Текст книги "Белые ночи (СИ)"
Автор книги: Александра Лисина
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
– Что? – нахмурилась я, отвинчивая крышку. – Гордость не позволяет? Думаешь, последнее жертвую? Можешь не переживать – я ее специально для тебя покупала, да только ты, если помнишь, не дождался – ушел, а мазь – вот она, осталась как миленькая. Может, хоть сейчас пригодится, если, конечно, ты снова никуда не удерешь.
Ширра странно нахмурился и неуверенно рыкнул, будто переспрашивая.
– Для тебя, для тебя, – хмыкнула я. – Так что лежи и не дергайся – если у этой змеюки зубы ядовитые, «эликсир» поможет. Уже завтра будешь зайчиком скакать, словно ничего и не было. А если яда нет, все равно лучше намазать – быстрее заживет. Понял?
Закончив поучительную речь, я щедро размазала бесцветную субстанцию по раненой лапе, про себя удивляясь собственной наглости и тому, что какой-то дурень некогда обозвал ее абсолютно неправильным словом.
Мастер Ларэ, между прочим, всю жизнь пытался доказать богатым покупателям, что под «эликсиром» следует понимать жидкость, предназначенную исключительно для приема внутрь, тогда как эльфийское чудо следовало использовать только наружно. Следовательно, и называть его надо совсем иначе – волшебная мазь, целительная кашка, прозрачный дар богов, например… а поди же ты! Эльфийское слово «aeliexa», означающее в переводе что-то вроде «дарящий облегчение», неожиданно прижилось среди людей настолько, что теперь это древнее снадобье по-другому не звали. Тщетно мой старый учитель взывал к логике и голосу разума – непробиваемое упрямство толпы, как выяснилось, совершенно невозможно переломить. Так что чудодейственный бальзам остроухих целителей теперь навсегда войдет в историю, как «эльфийский эликсир», и никак иначе.
Ширра покорно вытерпел мое над ним издевательство, ничем не показав, насколько сильно щиплет проклятая «мазилка». Даже бровью не шелохнул и не пошипел для приличия, лежал все с тем же непередаваемым величием и поразительным чувством собственного достоинства, будто происходящее ни капельки его не касалось. Честное слово, я даже позавидовала такой выдержке! Правда, недолго и не очень сильно. А потом отерла руки и поднялась, одновременно выискивая глазами Велиха с обещанной олениной.
– Значит, так, – на мгновение задумалась я, подтягивая к тигру упитанную, уже освежеванную и весьма тяжелую полутушу. – Не знаю, как у вас там принято и как тебя мама учила, но у нас… я имею в виду нормальных людей, конечно… если тебе предлагают что-то от всей души, имеет смысл вежливо поблагодарить. Это раз. Второе: если ты не голоден, имеешь право так же вежливо отказаться, еще раз сказав спасибо заботливой хозяйке за ее доброту. Третье: если есть хочется, то бери и не думай, что тебе отдают последнее – раз предлагают, значит, считают, что ты достоин даже последней краюхи хлеба. И в таком случае отказаться – значит, смертельно обидеть хорошего человека. Если же еды в доме в достатке, то ее тем более следует принять, тем самым показывая, что не держишь на хозяев зла и не затаил недобрых помыслов. Наконец, четвертое: даже если тебе наплевать, заботится кто-то о твоем благополучии или нет, все равно имеет смысл проявить хотя бы толику уважения к чужому труду и тому, что тебя, бесчувственного негодяя, все еще хотят видеть рядом. Я понятно излагаю?
И выжидательно уставилась в непроницаемо черные глаза.
Ширра не пошевелился.
Тогда я взяла мясо в руку и, красноречиво протянув вперед, проникновенно добавила:
– Короче, я просто хотела узнать: будешь ты есть, как нормальный человек, или мне придется предварительно стукнуть тебя по дурной голове, чтобы ты, наконец, оценил мое хорошее отношение?
Вот теперь его проняло: черные глаза изумленно округлились, широкая пасть приоткрылась, издав то ли нервный смешок, то ли возмущенное урчание; аккуратные уши странно дрогнули и прижались к голове. Он степенно встал и выразительно глянул на мое серьезное лицо, словно пытаясь понять, где именно я пошутила.
Но мясо так и не тронул.
– Мое терпение на исходе, – предупредила я. – Олень, к твоему сведению, довольно тяжелый, и долго я его на весу не удержу. Поэтому имей в виду: как только устану, сразу шлепну вот этим шматом по наглой морде. И совесть меня после этого не замучает. Совсем. Потому что я всю оставшуюся жизнь стану считать тебя недостойным существом, у которого непомерная гордыня затмевает всякий разум, как и любое проявление эмоций вообще. Мне все равно, кто ты есть на самом деле – зверь или человек, но с этого момента наши отношения примут качественно иной характер. И какими они станут, зависит сейчас исключительно от тебя. Вот так. В конце концов, будь проще, и люди к тебе потянуться. Ну? Ты выбрал? Или я замахиваюсь?
Ширра на долгое мгновение словно окаменел, изучая меня своими странными глазами так, будто в первый раз увидел. Я не двигалась, терпеливо дожидаясь его реакции. Люди, затаив дыхание, ждали тоже. Воздух вокруг нас буквально звенел от скопившегося напряжения, гнетущая тишина почти разрывалась от молчаливых вопросов, нервы дрожали, как натянутая струна… вот-вот порвется с пронзительным и болезненным звоном…
У меня по спине скатилась крохотная капелька пота.
Наконец, он осторожно вытянул шею и медленно, очень медленно шагнул вперед. Не отрывая от меня горящего взора, бесшумно приподнял губы, обнажая страшенные клыки длиной чуть не с мою ладонь, еще медленнее коснулся мяса, готовый в любой момент отпрыгнуть, если я вдруг покажу свой страх. Секунду подождал, словно все еще сомневаясь. Затем без малейшего труда прошил проклятого оленя насквозь, пощекотал мои ладони жесткими усами и без видимых усилий забрал увесистую тушу.
У меня словно камень с души свалился, а за спиной послышались первые облегченные вздохи: все-таки это был несомненный прогресс. Да еще какой! Чтобы этот гордец вдруг принял от нас даже такую малость?!
Я незаметно перевела дух и решила ковать, пока горячо.
– Эй, а где спасибо?
– Шр-р-р, – забавно сморщил нос оборотень, немного освоившись.
Я как можно бодрее кивнула, хотя колени до сих пор чуть подрагивали, а сердце выбивало настоящий галоп.
– Нормально. Для первого раза сойдет, – после чего быстро развернулась и с неестественно прямой спиной покинула лагерь, ни на кого не глядя и стараясь не выдать, как много сил выжала эта молчаливая борьба. А еще, боюсь признаться, мне вдруг до ужаса приспичило в кустики.
18
Сказать, что на следующей день все резко изменилось – нет, пожалуй, это было бы слишком большим преувеличением. Ночью нас, против ожиданий, никто не потревожил, противный дождик не пролился надоедливой изморосью, хищные звери по округе не бродили. И даже ни один голодный упырь не пробрался к повозкам, чтобы напиться горячей кровушки.
Поутру, как водиться, караван привычно собрался в дорогу, вывернул на пустую дорогу, вытянулся длинной вереницей и точно так же, как всегда, неторопливо покатил по поросшему травой тракту, мерно поскрипывая тележными осями, потряхивая конской сбруей, негромко переговариваясь и внимательно поглядывая по сторонам… на небе ни облачка, лес удивительно тихий и чистый, далекая речка призывно поблескивает в лучах яркого солнца… чем не идиллия?
Я зажмурилась и подставила лицо встречному ветерку.
– Трис? – вдруг повернулся Лука, напросившийся сегодня со мной верхом. – А ты его не боишься?
– Кого? Ширру?
Мальчишка серьезно кивнул.
– Наверное, уже нет, – я пожала плечами и незаметно скосила глаза на массивную черную тень, неотступно следующую за караваном вдоль тракта. Собственно, это и было то единственное, что изменилось – Ширра, наконец, перестал скрываться за деревьями и с самого утра ровно бежал параллельно катящимся повозкам. Впервые. Спокойный, невозмутимый, словно бы даже не замечающий нашего присутствия и вообще, как бы сам по себе. Бежал плавно, упруго, нисколько не тяготясь вчерашней раной, которая явно если не затянулась, то уж точно не стала хуже. Как всегда, молчал, с великолепной небрежностью игнорируя опасливое фырканье лошадей, и только изредка, очень ненадолго бросал косые взгляды на повозки.
Вот и сейчас: как услышал – на мгновение замер живой статуей прямо на середине движения, обернулся, одарив меня внимательным взглядом, прянул ушами и все с той же непередаваемой грацией потрусил дальше, словно и не случилось ничего.
Лука передо мной неловко заерзал и быстро опустил глаза, излишне резко вцепившись в луку седла.
– Он… чужой. Я знаю, Трис. Чувствую, что что-то неправильно, но не понимаю, как такое бывает… знаешь, моя мама… она очень добрая, отец – строгий, Яжек – веселый и честный, дядя Лех – спокойный и сильный, ты – красивая… а он – чужой. Не такой, как все.
– Я знаю.
– А еще он красивый. Почти как ты. Только когда сердится, становится немного страшным.
Я тихонько вздохнула: и это правда – когда на Ширру нападают приступы внезапной ярости, от него лучше держаться подальше. А самое мудрое – бежать куда глаза глядят, потому что это действительно ОЧЕНЬ страшно. Так, будто в него демон вселяется, не знающий ни жалости, ни сочувствия. Злобный, кровожадный, ни помнящий родства монстр, способный в долю секунды разорвать обидчика на части. На себе однажды испытала и до сих пор вздрагиваю от одних только воспоминаний. Да и Лех не зря настороженно посматривает – видел, какими жуткими могут быть у него глаза. Но Лука прав не только в этом…
Я незаметно покосилась снова и не могла не признать, что в Ширре есть что-то завораживающее. В том, как он держит голову. Как упруго перебирает по траве сильными лапами. Как грациозно перепрыгивает коряги и небольшие овражки. В том, как сыто перекатываются могучие мышцы под бархатной и блестящей на солнце черной шкурой. В том, как он двигается, как мгновенно замирает на месте, пробуя на вкус прохладный воздух, как умеет величественно опуститься возле ручья и даже простую воду лакать с таким видом, будто отведывает изысканнейшее вино. Оборотень он или нет, зверь или человек заколдованный, но я вполне могу сейчас представить, как будет выглядеть его решительный прыжок на спину зазевавшегося оленя; за которым последует короткий удар мощной лапой и звучный щелчок могучих челюстей. И это, как ни странно, тоже будет красиво… странная, немного жуткая, диковатая, но несомненная красота совершенного хищника, которую, как ни верти, нельзя за ним не признать.
– А я сказал маме, что больше не буду убегать, – неожиданно сообщил Лука, заставив меня оторвать взгляд от оборотня.
– Да? И как? Она сильно обрадовалась?
– Она заплакала, – виновато потупился мальчик, а потом снова вскинул русую голову. – Испугалась, что я вспомнил… но я никому не говорил, как ты меня отпустила. Даже деду. Просто объяснил, что сон хороший приснился, и теперь мне больше не надо никуда уходить. Только, кажется, они не слишком поверили.
– А ты знаешь, что обманывать нехорошо? – строго посмотрела я.
Лука тихонько шмыгнул носом.
– Ага. Но я подумал, что ты рассердишься, если я все расскажу.
– О чем, глупенький?!
– О том, что ты… – Лука вдруг уронил голос до неслышного шепота. – Пришла из сказки.
На какой-то момент я откровенно растерялась.
Ну вот. И что прикажешь ему отвечать? Отнекиваться? Клясться, что, дескать, самая что ни на есть настоящая?! Пытаться что-то доказать убежденному в своей правоте восьмилетнему пацану?!! Я тяжко вздохнула про себя, кляня за те глупости, которые наговорила однажды в странном наитии, мысленно посетовал на странную детскую логику, а потом низко наклонилась и тоже заговорщицки прошептала:
– Тогда пусть это будет нашей маленькой тайной.
Он невероятно серьезно кивнул, и мне стало кристально ясно, что теперь я навсегда останусь для него загадочной тетей из какой-то там сказки, в которой он, кажется, считает, что действительно побывал. Сон там был или не сон, не знаю. Но необычное состояние сознание точно имело место, потому что на несколько минут он, несомненно, стал кем-то другим. И это, судя по всему, наложило странный отпечаток на воспоминания о той ночи, а теперь привело к таким непредсказуемым последствиям.
Из сказки! Надо же!
Единственное, что меня успокаивало, так это то, что мальчишка, похоже, на самом деле излечился от своего непонятного душевного недуга. И если цена за это – безобидное детское заблуждение… что ж, имеет смысл немного подыграть.
До обитаемых мест мы добрались уже к полудню.
Первым близость жилья, почуял (кто бы сомневался!) вездесущий Ширра – на одном из пригорков вдруг надолго остановился, терпеливо поджидая завязшие на крутом подъеме телеги. Внимательно осмотрел раскинувшуюся внизу небольшую равнину. Обернулся, словно оценивая насколько устали лошади и станут ли люди заходить к своим. Затем неопределенно рыкнул, вильнул хвостом и стремительно нырнул под прикрытие лесной чащи.
Признаться, я не ожидала встретить тут хорошо укрепленное село, больше похожее на небольшой город, сродни тем же Вежицам. Но по здравому размышлению все-таки решила, что иного и быть не могло: приближающиеся Ладоги – весьма крупный населенный пункт, который из-за близости к Приграничью никак не может себе позволить быть зависимым исключительно от капризов подходящих сюда караванов. Народу в нем, горят, немало; кушать хочется всем и каждый день. Люди постоянно работают, держат скотину, таверны, постоялые дворы, торгуют… иными словами, активно зарабатывают себе на хлеб насущный. Соответственно, хлеб этот кто-то должен выращивать, собирать, печь и, как минимум, доставлять за городские стены. Как и многое, многое другое, без чего не обойтись большому количеству горожан, чего не достанешь с ближайшего дерева и не добудешь одним взмахом волшебной палочки. Тут тебе и хлеб, и молоко, и зелень, и травы, и крупы, капуста, морковь, даже хрен и редиска. То же мясо, добытое на охоте, свежая рыба из раскинувшихся чуть дальше цепочкой озер. Трава для скота, сено, зерно… да мало ли чего еще! И проходящие караваны для такого дела явно не годились. Потому что вдруг дороги перекроют? Паводок какой? Или просто пути оскудеют народом? Вот то-то. Не может большой город жить без хорошего и регулярного притока бесчисленного количества самых разных товаров. Следовательно, что? Следовательно, обязательно найдутся люди, которые, не смотря даже на недалекое Приграничье с его жуткими ужасами и кошмарами, непременно займутся освоением здешних, весьма дешевых, но даром никому не нужных земель, чтобы прокормить себя и свою большую семью. Человек – это, ведь, такое существо, что выживет в любых условиях. Не смотря ни на что. Хоть в пустыне, хоть в промозглой степи, хоть в вечных льдах, а хоть на вонючем болоте. Обязательно приживется, даже по соседству с мавками и упырями. Потому как существовать-то всем надобно, а упырь… он в чем-то тоже человек. Да и осиной от него отбиться можно, если не зевать. А деревню крепким тыном обнести, вал насыпать, кольев по округе вдосталь понатыкать. В каждом доме топор или вилы найдутся, серебра немного пустить на стрелы, ведуна хорошего приветить. Глядишь, и уцелеет люд… ну, а если беда все-таки случится, то всегда можно уйти под защиту города и городской дружины, смирно переждать неприятности, а потом снова вернуться на пашни, потому как здесь большинству крестьян, (как и везде, впрочем) просто некуда деваться. Кто пришел сюда однажды, тот вряд ли когда сбежит, потому что люди здесь живут не от хорошей доли. Вот и перебиваются помаленьку.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что вскоре дорога стала гораздо ровнее и укатаннее, вдалеке показались распаханные земли, на деревьях появились первые отметины лесорубов, а между двумя холмами возникло приличных размеров село, надежно спрятавшееся от внешних бед за крепкими деревянными стенами, широким рвом и самой настоящей сторожевой башней, на которой при виде выползающего каравана мгновенно подняли переполох.
Честно говоря, я думала, Брегол скомандует заворачивать и заводить коней. То, что ворота были закрыты, никого не смущало – места тут все-таки суровые, опасные. Доверчивых людей поблизости не осталось, и нет ничего необычного в том, что на нас настороженно глядели еще издалека, не торопясь высыпать навстречу. Вот подойдем ближе, докажем, что не жадные тати, тогда и разговор другой будет, а пока люди не убедятся, что мы – свои, даже топоры далеко не уберут. И я их прекрасно понимаю. Однако купец, как ни странно, сделал отмашку двигаться дальше, а сам, захватив обоих сыновей и Шикса, ненадолго отделился. Неторопливо подъехал к воротам, о чем-то перекинулся парой слов со степенным старостой, вежливо выслушавшим незнакомого гостя с высоты деревянной стены. Чему-то покивал, на что-то нахмурился, но задерживаться не стал – поблагодарив, развернул коня и нагнал катящиеся прочь повозки.
– Почему мы не заехали? – я удивленно обернулась к Яжеку.
– Ладоги к вечеру покажутся. Зачем тратить время?
– Так скоро?
– А ты думала? – спокойно отозвался юноша. – В округе почти десяток таких хуторов стоит – крепких, основательных и неплохо защищенных. Народ тут битый, за себя постоять способен. Но дальше, чем на сутки-двое пути от города, все равно никто почти не селится – опасно. Есть, конечно, любители рисковать своими шкурами, но мало – слишком близко болота, да и от караванных путей нет смысла уходить далеко. А там дружина, опять же близко, защита, надежа и гарантия спокойной жизни. Если разбойники объявятся, мигом дружина из города мподойдет. От разбоя, может, и не спасет, но хорошую облаву устроить способна. Хотя, насколько я знаю, здешние мужики и сами не промах – кого хошь дрыном угостят: хоть вора, хоть татя, а хоть голодного упыря. Приграничье все-таки…
Я озадаченно потерла макушку и отстала. Может, он и прав: намного выгоднее дотянуть до большого города и уже там устроиться на спокойный ночлег, чем тратить время на лишние остановки и пустые разговоры на сомнительных постоялых дворах. Опять же, распрягать и запрягать коней, возиться с повозками, беспокоиться о местных… да и Бреголу не впервой этим путем идти. Должен знать его, как свои пять пальцев. А раз не тревожится и уверен, что успеем к ночи, значит, так тому и быть.
Вскоре пришлось убедиться, что Яжек не ошибся: деревеньки потянулись теперь одна за другой. Кто поближе, кто подальше от наезженного тракта, но все неуловимо похожие друг на дружку – такие же крепкие, плотно сбитые, с добротными домами, высокими заборами и надежными запорами на толстых дверях. Где-то нас встречали лихим свистом и азартным маханием рук, где-то навстречу выбегала босоногая детвора, где-то, напротив, спешно закрывали ставни и провожали настороженными взглядами, но открытой враждебности я пока не заметила.
Зато дорога стала не в пример веселее, кони пошли шибче, чуя своей звериной душой, что скоро будет настоящий отдых. Возницы тоже встрепенулись, непроизвольно заставляя скакунов ускорить шаг. Повозки скрипели уже не так заунывно, как раньше, колеса бодро катили по ровному тракту, где стали появляться первые вестовые столбики. А верховые, в том числе и мы с Лукой, смогли немного расслабиться и со спокойной совестью глазеть по сторонам, потому что близость большого города не могла не настраивать на мирный лад.
Ширра благоразумно избегал деревень, большую часть дня держался за пределами видимости и только пару раз обозначил свое присутствие, ненадолго показавшись из-за кустов. Дескать, пока еще здесь, живой и здоровый. А потом окончательно пропал, так как с каждым часом дорога становилась все оживленнее и шумнее, встречные телеги и просто пешие крестьяне встречались все чаще, и скрываться от них становилось все труднее. Ему явно пришлось забираться глубже в лесную чащу, чтобы не пугать прохожих самим фактом своего существования. Так что с некоторых пор я вообще перестала его видеть. Правда, и огорчаться не спешила. Потому что, во-первых, все еще не узнала, до каких мест он собирается за нами следовать. А во-вторых, в большом городе здоровенному тигру, не признающему поводков и ошейников, абсолютно нечего делать. И с этим без промедления согласились все мои попутчики, после чего с легким сердцем направили коней к показавшимся городским воротам.
Ладоги удачно устроились на плоской вершине невысокого холма. С одной стороны его огибала голубая лента строптивой Иуры, пересечь которую вплавь из-за бурного течения представлялось весьма проблематичным, а с трех других, помимо мощной каменной стены, город был надежно отделен от подступающих лесов широкой полосой голой земли, где еще виднелись остатки старательно вырубленных кустов, плюс – глубоким рвом, вырытым в лучших традициях славного рыцарского замка. Ворота широкие, деревянные, но окованные полосами металла с небольшими серебреными заклепками по краям. На изогнутой стене – сотни бойниц, приземистые башенки с крохотными окошками для арбалетчиков. Есть две самые настоящие сторожевые вышки, бдительная стража с заранее приготовленными сигнальными фонарями, немало вооруженного народу в качестве встречающих. Добротные каменные дома в один или два поверха, виднеющиеся даже издалека островерхие крыши, красная черепица на редких особняках богатеев, непременные золотые блики на куполах храма Двуединого, ровные прямые улицы, деловито снующие люди…
Обычный город. Как везде. Только чуть выше стена, чуть лучше наружная охрана, чуть бдительнее внутренняя стража, чуть беднее одеты люди и чуть меньше украшений виднелось на деревянных ставнях домов. А все остальное до боли знакомо – вечные споры, отчаянные торги и (все равно!) немалая плата на воротах; неизменная суета обязательного досмотра, во время которого с обеих сторон сходит по семь потов и исчезает всякое желание вообще заходить в город, где уже с ходу пытаются ободрать тебя, как липку; тяжелый грохот подвод по булыжным мостовым, когда удается-таки прорваться внутрь; куцые стайки беспризорных мальчишек, так и норовящих влезть под крепкие копыта. Повсюду мечутся спешащие по свои делам горожане; рядом с ними важно вышагивают богато одетые купцы. Вдалеке слышатся отзвуки оголтело кричащего рынка, где частенько оседает немало того, что с таким трудом привезено аж из самого Зигга. Мимо то и дело протискиваются разозленные всадники, торопящиеся по делам и без конца вязнущие в шумном людском потоке. В сторонке, между тесно соседствующими домами, плавно развевается кем-то старательно развешанное белье. Изредка проплывают, как призрачные видения, томно опускающие ресницы барышни, выбравшиеся на прогулку теплым вечером, а рядом с их белыми платьицами обязательно находится какой-нибудь мелкий пачкун – собачки там, кошечки… ну, и звероватого вида охрана, конечно. Между ними незаметно просачивается народ победнее и попроще. По обочинам ютятся редкие нищие, терпеливо дожидающиеся заветного подаяния. За темными углами, куда не достигает свет фонарей с главных улиц, громоздятся кучи старого мусора, где потихоньку роются одичавшие кошки и огромные серые крысы. Сверху над ними вьются роями зеленые мухи. Повсюду засилье надоедливой мошкары, над крышами медленно плывут серые кольца дыма из печных труб. И запахи… миллионы всевозможных запахов, от аромата свежевыпеченного хлеба до тяжелого запаха конского навоза, рядом с которым сладковатым душком тянет от вылитых под соседний забор забродивших помоев…
На постоялый двор мы зашли уставшие, пыльные, слегка ошалевшие от столь резкого перехода из блаженного лесного затишья в это царство гари, воплей, шума и нескончаемой суеты. А, едва миновав гостеприимно распахнутые ворота, дружно вздохнули с таким неимоверным облегчением, что многоопытный трактирщик понимающе улыбнулся и широким жестом предложил устраиваться, где душа пожелает. Благо народу у него сегодня немного, свободных мест хватает, да и накормить утомленных дорогой путников он готов хоть с самого порога. А если заезжие гости еще и новости последние расскажут, то даже скидку организует, потому как в трактирном деле главное – вовремя полученная информация. Тогда как чистая постель, вино и горячая еда просто прилагаются к оной.
Отмахнувшись от расспросов любопытного толстяка, я чуть не бегом помчалась в облюбованную комнатку под самой крышей, где с несказанным удовольствием кинула вещи и удовлетворенно вздохнула. М-м-м… как же я соскучилась по нормальному жилью! Хоть и придется досюда по лестнице три пролета топать, хоть и далеко потом бегать во двор к удобствам, но зато здесь нашлась крохотная каморка с огромной бадьей, куда я тут же потребовала натаскать горячей воды, самая настоящая кровать и одно единственное, но довольное большое окно, из которого рукой подать до соседней крыши. Ну да, именно до крыши, а что поделаешь? Ну, нравится мне жить одной и так, чтобы поблизости всегда имелся запасной выход. Привычка, знаете ли, воспитанная с раннего детства, впоследствии превратившаяся в жизненную необходимость. Хоть и пообвыклась я немного в компании караванщиков, хоть и перестала шарахаться от людей, пообтерлась и смирилась с наличием попутчиков, но ночевать в одной комнате с Зитой и Лукой, как предлагалось Бреголом, все еще выше моих сил. Не могу я, не терплю в такой близости посторонних. Особенно в лунные ночи и, особенно, при полной луне. Мало ли как на меня свет упадет? Нет уж. Предпочитаю расстаться с лишней парой серебрушек, но зато вовсю наслаждаться блаженным одиночеством, не заботясь о чужом храпе, нескончаемо спадающем одеяле и том, что меня вдруг могут застать в совершенно неприличном виде.
Едва дождавшись, пока слуги наполнят бадью, я с восторженным вздохом заползла внутрь и растеклась, как горячий кисель по блюдцу. Боже… как же хорошо… наконец-то, никаких ручьев, рек и торопливого умывания с оглядкой на близких мужчин и любопытных детей. Ох, как же я соскучилась по нормальному мылу! Как давно не баловала волосы настоящим травяным бальзамом… м-м-м…
Я плескалась чуть не по посинения, пытаясь выжать из нехитрой процедуры мытья максимум удовольствия, потому что знала: уже завтра снова придется ехать дальше. А значит, снова возвращаться к холодной воде прозрачных, как слеза, озер, к спешному полосканию пропыленной одежды и всему остальному, чем трудна и крайне утомительная долгая дорога. Особенно для молодой девушки. Кстати, об одежде – утром надо успеть забежать в какую-нибудь лавчонку и приобрести подходящие тряпки. Мои-то частично развалились, благодаря проклятой змее, а новых взять было неоткуда. Деньги, хвала Двуединому, еще остались, немного времени, я думаю, Брегол мне выделит. В крайнем случае, просто нагоню остальных чуть позже, но сейчас ни за что не вылезу из комнаты и не променяю теплую постель на сомнительное удовольствие побродить по незнакомым улицам в поисках хорошего портного. Да и поздно уже, лавки давно закрылись.
Наконец, умаявшись и окончательно размякнув, я с чувством исполненного долга выползла наружу. Тщательно расчесалась, обернулась чистой простыней, тщательно отстирала одежду и, премного довольная собой, вернулась в свое временное обиталище. Однако, едва распахнув дверь и переступив порог, тут же запнулась: ба-а! Да сколько же я плескалась?!
Комната оказалась погружена в кромешный мрак, потому что уходила-то я еще засветло и, разумеется, не озаботилась заранее зажечь свечку. А теперь, когда на город упала непроглядная ночь, в ней ни зги не разглядеть. Даже мне. Вот так поплавала! Так что нечего сетовать на свою недогадливость и качать головой, пытаясь рассмотреть, куда там запропастилась моя кровать или крохотный столик. Единственное, на чем можно было с ходу сориентироваться, так это на большом окне, в котором от ветра легонько колыхались длинные занавески.
Ага! Раз оно слева и прямо, значит, постель должна обнаружиться там же и чуть ближе. Дверь тогда будет справа, а небольшой сундук, в котором я вовсе не нуждаюсь (все мои вещи спокойно умещаются в небольшом дорожном мешке), окажется аккурат напротив распахнутого окна, вот только… стоп! А почему оно распахнуто?!! Точно помню, что не трогала створки! И они (если, конечно, ничего не случилось за время моего длительного отсутствия) никак не могли открыться самостоятельно – щеколда там достаточно крепкая и надежная… была. Иирово племя! Вот именно, что БЫЛА! А сейчас она некрасиво свисала одной половиной вниз, вырванная со своего места с мясом, потому что какая-то сволочь…
Я замерла и с холодеющим сердцем уставилась на массивную тень, припавшую к полу прямо под подоконником. Мрачная, темная, странно изогнувшая мохнатую спину, на которой в неверном свете звезд поблескивают короткие черные шерстинки… мощные когти, впившиеся в деревянный пол, толстые ноги… нет, лапы… держащие на себе крупное гибкое тело… непроницаемая тьма на месте быстро вскинутого ко мне лица… два нечеловечески горящих глаза, внезапно вспыхнувшие на уровне моей груди, расширившиеся от внезапного понимания золотистые зрачки…
– Ширра!!!
Ей богу, у меня подкосились ноги, когда я поняла, что едва не приняла за оберона громадного оборотня. Что чуть не перепугалась зря и не принялась отращивать единственное в такой ситуации подходящее оружие – длинные когти, которые, к слову сказать, на него практически не действуют. Но нет, просто в темноте не сразу сообразила, не рассмотрела, пока не увидела чуть не в упор его странные глаза… у оберона таких сроду не было. У него они, хоть и черные, никогда не имели мягко мерцающих зрачков такого сочного янтарного оттенка.
Перепутала…
Замершее было сердце вдруг заколотилось с неистовой силой, отходя от мимолетного ужаса, я снова смогла нормально вдохнуть, руки на какое-то время позорно задрожали, а мгновенно выступивший на висках холодный пот начал медленно высыхать.
– Д-дурак! – заикаясь, выдавила я, едва смогла разговаривать. – Напугал до смерти… чуть заикой не стала… и как только нашел… через стены перебрался… г-гад мохнатый… кто ж так делает? Ночью, ни с того ни с сего, без предупреждения… пр-р-рибить за это мало! Вот к-как встану, обязательно стукну…
Ширра сконфуженно вильнул хвостом и осторожно попятился к окну, пока я хваталась за сердце и медленно приходила в себя. Демон знает, как он вообще пролез в наглухо закрытый с вечера город, но факт в том, что как-то просочился. Да не просто вошел, минуя запертые ворота, бдительную стражу и обычных прохожих, а безошибочно нашел в переплетении улиц наш слабый след, ловко прокрался на задний двор, не потревожив соседей, многочисленных постояльцев и хозяйских собак. Каким-то чудом взобрался на высоту второго этажа (летать он, что ли, научился?!). После чего нагло вломился в мою комнату и теперь изображает тут виноватое смущение, будто не знал, куда и к кому лезет! А главное, зачем?!!!