Текст книги "Глазами сокола (СИ)"
Автор книги: Александра Довгулева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Глава 22. Медь и соль
Медная цитадель получила своё имя за необычный цвет скал, в которых была высечена. Рыжими зубьями этот остров возвышался на окраине диких вод, где обитали неизвестно какие существа, порой, очень опасные. Единственная яркая, как медь скала с тремя пиками возвышалась среди множества чёрных, точно острый трезубец морского дикого божества. Подплывающий по узким проливам мореплаватель, далеко не сразу заметил бы, что тройная вершина была частью довольно большого острова. Берега его были покрыты галькой, а на одном из прибрежных рифов мерцал маяк, тонкий, стройный, неколебимый. Ещё до прихода людей на этот остров ветра, вода и штормовые вихри, выгрызали в этих скалах множество ходов и открытых, точно полка книжного шкафа, пещер. Войны и мореходы, которые пришли сюда и стали первыми Медными рыцарями, лишь завершили начатое самой природой. Путешественники, которые попадали сюда, всюду разносили рассказ о дивной картине, предстающей пред всяким, кто попал сюда: возвышавшаяся над редким сосновым лесом Цитадель цвета крови и сухой земли. И не ясно, где кончается работа человека, где начинаются дикие и первобытные камни.
Главное, чем славился рыцарский орден – умелые китобои. Именно они и выполняли главную роль, то, ради чего и создавалось это место изначально. Здесь, среди северных вод, рождающих дрейфующие льдины, часто появлялись морские змеи: гигантские чудовища, которые охотились на китов и пожирали их, удушив могучими кольцами. Не брезговали они и рыбацкими лодками, и судами крупнее. И бывало так, что подходили они к континенту так близко, что начинали топить и торговые корабли. Только Медные китобои умели справляться с этой напастью: выходили крупными эскадрами в чёрные холодные воды диких морей и уничтожали чудовищ, подплывающих слишком близко к берегам, которые люди считали своими. Охотились они и на более традиционную добычу. Оттого сюда часто заглядывали лодки и корабли торговцев, манимых китовым усом, кожей гигантских скатов и ядом иглокожих рыб.
Да и других диковин в этом месте скапливалось не мало. И не было ничего удивительного в том, что, вскоре, здесь стали селиться люди, желавшие служить в стенах твердыни, а потом ей понадобилась и охрана. Так появились и воины, те, кто не участвовал в морской охоте, но были мастерами военного дела. И стали они настолько сильны и известны, что лишь упоминание о них наводило страх на пиратов, отбивая всякое желание пытаться поживиться здешними богатствами.
Цитадель стояла века, неизменная и упорядоченная, полная жизни и величия. Но теперь эти времена были в прошлом… Нынешний Хранитель цитадели был незаконным держателем символов власти над ней. Булава и гарпун, гордость воинов и мореходов, были в руках предателя.
Но главная проблемы была даже не в этом, а в том, что очень и очень многие жители Цитадели были на его стороне.
Всё началось с завести. Значительная часть китобоев была недовольна тем, как в крепости обстояли дела; иным казалось, что богатства, приобретённые за счёт щедрой добычи, распределялись несправедливо. Китобои были, прежде всего, мореплавателями. Они месяцы проводили среди волн океана, не видя ни суши, ни вкусной еды, ни женщин. Даже ощущение перекатывающейся под ногами гальки могло успеть забыться за время долгого путешествия. И в головах, покрытых просоленными волосами, стали зарождаться сомнения: а действительно ли так сильно нужно были мириться с отсутствием комфорта в их миссии? Или, может, в их злоключениях виноваты те, кто жил в тепле и сухости круглый год?
Для идей этих не было истинных оснований. Хранитель, род которого носил имя самой Цитадели много веков, поступал со своими людьми честно. Рыцари, охранявшие твердыню от врагов, и китобои получали равное жалование. Прочее же уходило на содержание флота, оружия, учёных, работавших в богатых библиотеках, на покупку лекарств, провизии, тканей, железа и древесины для починки кораблей. И, говоря честно, каждого морского охотника на острове ждал тёплый, уютный и далеко не бедный дом. Однако, из маленькой искры недовольства всегда могут извлечь выгоду те, кто стремится к власти.
Олидор Седой был рыцарем-воином, и большую часть жизни проводил в дозорах. Он был человеком с виду достаточно прямолинейным, но ему хватило амбициозности, чтобы желать власти. Олидор собирал сторонников, пуская ложные слухи, порочившие Медный род; он давал громкие обещания всякому, кто желал его слушать.
Однажды, будучи ещё юношей, он собственноручно вытащил из логова краба-людоеда украденного ребёнка. Ему это стоило отравления и поседевших волос, но навеки закрепился за ним статус храбреца и героя. Накануне переворота, многие вспомнили об этом. На руку узурпатору сыграло и то, что Вольфрам, сын нынешнего Хранителя, не слыл многообещающим правителем. Тихий и прилежный мальчик, послушный и любимый всеми, кто знал его лично, не был наделён даром красноречия. Он не умел вдохновить незнакомцев, не умел мгновенно произвести впечатление и вызвать желание следовать за ним, радуясь служению. Это невыгодно отличала его и от отца, и от дела, которого рыцари ещё помнили. Многим этот факт внушил неуверенность в способности юноши править. Характером он пошёл в мать, хоть и унаследовал многие таланты отца.
В ночь, когда началось восстание, Олидор не стал марать руки. Он заперся в своих комнатах, пока его братья по оружию убивали друг друга. Почти ничего ему делать не нужно было: только вовремя взять булаву и гарпун. К утру трупов было в Цитадели столько, что, казалось, в стенах её почти не осталось живых. Падших даже не похоронили достойно: свалили на галечных берегах в ужасающие кучи и подожгли.
Седой узурпатор собственными глазами видел, как горит тело его бесславно поверженного врага, доверчивого настолько, что он даже не догадывался, кто именно претендует на роль Хранителя до самых последних минут. Он видел тело и его жены, лицо которой на веки застыло в немом укоре. Тело мальчишки, сына Хранителя, так и не смогли отыскать. Это была единственная причина жалеть о том, что Олидор лично не участвовал в резне: насколько спокойнее ему бы жилось, убей он мальчика собственноручно! А теперь гадай: то ли он сгинул на одном из горящих кораблей, то ли сумел избежать смерти…
Олидор получил власть, но не получил того, чего желал: жизнь его не стала проще и приятнее. Он мало что понимал в управлении хозяйством, а, оказалось, что именно им и должен заниматься Хранитель цитадели в первую очередь. Крепость ветшала, среди оставшихся рыцарей появились нуждающиеся в дополнительном доходе, а потерянные в пожарах корабли так и не удалось заменить флотом равным по силе. Братоубийство не принесло желанной пользы.
Однако, многие ещё были довольны возвышением Седого правителя. Главной причиной этого заблуждения было то, что в нём не было благородной крови. Он выглядел, говорил и вёл себя так, как не пристало лорду, но, был куда ближе и понятнее для китобоев и воинов, хоть и звавшихся рыцарями, но ведших жизнь обыкновенную. А на севере, где разница между привычками лордов и прочих была огромна, это было совсем немало…
Олидор не знался с князьями севера, хотя Хранитель должен был заниматься и поддержкой отношений с элитой континента. В этом он сыскал одобрение тех, кто предал огню бывшего предводителя. Хотя на деле, остров лишь лишился помощи тех, кто действительно был способен восстановить уничтоженный флот…
Сириус не знал, как именно Олидору стало известно, что Вольфрам смог бежать в ночь кровопролития, но сегодня узурпатор неистово искал мальчика, способного пошатнуть его положение. И не только он…
Попасть на Медный остров было просто. Пол дня пути у Сириуса заняла поездка до рыбацкой деревеньки, жители которой частенько плавали в те края, чтобы продать его жителям рыбу, лепёшки и прочую снедь. Охотник не таился: он открыто действовал в эти часы. Разве что звался вымышленным именем, да и только. Он не хотел тратить время на осторожность, да и не так это было важно: кто поверит, что человек, которого так ищут рыцари, сам явится в их дом? Когда слухи о нём дойдут до тех, кто ищет Вольфрама, Сириус будет уже достаточно далеко. Если слухи эти вообще дойдут когда-нибудь. Так он думал. Наверное, впервые за много лет у Сириуса не было чёткого плана: он действовал по наитию. Упорядоченность и размеренность жизни, которую он так ценил, казалось, навсегда его покинули. И он не горевал по ним: ему некогда было горевать. Лодка, груженная рыбой, без препятствий отнесла его к почти забытому берегу. И когда его нога впервые коснулась пропахшего чешуёй и морским ветром покачивающегося нутра судёнышка, он не почувствовал ничего, кроме мрачного удовлетворения.
Когда его глазам предстал почти алый в лучах вечернего солнца трезубец островных пиков, он лишь с отстранённым спокойствием заметил, что призраки прошлого вовсе и не думали его преследовать в тот момент. Он возвращался. Хотя, нет: он, Сириус, безродный охотник, было на этом острове впервые. Лишь крохотная часть его сути, звавшаяся некогда Вольфрамом, с трудом узнавала эти изменившиеся за годы места. Но Вольфрам был лишь тенью, едва заметно, незримо следовавшей за ним.
Глава 23. Уйти, чтобы вернуться
– Асториус Безродный, ищу работу в Цитадели, охотник и оружейник, – представился Сириус.
Смотритель пристани придирчиво осмотрел охотника с головы до ног. Что-то его насторожило в этом человеке, но что же? Достаточно молод, достаточно взрослый, чтобы искать здесь подобную работу, одет и вооружён как подобает тому, кем назвался. Прибыл тем же путём, что и многие до него. Очень тих, держится прямо, да и трезв, к тому же. Но что-то в нём было не так. Понять бы, что именно.
Конрад работал в порту на своей должности уже много лет, и он предпочитал доверять своему чутью, но никогда не «рубил с плеча». Оттого и слыл ценным работником, и дорожил он этим очень. Конрад боялся показаться глупым и излишне подозрительным. Только это останавливало его оттого, чтобы не позвать стражу, когда он смотрел на этого совершенно обычного на вид гостя.
– Асториус, – спросил он, как бы в шутку, – больно имя у тебя звучное для Безродного…
Охотник лишь пожал плечами. Ничто не выдало в нём сомнений, неуверенности или волнения, которые могли бы указать на самозванца. Будто он уже не раз слышал нечто подобное, будто многие удивлялись благородному имени: не он первый, не он последний…
И Конрад поверил, что сомнения его и правда необоснованны. Он, как и положено взрослому человеку, охотно поверил в то, что интуиция подвела его, а воображение сыграло с уставшим смотрителем злую шутку. Сделав нужную пометку в журнале и взяв необходимую пошлину за ношение оружия, Конрад пропустил Сириуса. И вскоре позабыл и о своих сомнениях, и о путешественнике, показавшемуся ему каким-то странным. Ох, как бы он удивился, узнав, кого именно пустил на остров, да ещё и при оружии.
Сириус же стремился проникнуть в Цитадель, а затем и в библиотеку. Он знал: там, в особом хранилище спрятаны артефакты, что изучали учёные и монахи, некогда работавшие под покровительством Медного ордена. Ему сопутствовала удача: в общинном доме меж высоких сосен, он встретил человека, работавшего в самой Цитадели. От него он узнал, что работа, нынче, и правда есть. Только в оружейную человека неизвестного не пустят… Вот поработает пришлый охотник месяц – два на конюшне, или на псарне, или на подвозе провизии, а там, глядишь, и в помощником главному оружейника устроиться можно будет. В Цитадели всегда нужны толковые люди, умеющие обращаться с оружием. Ведь всем известно: всякому оружию нужен постоянный уход.Рук для заботы о богатой коллекции, скопившейся за века, всегда не хватает…
– Правда, есть одна загвоздка, – с весёлостью поведал собеседник, – ухаживать, говорят и вовсе не за чем будет. Толкуют, что Седой Хранитель ценности-то продаёт по-тихому…
Сириусу оставалось лишь ждать утра. Он не боялся, что его кто-то узнает: времени прошло слишком много, да и он сам изменился слишком сильно. Охотник бродил по улицам некогда уютного городка, тонкой полосой протянувшегося между росшими у подножья гор соснами и поросшим кустарником берегом. Он узнавал места смутно, будто видел их когда-то во сне, а не жил здесь.
Как и прежде, было много людей, а торговля тянулась до сумерек. На пляжах и у пристаней виднелись многочисленные лодки и крохотные рыбацкие парусники, покачивавшиеся на волнах. Здесь, как и раньше, кипела жизнь. Однако уже виднелись следы начинавшегося упадка. Ясно было, как здесь изменилась жизнь после смены власти в крепости, у стен которой когда-то появилось это селение. Трещинами покрыли кирпичи общинного дома, который издревле содержался крепостью, размыл дождь и ветер дороги, некогда сухие и идеально ровные. Совсем немного Сириусу встретилось местных богато одетых людей (жители острова открыто носили символ китобоев: тонкую стрелку с зазубринами, символизирующую гарпун). Окна иных мастерских были заколочены грубыми, почерневшими от влаги досками. Встретились ему и старые, заброшенные дома, в некоторых обвалились крыши, а сквозь дыры в кровле к свету тянулись молодые и тонкие стволики берёз.
Сириусу вовсе не было горько, он лишь отстранённо отмечал все эти изменения, и ни разу не почувствовал даже смутного желания вернуться сюда навсегда. Вечер сменился тёмной ночью, увенчанной месяцами убывающих лун, а затем и утром. Сириус удивился тому, как легко его пустили в Цитадель. Похоже, в замке и правда не хватало разного рода прислуги. Его приветствовали красно-рыже стены. Он был теперь очень близок к цели: стоя у дверей конюшни, Сириус видел тонкие окна высеченные в самой скале. За ними (он это знал наверняка), когда-то, была библиотека, едва ли что-то изменилось с тех пор.
А на другом конце Листурии, в белой искрящейся мозаиками башне, в убранных светлой лёгкой тканью, кружила, неистово хлопая крыльями, соколица. Она не ведала, пережил ли охотник страшную бурю, что унесла её прочь. Пройдёт немало часов прежде, чем она успокоиться настолько, чтобы всё же прочесть строки, выведенные знакомым кружащимся почерком на дорогой бумаге: «Я твоя мать, ты в безопасности». Но сама она не в силах будет поведать хоть что-нибудь своей матери: ей оставалось ждать ещё немало дней прежде, чем птичий клёкот сумеет обернуться журчанием человеческой речи…
Глава 24. Как просто уйти
Солона редко кто называл по имени, да и он не был уверен, что кто-то в этих стенах его помнил. Его считали монахом за любовь к молитве и уединению, а ещё – к книгам, которые теперь он мог читать лишь с помощью мальчика, получавшего от него медную монету за каждый день, проведённый в библиотеке среди книжной пыли.
Глаза подводили его, а мир вокруг с каждым днём всё сильнее менял свои очертания, становясь всё более серым и мутным. Он понял, что слепнет ещё двадцать лет назад, ещё до того, как предатель сел на трон. Тогда он никогда не был один, а молва уже приписала ему и духовный сан, и некое злодеяние, за которое его выгнали из монастыря. На самом деле, он был сыном зажиточного земледельца, но лишь шестым ребёнком в семье, родившемся после троих братьев. Его рождение лишило жизни его мать, оттого в семье он так и не стал «своим». К тому же, он был слабым физически и неловким настолько, что в какой-то момент его просто отстранили от домашних дел. Он был обузой, нелюбимым и ненужным ребёнком. И никого особенно не интересовало, как он проводил свои дни, лишь бы под ногами не путался.
Как-то само собой получилось, что он стал частым гостем в доме настоятеля местной церкви. Тот стал ему и другом, и наставником. Именно священник научил его читать, писать и искать утешение в молитве. И, возможно, Солон и правда стал бы монахом, если бы не мечтал увидеть мир, о котором читал в книгах. Вышло так, что он задержался на Медном острове дольше других мест, где бывал раньше. Потом его настиг недуг, и остров, невольно, стал его домом. Солон полюбил его. Он стал смотрителем библиотеки, а потом и единственным ученым мужем, кто пережил переворот в Цитадели и не покинул её после. И именно смотритель когда-то помог мальчику, который был настоящим наследником этого места. Он с нетерпением ждал дня, когда Вольфрам вернётся в эти стены, ещё, он молился, чтобы он сам стал свидетелем этого события, дожил бы до этого момента.
Солон всё хуже различал картинки этого мира, но всё чётче были очертания предметов, которых касались его пальцы. Всё острее был слух. И не смотря на то, что буквы печатных и плывущие строчки рукописных книг уже стали для него невидимыми, окружающий мир доверял ему свои тайны куда охотнее, чем раньше. Он слышал приближение грозы раньше, чем её можно было увидеть в чистом безоблачном небе, он касался кончиками суховатых пальцев морских ракушек, и описывал красоту их форм так поэтично и точно, как не мог ни один зрячий; по запаху он мог предугадать появление на книге губительной плесени ещё до того, как обычный человек снял бы её с полки, чтобы вытряхнуть пыль. Ему было хорошо в этой библиотеке. Слепому нравилось чувствовать себя её хранителем, тем, кто заботится о ней. И здесь обитали не только книги. За потайными дверями и в скрытых нишах хранились разные диковинки, часто наделённые волшебными свойствами и совершенно неясным значением. Именно лёгкий щелчок, с которым открывалась одна из таких ниш, разбудил его в эту ночь.
Он не мог различить силуэт незваного гостя в ночной мгле, но отчётливо слышал поступь его ног, удивительно тихую, его потаённое дыхание и шорох одежды. Солон слышал всё, что не смог бы, будь он зрячим. Старик не боялся вора, так же, как и не боялся смерти. Он так долго жил со страхом, что кто-нибудь узнает о том, что именно он помог Вольфраму бежать, и что за это его, непременно, повесят, что привык к боязни настолько, что перестал её замечать. Будто Солон уже давно был мертвецом и смерился с этим.
Старик знал: в тайнике недалеко от двери его комнаты не было ничего интересного для простого вора. Но его гость и не был простым: откуда-то он знал не только о существовании потайного механизма, но и секрет его замка. Как же он выяснил это? Сколько лет замок не открывали?
Солон нарочито громко окликнул своего незваного гостя сквозь оставленную открытой дверь спальни:
– Я знаю, что ты здесь!
Но вор не пустился в бегство: замешкавшись лишь на мгновение, он перестал таиться, бросил все силы на взволнованные и шумные поиски. Послышался мерзкий звук (старик его ненавидел), с которым рвётся бумага, затем что-то разбилось. И тогда он решил, что лучше он сейчас лицом к лицу встретится с неудачливым вором, чем найдёт свою библиотеку в руинах после.
Старик вышел с подсвечником в руках не потому, что ему нужен был свет дрожащей свечи, а потому, что он был тяжел и придавал ему немного уверенности для встречи с неведомым взломщиком.
– Я не хочу причинять тебе вред, монах, – послышалось из темноты, – заберу одну вещь и уйду. Но лучше тебе не пытаться мне препятствовать.
Что-то в голосе незнакомца показалось Солону смутно знакомым. Это сходство со звуковым образом, отпечатавшимся в его памяти, он чувствовал, было важным. Что-то неуловимое, непонятное, едва различимое… То, что он, на удивление отчётливо слышал звук «х» в конце слов, где собеседник делал вдох, то, как категорично звучали его слова после «но»… Слегка рокочущий тембр не хотел соединяться в одну картинку с этими маленькими открытиями, но вызывал смутные ассоциации… Вдруг, Солон понял: это был голос его любимого господина, бывшего Хранителя, павшего в ночь, когда он помог бежать его сыну. А Вольфрам ведь, когда-то, делал слишком большие паузы между словами, ни с того, ни с сего, оттого и угасающие звуки в конце слов слышались, отчётливее, чем нужно, уходя в едва слышное «х».
Господь услышал его молитвы: вот он, Вольфрам, стоит перед ним, в стенах Цитадели. Целый и невредимый, хоть и был вынужден прятаться, как ночной вор, хотя должен был бы здесь быть хозяином.
Сириус, глаза которого уже успели привыкнуть к темноте, различил признаки узнавания на лице полуслепого старика, которому был обязан жизнью. Тот, вдруг, заплакал, губы его задрожали, а сухие ладони потянулись к нему, как к неведомой святыне, обещавшей чудо тому, кто коснётся её. Сириус растерялся. Слепой звал охотника господином. Вытирая слёзы с сухого шероховатого лица, смотритель библиотеки не мог выразить словами то, что чувствовал в эти минуты. Сириус торопился. Он знал, что позже позволит себе почувствовать вину перед этим человеком, нашедшем в охотнике того, кем он уже не был. Но сейчас Сириус не мог себе позволить эту слабость. Он рассказал, что именно ищет внезапному союзнику, что ему нужно покинуть остров как можно скорее, что от этого зависит жизнь человека, который безгранично дорог ему… Сириус был уверен: никогда библиотекарь не раскроет его тайну. Он будет хранить её долгие годы, как и историю чудесного спасения мальчика, звавшегося Вольфрамом. Молодой мужчина и правда чувствовал себя вором и обманщиком, наблюдая, как монах дрожащими пальцами сам достаёт камень из другого тайника, как указывает на точное место, среди бесчисленных лабиринтов полок, где хранится рукопись исследователя, который интересовался странным артефактом. К тому же, библиотекарь сохранил его «огненный стрелок», спрятал от вездесущих лап нового Хранителя. Увидев любимца своей юности, Сириус почувствовал, как внутри что-то сжалось.
Сириус не обернулся, когда уходил. Он боялся, что увидит подтверждение своих опасений: монах догадывался, что наследник не собирается больше возвращаться.
