Текст книги "Смертоцвет (СИ)"

Автор книги: Александр Зимовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Герман взял и пробежал глазами список:

'1. Маркел Федотов, 45 лет, мастеровой суконной фабрики помещика Черкасова. За трудолюбие и трезвое поведение назначен сперва мастером, затем приказчиком по цеху. Предложена вольная, однако отказался, сказал, что трудиться в крепостном состоянии сподручнее.

2. Ермолай Митрофанов, 69 лет, староста села Буракина, принадлежащего помещику Ухтомскому. Прослужил старостой тридцать лет беспорочно, за это помещик предложил ему уйти на покой, получив вольную и денежное вознаграждение, однако тот ответил, что слишком стар уже, чтоб так жизнь менять и просил позволения служить в той же должности до смерти.

3. Трофим Угрюмов, 56 лет, лакей графа Бекасова. Получил свободу по завещанию, но умолял молодого графа не отпускать его и оставить при себе.

4. Елизавета Никифорова, 18 лет, горничная княжны Трубецкой. Считалась близкой подругой княжны, та просила отца дать ей вольную, но сама горничная ее от этого отговорила: сказала, что боится, будто тогда уж у них такой дружбы с княжной не будет'.

– Стало быть, все могли получить свободу, но отказались, – задумчиво проговорил Герман.

– Не такое уж редкое дело, – прокомментировал равнодушно Рождествин. – Эмоциональная связь крепостного с барином очень велика. Помните того лакея князя Вяземского? Кроме того, иные и в крепостном положении живут неплохо, а неизвестность страшит…

– И все-таки, совпадение любопытное, – Герман все еще пребывал в задумчивости. – Надо выяснить, был ли Рыжов из таких же. Если да, то… то что, собственно?

– Как вы, должно быть, догадываетесь, – произнесла Таня, – Московское управление сейчас рассматривает две версии. Первая, что мы имеем дело с каким-то безумцем. Возможно, одержимым эльфийским артефактом, бог весть как попавшим ему в руки. Такие случаи бывали. Вторая – что у нас завелась агрессивная секта революционеров, нечто вроде печальной памяти «Черного предела». И эти-то товарищи вознамерились убивать тех, кто сам отказался от свободы. Вроде как они предали святое дело освобождения, ну или что они там думают.

– Напрашивается еще и третья версия, – негромко произнес Герман и взглянул на Таню со значением.

– Вот как? Какая же?

– Что это какой-то очередной эксперимент нашего ведомства, бог весть для чего затеянный.

– Нет, – ответила Таня твердо. – Эту версию сразу отметаем.

– Точно? – Герман посмотрел на нее внимательно. – А то как бы не вышло как в прошлый раз. Мне нужно точно знать, чтобы в ходе следствия нам опять не выйти на самих себя.

– Точно, – голос подполковника звучал уверенно. – Одно дело эксперименты с освобождением, но вот так направо-налево убивать ни в чем неповинных людей… за кого вы, поручик, нас, в самом деле, принимаете⁈

– Я вас принимаю… за очень опасных людей. Я уже говорил, я ведь сам до конца не знаю, для чего это все…

– Да замолчите вы! – Таня закрыла ему рот надушенной перчаткой и огляделась по сторонам. – Нашли, где болтать. Обсудим с вами это еще в более подходящем месте, однако я вас уверяю: тут мы точно ни при чем.

Герман, между тем, понял, что есть одна вещь, которую ему, все-таки, стоит сделать сходу: наведаться в свое новоприобретенное имение Залесское и поузнавать, как там идут дела, а заодно предупредить тамошних. Если кто-то убивает недоосвободившихся крепостных, то как бы и до бывшего имения Пудовского дело не дошло.

Надо сказать, имение это было для него одной сплошной занозой в заднице. Поскольку настоящий крепостных там не было, никакого магического канала оттуда Герман не получал. Доходов имение тоже не приносило, так как хрустальный завод Пудовского был разрушен до основания. Сохранилась только одна казарма, в которой нынче и проживали двадцать два человека – все обитатели села, оставшиеся в живых после приснопамятных событий. Все они теперь были магами, пусть и не особенно сильными. Но об этом никто не знал, кроме них самих, Германа, и еще нескольких человек из Корпуса жандармов. И если бы кто-нибудь узнал…

Превращение крепостных в магов – то есть, фактически, в дворян – было событием настолько чудовищным, что один только слух об этом мог бы поставить всю империю на уши. Не только Герман, но и князь Оболенский мгновенно оказался бы в тюрьме, а то и на виселице, если бы открылось, что они причастны к чему-то подобному.

Потому за бывшими рабочими завода Пудовского нужен был глаз да глаз. Имение охраняли жандармы – все способные к магии и лично преданные Оболенскому. Навещать его позволялось лишь Герману. Приезжать он туда не любил – это означало тут же быть засыпанным просьбами, мольбами, и вопросами, на которые он не знал ответов.

«Когда нас выпустят?». «Как весточку родным послать?». «Обещай нам, барин, что нас всех тут не прирежут». Герман уговаривал потерпеть, как мог успокаивал, но он и сам не был уверен, что их там не перережут, и что он вообще может на это повлиять. Рабочие бывшего хрустального завода Пудовского были людьми чрезвычайно опасными для всех, в том числе, и для самих себя. Среди них случилось уже две драки с применением магии, и один из них от этого погиб. Просто взять и выпустить их в мир было нельзя, вечно держать в заточении – невозможно. Нужно было что-то решать, но Герман боялся ставить этот вопрос перед начальством прямо, потому что догадывался, какое может выйти решение.

Они медленно пошли по освещенной редкими фонарями улице. Жизнь небольшого городка, вверенного попечению поручика Брагинского, постепенно замирала, погружаясь в сон.

И где-то здесь, по одним с ними улицам бродил таинственный убийца, заставляющий растения прорастать сквозь людей. А может быть, он вовсе и не бродит по мостовой, завернувшись в черный плащ и зловеще хохоча, а сидит где-нибудь в светлой гостиной и рассказывает собравшимся приятелям анекдот. Или гладит по головкам своих детишек, угощая их мятными леденцами. Германа всегда завораживало то, какая бездна зла может скрываться в самом обыкновенном на первый взгляд человеке. Чего стоил только купец Пудовский, железнодорожный делец и хрустальный заводчик…

Может быть, Таня права, и это очередная революционная секта? Надо бы спросить Карася, не поговаривают ли чего-нибудь в этих кругах. И не встречал ли он в Зубцове кого-то из старых знакомых: городок-то маленький, всякий новый человек здесь на виду.

А ведь пожалуй, если найти этого флороманта, то можно и второй орден получить. Да и бог с ним, с орденом – главное, перевели бы в Петербург или хотя бы обратно в Москву. И развязаться бы с крепостными: отпустить их как-то на вольные хлеба, что ли? Вот только как это сделать?..

И еще одна мысль промелькнула у Германа в голове. Двор, в котором нашли Рыжова, был практически на том самом пути, которым он каждый будний день ходил на службу. И убили купца около девяти часов, то есть в то самое время, когда он, весело насвистывая, шел мимо в каких-нибудь ста или двухстах шагах от места преступления. Вот ведь незадача! Убийца мог оказаться у него в руках. Может быть, Герман его даже видал, когда тот уходил, сделав свое черное дело.

У Германа даже кулаки сжались от мысли о том, до чего это обидно. Ну, да ладно. Найдем мерзавца. Покажем начальству, что не зря тут хлеб едим. Другого такого важного дела, быть может, еще пять лет не будет.

– Вы, ваше высокоблагородие, что же, назад в столицу поедете? – спросил он Таню, как бы между прочим. – Вечерний-то поезд, я полагаю, уже ушел.

Надо сказать, что с момента памятного визита к Оболенскому отношения их зависли в непонятном статусе. Герман тогда сгоряча предложил, чтобы ему прямо сейчас отправиться к генералу Ермолову да попросить ее руки, на что Таня только скептически выгнула бровь и спросила: «Как ты это себе представляешь, чтобы поручик женился на подполковнике? Помимо того, что в самой фразе сквозит какая-то содомия, но это еще и несовместимо с субординацией». Герман и сам понял, что выйдет что-то не то, и больше этой темы не касался. Может, оно и к лучшему…

– Нет, что-то уже поздновато, – ответила Таня на его вопрос. – Я бы воспользовалась вашим гостеприимством, поручик, если вы не против.

– О, нет, разумеется, – ответил Герман с довольной ухмылкой. – Мне как раз недавно привезли восхитительный ковер из шерсти пещерного яка. Хотите взглянуть?

Глава третья

Творится волшебство без источника

Через кордон, что ныне отделял село Залесское от всего остального мира, Герман, как обычно, проходил с неприятным чувством. Село поместили под прозрачный колпак, который если не цветом, то формой напоминал ту черную полусферу, что вспухла над заводом стараниями Пудовского. Пройти сквозь нее можно было только в одном месте – на проходной, где дежурили три человека в жандармских мундирах во главе с вахмистром.

Усатый вахмистр проверил у Германа бумаги, кивнул.

– Озоруют оне, – сказал он Герману со вздохом. – Хоть бы вы их уняли. Позавчера заспорили, кому пол в казарме мести, так чуть всю начисто не разнесли, нам с ефрейтором вмешиваться пришлось. А то на днях принялись чародейными стрелами яблоко с крыльца сбивать, так один выстрел в нашу будку прилетел. Хорошо, ефрейтор Макаров по нужде отошел, а то б его убило. Сказали бы вы им, что нечего магией направо-налево кидаться-то. Опасно, да и беспокойно. Неровен час кто узнает, чего хорошего?

– Поговорю, – вздохнул Герман. – Но что я могу, кто я им?

– Как так, кто? – удивился вахмистр. – Вы им барин. Они вас слушаться обязаны.

– Да вы ж знаете, – Герман пожал плечами. – Барин-то я им только на бумаге, а так-то никакой магической власти у меня над ними нет.

– Ну, так что ж? – вахмистр усмехнулся в усы. – По мне, так мужик барина должен слушаться и без всякой магии. Вот, моему Гришке на днях в гимназии рассказывали, были такие времена, когда никакой магии не было, а мужики бар и тогда слушались. Стало быть, можно и так.

– Ну, я попробую, – Герман улыбнулся ему и пожал руку.

Едва он миновал проходную, как почти сразу же на дорожке ему попался Митрич, наполовину седой бывший мастер стекольного цеха, а нынче – староста села, выбранный Германом за рассудительность и спокойствие. Когда он первый раз после памятных событий в Залесском беседовал с его обитателями, почти все они или отчаянно ругались или затравленно смотрели на него, выпучив глаза и изредка вставляя фразу-другую, словно через силу. Митрич же говорил обстоятельно. Казалось, случившееся не очень-то его и шокировало.

– Здорово, барин, – взмахнул он рукой. – Давненько тебя не видать было. С чем пожаловал?

– Да вот, проведать вас, – ответил Герман. – Узнать, все ли в порядке.

– Какое там, в порядке, – вздохнул Митрич. – Скука одолела. Ни работы нет, ни развлечения какого. Сидим и сидим тут, арестанты в остроге веселее живут. Хоть бы водки, что ли…

– Да вам же выдают?

– Да чего они выдают? По рюмке в день за обедом. Это ж разве выдают, этаким тоску не зальешь.

– Ну, сильно-то ее заливать тоже не дело, – Герман покачал головой. Ему вдруг представилось, что будет, если здешние обитатели, способные призывать дворянские шпаги и чародейные стрелы, напьются допьяна. Лучше было бы в это время рядом не находиться.

– Оно так, – снова вздохнул Митрич. – Да ведь скука смертная. А с водкой еще бы куда ни шло. Может, уговоришь их, барин, а? Бога бы за тебя молили.

– Уж и так вахмистр на вас жалуется, – произнес Герман. – Зачем в будку стреляли-то?

– Да это Егорка с Никишкой, я уж им выволочку сделал. Дело-то молодое, а тут ни баб, ничего. Ну и бесятся парни, что с них возьмешь.

– Ты уж постарайся, чтобы этого больше не было, – сказал Герман внушительно. – От жандармов жалобы тоже без надобности. Давай так, если в другой раз приеду, а на посту мне скажут, что вы магию попусту не творили, и никаких на вас жалоб нет, тогда устрою вам водки побольше.

– Тяжело, – проговорил Митрич задумчиво. – Я бы сам-то магию эту… глаза б мои не видали, а ребят удержать тяжело будет. Молодые же, все им интересно. Ну, да попробую.

– Попробуй, попробуй, – Герман кивнул. – Если надо, моим именем скажи, что, дескать, хозяин здешний настаивает, и что он обещает…

– Ты, барин, вот что пойми, – произнес с расстановкой Митрич. – Мы тебя ведь об этом обо всем не просили. Да, если бы не ты, нас бы тогда, наверное, черти на куски разорвали. Это так. Но, а сейчас-то что? Сейчас мы сидим и ждем, когда нас эти дружки твои в мундирах на куски разорвут. Сильно это лучше, как ты думаешь?

– Вас никто не разорвет, – произнес Герман, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности. – Если бы вас хотели убить, то уже бы убили.

– А если бы не хотели, то уже б отпустили, – вздохнул Митрич. – Вы там, баре, просто не решили еще. А мы тут сидим, каждый день смерти ждем. Знаешь, каково?

– Я клянусь вам…

– А ты, барин, не клянись! Нешто я не понимаю, что ты не все можешь сделать, что ты для них тоже сошка мелкая. Я-то верю, что ты добра желаешь, да черта ли нам от твоего желания! Бежать нам надо, бежать…

Он вдруг осекся и испуганно посмотрел на Германа, сообразив, что сболтнул лишнего.

– Не надо вам бежать, – Герман помотал головой. – Тогда они вас… под землей найдут. Тогда точно вам конец. Я, может быть, еще как-то смогу это все уладить. На службу вас принять, может быть.

– К вам, что ли, в жандармы? – Митрич усмехнулся.

– А хоть бы и к нам… Нам всегда толковые люди нужны. Пойдете в арестный взвод или еще куда.

– Да болтовня это все, барин, ты ж сам понимаешь, – Митрич прочистил горло и сплюнул на землю. – Все это большие люди будут решать, не тебя чета.

– Я теперь тоже большой человек, – ответил Герман. – И вы. Мы все теперь большие люди. Настают, Митрич, другие времена. Совсем другие.

– Твоими, барин, устами да мед бы пить, – Митрич вздохнул, закашлялся и снова сплюнул.

– А что, смогли бы вы снова работать, если бы завод восстановить? – спросил Герман, глядя на руины бывшего управления. Они как раз вышли на центральную площадь, где в центре все еще виднелись остатки стеклянной беседки. Впрочем, от нее остались лишь три покосившиеся колонны, торчащие из озера оплавленного черного стекла. Саперы генерала Ермолова и его же боевые маги поработали здесь на совесть, уничтожив все, что хоть как-то могло служить проводником магии.

Сейчас это место выглядело, словно филиал ада на земле, да, собственно, и было им. Развалины зданий, черная пропеченная земля, на которой так и не выросло ни травинки, воронки от снарядов. Пара дней ушла тут только на то, чтобы убрать и сжечь трупы бесов – и людей.

Митрич немного подумал над вопросом Германа.

– Красильщиков не осталось, – сказал он задумчиво. – Все погибли, и Монтойи нет. Придется все заново начинать. Новых где-то нанимать. И вообще, новых мастеровых принанять придется, а как-то старые с ними будут? С магией-то?.. Не знаю…

Навстречу ему попалось двое из мастеровых, они сняли шапки, но взглянули на Германа неприветливо. Словно знали, что ничего хорошего ждать от него не приходится.

Герману вдруг ужасно захотелось сделать им всем что-то хорошее. И то сказать: судьба связала его с этими темными людьми накрепко, теперь им поневоле нужно было быть вместе и заодно. Но как этого достигнуть? Они, поди, до сих пор каждого шороха боятся и не верят никому. Да и правильно делают, в сущности.

– Вот что, Митрич, – сказал он. – В другой раз я сам вам водки привезу, только ты уж проследи, чтоб поровну всем досталось, и чтобы безобразий никаких не было. И это… запомни, вы у меня обязательно будете свободными. Понимаешь, Митрич: свободными!

Он взял старика за плечи и слегка встряхнул. Тот уставился на него, выпучив глаза, словно на помешанного. Герман сам устыдился своего дурацкого порыва и отпустил.

– И это, собери мне список, чего еще в первую очередь нужно, ну, помимо водки, – сказал он, отвернувшись в сторону. – Я все передам, а что-то и сам раздобуду. Нам теперь нужно помогать друг другу, очень уж много кому мы поперек горло встали.

– Помогать, это дело хорошее, – проговорил Митрич с некоторым сомнением. – Ладно, поспрашиваю ребят. Вот только не тянулось бы это все так долго…

Они двинулись по дорог обратно к заставе. Герман закурил трубку.

– Что ж, барин, переночуешь, что ли, у нас? – спросил Митрич. – Господского дома тут нет, но уж какую ни есть отдельную комнатку тебе найдем.

– Нет, благодарю, – ответил Герман. – Мне сегодня еще в одно место нужно поспеть.

* * *

– Входите-входите, – произнес князь Кропоткин, когда его дряхлый, едва переставляющий ноги лакей провел Германа в знакомый уже кабинет. – Пришли взять у меня еще один урок, или просто поболтать со стариком?

– Скорее первое, – ответил Герман. Он был у князя уже дважды, сперва хотел получше разобраться, как обращаться с дворянской шпагой. Затем – обучиться призывать чародейную стрелу.

Последнее оказалось не так уж сложно, но каждое применение заклинания вызывало приступ головокружения, так что Герман после него едва мог устоять на ногах.

– Ну, тогда садитесь, рассказывайте, – князь сделал приглашающий жест, указав на кресло. – Что хотите освоить на этот раз. Стрела у вас тогда славно получилась, я в юности не так быстро научился.

– Спасибо, – Герман кивнул. – Но на сей раз я хотел бы выучить что-нибудь более мирное… и более эффектное. Видите ли, нечто такое, чем можно блеснуть в обществе. Причем, в обществе аристократов, которых чародейной стрелой не удивишь.

Несколько секунд князь молча внимательно смотрел на Германа.

– Простите, Герман Сергеевич, но блистать в обществе – это несколько не то, в чем я хотел бы оказать вам помощь, – произнес он. – Вам следовало бы уже понять, что этот блеск очень дорого обходится.

– Но мне это нужно для дела, – ответил Герман. – Для дела, с которым и вы некоторым образом связаны.

– Знаете, почему мне пришло в голову отпустить крепостных? – спросил князь, внимательно поглядев на Германа. – Я, пожалуй, расскажу вам эту историю. Никому не рассказывал, а вам расскажу.

Герман сложил руки на колене, приготовившись внимательно слушать. В голосе князя проскочило нечто такое… словно у него перехватило горло.

– У меня была любовница… – начал князь, словно бы через силу. – Нет, не то. У меня была любовь. Настоящая любовь, хотя я этого не вполне осознавал. Она была горничной моей матери. Точнее сказать, она только считалась горничной, а в действительности считалась чем-то вроде ее воспитанницы.

Видите ли, моя мать всегда хотела, чтобы у нее была дочь, но так вышло, что после меня она не могла иметь более детей, и оттого-то она, должно быть, взяла себе в прислугу Асю. Сперва в качестве некой живой игрушки, которую можно наряжать, баловать, учить… Под руководством моей матери, она очень пристрастилась к книгам, сперва к романам о чувствах, а потом и к более серьезному чтению. Я стал проводить с ней немало времени, и вот много ли надо юноше-подростку, чтобы влюбиться, тем более, что она действительно была очень красивой. Ну, а я для нее был сын барина, почти недостижимое существо, так что тут тоже все более чем понятно…

Князь тяжело вздохнул и потер пальцами лоб.

– Она никогда ни о чем меня не просила, – продолжил он с горечью. – Ну, знаете, не выпрашивала подарков, никогда даже словом не намекнула, что хотела бы стать моей женой, хотя сам я этого желал. Кроткое, совершенно неземное существо.

И вот однажды отец давал бал, было запланировано нечто грандиозное, невиданная феерия. Он очень любил эффекты, любил удивлять, пускать пыль в глаза, чего бы это ни стоило, в этом был он весь. О, я хорошо помню тот вечер: был приглашен большой оркестр, играла дивная музыка, а в центре бального зала стоял отец и приводил в действие «Фейерверк Дюбуа». Это несложное заклятье, но он тогда вложил много силы, и это было… очень эффектно. Он тогда всех поразил – некоторые из гостей бала стояли, раскрыв рты, а когда музыка стихла, на зал обрушился гром аплодисментов.

А на следующий день я пришел во флигель, где жила моя Ася, и обнаружил ее лежащей в постели. У нее отнялись ноги, и ее всю знобило. Я знал эти симптомы – это духовное истощение. Отец использовал очень много энергии, и при этом небрежно настроил канал, так что она поступала в него неравномерно. И Ася попала под луч, ее высосало сильнее всего.

Князь снова замолчал на мгновение.

– Понимаете, Герман Сергеевич, – продолжил он. – Я ведь был не дурак, я уже тогда хорошо понимал, что такое духовные узы, и какой эффект они оказывают на жизнь крепостных. Теоретически понимал. Но я не задумывался о том, что это может значить на практике. Ну, да, крепостные обычно живут меньше нас. Ну, да, если злоупотреблять оброком, то они живут еще меньше. Обычная банальность, которая никого не трогает. Дуб – дерево, роза – цветок, смерть – неизбежна. Но для меня тогда открылся новый мир, очень страшный и неуютный.

Я пытался ее спасти, звал врачей, духовных целителей, даже одну гадалку. Потратил кучу денег, но ничего не помогло. Она истаяла меньше, чем за месяц. Я хотел вызвать отца на дуэль, мать на коленях умоляла меня этого не делать. Я послушал ее, но поклялся, что сам никогда не буду причиной… подобного. Я верю, что всей своей дальнейшей жизнью я искупаю вину за то, что с ней случилось.

Последние слова Кропоткин произнес совсем негромко, словно ему перехватило горло. Герман молчал, стараясь на него не смотреть.

– Меня считают чудаком, – продолжил князь. – Все так считают. И вы тоже – не отрицайте. Один из этих нетерпеливых господ-революционеров сказал мне как-то, что я, дескать, пытаюсь ложкой вычерпать море. Что попытка устроить жизнь сотни бывших крепостных ничего не изменит, пока не изменятся социальные условия. Может быть, так, но я знаю другое: сам этот господин никому не помог и никого не спас, никаких условий не изменил, а вот я… впрочем, ладно, не буду себя расхваливать. У каждого свой путь.

Они снова помолчали немного.

– Но вот к чему я все это рассказываю, – произнес князь. – Мне претит сама мысль о том, чтобы расходовать магию на какие-то финтифлюшки. Магия высасывает из людей жизни. Единственная цель, ради которой это можно делать – спасать другие жизни.

– У меня нет крепостных, – ответил Герман. – Я магию черпаю в себе, и могу сам решать, на что ее тратить.

– Это так, – князь вздохнул. – Но кто знает, где вы ее черпаете на самом деле? Узорешитель совершенно не изучен, мы не знаем, что он такое на самом деле.

– Я знаю… я чувствую, что он берет силу из меня самого, – ответил Герман. – А кстати, вы-то ведь должны знать, откуда он вообще взялся?

– Камень нашла армейская экспедиция, насколько я знаю, – сказал князь. – Где именно и при каких обстоятельствах – это вам лучше узнать у генерала Ермолова. Корпус пистолета, вероятно, изготовили его же военные инженеры. Только солдафону могла прийти в голову мысль поместить мощнейший артефакт, какого только касалась человеческая рука, в барабан пистолета. В руки Комитета он попал довольно сложным путем, большая часть причастных думала, что это была ловкая операция по похищению. Но я знал правду с самого начала: военные и жандармы подкинули им Узорешитель нарочно. Впрочем, операция с самого начала пошла не по плану – ну, вы знаете.

– Так или иначе, моя магия если и расходует чью-то жизнь, то только мою, – ответил Герман твердо. – А как с ее помощью спасать чужие жизни… это уж мое дело.

– Ну, ладно, – вздохнул князь. – Я покажу вам тот самый «Фейерверк Дюбуа». Он давно вышел из моды, и из нынешней молодежи его, должно быть, никто и не видал. Даже интересно было бы снова припомнить, каково это… Впрочем, я-то уже не смогу. А вот вы… вы умеете играть на рояле, Герман Сергеевич?

– Нет, не сподобил Господь, – ответил Герман. – А это непременно нужно?

– Нет, можно чтобы сыграл и кто-то другой. Давайте, я сыграю, а вы будете пробовать. Пройдемте в гостиную, у меня там есть рояль. Давненько я не играл.

С этими словами он закрутил колеса своего кресла, направившись к дверям, а Герман почтительно последовал за ним.

Глава четвертая

Расцветают сто цветов

Герману нечасто приходилось бывать на аристократических приемах, и предыдущий раз оставил у него специфическое впечатление. Впрочем, Таня, наставляя его, подчеркнула, что в этот раз прием будет совсем иного рода, и не обманула.

Чопорность чувствовалась во всем. В белых перчатках надутых лакеев, в филигранно разложенных приборах за обеденным столом, даже в выражении лица хозяина дома, который едва поклонился Герману, когда того к нему подвели.

Граф Уваров явно хотел подчеркнуть: хоть я и низвергнут с небес на грешную землю Зубцовского уезда, но все равно остался небожителем. Был он худощавым и высоким, со старомодными бакенбардами, а на лице его застыло холодное выражение английского лорда, вынужденного зайти в кабак, но не желающего иметь с его завсегдатаями ничего общего.

Его дородная супруга взглянула на Германа несколько теплее, но тоже свысока. Чем-то она напомнила ему ту римскую матрону, что встретилась ему на памятном маскараде.

Представили его и графским дочерям, которых оказалось две. Одна из них, Галатея, высокая статная блондинка, лишь коротко кивнула ему, также очевидно с порога решив, что перед ней человек, несравненно ниже ее по положению. Вторая, Ариадна, была ниже сестры, полнее, но от того и с выдающимися формами, так что портили ее разве что веснушки и строгое пенсне, придававшее ей какой-то профессорский вид. Эта даже перекинулась с Германом парой слов, спросив его мнение о недавно вышедшей и наделавшей много шума книге «К вопросу об этике необъяснимого» Карла Радемахера. Герман об этой книге ничего не слыхал, отделался неопределенным замечанием, и, кажется, впечатления не произвел.

На этом представление окончилось, и Герман был предоставлен сам себе. Он побродил по залу, присоединяясь то к одной, то к другой мужской компании, по возможности вставляя приличествующую реплику в диалог. Наиболее крупный кружок, включавший в себя и дам, и кавалеров, собрался вокруг молодого мужчины, немного старше Германа, который и впрямь заметно выделялся из общей толпы. Он был очень загорел, с выгоревшими на солнце волосами, так что чем-то напоминал сезонного рабочего из южной губернии. При том он был очень высокий, нескладный, говорил сбивчиво, но с каким-то неистовым огнем в глазах и в каждом слове. Одет он был во фрак, явно недешевый, но как-то нехорошо на нем сидевший, словно он был с чужого плеча.

Когда Герман присоединился к этой компании, разговор шел об истории эльфов, так что Герману стало интересно.

– Они владели куда большим числом миров, чем принято считать, – говорил загорелый с видимым жаром. – Вероятно, они сами это скрывают, а может быть, даже и вовсе уже забыли. Наука у эльфов не развивается, так что это вполне возможно. Их народ чем-то похож на бурундука, который распихал орехи по норам и дуплам, а теперь сам не может половину из них найти.

От такого сравнения некоторые из слушателей улыбнулись, а особенно просияла Ариадна, оказавшаяся тут же. И почему-то из-за этой ее улыбки рассказчик Герману сразу слегка не понравился, хотя, казалось бы, какое ему дело? «Этот, небось, про этику необъяснимого, читал,» – подумал он.

Однако постепенно рассказ об эльфийских мирах-осколках, блуждающих где-то в междумирье и скрывающих разнообразные тайны, заворожил и его.

– Стало быть, при известном везении можно найти эльфийский артефакт, которым сами эльфы давно не пользуются? – спросил Герман. Ему невольно вспомнилось, что Рождествин говорил о проклятии, поразившем крестьянина Рыжова.

– Вы зрите в корень, – проговорил молодой человек, а затем взглянул на Германа и воскликнул. – О, Герман Сергеевич, и вы здесь! Вас-то мне и надо!

Некоторые из собравшихся взглянули на Германа с интересом, а тот в ответ слегка сконфузился. Он предпочел бы до поры до времени на авансцену не выходить.

– Простите? – переспросил он, так как с этим человеком никогда не был знаком, и понятия не имел, откуда тот мог бы узнать его имя.

– Ха, видите, я все про всех знаю! – он заулыбался Герману какой-то обезоруживающе-дурацкой улыбкой, словно они в самом деле были старыми приятелями. – Пойдемте, у меня есть к вам дело.

Они отошли к высокому стрельчатому окну, и молодой человек продолжил:

– Меня зовут Илья Ферапонтов, вы, может быть, читали обо мне что-нибудь в газетах.

Герман припомнил, что в самом деле читал пару заметок о молодом аристократе, который сперва предпринял несколько рискованных плаваний по притокам Великой Реки, а затем и вовсе стал совершать вылазки в такие дебри междумирья, в которые ни имперская армия, ни разведка не совались.

В газетах все это подавалось, как чудачества дворянского отпрыска, которому некуда девать деньги и свободное время. В главных имперских газетах вообще было принято именно в таком тоне писать о путешественниках и ученых.

– Читал, – Герман кивнул. – И чрезвычайно рад нашему знакомству. Однако же откуда вы знаете обо мне? Я, видите ли, не столь знаменит, обо мне в газетах не пишут.

– Ну, разумеется, я навел справки о вас! Ведь вы унаследовали село Залесское после смерти купца Пудовского!

Германа даже слегка в жар бросило от этого заявления, произнесенного явно без задней мысли, походя.

– Э… надо сказать, вас дезинформировали, – произнес он. – Я вовсе е наследник его степенства, а просто…

– Да какая разница! – воскликнул Ферапонтов, махнув рукой. – Главное, что село теперь ваше. Ведь ваше же, так?

– Ну, положим, что так, однако чем же оно вас заинтересовало?

– Видите ли, село стоит в одном месте, чрезвычайно выгодном с точки зрения путешествий между мирами, – пояснил Ферапонтов. – Там сходятся несколько потоков… вы изучали теорию пятимерного пространства?

– Не имел удовольствия, – Герман помотал головой.

– Напрасно, напрасно! Очень перспективное направление мысли. Карл Радемахер в своей работе «К вопросу об этике необъяснимого» характеризует ее… впрочем, неважно. Так вот из нее следует, что село стоит в совершенно уникальном месте. У меня даже возникла теория, – Ферапонтов понизил голос, – что Пудовский не просто так его арендовал его. Причем, говорят, за очень большие деньги. Я полагаю, что он планировал использовать село для налаживания нового межмирового портала, чрезвычайно перспективного.

– Интересная теория, – только и смог выговорить в ответ на это Герман.

– Но купец был дилетантом, – продолжал, между тем, Ферпонтов. – И слава богу, что у него ничего не вышло. Если копать бездумно и действовать грубой силой, то можно пробить проход в один из адских миров, устроить новое вторжение Черной Орды. Хорошо бы было? Я думаю, что ничего хорошего.

– Совершенно с вами согласен, – Герман кивнул.