Текст книги "Наследники Раскола"
Автор книги: Александра Герасимова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)
23.
Утро наступило быстрее, чем обычно. Только-только начало светать, как в дверь уже стучала леди Говира:
– Марта, проснись! Сейчас время Планерки!
Княжна с чумной головой подскочила, не соображая, что происходит. Диана безмятежно улыбалась во сне. В это время ей не был страшен даже Экебот Маркус.
Перебирая босыми пятками на холодном полу, девушка стояла перед воспитательницей и пыталась понять, что ей говорят.
– Вчера я не смогла тебя предупредить. Но каждый день в 6.00 у нас будут совещания. Одевайся. Я жду у себя в Южной башне.
Марта догадалась кивнуть. Вернувшись в комнату, она со стоном рухнула в кровать.
– Что такое? – сонно поинтересовалась подруга.
– Говира придумала ни свет ни заря проводить собрания.
– Еще и не то бывает с неустроенными женщинами, – пробормотала Дианочка, сладко заворачиваясь в одеяло.
Недовольно пыхтя, Марта оделась и отправилась к воспитательнице. Леди Говира ждала ее, сидя за столом, по которому расхаживали чудовищные звери, лишь отдаленно напоминающие птиц. Марта сразу проснулась от этого зрелища. Когтистые лапы размером с мужскую ладонь были похожи на человеческую руку, только уж очень безобразную. Клювы блестели как начищенное боевое оружие. А глаза, если уж один раз ловили тебя в поле своего зрения, уже больше не отпускали.
– Марта, познакомьтесь с нашими почтовыми голубками, Фокусом и Дотом!
Девушке стало плохо – вдруг это предполагает дружеское рукопожатие? По указу воспитательницы ей пришлось взять два куска мяса и предложить пернатым монстрам. После того, как клювы опасно захлопнулись над тонкой кожей девичьей руки, Леди Говира радостно сказала:
– Теперь ты своя для воронушек! Можешь посылать с ними сообщения для Трибунала!
24.
Новый день новой жизни в Грет-Лоттском замке набирал свои обороты. Дети поднялись в назначенное время, хотя обычно спали дольше; зарядку приняли с некоторым удивлением, но без протеста; водные процедуры преодолели с трудом, но мужественно; занимаясь хозяйственными делами, невольно жалели, что свежую утреннюю голову приходится забивать такой рутиной.
При таком раскладе лекции по новой идеологии были приняты благосклонно. Кто-то незаметно досыпал недобранный час. Кто-то радовался отдыху от физических нагрузок. Кто-то обдумывал композиции новых картин. Только передать содержание лекций не мог бы никто.
Марта думала о Пьере. Молодые люди сидели в разных концах класса и, не глядя друг на друга, вели себя совершенно одинаково. Сначала они сидели прямо, чинно сложив руки на парте. В одну и ту же секунду чуть ссутулились. Потом одновременно положили локти на стол и подперли ладонями щеки. Через некоторое время юноша и девушка принялись что-то рисовать на полях тетрадей, едва заметно вздрагивая на некоторых фразах Говиры и синхронно покачивая ногой.
На изобразительное искусство было выделено очень мало времени. Это были единственные часы, проводимые без надзора воспитательницы, и все принялись увлеченно болтать.
Преподаватель был просто в отчаянии:
– Девочки! Нельзя же столько разговаривать!! Будьте серьезнее!!!
И хотя «девочки», среди которых были и мальчики, очень любили и уважали своего преподавателя, поделать с собой ничего не могли. Главной темой стало то, что Владимир и Ден Фокс прислали Джулии и Николетте письма. Потом разговор перешел на Экебота, который явно ухаживал за Дианой. А то, что Пьер за завтраком предложил Марте нарисовать его портрет, было расценено, как пустая шутка, и не обсуждалось.
– Ну почему бы вам не поговорить про искусство!!! – молил преподаватель.
В последующие дни Николай Леонидович придумывал разные способы восстановить дисциплину. Начал он с чтения лекций, справедливо рассудив, что мешать ему не будут. И вот: «Картину надо рисовать сразу всю. Если заниматься чем-то одним, например, яблоком в многофигурном натюрморте, то окажется, что нарисованный с превеликой тщательностью фрукт вырезан и наклеен. Создавайте целостный образ. Вещи не просто находятся в интерьере – они живут в нем. Предметы не просто стоят рядом – они общаются…»
Лекции не позволяли курировать процесс рисования, и Николай Леонидович стал устраивать своеобразные семинары. Усевшись за очередной мольберт, он мог спросить, обращаясь к аудитории:
– Итак, кто скажет, что такое цветотон?
– Это тон цвета!
– Марта, Марта… В целом, конечно, верно. Но попробуй дать более развернутое и четкое определение.
Культурная жизнь Грет-Лоттского замка терпела крах.
– Я принял решение поделить вашу группу на две! – не сдавался Николай Леонидович. – Думаю, это ограничит ваше общение!
Часть грет-лоттцев, послушно улыбаясь, сложили мольберты и двинулись в коридор. Потом вернулись за стульями, на которых размещались художественные материалы. Не обошлось без маленьких происшествий. У Хельги упала банка с грязной водой. Минут десять ученики мыли пол.
Николай Леонидович перенес одну из постановок в коридор, но княжна задумчиво смотрела куда-то в сторону.
– Марта, вы поняли задание? – учитель уже немного сердился.
Девушка кивнула.
– Я бы советовал начинать без промедления! Марта снова кивнула, но потом спросила:
– А можно, я буду рисовать коридор?
– Что?
Марта смотрела в длинный коридор, сужающийся по всем законам перспективы. Его срединная часть была темной из-за закрытых в башни дверей. Зато в самом конце был свет, льющийся из распахнутого окна. Преподаватель проследил направление зачарованного взгляда:
– Можно! На все – сорок минут.
25.
После отбоя Пьер пришел к Марте. Еще утром после памятного объяснения он предложил княжне нарисовать его портрет. И вот уже молодой человек пробирается через планшеты, кувшины с засохшими цветами и прочими предметами мастерской. Он усаживается на стул и складывает руки на коленях.
Марта тем временем разбирает перемешавшиеся мелки пастели. Первый ряд в коробке начинался белым, потом цвет плавно перетекал в светло-желтый холодного оттенка и уходил в оранжевый, который наливался багрянцем и превращался в фиолетовый.
Второй ряд мелков шел от салатного, постепенно темневшего до цвета летней зелени и через окраску морских глубин переходящего в синий и голубой. Третий ряд содержал цвета охристые и коричневые, серые и черные.
Вдохновенно закончив раскладывать мелки, Марта подняла глаза. Пьер в упор смотрел на нее. Так рисовать было бы невозможно!
– Поверни, пожалуйста, голову в сторону шкафа! – попросила княжна.
Молодой человек послушно выполнил указание. Теперь его лицо было повернуто в классические три четверти, однако глаза по-прежнему смотрели на девушку. Это уже требовало значительных усилий. Пьер жилостливо произнес:
– Ты хочешь, чтобы я окосел?
– Нет! -засмеялась княжна. – Я хочу, чтобы ты выучил название книг на второй полке!
– А почему ты рисуешь пастелью?
– Мне очень нравится этот материал. В последний год, что я рисовала гуашью, я добавляла во все смешиваемые цвета столько белил, что еще немного и рисование утратило бы всякий смысл.
Марта прищурилась, оценивая ракурс. Затем простым карандашом стала набрасывать контуры на тонированной бумаге. Княжна не любила делать эскизы. Она была уверена, что логика композиции меняется в зависимости от площади листа. Конечно, не всегда удавалось сразу добиться идеального расположения, но откладывая один лист, она брала другой, точно такого же размера. И со второго раза обычно все хорошо удавалось.
Сейчас не получилось и с третьего…
Раскрасневшаяся от неудачи, Марта принялась нервно откалывать лист от планшета.
– Слушай, а можно я посмотрю? – попросил Пьер.
Марта отрицательно качала головой. На трех «запоротых» листах были удачные моменты, но ухватить чего-то самого главного так и не удалось.
26.
Молодой человек предложил девушке прогуляться. С большими предосторожностями они покинули замок, в котором всем надлежало спать.
Выполняя просьбу Пьера, Марта начала рассказ об его отце:
– Когда Дэвиду исполнилось пятнадцать лет, в Королевскую Школу Изобразительного Искусства, где он учился, приняли новую преподавательницу. Ее звали Калерия Дорнвилль, ей было двадцать два года. Несмотря на значительную разницу в возрасте, они полюбили друг друга.
Уже на второе занятие князь буквально ворвался. Не сразу заметил присевшую к кому-то за стол Калерию и прямо крикнул: «Где?! Где она?!» Боялся, что произошли какие-то изменения в расписании… Дэвид выбрал Калерию в качестве руководителя. Вместе они работали над курсовым проектом «Жизнь формы». Он остался незавершенным. Но у меня есть его репродукции. Это что-то потрясающее! По этим работам можно реконструировать всю историю их взаимоотношений! А так мало, что известно.
Марта замялась:
– Был какой-то скандал. Калерия уехала из Школы. Больше ее никто не видел. Дэвид тоже покинул дворец. В своем одиноком странствии он часто не бывал одинок…
– Может, он хотел, чтобы Калерия все время слышала о нем? – предположил молодой человек.
Девушка пожала плечами. Эта история уже не занимала ее. Самое главное, что сейчас она идет рядом с Пьером. Сейчас он обернется. В его глазах она прочтет мольбу и обожание. Его руки…
– Я скоро уезжаю, – сказал Пьер.
– Как? Почему?
– Скоро восемь лет, как погиб граф де Кресс. Назначение восприемника было отложено на такой срок до выяснения всех обстоятельств. Про Оливье так ничего и не поняли, но за это время объявилось такое количество наследников, что судьбу титула будет решать Турнир.
– Я так хочу разбогатеть, – говорил Пьер, и девушка поняла, что разговоры про любовь отменяются. – Я понимаю – это звучит почти маргинально. Но жить по-прежнему не могу. Деньги дадут мне свободу удовлетворять свои потребности и помогать близким. Вот и Грет-Лоттский замок пора в порядок приводить.
Марта обиделась – она не считала, что с ее родным замком что-то не так.
– Обязательно нужно будет перекрыть крышу, прочистить дымоходы, поменять окна… – Пьер говорил так вдохновенно, что со стороны могло показаться, что речь идет о любви.
– У меня есть шанс выиграть турнир. Я в совершенстве владею двуручным мечом, метко стреляю из лука, мой конь прекрасно обучен. Правда, чтобы быть допущенным к состязаниям, нужно иметь рекомендации.
Марта сочувственно покивала, но вдруг чудесная мысль осенила ее:
– Слушай, а хочешь, я напишу их! Мой род не очень-то знатен, – Марта запнулась – она никогда раньше не произносила таких слов. – Но все-таки. Начали бы так: «Период с 297 по 2978 гг. Пьер провел в Грет-Лоттском замке, где под личным руководством князя…»
– Не то! – нетерпеливо оборвал ее молодой человек. – В идеале было бы заручиться поддержкой леди Говиры. Но это невозможно…
– Почему?!
– Она меня недолюбливает. Пару раз я имел неосторожность высказаться про новые порядки…
– Давай я попрошу за тебя! Она согласится! Она мне доверяет! – торопливо заговорила Марта. Ей очень хотелось сделать для Пьера что-то такое, чего не могут другие, чтобы он поверил в ее исключительность.
Девушка собралась еще что-то сказать, но в парке послышались голоса. Молодые люди шарахнулись за куст боярышника и замерли в пожухшей листве. Скоро уже можно было разобрать слова.
– Диана, – говорил Экебот. – Не будем откладывать отъезд. Возьми только самое необходимое. На месте мы закажем и самые красивые платья, и самые дорогие украшения. Ты знаешь, я очень богат…
Марта заерзала.
– Что это? – спросил профессионально мнительный командир.
– Ночью кошки охотятся в саду, – безразлично ответила Диана и продолжила. – Знаете, мне как-то страшно срываться с места. И потом, что я скажу своим…
– Скажешь, что выходишь замуж.
Звуки, донесшиеся до слуха Марты и Пьера, говорили о долгом поцелуе. Потом шаги стали удаляться. Подождав еще минут пятнадцать, Марта и Пьер поднялись. У Марты было ужасное настроение. Просто бешеное. Она быстро простилась с Пьером и, запершись в своей комнатке, проплакала всю ночь.
27.
Утром княжна попросила леди Говиру написать рекомендательное письмо. Воспитательница согласилась, но сочла своим долгом высказаться:
– Пьер – эгоист. Он все делает только для себя. Думает, что титул сделает его большим и значительным.
Княжна ничего не ответила и пошла с письмом к себе. В комнате ее уже ждала Диана:
– Я уезжаю!
Марта не знала, что сказать, и просто спросила:
– Когда?
– После завтрака!
И вот снова настала пора прощаться. Опять слова и жесты бесполезны, но все сказали глаза. Да, Диана немного тревожилась за свое будущее, но надеялась, что все будет прекрасно. Марта, Эльза, Николетта и Джулия долго махали вслед удаляющемуся отряду. И на душе у них было совсем не так, как тогда, когда они прощались с Настеной. Стараясь не смотреть друг на друга, девушки разошлись по комнатам.
28.
Вечером Пьер пришел к Марте. Она отдала ему рекомендательное письмо и махнула рукой в ответ – мол, это было не сложно. Княжна уселась за мольберт. Однако работа, по-прежнему, не клеилась.
Рисуя простым карандашом и почти тут же стирая ластиком, Марта представляла сцену безумства графа де Кресса. Она видела глаза маленького мальчика из-под ладоней няни, закрывающей его лицо, и пыталась воспроизвести это выражение на портрете молодого человека.
Ничего не получалось. Сеанс подошел к концу. Пьер поднялся. Марта грустно улыбнулась ему.
– Я, – начал молодой человек и запнулся, – я хочу сказать тебе…
Пьер шагнул к ней. Шаг. И улыбка Марты стала еще нежнее. Еще один. И в лице княжны появился вопрос. Еще одно стремительное продвижение в ее сторону, и в глазах девушки мелькнула тревога. Пьер судорожно обнял ее и поцеловал в губы. Но сейчас это было почему-то совсем не так, как в башне… Влажные жадные губы… Бр-р-р…
Марта резко отшатнулась, но лишь сильнее прижалась к его рукам. Под шерстяной тканью платья молодой человек остро ощутил юное, пульсирующее жизнью тело. Его пальцы скользнули вверх, и девушка почувствовала, как они борются с застежками ее платья. Ничего не объясняя, княжна с силой выдралась из объятий и стала пятиться к двери.
Лицо Пьера было жестким. Он быстро двигался за ней. Но княжна первая достигла порога. Она выскочила из мастерской и захлопнула за собой дверь.
Молодые люди сидели в разных комнатах, прислонившись к одной двери. А потом успокоившись Марта отперла засов. Пьер, не глядя, поклонился и вышел.
29.
Девушка снова пошла в мастерскую и уселась за мольберт. Теперь она точно знала, что и как рисовать. Одной четкой линией вывела художница контур лица, придавший мгновенную направленность всему облику. В возникшем образе чувствовались напор и решительность действовать незамедлительно.
Уже несколько свечей погасло, но, несмотря на полутьму, Марта безошибочно выбирала нужные мелки. Аккуратно накладывая штрих за штрихом, она мягко растирала их мизинцем. Так художница добивалась нужного эффекта – полупрозрачности и легкости. В ряде мест она отказалась от этого приема и сохранила неровную фактуру тонированного листа.
Светало. Утром Пьер уезжал на Турнир. Внизу уже раздавались голоса. Марта не успевала завершить фон. Приходилось оставлять без штриховки места по краю листа. Во дворе зацокали копыта. Работу обязательно нужно было передать до отъезда… Княжна принялась судорожно откалывать кнопки. Одна из них слишком глубоко вошла в планшет. Марта пыталась поддеть ее ногтем. Безрезультатно. Обернулась в поисках ножа или стека. Ничего. Она явственно услышала, как Пьер произнес ее имя.
Сорвав картину с оставшейся кнопки и оторвав крошечный кусочек бумаги, девушка помчалась вниз. Только бы успеть. Ступеньки! Ступеньки!! Ступеньки!!! Просвет двери. Еще секунда, и Марта замерла как вкопанная. Юный Дэвид Джомрок смотрел на нее и улыбался.
– Пьер… – прошептала Марта. – Пьер…
30.
Из записок княжны Марты:
«…Я часто вспоминаю последнюю нашу встречу с Пьером. Если бы ты знал, сколько раз я прокрутила ее в своей несчастной больной голове! Я пытаюсь хотя бы теоретически вести себя иначе, но это мне удается один раз из тысячи. А так я все пячусь и пячусь к спасительному проему двери. Спасительному от чего? Не знаю. Но я до сих пор испытываю секундное, но безусловное облегчение, когда мысленно поворачиваю ключ в замке. А все остальное время корю себя за такой финт…»
«…Все заняты поиском любви.
С кем ни поговори: все ищут ее или, найдя, страдают.
Редкие единицы счастливы. Но это не лотерея. Все достается своим трудом на пути самосовершенствования. Одиноки и юноши и девушки. Очень милые юноши и очень славные девушки. Но чего им не хватает, чтобы увидеть друг друга. Возможности преодолеть эгоизм? Веры? Может просто по судьбе еще рано…»
«…Есть люди, среди моих знакомых таких несколько. Они нет, нет, да и скажут: «Я так люблю всех людей!» Когда я слышу такое, меня охватывает комическая зависть: «Ничего себе! А я люблю всего нескольких, включая человека уже умершего и собаку». Понятно, что дело не в количестве, а в качестве чувства. Если ты по-настоящему любишь хотя бы одного, то этого достаточно, чтобы открыться миру и полюбить его.
Любить всех – просто физически невозможно: никто из живущих в мире не знает остальных в лицо. Но любить всех в лице кого-то – вполне естественно…»
«…Сегодня ровно месяц, как Пьер уехал сражаться за графский титул. Вернется ли он? Может быть, нет… В 15 лет я научилась горько усмехаться.
Я все так усложняю. Обыкновенные человеческие отношения превращаются у меня в драмы из нескольких действий.
Моя неистребимая гордыня уже не знает, чего хочет. То она говорит, что ей никого не надо, то требует любви.
Я никому не нужна. Мне хочется сжаться в комочек.
Я никому не верю и не доверяю. Глобальные проблемы мне безразличны, но мелочи выводят из себя.
Я – конченный человек.
– Я – конченный человек! – сказала я Пэм в конце своей речи.
– Да, но это не повод всем хамить! – ответила она.
Хоть у кого-то в доступном мне мире осталось чувство юмора.
Пойду поцелую собаку в носик и лягу спать…»
«…Я меряю бесконечность бесконечностью разлуки.
Но я умею ждать. Я достигла в этом виртуозного мастерства.
Я могу ждать по-разному. Могу ждать, разбивая целостность ожидания на более короткие отрезки. Например, жду не 14 ноября, когда вернется Пьер, а 2 октября, когда будут мои именины. Или, наоборот, могу перекрывать конечную цель ожидания более отдаленной целью, тогда кажется, что исходная цель близка и легко достигается. Тогда я начинаю ждать начала весны, когда можно будет надеть новое красивое пальто…»
«…Хочешь прикол? Сегодня приехали Дэн и Владимир и забрали Николетту и Джулию. Я была так погружена в свои переживания, что не замечала переживаний подруг, которые вели сопряженную с невероятным количеством опасностей переписку (одного почтового голубя разорвали Фокус и Дот).
Я рада за девочек. Но представляешь, Эльза решила уехать вместе с ними! Я – просто в шоке! Из моего дома все разбегаются. Последние несколько месяцев мы только и делаем, что машем платочками. Я остаюсь совершенно одна. Правда, с Леоном есть, о чем поговорить…»
«…Мне ли роптать?
Чудеса случаются только тогда, когда их не ждешь. А я, по-моему, жду всегда, так что у чудес просто нет возможности осуществиться. Нужно отключиться, расслабиться и тогда… Ну, вот опять!!!».
«…Самая слабая часть моего существа скажет: «Я не могу жить без него…» А самая сильная возразит: «Можешь, но не долго…».
«…Единственный человек, за которого я пойду замуж – это Пьер.
Сколько жить еще неизвестно, а с каждым днем, с каждой неделей, с каждым месяцем жизни по отдельности – все меньше дней, недель, месяцев совместного проживания.
Я заранее оплакала эти напрасные дни. Я всегда была чуточку «умной Мартой»…»
«…Это просто безумие!
Все струны моей души натянуты до предела. Я не могу ходить, потому что сразу начинаю бегать и прыгать, я не могу говорить – моя речь моментально превращается в скороговорку. Я даже не могу просто улыбаться, потому что сразу начинаю смеяться. Я думаю только об одном: «Пьер завтра придет!!!».
«…Я дошла до полного изнеможения, хотя и пытаюсь умерить свою прыть. Листаю Босха. Но даже его работы сейчас воспринимаются как-то иначе. Неужели и он был весельчаком?…»
«…Ночь прошла как-то смутно и нелегко. Мне опять снился мой давнишний кошмар. Я в глыбе льда. И снова ни вздохнуть, ни пошевелиться и такая тоска, что хоть вой…»
«…Прошло уже две недели, а Пьер все не появляется. Тревога сжимает мне сердце. Одна мрачная картина сменяет другую. Последние несколько дней я рисую утопленницу в кувшинках с мечом в груди, на котором сидит ворона…»
