Текст книги "Пилот мечты"

Автор книги: Александр Зорич

Соавторы: Клим Жуков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Александр Зорич, Клим Жуков
ПИЛОТ МЕЧТЫ

Часть первая

Глава 1
«ЦЕЛЬ НЕ ОПОЗНАНА!»

Март, 2621

Северная Военно-Космическая Академия,

архипелаг Новая Земля

Российская Директория

Совершенно секретно. Срочно.

Всем абонентам первого уровня.

На границе облака Оорта по азимуту Козерога зафиксированы множественные радиосигналы неизвестного, предположительно искусственного происхождения.

В связи с этим приказываю:

1. Ввести по Солнечной системе боевую готовность код «Азов».

2. Любую боеединицу флота оснащать боекомплектом для действий в космосе.

3. Для проводки литерных стратегических грузов и особо важных пассажирских рейсов формировать конвои под охраной двух фрегатов и эскортного авианосца.

Введенный режим сохраняется вплоть до отмены настоящего распоряжения.

Подпись: Главком Пантелеев

* * *

– Что же вы, кадет, так плаваете? Это не высшая математика, здесь формул выводить не нужно. Достаточно простого понимания предмета и немного здоровой логики. Я не спрашиваю вас, готовились ли вы к семинару – вижу, что нет.

– По глазам, – шепнул некто в задних рядах, но так как тишина в аудитории царила космическая, препод шептуна очень даже того, засек.

– Ошибаетесь, Ремизов. Глаза кадет Ёжиков тщательно прячет. А вот поза говорящая. Поглядите, какой изгиб! – Это Алексей Аполлинарьевич Горчаков, преподаватель «Этики военнослужащего», человек пугающей эрудиции и остроумия. В общем, язва и капитан второго ранга одновременно. – Садитесь, Ёжиков! А вот вы, Шишонок, попали в мой прицел. Кадет Шишонок!

– Я! – Ваня вскочил по стойке смирно.

– Вольно. Доложите ваше видение вопроса.

Вопрос был с закавыкой. «Необходимые и достаточные условия для объявления военных действий» – вот что мы сегодня разбирали.

«Этика военнослужащего». Сами посудите, ну что там читать?! Что нужно усвоить будущему офицеру по этому поводу?!

Убивай плохих. Наше дело всегда правое. Сражайся или умри или умри, сражаясь.

А, вот еще: пилот ребенка не обидит.

Кажется, всё? Пожалуй, всё. Только если вам так кажется, вы сильно заблуждаетесь.

Потому что нашему начальству кажется совсем иначе. Этикой нас кормят с первого курса! «Основы этики», «Военная антропология: этика и мораль в бою», «Этика военнослужащего»…

А впереди нас ждал целый семестр зубодробительной «Политической этики» с итоговым экзаменом, где схватить два шара можно было без всяких афоризмов.

Словом, этику нам вдалбливали основательно. Темы лекций постоянно дублировались на следующих курсах, потому что повторение – мать учения!

В Северной Военно-Космической Академии все вообще было основательно и с избытком. Для многократного резервирования фундированных знаний, как выражался начфакультета Федюнин.

– Смелее, Шишонок! Не вынуждайте говорить про вас «мамино несчастье», не то я разочаруюсь в плохую сторону.

– Необходимые и достаточные условия… м-м-м… – Ваня замялся. Он вообще-то острослов и быстромысл, но перед Горчаковым робеет, уж не знаю почему. – Войну мы начинаем, когда неприятель, который… э-э-э… При выраженных агрессивных действиях неприятеля, как-то так…

– Это нам уже рассказал товарищ… Ёжиков! – Покачал головой кап-два, не преминув выдержать паузу перед фамилией, так что получился товарищ каких-то ёжиков. – Это правда, но далеко не вся. Я не в восторге. Нет-нет, Шишонок, можете не продолжать. Вы так мямлите, что мне неприятно ходить с вами по одному авианосцу. Садитесь.

Дождавшись низвержения Шишонка на скамью, то есть по-флотски – банку, Алексей Аполлинарьевич обратился уже ко всем нам.

– Товарищи кадеты! Я понимаю, что вам скучно. Однако поверьте старому седому космоволку: этика вам сильно пригодится. Фактически! У нас с вами профессия нервная. Когда-нибудь вам придется убивать людей, и убивать вы должны хорошо, без колебаний, потому что иначе убьют вас. «Этика военнослужащего» нужна для того, чтобы после первого же боевого вылета на штурмовку вас не увезли в дурдом для починки совести. Совесть ваша должна быть кристально чиста и хризолиново прочна, так как совесть – одна из основ боеготовности воина. Получив приказ, вы должны быть абсолютно, непоколебимо уверены в его правомочности и этичности, на всех стадиях: от подготовки до исполнения. Вы не должны задумываться, прав ли я. Ни до ни после. Как я могу отпускать вас на задание, если Шишонок с Ёжиковым двух слов связать не могут? Последняя попытка: кадет Румянцев!

Кадет Румянцев – это я.

– Разрешите отвечать! – Я тянусь в струнку.

– Разрешаю.

– Выделяется несколько достаточных условий для начала боевых действий. Первое: в ответ на открытие боевых действий против любых территорий и объектов Объединенных Наций. Второе: выраженно агрессивные действия, направленные против Объединенных Наций. Третье: война может быть объявлена в одностороннем порядке, с целью превентивного удара в ответ на непрямые угрозы со стороны вероятного противника, – отрапортовал я.

– Все как в учебнике, – кавторанг Горчаков прошелся по импровизированной аудитории и сел за стол. – Развернуть пункт три сможете?

Не то чтобы я был зубрилой, вовсе нет. Спасала природная наглость, а еще то, что я выучил в Академии главное: всё, что на пользу России, – хорошо. Наоборот – плохо. Так что любые общетеоретические вопросы преподавателей запросто можно было раскалывать, руководствуясь этим нехитрым принципом. И не бояться переборщить!

Любой, кто косо смотрит в нашу сторону, должен знать, что в один прекрасный день к нему в гости заявится авианосец. Или целый флот. Во внешней политике есть одно правило: лучше перебдеть, чем недобдеть. То есть, если появился на нашей территории чужой линкор – торпедировать мерзавца, а уже потом распускать человеколюбивые нюни, никак не наоборот. Дожидаться, когда линкор развернет главный калибр и всадит из десяти стволов по мирному городу, глупо. Вывод: сперва распотрошить, а потом разбираться.

Слава богу, подробно освещать вариации непрямых угроз (тема скользкая), пришлось не мне – отдувался мой сосед по парте и мой бессменный сокаютник Веня Оршев.

Ваня Шишонок, Петя Ёжиков, да и вся наша группа были не просто не готовы. Помирали хором! Специфика учебы очень уж свирепая.

Мы – будущие пилоты. Истребители. Начиная со второго курса, двадцать процентов времени проводим в космосе. На третьем и того больше. Практические занятия, товарищи, интенсивные практические занятия. Для чего нам выделен учебный авианосец «Дзуйхо» – древнее чучело самурая из Директории Ниппон.

Горчаков недаром говорил: «Мне неприятно ходить с вами по одному авианосцу» – занятие проходило на борту «Дзуйхо». Неделя в космосе! Неделя учебных вылетов по самой напряженной программе, а на закуску сдача зачетов по боевому применению бортового вооружения!

Налетается сокол занебесья до полного «не могу», причалит, примет душ и марширует в инструктажный зал, где его уже ждут преподаватели всяческой теории. Ну, понятно, чтобы походное время зря не расходовать.

А перед сном – зубрить к завтрашнему. Иначе никак. Приземляемся, моемся, две-три оздоровительные пары, зубрить и – в койку. В шесть утра подъем (с переворотом, ха-ха) – и всё сначала.

После шести часов пилотажа лекции проходят несколько… вяло. О том, что после всех описанных экзерсисов подготовка заданий на завтра не прет, умолчим. Именно поэтому вся наша группа не блистает. То есть блистает, конечно, но только совокупными усилиями. А. А. Горчакова расстраивать никому не охота, потому как если он зачислит тебя в «мамино несчастье», сдавать экзамен – замумукаешься.

А. А. уверен, что его предмет – самый главный (как уверены в этом две трети преподов), отчего ссылок на жуткую загруженность базовыми истребительными предметами не принимает и не понимает. Совсем. «Ну как же, – говорит он, – этика и есть база баз и основа основ!» А то, что за два часа активного маневрирования кадет теряет два килограмма, для него не аргумент – он это отлично знает, ибо сам такой.

Сейчас он пытает Вениамина Оршева насчет непрямых угроз. С прямыми всё ясно: концентрация боевых звездолетов и баз обеспечения в районе, гарантирующем достижение стратегических зон Объединенных Наций за один Х-переход – это уже, считай, война. У вероятного противника вскрыта мобилизация – шли ноту на высшем уровне: вы что творите, сволочи?!

Это вещи прозрачные.

А перевод промышленности на военные рельсы? А если не всей, но лишь некоторых ее сегментов? Каких?

– Всё вы, кадет Оршев, правильно рассказываете, – похвалил он и тут же сдал назад. – В деталях правильно. Главного я так и не услышал. Главное – это контекст проблемы. Поймите, война – это политика в высшем ее проявлении. Зачастую войну проигрывают задолго до ее начала, без единого выстрела. Так случалось не раз и не два в истории. В том числе, в истории России.

Глаза Горчакова подернулись нездешней дымкой и он, отступив на два шага, повлек нас за собой, в пучины отечественной старины.

– Вспомните середину XIX века и Крымскую войну, когда политика царя Николая I проиграла войну Англии и Франции. Вспомните начало XX века, когда Россия оказалась втянутой в две войны за десять лет: 1904 год – с Японией, 1914 год – с Германией и Австро-Венгрией. Игнорирование непрямых угроз в этих случаях привело к вступлению в войну на столь невыгодных условиях, что оба раза закончились катастрофой. В конце XX века Россия была мощнейшей державой в военном и экономическом планах, но, проиграв борьбу на информационном поле, едва не погибла, будучи расчлененной на несколько удельных княжеств. Воссоединение заняло три четверти XXI века! В следующих столетиях политики заигрывали с капиталом транснациональных корпораций, из-за чего практически все ключевые отрасли страны оказались банально скуплены. Результат мы все помним: мировая война, применение ядерного оружия, миллионы погибших. С учетом предыдущих ошибок, теперь мы уделяем непрямым угрозам самое пристальное внимание. Развертывание информационного наступления, массированные покупки собственности, принадлежащей стране и ее гражданам, финансовое давление, культурная экспансия, в чем бы она ни выражалась – вот признаки непрямых угроз. По отдельности – это опасные поползновения врага, требующие немедленного противодействия. Все вместе – фактическое объявление войны, на которое может быть дан жесткий силовой ответ. А сейчас поговорим о том, когда и при каких условиях этичным считается открытие военных действий без формального объявления войны…

И так два часа.

Позади осталась убойная контрольная по астрогации (которую я скатал у Оршева).

А впереди, то есть завтра, нас ждал пилот-инструктор Станислав Сергеевич Булгарин и курсовой зачет по применению бортового оружия по наземным целям при действиях в группе.

После, слава Господу, домой, на Новую Землю к белым медведям и золотым выходным дням!

До вожделенного отдыха требовалось дожить.

Да-да, дожить. Не просто сдать зачет, а именно остаться в живых. Конечно, на полигоне по нам будут стрелять из учебных имитаторов, но штурмовка наземных объектов, да еще на Титане – штука опасная. По статистике, на тысячу кадетов – семь погибших.

Даже до одного процента не дотягивает, скажете вы? А я отвечу: но как неохота очутиться по ту сторону статистического порога! Ужас!

Пролет среди скал на сверхмалой, атака с «горки», уход на сверхмалые, ретирада на низкую орбиту и атака в пикировании из космоса. На засечку и поражение цели отводятся считанные секунды, а потом – попал, не попал – изволь фигурять и сыпать ловушки, так как тебя в это время поймают в прицелы и постараются сбить.

А истребитель РОК-14 «Змей Горыныч» – машина строгая. Очень мощная, маневренная, но строгая. Любое движение штурвала он повторяет моментально до тысячных градуса. То есть на скорости побиться – элементарно.

Капитан-лейтенант Булгарин – мужик. Настоящий, понимаете ли, мужчина. Сильный, как мамонт, уверенный в себе до безобразия, знающий дело до мелочей. А оттого – придирчивый, грубый и очень требовательный.

Помню, на первом курсе, когда мы были салаги, зеленые что твой камуфляж, Булгарин объяснял нам, как забираться в истребитель.

– Вот это называется – люк. Кадет запихивает в люк себя целиком, это ясно? Вот эта херовина – рукоять задрайки. Ею кадет себя задраивает внутри ероплана. Ясно? Только рукоятью! Я запрещаю вам, идиотам, засовывать пальцы в щель, это не папин электромобиль! Люк – элемент бронирования кокпита, весит полцентнера и приводится в движение сервомотором. Люк качнулся – мотор включился, потому что флуггер любит себя герметизировать. Он ваши корявые ковырялки отрубит за полсекунды, и вы никогда не сможете дрочить, ясно?! Короче, если я увижу кого-нибудь, кто пытается закрыть люк рукой, он будет признан конченым дебилом и получит по лицу. Это ясно? Что лыбишься, ты, гвоздь беременный?

Вот в таком ключе проходили занятия у Булгарина.

На вылетах он нас драл нещадно, совершенно не обращая внимания, что перегрузки, которые он выдерживал шутя, для юноши с тонкой шеей и трогательным кадыком – адская пытка.

– Лучше я тебя, Румянцев, угроблю сейчас, – говорил он после того, как я потерял сознание в мертвой петле, – чем ты потом своими сперматозоидами заразишь половину директории! Я получу выговор, скину червонец на похороны и буду спать спокойно, потому что все хорошо: ты мертвый и ведущего в бою подставить не сможешь. Ты меня понял? Иди теперь тренируйся, конь в яблоках.

И все-таки мы любили этого человека с хамскими замашками. Замашки-то хамские, без вопросов, но он учил, и учил на совесть. Он никогда не сдавал подчиненных начальству, всегда разбирался сам, и – брал вину на себя.

Мы сидели в кубрике. Я играл в преферанс с Шишонком и Чубиным, Оршев штудировал «Статуты Орденов», Балаян курил, словом, мы расслаблялись. Мозги гудели, тела тоже гудели, глаза – как у снулых карасей. Но разойтись по койкам было невозможно. Знаете, есть такая степень усталости, когда даже заснуть не получается? Вот-вот, именно она нас и плющила.

– Мелитон, ты не мог бы не дымить? – попросил Оршев Балаяна.

– А ты не мог бы пересесть? – вяло откликнулся тот.

– Нет уж, Балаян, завязывай. Если ты не умрешь от рака легких, мы тебя когда-нибудь выкинем в космос, – это подал голос Евграф Чубин.

– Ты такой злой, потому что у тебя уже пять колес на горке. – Курильщик гаденько заржал. – Играть научись, тогда на людей кидайся.

– Восемь четвертых! – объявил Чубин. – Смотри, Балаян, доработаешься. Когда-нибудь набью твою армянскую рожу.

– Вист, – сказал Шишонок.

– Вистую, – подтвердил я. Я был добрый, никому не угрожал, и настроение было приподнятым, так как уверенно выигрывал. – Евграф, обещания твои пусты. Никому ты ничего не набьешь, потому что тебе лень вставать.

– Точно, лень, – поддакнул Балаян, закуривая новую сигарету.

Мы как раз наказали Чубина на взятку, когда прибежал староста группы Кирилл Борзин по прозвищу Клизма и погнал всех спать. Доругаться и доиграть не вышло, зато удалось относительно выспаться. Что было совсем не лишним перед зачетом у каплея Булгарина по прозвищу Лютый.

* * *

Утро выдалось то еще. Этакое пролонгированное похмелье с устатку – непременный атрибут пяти суток учебы в космосе. Башка была пустая, подташнивало – результат неполной гравитации в 0,6g, которые выдавала дейнекс-камера «Дзуйхо». А легкая пространственная дезориентация подсказывала, что, пока мы дрыхли, старенький авианосец совершил Х-переход.

– Ненавижу, – просипел Оршев.

– Что? – спросил я риторически, поскольку было понятно, что ненависть вызывало бытие как таковое.

– Когда прыгают, а я сплю. Во рту… будто подкову всю ночь сосал.

Тоже характерный признак Х-перехода. Что-то нам объясняли насчет лишних молекул металлических оксидов, так называемой Х-коррозии, я плохо помню. Но ощущения гадкие.

– Ладно, труба зовет. Через десять минут мы должны быть в трапезной.

Завтрак, таблетка сенокса – чудо-препарата, усиливающего переносимость перегрузок человеческим организмом. Капсула поливитаминов, капсула аминокислот. И марш-марш в ангар, строиться в компании таких же развальцованных организмов.

– Группа, равняйсь! Смир-р-рна! – дежурно рявкнул на нас кавторанг Богун – замначфака истребителей. – Кадеты! Вам предстоит сегодня сдача зачета по штурмовке наземных объектов в составе эскадрилий. Ваша задача – выйти на полигон «Раджа» по указанным маршрутам и осуществить штурмовку. Для чего легкий авианосец «Дзуйхо» совершил Х-переход в район Титана. Через семнадцать минут авианосец достигнет расчетной точки на орбите. Вопросы есть?

Когда Богун собирался удовлетворенно констатировать, что вопросов нет, они появились, о чудо, у пилота-инструктора капитан-лейтенанта Глаголева.

– Разрешите?

– Да, Евгений Гаврилович, что у вас?

– Вы не могли бы прокомментировать информацию о неопознанных сигналах, которые якобы засекли с авианосцев «Арджуна», «Дзуйхо» и рейдера «Евгений Савойский» во время эволюций на орбитах Сатурна? А то ходят разговоры, хотелось бы официальных подробностей.

– Не мог бы. Не уполномочен, – ответил Богун после секундного молчания. – Еще вопросы? Нет вопросов. Пилотам-инструкторам эскадрильи принять! Вольно! Разойдись!

Какие сигналы? Что хочешь, то и думай. «Не могу, не уполномочен» – это как понимать? Чушь и сплетни, или «было, но не скажу»?

Сомнения развеял Булгарин, когда собрал нашу эскадрилью, двенадцать юнцов-молодцов, для уточнения учебно-боевой задачи. Сама задача, как я уже говорил, была неприятная, но для восприятия не сложная. Эскадрилья выходит к Титану, снижается до сверхмалых и прорывается через боевые порядки зенитных средств условного противника до полигона в своем квадрате. Отрабатывает штурмовку, уходит на сверхмалых же из-под ответного огня зениток. Потом подъем до высоты сто и повторная атака на полигон в пикировании.

– Все ясно? – завершил вводную Булгарин своим обычным вопросом. – Засчитывается исполнение по факту уничтожения пяти целей минимум. Все вооружение боевое, работать аккуратно. Чтобы жизнь медом не казалась, в нагрузку ко всему прочему каждый флуггер получил по два блока боевых «Оводов» в комплектации «космос-космос»… Да! Уничтожение зенитных средств в зачет не идет, приравнивается к мероприятиям обеспечения выхода в атаку. Задание коллективное, поэтому и ответственность коллективная. Три незачета в группе – зачет не получает никто, из-за провала задачи штурмовки. Ведем вас мы: каплей Глаголев и я. Вам все ясно, дети лошади Пржевальского?

Мы загудели, что, мол, да, никаких вопросов. Тогда Станислав Сергеевич придвинулся поближе и сказал серьезно так, безо всяких посторонних лошадей:

– А теперь строго между нами. Насчет неопознанных сигналов. Богун не уполномочен, да только мы с Гаврилычем, – кивок в сторону Глаголева, – сами были в космосе и слышали. Черт знает что, а не сигнал. Просто черт знает что!.. Поэтому: уши держать домиком, глаза – врастопырку! Все ясно? Па-а машинам!

«Полигон „Раджа“?! А-фи-геть! – думал я, залезая в худую утробу „Горыныча“. – Рядом полигон „Кольцевой“, а тут „Раджа“. Ну, фантазия военфлотская! А где тогда этот, как его… „Брахмапутра“»?

Такие были мысли. О неопознанных сигналах я не тревожился, пусть о них начальство думает, у него голова большая! Я тревожился о зачете. О том, что в нашей учебной эскадрилье трое запросто завалят штурмовку, и тогда мы все пойдем на пересдачу.

А сигналы? Подумаешь, сигналы! На Титане понатыкано секретных периметров, где могут испытывать всякое. Сейчас, быть может, обкатывают новые системы связи, семафорящие в эфир непонятным…

Строй «Горынычей» шел к Титану.

Три колонны. По шесть звеньев в колонне. Дистанция смешная, как на параде – пятнадцать метров от носа ведомого до кормы ведущего. Это чтобы нас не сосчитали на радарных экранах, если засекут. Издалека мы сольемся в одно пятно, где может быть и тридцать флуггеров, и десять.

На полигоне нас поджидает автоматика, потому что людей в данном конкретном случае обмануть не удалось бы. Все знают, сколько кадетов в группе, то есть маскироваться бессмысленно. Кроме того, кто же нам разрешит отработать боевые стрельбы, когда на полигоне присутствует хоть один живой человек?

Правда, Переверзев – известный сплетник из второй группы нашего потока – как-то раз отловил меня, Оршева и Самохвальского и принялся вещать таинственным шепотком, что, мол, он точно знает, будто во время боевых стрельб в учебные мишени сажают осужденных на казнь. Если выживут, приговор отменяется. А глаза круглые-круглые.

Самохвальский – одногруппник Переверзева, сказал ему, что «болтун – находка для шпиона», а Веня Оршев пригрозил дать в лоб. Не пори херню, кадет! Потому как херня и есть, такого просто не бывает.

Сзади каждой колонны с небольшим превышением идут флуггеры инструкторов, приглядывают.

Наш верный «Дзуйхо» остался далеко позади, маршевые двигатели отработали разгон, и теперь мы догоняем Титан по орбите в инерциальном режиме. Наша скорость минус пять километров в секунду, с которой двигается спутник, составляет пятнадцать километров ежесекундно. Расстояние по дуге около шестидесяти тысяч, что означает больше часа лету.

Сатурн с орбиты Титана совсем небольшой. Его знаменитые кольца почти не видны из-за того, что мы смотрим на них практически «с торца» – угол наклона слишком маленький.

Титан – желто-оранжевый шарик. Атмосфера – просто чемпион непрозрачности среди всех спутников Солнечной, поэтому наша цель, материк Ксанаду, толком не просматривается. Но парсер «Горыныча» знает все!

На высоте четыреста начинается атмосфера. Оттормаживаем до двух в секунду. На высоте сто сорок начинается вторая ионосфера, парсер докладывает о сильной ионизации центроплана. Быстро входим в мощный слой облаков. Не видно ни зги и здорово трясет.

Мы снижаемся над морем Астрономов. Настоящее море, больше тысячи километров в поперечнике, только водичка там не для купания – метан-этановый раствор.

Идем красиво! Высота сорок метров. При скорости три тысячи километров в час это означает, что вместе с нами мчится волна штормовой мощи. Фронт прохождения группы словно выглажен утюгом, а на флангах вздымаются водные хребты, закручивающиеся в свиток. Позади растет стена взвеси, пылающая оранжевым огнем.

Булгарин приказывает не лихачить. Все верно, ускорение свободного падения на Титане в семь раз слабее земного, поэтому метановая пыль взлетает на сотни метров, а это, товарищи, демаскировка. Нас могут в два счета засечь по косвенным признакам, хотя сами флуггеры идут образцово, в гарантированной мертвой зоне радарного покрытия.

Сбрасываем скорость до звуковой.

Впереди виден архипелаг Принца Альберта. Сие означает, что эскадрильям пора расходиться на маршруты атаки.

Наш отряд отваливает влево, второй идет прямо между островами, третий – направо, мы берем полигон в клещи.

Скалы архипелага должны прикрыть наш маневр.

Слышится кодовый сигнал. Он означает, что отныне группа предоставлена сама себе. Инструкторы нас больше не сопровождают, начался зачет. Мы спешно отключаем автопилоты.

Я поглядываю на тактический экран. Затем, подумав, вывожу его на панораму кабины. Теперь я живу в виртуальном мире: безупречная зеленая картинка, координатная сеть, четкие контуры, углы, расстояния, тактические метки, прицельная цифирь.

Полигон совсем близко, и мы переходим на дозвуковую скорость.

Видны красные метки стационарных целей – условные строения. Однако ни зениток, ни подвижных целей (условная бронетехника) пока не наблюдается. Вводная гласит, что целеуказания с орбиты нет и не будет. Нам самим придется находить цели и распределять их между собой.

Эскадрилья разворачивается из колонны в двухшереножный фронт – три звена впереди, три сзади. Набираем дистанцию. Примерно два километра между парами, теперь не до четкого строя, надо выполнять задачу. Нас, судя по всему, еще не засекли.

Внимательно разглядываю гряду холмов впереди. За ними, во впадине – наши мишени. На высотках притаились зенитные точки. Скорее всего лазернопушечные «Иртыши». Старые машины, давно выведенные из строевой эксплуатации, но все равно: бьют без промаха.

Где бы я спрятался на их месте? Во-о-он та вершина очень заманчивая, и вон тот распадик, надо бы их предварительно пометить.

Новый кодовый сигнал: «Кратер». Вторая и третья эскадрильи на рубежах атаки, мы начинаем!

Врубаю все активные СОН – средства обнаружения и наведения – одновременно ставя истребитель свечой. Позади с секундной задержкой маневр отрабатывает ведомый.

На меня обрушивается вал информации: мобильные зенитки (ну, точно, за холмиком укрылись!), танки, зенитные ракеты (строго по-военному: ракеты ПКО, противокосмической обороны), временно неопознанные цели.

Нас тут же засекают, и начинается веселье!

«Горынычи» фильтруют гигабайты данных, электроника перекачивает их между бортами, распределяя цели, маршруты, оптимальные углы. Парсер определяет три ложные батареи зениток, заключая их в нейтрально синие рамки. А вот две метки прямо по курсу очень даже красные. Они меня видят, они в меня целятся.

Парсер фиксирует сразу три направленных луча радаров, а также лазерный дальномер, вероятно, с независимой станции наведения.

Автоматика моментально включает генератор помех, окутывая машину дифракционным облаком. Цельный радиообраз моего флуггера для противника распадается на множество мельчайших засветок, но меня продолжают уверенно вести по иммерсионному следу в атмосфере, так что расслабляться нельзя. Тем более что вот-вот истребитель захватит вражеская оптика!

Дистанция сто семь. Время реагирования легких систем противокосмической обороны от пяти до семи секунд. На четвертой секунде я жму на гашетку, створки оружейного отсека раскрываются и к целям выходят ракеты «Шакал» класса «борт-земля».

Я иду в первой волне, моя задача расчистить дорогу от зениток. Это все потому, что я – чемпион третьего курса по пилотажу и на втором месте по стрельбе, с меня и спрос больше.

«Шакалы» накроют цель через девять секунд – в меня успеют выстрелить, и не раз. Я обваливаю флуггер с километра обратно на предельно малые высоты и уже там, у земли, даю пару крутых виражей.

– Опасное пилотирование, – укоризненно замечает парсер (это правда, на таких маневрах кадеты и гробятся). – Рекомендую провести противозенитное уклонение в автоматическом режиме.

Ну это дудки! Я уж как-нибудь сам.

– Контакт с батареей, – говорит парсер.

На панораме высвечивается: «Отклонение 20, превышение 7. Отклонение 10, превышение 3. Отклонение 4.»

Все-таки успели пристреляться! Ведут строго по горизонтали, превышение 0.

Далее парсер фиксирует накрытие целей ракетами, красные метки гаснут. А еще он докладывает ровным голосом, дублируя слова отметками на боевом индикаторе истребителя.

– Есть контакт с лазером ПКО. Повреждение правой плоскости. Повреждение механизации второго оружейного отсека. Невозможно выпустить фантом.

Попали, сволочи!

Мы проносимся над верхушками холмов. Вот она, впадина, вот они, коробки пенобетона и жестянки тракторов! Я спускаю с цепи оставшихся двух «Шакалов» по целеуказанию парсера, и форсажу прочь! Надо успеть проскочить низину до пуска зенитных ракет!

Низина проносится под брюхом за две секунды, я успеваю отработать лазерными пушками по танку и удовлетворенно наблюдаю, как гаснет метка.

– Цель поражена. Шакал-5, Шакал-6, цели поражены, – бесстрастно говорит парсер.

Ну что же, хорошо! Три основных мишени в один заход – два строения и танк, да еще две зенитки – это без пяти минут значок «снайпера», и без двух целей зачет. Оставшуюся пару придется добивать лазером в пикировании, «Шакалов»-то не осталось, но это ничего. Справимся.

Вот что значит хороший план операции: подкрались, отработали, удрали!

– Пуск ракет ПКО, – говорит парсер. – Ракета-1, дистанция тридцать семь, ракета-2, дистанция тридцать восемь.

– Нас ведут! – крикнул Оршев, благо радиомолчание больше не требуется. – Ты пуск засек?!

– Засек! Подпускаем на пять, вываливаем фуллерен и делаем «кобру»!

– Меня «кобра» не спасет, у меня второй «банан» с фланга!

– Короче, уворачиваемся и вверх, а то график погорит!

– Кадеты, время! – слышится голос Булгарина. – Стараемся, кадеты, стараемся!

Я едва удерживаюсь, чтобы не послать каплея, ведь если нас собьют, то не видать зачета, и график не понадобится! Это он нарочно блажит, для создания боевого нервяка.

От ракеты мы увернулись. Парсер зафиксировал поражение левой консоли снопом осколков от дистанционного подрыва, но несерьезно, даже аэродинамические рули исправны. Вся эскадрилья в строю. И, о чудо, все отстрелялись мастерски! То есть перспектива зачета из туманной превратилась в реальную.

Маршрут ведет нас вверх до высоты сто, где мы построимся и пойдем добивать полигон с пикирования.

И тут…

– «Дзуйхо» всем! «Дзуйхо» всем! – оживает экстренная связь. – Говорит Кайманов! Обнаружен посторонний звездолет, повторяю, посторонний звездолет! Запрос «свой-чужой» игнорирует. Цель не опознана! Повторяю, цель не опознана! Немедленно прервать выполнение учебной задачи и возвращаться к «Дзуйхо»! Повторяю: всем на полной скорости к «Дзуйхо»!

– Ниппонский бог! – отзывается Булгарин. – Кадеты, слушай мою команду! Всем собраться в точке рандеву по моему целеуказанию! Всем держаться в хвосте пилотов-инструкторов, вперед не вырываться!

– А я что говорил? – это Глаголев. – Вот Богун тихарила! Ты только послушай, на аналоговом канале!

– Что, опять?

– Опять – это не то слово!

Я повел истребитель по булгаринским координатам. Сзади, как приклеенный, держится Оршев.

Психика на известие отреагировала спокойно, без сердечных замираний. Кто, скажите на милость, может быть в Солнечной? Конкордианцы, они же в просторечье клоны? Чоруги? Со вторыми у нас мир, с первыми – дружба навек; собратья по Великорасе, как-никак, хоть и двинутые по фазе.

А что у нас на аналоговом?

– Андрей! Румянцев! – кричит Оршев, да-да, кричит! – Вруби аналоговый!

На аналоговом было что послушать.

– Шап-шап-шапп… шапанат… шап… шеп-шеп… шпанат-шап-ша-шап… – Шипящий шквал звуков царапнул мои трепетные нервы. Шипело и скрежетало. Но это были не помехи. Упорядоченный сигнал. Настолько чужой, что психика запоздало среагировала тем самым сердечным замиранием.

– В бога мать их душу, это что такое?! – послышалось восклицание капитан-лейтенанта Петровского, инструктора второй эскадрильи.

– Не богохульствуй, – одернул его Ефим Епифанов – инструктор третьей. Он был с Большого Мурома, так что речь его отличалась повышенной обстоятельностью. – Имя Божье всуе не поминай! Но звуки похабные.

– Я же говорил! А ты не верил! Вот теперь послушай! – снова Глаголев. – Мы со Славой прошлый раз только секунд пятнадцать это слушали, и то тихонько. А теперь… блин, да сигнал просто ох…нной силы!