Текст книги "Глазами сокола (СИ)"
Автор книги: Александра Довгулева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Глава 9. Слухи о князе
Сириус был озадачен… И то, о чём он размышлял, перебирая в руках ткань женского шерстяного платья и мех серой, как подтаявший снег накидки, не просто так волновало его.
– Вы слышали, что говорят нынче люди? – спросил довольный (ещё бы: часто ли у него находился покупатель на полный женский наряд, да ещё и не из дешёвых!) и повеселевший торговец.
Сириус не осень хотел знать нынешние сплетни (люди говорят о чём-то всё время, и не всегда обоснованно), но приземистый, толстоватый мужичек уже не мог остановиться. Он склонился над прилавком и с видом заговорщика (можно подумать кто-то был против того, что он повторит досужую сплетню проезжих зевак) почти прошептал:
– Медный князь ищет наследника Вольфрама!
Сириус настолько не ожидал того, что услышал, что чуть не выронил кошель, в который аккуратно укладывал пересчитанную сдачу. Торговец (явно удовлетворённый произведённым эффектом) с воодушевлением продолжил. Он уже не пытался шептать и ожесточённо жестикулировал, когда в красках и лицах (с подробностями, которые ему знать было просто неоткуда) пересказывал всё что знает об удивительном событии.
По сути, его красочный рассказ сводился к следующему: самозваный князь Олидор Медный истово искал настоящего наследника Медного острова Вольфрама, сына прошлого лорда крепости. Мальчик как-то, по всей видимости, умудрился выжить и избежать участи его отца и сторонников, и теперь он угрожает нынешнему положению дел в Цитадели одним своим существованием. Оно и немудрено! Никто не будет оспаривать право Вольфрама на булаву и гарпун! Парень, определённо, жив: такие награды, какую посулил Олидор, за поимку мертвеца не назначают!
Сириус не задумывался, какой дальнейшей реакции ждал рассказчик, но, по всей видимости, не той, которая последовала… Охотник (не глядя на собеседника) собрал все свои покупки и, сохранив полное молчанье, отправился прочь.
Подобные слухи то и дело слышались ему среди соратников, на постоялых дворах и в лавках. В них редко была хоть толика смысла. Но вот теперь все обстоятельства указывали на их правдивость: кому, как не Сириусу знать, что Вольфрам Медный действительно избежал смерти в день падения Цитадели? И неужели кто-то всерьёз думает, что мальчик, всю жизнь благодаривший Господа за своё чудесное спасение, и правда желает забрать булаву и гарпун у их нынешнего держателя?
Погруженный в свои мысли, охотник привычно бесшумно вошёл в дом, но свидетелем такой картины стал лишь переступил порог, какую никак не ожидал увидеть! На большом кухонном столе, что был виден с порога, была разложена всякая утварь, а хозяйка замешивала тесто (что делала лишь на большие праздники – мука на севере была дорогой). Рядом стояла превратившаяся в девушку птица. Её волосы были собраны в неаккуратный хвост, а лицо и руки перемазаны мукой и маслом.
– Вот так надо, девочка, – приговаривала Мельба, с силой перебирая руками блестящий колобок, – это тебе не на балу плясать!
Девушка смеялась звонко и по-детски искренне. И этот смех задел Сириуса. Он тронул в нём что-то такое, чего, как ему казалось, уже не было. И от этого было и тоскливо, и радостно. И он не мог отрицать: неопрятная, в мешковатом платье хозяйки, которое было ей страшно велико, с растрёпанными волосами и улыбающимися глазами девушка была удивительно хороша!
– Сириус, милый, не стой на пороге, ради всех Святых! – окликнула его хозяйка.
Не замечавшая до этого охотника девушка тут же умолкла, а Сириус почувствовал внезапную досаду. Настолько неуместную, что корил себя за неё.
– Мы делаем пирог с почками, – сообщила хозяйка, – пожалуй, всё же я делаю…
Девушка не могла удержать улыбку, будто детская радость так и рвалась из неё наружу.
– Я просил тебя не выходить, – обратился к ней Сириус.
В его голосе не было, казалось, осуждения, но она всё равно отвела взгляд. Признаёт вину – хорошо. Может в следующий раз сделает, что он просит, это помогло бы избежать многих проблем. Вот как он объяснит, кто она такая?
– Сириус, перестань так много думать! – воскликнула хозяйка.
Сириусу нравилась простая, всегда приветливая с ним женщина. Увы, при ней он позволял себе больше, чем перед другими, отчего эмоции часто отражались на его лице помимо воли. Она хорошо относилась к нему, и, постепенно, и он стал ей доверять, будто бы они не были чужими друг другу.
– Мы с Селестой славно поболтали, пока тебя не было! А знаете, тут в деревне недалеко от ворот, говорят, поселилась ведьма неплохая… По крайней мере грыжу заговорить или любовницу от мужа отвадить, вроде бы, может… Так с вашей бедой к ней и обратиться нужно!
Девушка отчаянно замотала головой и замахала руками. Ей эта идея была не по нраву. А вот Сириусу не нравилось, что соколица рассказала всё хозяйке. Зачем было втягивать в эту историю и её? Он смотрел на девушку, и взгляд этот не сулил ничего хорошего. Слова были и не нужны вовсе: его питомица и так съёжилась, будто становясь меньше под тяжестью его неодобрения.
– Полно, Сириус!
Хозяйка замахала на него руками, заступаясь за свою нежданную гостью.
– Девушке нужно было с кем-то поговорить, а уж то, что она из благородных догадаться и так не трудно! Я хорошо храню чужие секреты – научилась уж как-то за жизнь-то. Ты, лучше, обновы унеси-ка пока в комнату, а то мука попадёт ещё. А ты мила, неси из кладовки травку, которую показывала…
Мельба не давала охотнику и девушке остаться одним (а Сириусу очень хотелось высказать своей питомице всё, что он думает об её умении держать слово). Он то носил в кухню воду, то проверял печь, то лазал в подпол. Пирог (его любимый, стоит отметить) готовился не быстро, но споро. А хозяйка, похоже, решила закатить пир не хуже того, что она устраивала на раннюю в этом году Пасху. Казалось, девушка очаровала её. Она обращалась с ней ласково, даже не смотря на то, что та была настоящей неумёхой. И когда все приготовления были закончены, Мельба отправила её наверх переодеваться (И умыться не забудь, милая!).
– Будь с ней мягче, мальчик, – сказала она ему, когда девушка не слышала, – подумай, каково ей.
Охотник не мог не согласиться: пожалуй, ей, и правда, было несладко.
Соколица спустилась в тёплой одежде (в том числе и уличной), но босая (валенки отчего-то были у неё в руке). И выглядела она и забавно, и красиво.
– Ай, как хороша, – запричитала хозяйка, – только давай шапочку и пелеринку снимем… Да, вот так… Муфта тебе тоже не нужна… Да ты точь в точь леди Равена! Вам на юге рассказывают эту сказку? Ну просто не отличишь! А поддёву мальчик купить не постеснялся?
Не дожидаясь ответа, женщина бесцеремонно задрала девичью юбку, под которой обнаружились женские брюки из тонкой серой шерсти.
– Ай, молодец, Сириус! Мужчина должен заботиться о женщине на его попечении, обязательно должен…
На секунду хозяйка остановилась, будто неприятное воспоминание вторглось в её мысли, отвлекая от происходящего здесь и сейчас. Но это длилось так недолго, что охотник сомневался: а было ли?
– А что ж босая-то?
Девушка что-то прощебетала, да так тихо, что Сириус не расслышал, что именно. Зато всё хорошо слышала хозяйка.
– Как это не можешь в них ходить?! А ну одевай!
Девушка (к удивлению охотника) безропотно послушалась. И стоило ей попытаться сделать шаг обутыми в расписные валенки ногами, как ступни её разъехались в разные стороны, а сама она чуть не упала. Надо же: ходить в них она и вправду не могла!
За едой Мельба не только сообщила Сириусу, что девушке всё ещё трудно говорить, но и пересказала всё, что успела поведать о себе в его отсутствие соколица. Королевна лишь изредка (по просьбе хозяйки) кивала и поддакивала, а охотник всё больше удивлялся: он (потерянный княжеский сын), по всему выходило, стал спасителем заколдованной королевской дочери!
Точно сказка какая-то!
Глава 10. Полдень третьего дня
Утро следующего дня преподнесло новый сюрприз. Нет, королевна всё ещё была человеком (не считая птичьего клёкота то и дело всё ещё раздававшегося меж слов девушки), дело было в другом. Сириус, спавший на кухне в эту ночь, проснулся от звуков шагов. Он спал чутко по своей охотничьей привычке, а она совершенно не умела двигаться бесшумно. Открыв глаза, он увидел, как девушка с валенками в руках и полностью одетая пытается добраться до входной двери. А ведь вчера Сириус сказал ей, что не стоит выходить из дома до поры до времени. В отличие от королевны, Сириус мог приблизиться к кому-то так, чтобы не выдать себя ни шорохом одежды, ни скрипом половицы под ступней. Он встал у неё на пути (и королевне показалось, что он появился из ниоткуда) и загородил дорогу прежде, чем девушка до конца поняла, что происходит.
– Ты обещала не показывать, – заметил Сириус.
Он и сам был удивлён, сколько укора было в его голосе. Девушка не смотрела на него – её взгляд был прикован к собственным пальцам ног, скрытым вязаным полотном серых носочков. Сириус, было, подумал, что так она признаёт свою вину…
– Я ничего никогда не обещала охотнику, – ответила она, и слова ей давались с трудом, – охотник пытался приказать.
Каждое слово её было произнесено медленно и с нажимом, порой, она запиналась, силясь остановить стремящийся наружу птичий клёкот. Можно было подумать, что девушка сердита, но это было не так: напряжённость её голоса была связана лишь с неимоверными усилиями, которые она прилагала, чтобы произнести хоть одно людское слово, да ещё и не народном языке северных торговцев. Сириусу вдруг стало жаль девушку, но к тому же внезапная досада родилась в его сердце, и он не мог понять, какие именно порывы движут им в этот момент. А на лицо её упали светлые пряди, скрывая и губы, и глаза. Сущий ребёнок, ребёнок, который охотнику не доверял, но вынужден было оказаться под его опекой. К тому же (и теперь Сириус злился на себя за то, что не понял это раньше), она и вправду не давала обещаний! Ни вчера утром, когда он уходил, ни вечером, когда он сказал, что её появление на улице вызовет много вопросов даже не смотря на то, что в Луро множество путешественников. То ли из-за проблем с её речью, то ли ещё по какой-то малопонятной причине (и он подозревал, что здесь и вправду есть-что-то, что он неизбежно упускает), он не только не спросил её мнения, но даже не дождался, когда она и вправду ответит ему обещанием на просьбу. Будто то, что он выходил умирающую птицу и купил тёплую одежду замерзающей девушке, давало ему право повелевать ею. А ведь она, к тому же, и не просила его ни о чём. Сириус считал себя разумным человеком, но теперь вёл себя как глупец. Отчего он вдруг превратился в самодура и тирана? Да так ловко, что и сам это не заметил.
– Доброе утро, милые, – раздался голос хозяйки из дальней комнаты. Та уже по-праздничному одетая спешила к ним. Сириус вежливо поклонился ей, а девушка искренне улыбнулась. Почему-то и это задела охотника. А тем временем, хозяйка по-своему объяснила происходящее…
– А вы решили прогуляться, как погляжу! Молодцы! Ночь была мутная, а как иначе, когда небо-то пляшет! Юным барышням вообще сидеть взаперти вредно: раньше старятся… Не хмурься ты так, Сириус! Люди и сами придумают, как объяснить кто наша девочка такая…
Так и вышло, что Сириус в этот день и сам не заметил, как стал сопровождающим королевны на прогулке. Он был вынужден ходить меж лавок под руку с едва державшейся на ногах девушкой. Она мало говорила: охотник просил её, действительно по-настоящему просил. И королевна ответила, что согласна: саму девушку пугало, что в речь её то и дело вплетаются птичьи звуки. Но ей, похоже, и не нужно было слов: открытый взгляд и милая улыбка творили чудеса! И мрачные северные торговцы и ремесленники преображались! Она очаровывала их одним своим взором не хуже, чем искусная волшебница, и те дарили ей сладости и ленты для волос. В конце концов, Сириусу пришлось купить корзину для подарков, которую сам в результате и носил… А она радовалась по-детски, как-то отвратительно невинно, обезоруживающе, будто в тот момент, когда её одаривали очередной безделушкой или привечали приятным словом, все беды мира переставали существовать! Радовалась она и прочим, казалось, незначительным вещам: солёному ветру и по-весеннему холодному солнцу. Тому, как привыкла ходить в необычной для неё обуви, толпе, полной разных незнакомых лиц и диковинных наречий. И она совсем не привлекала столько внимания, сколько по опасениям Сириуса Селеста могла привлечь: Луро был городом, в котором проезжих незнакомцев было предостаточно…Только, пожалуй, распущенный пряди медовых волос вызывали у прохожих недоумение: кем была эта девушка с кожей слишком тёмной для северянки и волосами аристократки? Может, внебрачной дочерью какого-нибудь князя или лорда? Или законной наследницей, скрывавшейся в Луро от многочисленных врагов своей семьи? Люди видели в их паре слугу и северную леди, – эмоциональную и юную, но (как и положено) златовласую и немногословную. Поэтому Сириус и сделал то, что сделал: завёл её в магазин иноземных диковин и купил первый попавшийся гребень. Это было искусное изделие, украшенное эмалью и алым камнем, название которого не знал даже сам торговец. Два серебристых дубовых листа будто создавали над ним покров, оберегая свою драгоценность. Девушка безропотно заколола волосы, беззвучно благодаря охотника этим жестом. И в лице её было что-то такое, отчего Сириус стал подозревать, что она истолковала это жест по-своему.
Они вернулись позже, чем рассчитывал охотник, и сумерки стремительно опускались на город, а потом и танцующие огни заняли своё место на потемневшем небосводе. Сириусу не спалось в ту ночь. Его тянуло на улицу, будто просторная кухня хозяйки стала ему мала. И он поддался этой тяге, хоть и было принято в подобные ночи плотно закрывать двери и окна… На улице было холодно, но голубой свет двойной луны ярко освещал покрытые ночным пологом дома. К удивлению охотника, не один он не спал этой ночью: в его комнате были открыты ставни. И теплящийся огонёк свечи выхватывал из темноты фигурку девушки, сидящую на подоконнике. Сириус смотрел на неё завороженно, как на что-то потустороннее, непонятное, непривычное… И вдруг, она посмотрела на него не таясь впервые за этот день. Их взгляды встретились, и даже ночной полумрак не препятствовал им. Но она отвернулась – и чуда будто и не было. А ведь на какой-то короткий миг событие это действительно показалось чудесным…
Утром девушка была мрачна и почти не улыбалась, вопреки обыкновению. Она отказалась идти на прогулку, а в полдень, когда все трое обитателей дома собрались на хозяйской кухне, она вдруг подскочила со своего места. Из уст девушки полился непрерывный клёкот, будто она хотела сказать о чём-то, но не могла собраться, чтобы подобрать слова. Вид у неё был напуганный. А потом вокруг королевны сам воздух стал каким-то осязаемым и плотным, и будто пух и перья закружили её в вихре. И вот там, где стоял человек, птица расправляет свои крылья, неловко пытаясь сохранить равновесие.
– Бедное дитя! – воскликнула Мельба.
Она притянула заколдованную королевну к себе, баюкала её точно мать заболевшего ребёнка, и плакала. Сириус отвернулся. Он не нашёл в себе сил смотреть на них. А ведь охотник никогда не считал себя слабым…
Глава 11. Безымянная королева
Королева Мирида не была святой, но была праведницей. Это, к огромному неудовольствию рыжеволосой женщины, ныне восседавшей на соколином троне, спасло её в день, когда Бриан Безотцовщина платил по счетам. И проклятье, которое должно было прервать земное существование Мириды, сработало не полностью.
Отчасти заклинательница сама была виновата в том, что случилось: надо было чётче формулировать слова клятвы! Сердце истинной королевы действительно остановилось ещё до восхода солнца, но жизнь её далеко не была прервана. Теперь Мирида не была человеком, так же, как и иным живым существом, по жилам которого текла кровь, а в груди билось тёплое земное сердце. Человеческий облик бывшей королевы канул в небытие, но сама она была всё ещё здесь, сильная, как никогда. И ласточка не могла ничего с этим поделать.
А почему же ласточка? Почему нам не начать называть её иначе? Но вот как?
Очень давно её настоящее имя стало одним из тех слов, которые не стоит произносить никому. Оно уже много столетий не было сказано, спето или записано. Даже сама женщина опасалась его говорить. Порой, правда, когда она оставалась наедине с собой в тишине и темноте комнаты, которую считала своей, особенно, если в комнате было зеркало, её неумолимо тянуло произнести его, хотя бы шёпотом. Может, чтобы проверить, помнит ли она его сама, способны ли её губы произнести это короткое слово, звучание которого ныне было под запретом? Как бы то ни было, ласточка не страдала оттого, что называли её по-разному. За её жизнь ей было дано множество имён. Особенно по душе ей было то, которое три сотни лет назад дал ей шаман одного дикого и немногочисленного народа. Он встретился ей на одном отдалённом остове, который Листурийские мореплаватели нанесут на карты ещё не скоро. По своему невежеству, но видно додумавшись, что ни один мир не может появиться без сил могущественных и потусторонних, они приняли её за богиню. И назвали её словом, которое на их наречии (а ласточка понимала все языки этого мира и несколько из миров соседних) означало «Мерцающая Тень», как та жутковато-таинственная, что обретается каждым предметом вблизи пылающего костра.
Были и другие имена, но, как и многое, они быстро ей надоедали. Даже раболепные идолопоклонники, падавшие ниц сразу же, стоило ей появиться на маленьком южном острове у самого кончика континента, однажды, совсем наскучили. И сегодня проезжающий по счастью мимо путешественник, что откроет остров для всего мира, с лёгким разочарованием отметит, что он необитаем: лишившись возможности видеть земное воплощение своего божества, наивные дикари перестали есть, и вскоре, маленький народ так и остался не открытым.
Вам покажется, что ласточка была жестокой, и вы будете правы. Однако, мучения смертных существ сами по себе не приносили ей радости, так же, как и не вызывали сочувствия. Живя на земле слишком долго, она перестала радоваться этой бесконечной, ни к чему не ведущей жизни. Оттого она и придумывала себе новые увлечения, порой менявшие судьбы множества людей, как и случилось теперь с Эстеврийцами. Хотя далеко не всегда её цели были столь важны для истории мира. Ведь, к примеру, её прошлым развлечением была жизнь в облике маленькой птички, в котором она пробыла ровно одно человеческое поколение. Теперь же ласточка планировала для себя новую роль: доброй и щедрой королевы.
Однако, кое-что ей не нравилось: из-за опрометчивого решения Бриана, женщина теперь была вынуждена действовать совершенно не по тому сценарию, который планировала изначально (увы, свобода выбора человека была вне её власти). Она назвалась Селестой Соколицей, хотя ею не была. Ласточка не могла принять личину живого человека (так уж гласили законы этого мира), но могла создать ощущение у окружающих её людей, порождающее вереницу бесконечных сомнений в собственной способности видеть, слышать и запоминать. Ей удалось сбить с толку и нянек, растивших девушку, и учителей, обучавших её, и почти у всех подруг (кроме одной, которую теперь все считали сумасшедшей). И вот, в памяти всех, образ королевны лишь смутно был связан со светлыми волосами и открытым, почти детским лицом. Он потускнел на фоне рыжеволосой пышногрудой красавицы.
Удалось ей и стать любимой народом королевой. Очень просто завоевать сердце человека придя к нему на помощь в трудную минуту. И теперь, в не знавшем ранее зимы крае в каждом доме славили юную королеву, не пожалевшую ни быстро истощавшейся казны на тепло и пищу для своих подданных. И никто даже не задумался (или не смог признаться в этом) что было странным совпадение стольких таинственных и трагических событий, благодаря которым правительница взошла на престол.
Меж тем, запасы зерна истощались, копчёная и солёная рыба, хранившаяся в пахнущих дымом и древесной смолой бочкой, почти вся уже была роздана, а воды залива, некогда расчерченные клиньями плывущих в порт морских судов, с каждым днём всё сильнее сковывал лёд. Сады не только перестали плодоносить, но и медленно умирали, оставляя чёрные и влажные скелеты стволов ещё недавно прекрасных деревьев.
Мирида была рядом. Преследовала свою мучительницу непрестанно. И уж лучше бы она была всего лишь призраком, мерцающей тенью когда-то живого человека, а не тем, чем она стала (так думала ласточка)! И если уж на чистоту, женщина уже начала жалеть о том, что не оставила в покое прошлую королеву Эстеврии. В конце концов, живого человека из плоти и крови можно было бы и запереть в одной из замковых башен, как поступали часто злодеи древности, или выслать прочь из дворца. Но теперь ласточка ничего не могла сделать со своим личным мстительным духом, денно и нощно отравлявшим её существование…
Она знала: вечные сквозняки, ни с того ни с сего открывающиеся ставни и падающие с полок и столов предметы изящной обстановки, рано или поздно сослужат плохую службу репутации юной королевы. Кухонные девки, конюхи и белошвейки, работавшие во дворце уже поговаривали о проклятье, неведомом, но, несомненно, ужасном (как и положено любому проклятью, наложенному на древний род), унаследованном королевной от преданного забвению отца.
Никакого проклятья не было: это Мирида была тем вихрем северного ветра, что вечно распахивал окна и гасил пламя свечей там, куда приходила ласточка. Дело в том, что когда заколдованная снежинка коснулась руки королевы, и та рассыпалась на тысячи ледяных крупинок, всё её существо этому воспротивилось. И даже потеряв смертное тело, Мирида не поддалась отчаянью и изо всех сил, единственной искоркой угасающей свечи её земного духа, она продолжила цепляться за жизнь. И вьюга, что должна была развеять по свету ледяную пыль, в которую превратилось её тело, стало новым вместилищем души, памяти и устремлений королевы Мириды. И это было удивительным даже для ласточки: только обладатель действительно очень чистого сердца мог стать чем-то столь лёгким и прозрачным, как ветер.
К глубочайшему неудобству рыжеволосой заклинательницы, Мирида не воспользовалась почти безграничной свободой, которой теперь обладала (только несколько пустынных волшебников обладали в Листурии знаниями, позволявшими пленять ветра и грозы), а осталась во дворце, где всё время досаждала своими выходками его новой обитательнице.
Ласточка догадывалась, что именно ей нужно… Больше свободы воли, жившей в человеческих душах, она не любила только материнскую самоотверженность, которая была для неё непостижима, даже по истечении многих сотен лет её земной жизни. И теперь женщина готовилась заключить новую сделку, которая избавила бы её от «нежелательного общества».
– Ты хочешь помочь своей дочери? – спросила она у сбившего письменные принадлежности со стола вихря как-то утром.
Ветер тут же закружился вокруг неё, поднимая тяжёлые рыжие пряди. Ласточка посчитала, что такой ответ можно посчитать согласием. Женщина рассказала невидимой королеве, в чём заключались условия освобождения Селесты от птичьего оперенья. К тому же, она пообещала даже указать направление, в котором она оправила облачённую в облик соколицы королевну при условии, что колдовская метель больше не появится в стенах дворца, что Мирида никогда не переступит его порога. И даже ласточка была готова уступить Мириде и её дочери один из потайных дворцов, спрятанных меж горных вершин в случае, если ей удастся вернуть дочь на Родину.
И Мирида согласилась, ведь нет такой клятвы, которую не дала бы мать, чтобы спасти своё единственное дитя. Пусть слова её для слуха обычного человека звучали шелестом ветра в складках тяжёлой ткани портьер, всё-таки они были сказаны. И вот уже волшебный вихрь, звавшийся некогда Миридой Соколицей, нёсся над морской гладью на север, туда, куда колдовская сила отнесла её потерявшую человеческий облик дочь.
Ласточка вдруг подумала, что из всего этого может получиться что-то интересное…
