась, и полна сочувствия к ней из-за смерти мужа. Однажды выразив это, они никогда больше не говорили о своих чувствах, вместо этого спрашивали, что можно сделать для нее.

– Вы можете научить меня, – сказала Скарлетт. – Я хочу все знать об ирландской ферме.

Она сопровождала Дэниэла и его сыновей постоянно. Стиснув зубы, она даже заставила себя научиться ухаживать за скотиной, доить коров. Познав все на ферме Дэниэла, Скарлетт отправилась очаровывать Молли, затем ее отвратительного мужа Роберта. Его ферма в пять раз превышала размеры фермы Дэниэла. После Роберта настала очередь его босса мистера Алдерсона – управляющего имения Эрлов. Даже в дни, когда Скарлетт пленяла каждого мужчину в графстве Клейтон, она не была столь очаровательна, не работала так упорно, так не преуспевала. У нее не было времени замечать простоту и отсутствие роскоши в домике. Мягкий матрас в конце длинного-длинного рабочего дня – вот все, что имело значение.

Через месяц она знала об Адамстауне почти столько же, сколько Алдерсон, и наметила по меньшей мере шесть способов его усовершенствования. Как раз в это время она получила письмо от своего адвоката из Голвея. Вдова покойного владельца Баллихары через год после его смерти вторично вышла замуж, а пять лет назад сама умерла. Ее двадцатисемилетний сын жил в Англии, где был также наследником еще одного поместья. Он сказал, что согласится на любое предложение, превышающее пятнадцать тысяч фунтов. Скарлетт изучила топографическую карту Баллихары, которая была вложена в письмо. Поместье оказалось гораздо больше, чем она думала.

О, его земли располагаются по обе стороны дороги в Трим. И там есть еще одна река. С одной стороны граница проходила по реке Бойн, а с другой – Скарлетт прищурилась на крошечные буквы – Найтсбрук. Какое элегантное название! Найтсбрук. Две реки. Я буду владеть ими. Но… пятнадцать тысяч фунтов!

Она уже знала от Алдерсона, что десять тысяч фунтов была цена только возделываемых земель, и высокая цена. Баллихару оценивали в восемь тысяч, расчетливые дельцы – в семь с половиной. На территории Баллихары также были обширные болота, используемые для получения топлива. Торфа здесь хватит на несколько столетий. Но на болотах ничего не растет, и поля вокруг слишком кислые для пшеницы, да и земля начала разрушаться тридцать лет назад. Все требовало очистки от чахлой мелкой растительности и стержневых корней сорняков. Ей не следует платить более четырех, четырех с половиной. За 1240 акров это выйдет 4960 или по крайней мере 5580 фунтов; конечно, есть еще дом, и дом громадный. Но не он ее волновал. Более важными были здания в городе. Говорят, всего сорок шесть плюс две церкви. Пять домов были большими, две дюжины – только коттеджи.

Но все заброшено. Вероятно, некому было ухаживать за поместьем. Принимая это во внимание, 10 тысяч фунтов будет более чем достаточно. Он должен быть счастлив получить их! Десять тысяч фунтов – это пятьдесят тысяч долларов. Скарлетт ужаснулась. «Я должна оценивать в реальных деньгах, иначе я становлюсь легкомысленной. Десять тысяч звучит не так много, а пятьдесят тысяч долларов – совсем другое дело. Я знаю, что это целое состояние. При всей экономии и строгом учете средств на лесопильном заводе и в магазине… от продажи муки… и арендной платы за салун… при экономии каждого пенни… и так из года в год в течение десяти лет мне удалось скопить немногим более тридцати тысяч долларов. И я не имела бы и половины этой суммы, если бы Ретт последние семь лет не платил за все. Дядя Генри говорит, что я богатая женщина с тридцатью тысячами долларов, и я думаю, что он прав. Те дома, которые я строю, не стоят больше сотни. С какой стати кто-то должен платить пятьдесят тысяч долларов за полуразвалившийся город или непригодную землю?

Люди вроде Ретта Батлера, вот кто. И я возьму его пятьдесят тысяч долларов. Выкуплю обратно землю, украденную у моего народа. Баллихара не просто земля, это земля рода О'Хара». Как она могла сомневаться – покупать или не покупать? Скарлетт твердо решила предложить пятнадцать тысяч фунтов.

После того как письмо было отправлено, она задрожала всем телом. А вдруг Колум не привезет ее золото в срок? Нельзя знать, сколько времени потребуется адвокату или когда Колум вернется.

Она едва успела попрощаться с Мэтом О'Тулом, отдав ему письмо. Она очень спешила. Она шла так быстро, как позволяла неровная земля, давно жаждущая дождя. Высокая густая живая изгородь сдерживала июньскую жару. У нее не было шляпы, чтобы защитить голову от солнца, она почти никогда не носила шляп. Они были бесполезны из-за частых ливней и постоянно облачной погоды. Что касается зонтиков, в Ирландии они служили только украшением.

Когда Скарлетт достигла брода через Бойн, то подобрала подол юбок и встала в воду, она стояла в воде до тех пор, пока не замерзла, затем направилась в башню.

За месяц, проведенный в семье Дэниэла, башня приобрела особую значимость для нее. Скарлетт всегда приходила туда, когда беспокоилась о чем-то или грустила. Громадные камни сохраняли тепло или холод. Скарлетт клала руки на них и прислонялась щекой и всегда находила необходимое успокоение и поддержку в их стойкой древней крепости. Иногда она разговаривала с башней, как будто с отцом. Реже обхватывала руками колени и рыдала. Она никогда не слыхала иного звука, кроме своего голоса, пения птиц и шепота реки, никогда не чувствовала присутствия глаз, следивших за ней.

Колум возвратился в Ирландию 18 июня. Он отправил телеграмму из Голвея: «Приеду 25 июня с вещами из Саванны». Деревня была охвачена волнением. В Адамстауне никогда не было телеграмм, никогда не было всадника из Трима, который мог бы обойтись без Мэта О'Тула, без быстрой лошади.

Когда через два часа в деревню галопом влетел второй всадник на более резвом коне, волнению людей не было предела. Еще одна телеграмма для Скарлетт О'Хара из Голвея: «Предложение принято. Письмо и контракт высылаю».

Потребовалось небольшое обсуждение, прежде чем жители согласились сделать единственно разумный шаг: О'Тул закрывает почту, доктор свой кабинет, кузнец кузницу, и они все отправляются к Дэниэлу О'Хара выяснить, что происходит.

Скарлетт уехала на своей двуколке – вот все, что они узнали. Кэтлин больше ничего не знала. Но каждый подержал в руках и прочитал телеграммы. Скарлетт оставила их на столе у всех на виду.

Скарлетт ехала по извилистым дорогам в Тару с ликующим сердцем. Теперь она могла действительно приступать к делу. В голове у нее был ясный план действий, каждый этап которого логически вытекал из предыдущего. Эта поездка в Тару пришла ей в голову после второй телеграммы: это был скорее расчет, чем импульсивное действие. Она испытывала непреодолимое желание в такой солнечный чудесный день взглянуть с холма Тары на прекрасную зеленую землю, избранную для ее дома. Теперь там паслось больше овец, чем в первый приезд. Она посмотрела на их широкие спины и подумала о шерсти. Ни одной пасущейся овцы из Адамстауна; она должна выяснить проблемы и выгоды выращивания овец на подножном корму.

Скарлетт прервала свои размышления. На холмах, которые когда-то были большим банкетным залом Тары, она увидела людей. Англичане, черт их возьми! Чувство обиды на англичан было присуще каждому ирландцу, и Скарлетт впитала его вместе с хлебом, который ела, и музыкой, под которую танцевала. Эти отдыхающие на пикнике не имели права расстилать свои коврики и скатерти там, где когда-то обедали Великие Короли Ирландии, или болтать своими крякающими голосами там, где играли на арфах и где она хотела стоять в одиночестве, любуясь своей страной. Она пристально и сердито посмотрела на щеголей в соломенных шляпах и женщин с цветными шелковыми зонтиками.

«Я не позволю им испортить мой день, я приеду, когда они исчезнут из виду». Она направилась к окруженному стеной холму, который был домом Короля Кормака, строителя банкетного зала. Там был камень судьбы – Лиа Фейл. Скарлетт оперлась на него. Колум был шокирован, когда она сделала это в день их первого приезда в Тару. Лиа Фейл был пробным камнем при коронации древних королей. Если он громко кричал, то испытываемый человек мог быть королем Ирландии.

В тот день Скарлетт была в таком восторге, что ничто не удивило бы ее, даже если бы видавший виды гранитный столб вдруг назвал ее по имени. Конечно, этого не произошло. Он был такого же роста, как она, к верхушке было удобно прислониться щекой. Скарлетт мечтательно смотрела на несущиеся над ней в голубом небе облака и чувствовала, как ветер поднимает со лба и висков спадающие локоны. Голоса англичан были теперь только приглушенным фоном для нежного звона колокольчиков на шеях овец. «Такая мирная картина! Может быть, поэтому мне необходимо было приехать в Тару. Я была так занята, что забыла о счастье, а это наиболее важная часть моего плана. Смогу ли я быть счастлива в Ирландии? Смогу ли я сделать ее своим настоящим домом?

Счастье заключается в свободной жизни. И насколько полнее будет оно, когда осуществится мой план. Трудная часть выполнена, часть, зависящая от других людей. Теперь все зависит от меня, от пути, который я изберу!» Она улыбнулась навстречу бризу.

Солнце незаметно спряталось и выпало из-за облаков, запахла сочная буйная трава. Спина Скарлетт соскользнула с камня, и она села на траву. Может быть, она найдет трилистник. Колум сказал, что они растут здесь лучше, чем в любом другом месте. Она поискала, но не увидела настоящего ирландского клевера. Импульсивно Скарлетт закатала свои черные чулки и сняла их. Какие белые ноги были у нее! Ух! Она задрала юбки выше колен, чтобы погреть на солнышке ноги. Желто-красные нижние юбки под черной заставили ее снова улыбнуться. Колум был прав.

Скарлетт пошевелила пальцами ног на ветерке. Но что это? Она резко вскинула голову. Слабое шевеление жизни очутилось в ее теле. «О», – прошептала она, затем нежно положила руки на маленькую возвышенность под ее юбками. Единственное, что она могла почувствовать, – это грубые складки шерстяной ткани. Ничего удивительно, что движения плода не прощупывались. Скарлетт знала, что пройдет много недель, прежде чем ее руки смогут – ощутить толчки.

Она стояла лицом к ветру, подставив ему живот. Зеленые и золотые поля, деревья с сочной летней зеленью составляли мир, окружающий ее. «Все это твое, ирландский малыш, – сказала она. – Твоя мама дарит это тебе!»

Скарлетт почувствовала прохладную траву под ногами и теплую землю под травой. Она преклонила колени и сорвала пучок травы. На лице ее появилось таинственное, неземное выражение, и она начала раскапывать землю ногтями. Растирая влажный ком земли круговыми движениями по животу, она повторяла: «Твое, твоя зеленая Тара».

В доме Дэниэла обсуждали Скарлетт. Нового ничего не было. Скарлетт оставалась главной темой всех разговоров, с тех пор как впервые приехала. Кэтлин не обижалась, почему она должна обижаться? Она могла понять решение Скарлетт остаться в Ирландии. «Разве я не тосковала по туманам, мягкой земле и всему остальному в этом душном, замкнутом городе? Когда она поняла, что лучше, она решила не уезжать».

– Правда ли, Кэтлин, что муж избивал ее, и она убежала от него, чтобы спасти ребенка?

– Ничего подобного, Клара О'Торман, и кто распространяет такую чудовищную ложь? – негодовала Пегти Монахэн. – Всем известно, что болезнь, от которой он в конце концов умер, уже сидела в нем, и он отослал Скарлетт, чтобы не заразить плод.

– Как ужасно овдоветь и остаться одной с ребенком на руках, – вздохнула Кэт О'Тул.

– Не так уж ужасно, – сказала Кэтлин, – если ты богаче самой королевы Англии.

Все поудобнее устроились вокруг очага. Наконец они подходили к интересующей их теме. Из всех интересующих тем, касающихся Скарлетт, наиболее волнующим был разговор о ее деньгах.

А разве не замечательно, что наконец состояние оказалось в ирландских руках вместо английских?

Скарлетт ударила вожжами по спине пони. «Поехали, – сказала она, – наш ребенок торопится домой». Наконец, она была на пути в Баллихару. Пока ничего не было ясно относительно покупки, она не позволяла себе заходить дальше башни. Теперь она могла взглянуть поближе, посмотреть, что имела.

«Мои дома в моем городе… мои церкви, и мои бары, и моя почта… мое болото и мои поля… Какой замечательный жребий мне выпал!»

Она решила, что ребенок родится в его собственном доме. В Биг Хаусе в Баллихаре. Но нужно было привести в порядок и все остальное. Наиболее важное дело – поля. И кузница в городе, которая восстановит навесные плуги… И починит окна, заменит створчатые двери, устранит всевозможные утечки. Необходимо немедленно остановить разрушение; теперь это была ее собственность.

И, конечно же, ребенок. Скарлетт прислушалась к жизни внутри себя, но движения не было. «Шустрый ребенок, – громко произнесла она. – Спи, пока можешь. Теперь нам предстоит много дел». У нее осталось для работы всего двадцать недель до родов. Нетрудно было определить точную дату. Девять месяцев после 14 февраля – Дня святого Валентина. Скарлетт скривила рот. Ничего себе шуточка… Она не задумывалась об этом раньше. Она должна родить 14 ноября, и к этому времени работы должны быть завершены. Скарлетт улыбнулась и запела.

 
Когда я впервые увидела хорошенькую Пегги,
Был базарный день.
Она правила повозкой,
Сидя на большом пуке сена,
Когда это сено было цветущей травой
И украшено весенними цветами,
Ни один из этих цветов на мог сравниться
С цветущей девушкой, о которой я пою.
Когда она сидела в своей повозке,
Мужчина у шлагбаума никогда не спрашивал
Плату за проезд, а только задумчиво тер макушку
И смотрел вслед удаляющейся повозке.
 

Как прекрасно быть счастливой! Волнующее ожидание и неожиданно хорошее настроение усилили ощущение счастья. Еще в Голвее она сказала, что будет счастливой. «Будьте уверены», – громко крикнула она и засмеялась.