Текст книги "Белые ночи (СИ)"

Автор книги: Александра Лисина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Я медленно разжала зудящие кулаки, чувствуя, как постепенно втягиваются на место звериные когти, и незаметно перевела дух. Надо же… получилось. Не стал он со мной связываться. Неужели догадался? Почувствовал, что теперь я готова ко всему? Руки мои увидел? Впрочем, какая разница? Главное, что он ушел и не успел никого поранить. Ни меня, ни этого упрямца, который, похоже, решил далеко не уходить, а дожидаться моего возвращения поблизости. Чтоб, значитца, его и в подглядывании нельзя было уличить, но и он меня из виду не упустил.

Я устало обернулась и, взглянув на его виноватое лицо, покачала головой.

– Дурак. Просила же…

– Извини, – отвел глаза Лех. – Он тебя не задел?

– Нет.

– Ииров оборотень! Похоже, с самого начала за нами следил, а как увидел, что я остановился… я уж подумал, что больше не выпустит, а он вон как… послушал тебя. Значит, хозяйкой признал.

Я презрительно фыркнула.

– С ума сошел? Ты глаза его видел?! Такому не хозяйка, а цепь нужна! Да потолще и покороче, чтобы хоть так учился себя на людях вести! Ненормальный! Считает, что вправе отнимать чужую жизнь, когда ему заблагорассудится! И тогда, когда вздумается, не считаясь ни с чем и ни с кем! Тоже мне, великий тигриный король! Небось, свободу почуял! Некоторых, как оказалось, даже клетка ничему не учит – все считает себя пупом земли! Засадить бы его обратно на пару месяцев… видно, мало досталось! Не стоило мне вмешиваться… тьфу! Ты сам-то как?

Лех озадачено пожевал губами.

– Живой… вроде.

– Не порвал он тебя?

– Нет, все нормально. Он просто не успел… ревнивый! Проклятие, Трис!!

Я зло сузила глаза.

– Ревнивый, говоришь? Был бы у него для ревности хоть один повод, я бы, может, еще поняла. А так… засунул бы он ее себе знаешь куда?

– Тебе лучше вернуться, – обеспокоенно огляделся Лех, неловко подтянув больную ногу.

– Нет. Мне надо вымыться и привести себя в порядок. А вот тебе действительно пора – не думаю, что он далеко ушел.

– Я тебя одну не оставлю!

– А что мне грозит? – хмыкнула я, неожиданно успокоившись. – Ну, сожрет он меня, в крайнем случае? Вам же проще будет. А если нет, то хоть остальную живность по округе распугает. Тем более, тебе все равно с ним не справиться. И никому вообще. Поверь, я видела, на что он способен – это действительно страшно. У вас не будет ни единого шанса, так что не дергайся и иди спать.

– Трис…

– Все, закрыли тему. Возвращайся в лагерь и постарайся с этим больше не медлить. Не думаю, что меня послушают во второй раз, так что не испытывай судьбу и ЕГО терпение, потому что оно, насколько я успела понять, очень невелико. И как раз должно закончиться к концу нашего разговора. Все, ступай, я скоро вернусь. Спокойной ночи, – я обогнула встревоженного Леха по широкой дуге, ободряюще похлопала его по плечу и как можно быстрее покинула поляну, пока он не опомнился. А чтобы ни у кого не возникло никаких иллюзий по моему поводу или соблазна совершить какую-нибудь глупость, намеренно ушла гораздо выше по течению бурной речки, отыскала уютное местечко, где меня и днем-то было бы затруднительно заметить, а уж ночью точно никто не найдет. После чего скинула сапоги, быстро разделась, оставив на себе только длинную белую рубашку, и с нескрываемым удовольствием забралась в теплую воду.

Ох, как же хорошо…

Оборотня я, как ни странно, больше не боялась. Совсем. Скорее внутри поселилась какая-то странная веселая, бесшабашная, ничем не объяснимая злость, слегка дурманящая голову и заглушающая робкий голос разума, неуверенно пытающегося вернуть меня на путь истинный. Надо было, наверное, испугаться или почувствовать себя неуверенно от самого факта этой недолгой стычки с существом, которое могло одним ударом переломить меня пополам. Да я еще и в морду ему чуть не заехала сгоряча, наорала, обругала, едва не пнула… должно быть, он сейчас сильно злится? Но мне до смерти приелись его царские замашки и многозначительное фырканье. Достало это бесконечное выпендривание. Его слежка, вечное недовольство, неоправданная мания величия и откровенное пренебрежение человеческими судьбами. Нет уж! Хватит. Надоело все время ждать подвоха. Надоело шарахаться от каждого куста и с холодеющим сердцем высматривать, не появился ли где этот клыкастый монстр. Пусть себе рыскает по окрестностям! Пусть подсматривает, сколько хочет! Хоть язык себе от злости откусит, но больше я не поддамся! И отказывать себе в удовольствии тоже не стану. Ясно? Буду делать то, что считаю нужным, гулять в гордом одиночестве, купаться и отдыхать сколько душе угодно.

Ах, тебе что-то от меня нужно?

Так приди и возьми.

Хочешь оставаться рядом с караваном?

Изволь соблюдать некие правила.

Не умеешь себя вести?

Так учись, дорогой, сдерживаться и нормально разговаривать! Иначе кому ты такой хороший сдался? Или ты все-таки оборотень? Злобный, вечно голодный монстр? Людоед? Кровожадный упырь? Нет? Вот и будь человеком, и тогда все станет гораздо проще. Глядишь, даже уважать начнут. А не нравится, так катись на все четыре стороны!..

Да-да, так я и сообщила вслух, искренне надеясь, что меня услышали и правильно поняли. Ответа, разумеется, никакого не ждала и не высматривала по кустам стремительную черную тень. Зато наплавалась от души и выбралась на берег только тогда, когда почувствовала себя окончательно успокоившейся. А потом не отказала себе в удовольствии растянуться на мягкой травке и еще долго глядела в темное небо, бездумно изучая с детства знакомые созвездия и тихонько намурлыкивая под нос мотив старенькой песни, которую так любил распевал старый ворчун Вортон:

…Выше нос, готовьте сани:

Мы сегодня едем в баню.

Будем париться и мыться,

До упаду веселиться.

Будем плавать и смеяться.

Чтобы чаще нам встречаться!

Будем пить и хохотать,

Да красоток собирать.

Чтоб забыться, чтоб отмыться,

Жарким паром насладиться,

С чистым телом и душой

Возвратиться чтоб домой…

В какой-то момент я так увлеклась, что позволила себе даже улыбнуться, сладко жмурясь в свете выглянувшего месяца и наслаждаясь его мягкими объятиями. Неслышно урча, будто сытая кошка. Щурясь и едва не облизываясь. Конечно, круглая луна нравилась мне намного больше, потому что и сила у нее была не в пример активнее, но и маленький ее краешек мог принести ни с чем не сравнимое удовольствие. Под этим светом хотелось плыть, танцевать, хотелось отрастить себе призрачные крылья и кружиться в полнейшей тишине, словно трепещущий возле зажженной лампы мотылек. Казалось, только-только я закрыла глаза, а ноги сами собой несут куда-то и неслышно переступают в такт звучащей внутри мелодии. Сначала одной, потом другой, третьей… и я снова танцую во сне. Снова кружусь в загадочном хороводе. В кромешной тьме, над самыми высокими деревьями, под изогнутым куполом неба и в струях летнего ветра, ласково шевелящего мои длинные волосы. Казалось, я снова почти лечу и радуюсь своему счастью…

Наверное, ни у кого нет таких запутанных отношений с этим небесным светилом, как у меня. Но я не жалуюсь: луна дает мне силу и скорость, она исцеляет, защищает и бережет, как не умеет этого делать никто в целом свете. Но иногда она становится чересчур настойчивой, и тогда моя истинная сущность всеми силами рвется наружу, небрежно сбрасывая маски и многочисленные личины, за которыми я так хорошо научилась прятаться даже от себя самой. Признаться, в эти моменты я ее немного боюсь. И временами начинаю думать, что однажды нечто вырвется из моего тела и расправит крылья, как юная бабочка, выбравшаяся на свет из тесного кокона.

Но пока мне хорошо – я молода, неплохо выгляжу, могу выглядеть еще лучше и вообще как угодно. Мне всего двадцать два. Я полна сил и стремлений. А оберон… ну, он – всего лишь еще одно неизбежное зло, с которым я рано или поздно снова столкнусь лицом к лицу. Правда, надеюсь, это случится после того, как я-бабочка обрету свои лунные крылья. Ведь тогда мы с ним будем на равных…

Я даже не заметила, как миновала полночь. Не услышала тихий плеск в недалекой воде, негромкое шуршание сосновых крон над головой и умолкшего на середине песни крупного кузнечика. Не сразу услышала торопливый топот бегущих ног и далеко не сразу сообразила, что этот топот был каким-то неправильным. Слишком легким для грузного мужчины, слишком мягким для женщины и слишком громким для подкрадывающегося зверя.

Лишь когда сквозь кусты продралась хрупкая фигурка в коротких штанишках и с совершенно белым лицом, на котором двумя яркими звездами горели неподвижные, какие-то пустые глаза, меня неожиданно осенило.

– Лука!!

Мальчишка, только что мчащийся на всех парах, внезапно встал, как вкопанный, невидяще глядя куда-то сквозь меня, и я, наконец, смогла его хорошо рассмотреть. Он был бос, почти гол, если не считать жалких обрывков рубашки на худеньких плечах и изорванных в клочья штанов. Руки и стопы перепачканы в земле, исцарапаны и выглядят так, будто весь немалый путь до реки он проделал не на двух, а на всех четырех конечностях. Грудная клетка бурно вздымается, как от сильного бега. На тонкой шее мощно колотится сонная жилка. Глаза огромные, нечеловеческие, почти черные, хотя только утром казались теплыми, коричневыми, как у отца и деда. Вместо зрачков – два глубоких провала, в которых в такт биению сердца пульсируют странные желтые мотыльки. Губы бледные, прикушенные до крови. Кожа влажная и тоже нечеловечески белая, будто из нее кто-то высосал всю кровь. Но глубоких ран на теле нет. Так, небольшие царапинки и ссадины от хлестких веток, на которые он в каком-то странном забытьи совершенно не обратил внимания. Просто мчался, будто дикий зверек, на один ему слышимый зов и, позабыв обо всем на свете, стремглав спешил кому-то навстречу.

Я очень осторожно, боясь спугнуть, села и посмотрела в его мерцающие непонятными огнями глаза. Да, никакой ошибки нет – сейчас они действительно казались угольно черными, а не карими. Глубокие, бездонные, почти без белков… проклятье! Почти как у меня в редкие лунные ночи! Что же такое с ним творится?! Неужели мы в чем-то похожи?!! Эти странные зрачки…

Золотой месяц щедро пролил на нас теплый свет, незаметно выбелив мою макушку и кожу на руках, но я не заметила – неотрывно смотрела в широко распахнутые глаза мальчика и пыталась его услышать.

Домой… домой… домой…– билась в его голове настойчивая мысль. – Домой… скорее домой…

Не знаю, что меня подтолкнуло: то ли вспомнившийся рассказ Леха, то ли плещущееся отчаяние в этих странных глазах, то ли яркий свет, льющийся с темных небес, от которого мои руки стремительно теряли загар и прежний облик. Я не думала в тот момент. Я просто опустилась на колени перед дрожащим парнишкой и протянула ладони навстречу.

– Твой дом теперь здесь, Лука, – сами собой шепнули губы. – Рядом с людьми, с отцом и матерью. Ты слышишь? Помнишь ее? Зита… твою маму зовут Зита, мальчик, а отца – Велих. Ты нужен им. Очень нужен. И они тебе тоже нужны. Они теперь – твоя семья. Не ищи другой доли, это не твое.

Лука несильно вздрогнул и неуверенно моргнул.

– Не мое?

– Нет, Лука. Больше не твое. Ты уже нашел свой дом. Ты УЖЕ дома. Здесь. Сейчас. Рядом с теми, кто тебе дорог и кто тебя любит.

– А как же ОНИ?

– Они отпускают тебя, – зачем-то сказала я и сама удивилась тому, как искренне это прозвучало. – Они поймут. И я пойму тоже.

– Ты тоже отпускаешь? – неверяще переспросил мальчик.

– Конечно, малыш. Ты свободен в своем выборе. Хочешь остаться?

Он судорожно сглотнул.

– Да.

– Тогда пусть так и будет.

Лука крепко зажмурился, словно пытался проснуться, по его щекам быстро пробежали две мокрые дорожки, из груди вырвался тихий всхлип, а за ним – долгий, прерывистый вздох, полный неимоверного облегчения.

– Спасибо…

Я странно улыбнулась и, едва он качнулся навстречу, осторожно обняла худенькие плечи. Ненадолго притянула к себе и неожиданно поняла, что странный блеск в его глазах был ничем иным, как еле сдерживаемой запрудой слез, будто маленький Лука надвое разрывался между прошлым и настоящим. Именно из-за них мне показалось, что глаза так странно потемнели. Нет, не болезнь это была и не проклятие. Что-то странное, пока непонятное, но смутно знакомое и почти такое же сильное, как стремление к жизни. Казалось, он настойчиво бежал от какой-то древней памяти, страдал и мучился, не понимая, как надо поступить, когда что-то сильнее воли зовет вперед, просыпаясь в редкие моменты прозрения, но родной дом и теплые воспоминания о матери упорно тянули его обратно. Что с ним случилось? Отчего произошло такое раздвоение? Я не знаю. Рум как-то говорил, что иногда люди помнят прежние жизни и долго не могут определиться, где реальность, а где ее отражение. Вот и Лука никак не мог найти себя. Может, он просто запутался в воспоминаниях? А теперь, наконец, отыскал надежную опору и с радостным вздохом принял ее, как данность?

– Спасибо, Трис.

– Не за что.

Он на миг отстранился, глядя на меня самыми обычными, карими, как прежде, глазами. Тихонько шмыгнул носом, размазывая по стремительно розовеющим щекам мокрые дорожки. Недолго изучал мое лицо, освещенное ярким полумесяцем, а потом тесно прижался и порывисто обнял за шею, будто я сделала для него сегодня нечто очень-очень важное.

Оставалось только гадать: что именно.

Но я не стала. Терпеливо подождав, пока он окончательно придет в себя, уверенно подхватила его на руки и быстро пошла в сторону лагеря. В конце концов, его скоро хватятся, поднимется переполох, люди опять не выспятся. Зачем нам лишнее беспокойство? Ведь ничего страшного на самом деле не произошло. Ну, подумаешь, малыш в кустики отлучился? Заблудился слегка, да я вовремя отыскала. Чем не объяснение?.. Так я размышляла, споро направляясь обратно. Прикинула так и этак, поразмыслила, заколебалась, но затем откуда-то поняла, что больше с Лукой странных приступов не повторится, и окончательно успокоилась. Какое-то время молча шагала по темноте, прикидывая, как незаметно просочиться в лагерь, никого не перебудив и не вызвав ненужной паники. А потом мне резко стало не до размышлений, потому что мальчик вдруг приподнял голову и неслышно шепнул:

– А ты красивая, Трис… правда. Мне понравилось, как ты танцуешь.

Вздрогнув от неожиданности, я быстро повернулась, Лука уже крепко спал, все так же обнимая меня за шею и доверчиво прижавшись щекой к груди.

15

Следующим утром я впервые забралась в седло. Не для остроты ощущений, конечно, и не ради того, чтобы поразить попутчиков своими верховыми качествами. Даже не для смеха и не для ненужного бахвальства. Просто пришло время немного увеличить дистанцию между мной и Лехом и не портить едва завязавшиеся дружеские отношения. Потому что, чует мое сердце, если я что-то не предприму сейчас, то очень скоро окажусь в весьма непростой ситуации, из которой потом будет сложно выкрутиться нам обоим. Да и устала я, если честно, от бесконечной тряски на отчаянно громыхающей телеге.

Мою просьбу Брегол встретил с преизрядным удивлением, но возражать все же не стал. Тем более что это слегка разгружало одну из повозок и давало усталым лошадям лишнюю возможность передохнуть, а свободных седел с некоторых пор у него было в достатке. По его кивку мне немедленно подвели крупного каурого жеребца, чей хозяин навсегда остался на берегу безымянной речки, честно убедились в том, что я не свалюсь после первых же шагов, и с легким сердцем отпустили в дорогу.

Лех проводил мою спину долгим взглядом и с досадой поджал губы: кажется, все еще испытывал неловкость после вчерашних событий и справедливо связывал эти новшества со своим неразумным предложением. Самому ему еще было рано показывать чудеса исцеления и забираться в седло, а потому у меня появилась прекрасная возможность избежать утомительных объяснений и путаных извинений. Тем более что я в них совершенно не нуждалась, зато сдержанный на эмоции Лех мне действительно начинал нравиться.

И именно это было нехорошо.

– Трис, а ты уверена? – с сомнением поинтересовался Яжек, гарцуя рядом на породистой гнедой кобыле. – Идти почти целый день, а ты наверняка к такому не привыкла.

Я только хмыкнула.

– Не волнуйся. Как начну валиться на землю, ты меня сразу подхватишь и дальше повезешь, как настоящий герой – держа в объятиях и обмахивая мое бледное лицо своим собственным шлемом.

Парнишка странно кашлянул.

– М-да? А если я не успею тебя подхватить?

– Ты уж как-нибудь постарайся, – не преминула съязвить я. – Чтобы мне не пришлось всю оставшуюся дорогу мчаться за тобой со снятым сапогом и твердым намерением запустить им в твою черную макушку. Или того хуже – срочно искать повод вызвать тебя на дуэль и заколоть кинжалом, как проштрафившегося кавалера.

– Кхе…

– Не волнуйся, Трис, – бодро гаркнул с другой стороны повозки Олав, лихо подкручивая усы и выпячивая грудь. – Я буду рядом в нужный момент и спасу тебя от любой напасти!

– Нет, это я ее спасу, – тут же повернулся и Олер.

– Ты?! Да ты ложку в руках держать не умеешь, не то что красивую девушку!

– Что-о-о-о?!!!..

– Спасибо, – мило улыбнулась я, торопясь прервать заядлых спорщиков. – Ценю ваш искренний порыв. Надеюсь только, вы с братом не передеретесь за честь заниматься моим спасением прямо во время, так сказать, казуса?

Яжек тихонько хохотнул, когда оба северянина вдруг смущенно потупились и отвели глаза, одновременно порозовев, как застигнутые за воровством конфет мальчишки. Кстати, начет «казуса» я была весьма недалека от истины, потому что за прошедшие дни воочию убедилась – не проходило и часа, чтобы эти двое не устроили каких-нибудь разборок. Причем, каждый раз от вмешательства веских аргументов в пользу своей правоты (иными словами, размахивания громадными топорами) их приходилось останавливать или строгим окрика Шикса, или предупреждающим бурчанием здоровяка Бугга, который, как недавно выяснилось, не любил лишнего шума, а надоедливых болтунов вообще предпочитал прихлопывать чем под руку подвернется – широкой лавкой, трактирным столом, поваленным во время прошлогодней бури бревном… только тем и спасались. Брегол как-то в сердцах даже громко пожалел, что вообще согласился на такое сомнительное сопровождение и пригрозил урезать оплату по прибытии, если они не угомонятся. На что получил полный достоинства ответ, что тут, дескать, затронута честь рода, которую надо со всем пылом отстаивать. Иначе, мол, духи великих предков обидятся. В общем, гиблое дело. Правда, кое-какая мыслишка у меня на этот счет недавно возникла.

– Да ладно, – буркнул Олав, сминая в могучей ладони поводья. – Че мы, не понимаем, что ли? Мы ж не со зла. Просто этот сморчок…

– Кто?! Я?!!

Я поспешила прервать их на полуслове, пока один усатый здоровяк снова не начал припоминать старые обиды, а второй не увлекся придумыванием достойного ответа.

– Конечно, нет. Просто в таком случае я рискую остаться лежать в пыли у вас под ногами, слушая, как вы перемываете друг другу кости, и тщетно надеясь на то, что ваш вечный спор когда-нибудь закончится.

– Трис! – возмущенно вскинулся более вспыльчивый Олер. – Ты что, думаешь, мы не способны прожить без драк?!

– Думаю, нет, – притворно вздохнула я, изобразив на лице крайнюю степень разочарования. – Это так печально… и мне показалось, что вы совершенно не способны жить в мире. Ни с собой, ни друг с другом. И, боюсь, уже никогда не научитесь. Правда, Луга?

– Истинно так, – важно кивнул ближайший возница.

– А вот и нет!! Клянусь, что до самого Кроголина не стану с ним спорить!! Ни за что, чтоб меня Крошт поразил и никогда усы больше не выросли! Никогда, чтоб меня акулы сожрали!..

– Идет! – живо ударила я ладонью по луке седла. – Ваше слово – железное. Это всем известно. Клятвы вы тоже не нарушаете, так что я могу быть уверена в том, что никаких свар от вас более не услышу. Верно?

– Да! – пафосно вздернул нос Олер, и его брат согласно кивнул, но, будучи немного более рассудительным, вдруг резко опомнился и сдвинул брови. – Что, совсем?!

Яжек захохотал громче, а я очаровательно улыбнулась.

– Да, друг мой. Совсем. Ты ведь не разочаруешь красивую девушку и не поддашься соблазну нарушить слово? Говорят, ваш грозный бог ужасно не любит лгунов и клятвопреступников? Правда, Олер? Олав? Вы же верные сыны своего народа и не подведете далекую северную отчизну?

Лех со своего места сдавленно закашлялся, глядя на медленно вытягивающиеся лица северян, Брегол, обернувшись, расплылся в понимающей усмешке, Яжек в восторге прихлопнул рукой по бедру, и даже всегда невозмутимые зиггцы соизволили обозначить на каменных лицах хищные улыбки – уделала я этих драчунов. Легко и красиво, как когда-то учила старая бабка Нита. Играючи, можно сказать, потому что давно известно: вздорные и чрезмерно горделивые сыны далекого севера очень легко ловятся на обычном человеческом слове. Надеюсь, теперь они перестанут мне докучать?

– Браво, Трис, – махнул издалека Шикс, вежливо раскланявшись. – Надеюсь, теперь мы можем спать спокойно и не ждать с ужасом новой стычки, из которой их обоих надо будет оттаскивать за уши.

Велих обменялся с отцом и братом многозначительным взглядом, а я с чистой совестью прибавила ходу, давая невезучим меригольдерам до конца прочувствовать свое новое положение, в котором им не только нельзя теперь спорить до хрипоты о всяких пустяках, но даже в морду друг другу больше не заедешь. Клятва, однако. Ее никак не обойдешь.

– Трис! – обиженно вскинулся Олер, но я уже была далеко, недосягаемая для его возмущения и гнева. Он хотел повернуться к столь же недовольному собрату, уже открыл было рот, чтобы просветить его насчет опрометчиво даваемых клятв, но вовремя вспомнил, что даже этого уже сделать не может, и со злости щедро сплюнул на обочину. – Вот же дратовы хугни! Догорожевы яшки! Врутни и равтуны! Кромощены дылбы!!..

Олав печально вздохнул.

– Да, брат. Как ни странно, но хотя бы в этом я с тобой полностью согласен…

Никаких сложностей это утро нам не принесло. В хорошем темпе караван преодолел несколько пологих спусков и подъемов вслед за петляющей дорогой, обогнул пару высоких холмов, с шумом продрался сквозь колючий кустарник, споро миновал несколько зеленых распадков и, едва солнце добралось к зениту, вышел аккурат на берег Изиры, синей лентой перечеркивающей слегка запущенный тракт.

Выполнив свою миссию по примирению вечных задир, я спокойно отъехала в сторонку и несколько часов вовсю наслаждалась одиночеством, даже не стремясь вступать в чужие разговоры. Собственно, и утренний-то спор был затеян мной лишь для того, чтобы взрывоопасная парочка с далекого севера не трепала всю дорогу мои нервы, чтобы не приходилось зажимать уши от их вечных воплей и не оглядываться в испуге, когда они по привычке схватятся за топоры. Поскольку результат был полностью достигнут (шумные драчуны вели себя на удивление прилично), я снова замкнулась в себе и лишь изредка перебрасывалась словами с кем-то из попутчиков.

Лех ехал молча. Ширра на глаза не показывался. Возницам и без того дел хватало, Олар и Олер все еще дулись за утренний спектакль, выразительно переглядываясь, но старательно делая вид, что в упор друг друга не замечают. Так сказать, чтобы не давать себе повода для ссор. А остальные, если и обсуждали их досадную промашку, то делали это как можно тише, вполголоса, похихикивая и незаметно перемигиваясь, чтобы не вызвать бурю накопившихся за утро эмоций в свою собственную сторону. Это, кстати говоря, было весьма чревато. Особенно тогда, когда спорить с другими им никто не запрещал.

Зита, как ни странно тоже притихла: крепко обняв сына, она сидела подле тестя и о чем-то напряженно размышляла, явно ища причину многочисленных ссадин на теле Луки и возможный источник его испорченной одежды. Сам мальчик упорно молчал о случившемся, был непривычно тих и послушен. Брегол по обыкновению принял это за признак уже известной забывчивости, но не мог понять, что именно произошло. Велих тоже терялся в догадках, потому что сын явно куда-то отлучался и не помнил куда, но отчего-то поутру оказался на месте, живой и здоровый, с ясными глазами и некрасивыми царапинами на руках.

Мне тоже было о чем поразмыслить, благо моего позднего возвращения в лагерь никто, кроме, пожалуй, Ширры, не видел. Да и в нем я не была уверена, потому что скорее чувствовала незримое присутствие оборотня неподалеку, чем увидела какой-то след. Так что можно считать, о нашей ночной встрече с мальчиком никто не был в курсе, даже Лех, потому что, когда я прокралась мимо него впотьмах, тот уже мирно дремал. Луку я незаметно вернула в повозку к матери, надеясь на то, что он тоже не вспомнит произошедшего. Потом завернулась в плащ и спокойно уснула.

А теперь нет-нет, да и ловила пристальные взгляды мальчика, в которых стояло оч-чень странное выражение: то ли вопрос, то ли сомнение, то ли испуг. Я никак не могла разобраться. Но подъезжать ближе и спрашивать было как-то неудобно. А вдруг он действительно ничего не помнит? Впрочем, это было бы только к лучшему.

До переправы, как я уже сказала, мы дошли примерно к полудню. Под палящими лучами солнца выбрались из благословенного тенька, с шумом и фырканьем добрались до лазурной ленты широкой реки. Привстали в стременах, приподнялись с облучков, непонимающе переглянулись и как-то разом опустили руки: кажется, Восточный тракт решил подбросить своим гостям очередную неприятность.

Когда-то на этом месте возвышался добротный и справный мост, по которому легко могли разминуться две широкие телеги, не задев друг друга даже краем. Теперь же вместо мощных опор чернели лишь обугленные балки. От ладного деревянного настила остались только отдельные доски, а все остальное, что составляло некогда надежную переправу, выгорело дотла. И, похоже, совсем недавно: с неделю назад, не больше.

Я с неудовольствием воззрилась на неожиданную преграду. Та-а-к, и что теперь? Куда податься бедным путникам? Коней распрягать и на руках переносить товары на ту сторону? Раздеваться и залезать в бурную протоку по грудь, а то и по самое горло, рискуя быть унесенным сильным течением? Крылья отращивать? Заново мост настилать?

– Брод искать надо, – бесстрастным голосом заметил Брегол, изучая порушенный мост. – Яжек, спустись, посмотри глубину.

– Да чего ее глядеть-то? – буркнул парнишка, послушно слезая с коня и стягивая с себя кольчугу. – Даже отсюда видно, что придется плыть. Шагов десять вперед пройду, а там течением начнет сносить. Сколько той глубины-то останется…

Тем не менее, он все-таки сбросил сапоги, снял куртку и рубаху, закатал штаны до колен и, вырезав себе тонкий прут из близстоящего орешника, бесстрашно вошел в воду. Довольно уверенно прошел десяток локтей, погрузился в воду почти по грудь, ткнул по убегающему дну прутом, пытаясь определить, насколько впереди глубоко, чуть качнулся… а потом ухнул в бурные волны с головой. Правда, тут же вынырнул, отплевываясь и отфыркиваясь, а затем уверенно повернул к берегу, но все равно выбрался на сушу гораздо ниже по течению и, шумно отряхнувшись, мрачно известил:

– Я ж говорил: тут только плыть.

– Плохо, – нахмурился купец.

– Делимся? – деловито предложил Шинкс, подъезжая ближе.

– Придется. Бери северян и дуй вверх по течению. Яжек, Веррит и Рогвос пойдут ниже. Остальные ждут здесь и готовятся к переправе.

Воины согласно кивнули и споро разделились.

Я нерешительно оглянулась: а мне как быть? Остаться со всеми и терпеливо ждать исхода? Помогать с вещами? Объясняться с Лехом, который уже выбрался из повозки и целеустремленно хромал в мою сторону? Терпеливо сносить нескончаемую говорильню Зиты и попутно пытаться понять, сколько из ночных событий помнит Лука? Ждать закономерных расспросов Брегола? Сидеть в стороне?

Я решительно спрыгнула на землю и поспешила следом за Яжеком и молчаливыми зиггцами, споро уходящими вниз по течению. Не люблю компанию, конечно, но этот симпатичный парнишка, приятель и воспитанник Леха, явно не из тех, кто станет навязываться с глупыми разговорами, а остальные двое вообще редко раскрывают рот. Не говоря уж о том, чтобы вмешиваться в чужие дела. Короче, именно то, что мне сейчас нужно.

Я сделала вид, что не заметила разочарованного лица соседа по повозке, снова поймала странный взгляд от оставшегося с матерью Луки, кинула поводья одному из возниц и со всех ног бросилась догонять Яжека. В конце концов, могут быть у меня причуды? И привязанности? Может, я тоже хочу поучаствовать? Или просто ноги размять, что, кстати, действительно было бы неплохо, а то от жесткого неудобного и слишком большого для меня седла скоро начнет сводить бедра и появятся огромные мозоли в том месте, о котором приличные девушки не упоминают вслух.

– Ты куда? – удивился Яжек, когда я поравнялась с их троицей.

– Прогуляюсь немного. Ты что, против?

– Нет, но…

– Тогда пошли, – бодро кивнув, я подобрала с земли длинную ветку. – Реку исследовать будешь ты (все равно уже мокрый), Веррит пройдет немного дальше, Рогвос его поддержит…

– А ты чем займешься? – насмешливо покосился юноша.

– Буду сторожить на берегу твои вещи. Вдруг разбойники опять нападут?

– Непременно, – соизволил усмехнуться Веррит. – Именно на Яжековские портки-то они и позарятся. Прямо первым делом туда кинутся – сокровища искать несметные или алмазы выковыривать из подштанников.

Я охотно кивнула.

– Вот именно! А тут – я во всеоружии! Представляешь, как они удивятся?

– Ну-ну. Ты хоть плавать-то умеешь? – хмыкнул Рогвос.

– Разумеется. Как топор – исключительно вниз.

– А если серьезно?

– Ну, – ненадолго задумалась я. – До того берега доберусь. Если, конечно, течением не снесет.

– Не должно, – неожиданно прищурился Яжек, глядя куда-то поверх моей головы. – Не должно, если я все правильно понимаю.

Я быстро обернулась и с неудовольствием заметила стремительный силуэт, мелькнувший за ближайшими деревьями – видимо, Ширра тоже надумал поучаствовать в поисках брода. Иначе как еще объяснить его присутствие так далеко от остальных?

– Ладно, разделимся и попробуем, что ли? – поежился Яжек, первым забираясь в воду и нащупывая почву пальцами ног. – Я тут, вы там… Трис, а ты не лезь. Вдруг и в самом деле унесет? Зверь твой может не успеть, а мне бы не хотелось потом тебя вылавливать несколькими верстами ниже по течению.

– Я лучше немного прогуляюсь – все интереснее, чем на воду глядеть. Да и вдруг мне все-таки повезет?

– Только далеко не отходи. Не то нам Лех потом башку оторвет.

Я поджала губы, сумрачно кивнула и, оставив мужчин заниматься насущными делами, медленно побрела вдоль реки. И в самом деле, чего сорвалась? Ну, поговорила бы с Лехом, выслушала бы извинения, заверила бы, что не сержусь на ту неудачную идею? Ну, поговорили бы мы о том, о сем. Дала бы ему понять, что не готова к чему-то большему. Что я, в первый раз, что ли? Ну, огорчился бы он немного, расстроился, как водится… но ведь на мне белый свет клином не сошелся. Да и знакомы мы всего ничего. Ну, бывает, не сошлось, не срослось что-то. Скоро вообще разбежимся в разные стороны и забудем обо всем, а он никогда не узнает, почему я так сторонюсь людей.