Текст книги "Смертоцвет (СИ)"

Автор книги: Александр Зимовец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Annotation

Оказавшись в провинциальном городке Зубцове, новоиспеченный поручик Корпуса жандармов Брагинский заскучал. И есть от чего: ни тебе тут аристократических красавиц, ни головокружительных полетов на летающих экипажах, ни ослепительных балов, ни таинственных преступлений, ни вальсов Шуберта, ни хруста французской булки.

Но это ненадолго: и аристократический заговор, участником которого он невольно оказался, о себе напомнит, и преступления найдутся, а уж о красотках что и говорить! Тучи вокруг поручика стремительно сгущаются. Таинственный артефакт, оказавшийся в его руках и способный перевернуть жизнь в Российской империи вверх дном, нужен слишком многим.

А раз так, то рассчитывать можно только на свою смекалку, наблюдательность, чувство юмора и верных друзей!

Лазоревый мундиръ II: Смертоцвет

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Эпилог

Лазоревый мундиръ II: Смертоцвет

Пролог

В котором Его Величество недоумевает

В четверг, восьмого сентября, у Его Величества, как обычно, были на докладе шеф корпуса жандармов князь Оболенский и глава Третьего отделения князь Апраксин. Император слушал докладчиков, почти не перебивая, но то и дело хмурясь или раздраженно дергая лицом, словно у него болела голова или зуб.

Оба докладчика знали, что это плохой признак. Императора гнетет какая-то важная проблема, быть может, даже и никак не связанная с теми, что он предлагает обсудить.

Обсудили же положение дел в армии на Барканском фронте. Поговорили о предстоящих непростых пятисторонних переговорах по урегулированию спора между остатками Британской империи. Обменялись мнениями относительно нового цензурного устава. Наконец, кажется, все вопросы обсудили, и в разговоре повисла небольшая пауза.

– Так, и последнее, – проговорил император в некоторой задумчивости. – Что у вас, господа, по этому самому делу, в котором вы никак разобраться не можете?

В ответ оба понимающе кивнули. Император никогда не говорил «дело Душекрада», и однажды выгнал взашей действительного статского советника, который по забывчивости употребил это слово в официальной бумаге. Когда случалось об этом деле заговорить, он всегда изъяснялся намеками. Впрочем, оба генерала, будучи давними царедворцами, понимали его с полуслова.

– Есть определенные подвижки, – заговорил Оболенский, так как знал, что вопрос обращен, главным образом, к нему. – Действительно, в последние месяцы в нескольких губерниях отмечен рост числа спонтанных разрывов уз, вот список. Мы обратились в Священный Синод, выписали экспертов по этому вопросу. Они готовят обстоятельный доклад. Пока невозможно с уверенностью сказать, является ли аномалия результатом злого умысла конкретного лица, либо же…

– Является, – отрезал император и устало потер лоб над переносицей. – Есть какие-нибудь подозреваемые?

– Есть основания полагать, что к этому мог быть причастен купец Пудовский, практиковавший недозволенную магию, однако он погиб при задержании, не доглядели.

– Погиб или бежал? – уточнил Его Величество, наклонившись к Оболенскому и сверля его подозрительным взглядом.

– Погиб, точнее некуда, – проговорил генерал уверенно. – Тело вскрыто и опознано. Оказал сопротивление. Проведено расследование. Арестная команда действовала по инструкции.

– Я имел честь докладывать Вашему Величеству, что имелся еще один подозреваемый, некто Брагинский, – произнес Апраксин обычным своим негромким, вкрадчивым голосом.

– Брагинский – лицо незначительное, – небрежно прокомментировал Оболенский. – Пудовский имел большие средства, влияние, связи, в том числе, и в революционных кругах. Про Брагинского ничего из этого сказать нельзя.

– Но однако же вы лично своим приказом наградили сие незначительное лицо сапфировым крестом и пропихнули в указ о выдаче наградного поместье. Хорошая же незначительность.

– Сапфировый крест и поместье выданы за серьезные – для его возраста и чина, конечно – служебные успехи. Молодой человек распутал действительно сложное дело, убийство князя купцом из-за финансовых вопросов. Мне докладывали из Московского управления о нем. Должно быть, умный юноша – но и только. Какой же он Ду… кхм… в смысле, какой же из него подозреваемый? Искомое нами лицо должно иметь высокое положение, а это всего лишь поручик.

– Высокое положение достигается не вдруг, – произнес Апраксин задумчиво. – Оно складывается из таких вот резких служебных взлетов, какой произошел у этого господина. А у меня, между прочим, есть агентурные данные весьма подозрительные.

– Вы о показаниях барона фон Корена? – спросил Оболенский. – Это совершенная чепуха. Барон допустил огромный промах по службе, повлекший провал операции и человеческие жертвы. За это он был отстранен, а во время расследования наделал новых проступков. Решил, по всей видимости, что корнет Брагинский метит на его место и возревновал по службе, вот и наговорил про него черт знает какой чепухи, совершенно бездоказательной. Я бы рекомендовал психиатрическое освидетельствование барона.

– Однако же имеются проверяемые факты, и я бы со своей стороны обратил внимание…

– Не морочьте мне голову, господин Апраксин, – произнес Его Величество, хлопнув ладонью по столешнице. – Поручик… вы бы еще кучера заподозрили в заговоре! У вас был четкий ориентирующий признак: искомое лицо занимает значительное положение в империи. Существует заговор, в него неизбежно вовлечены высокопоставленные лица, а вы мне докладываете о каком-то поручике. Мне так недолго вас самого заподозрить, если будете еще подобную ерунду мне скармливать.

Князь Апраксин слегка побледнел. Он, конечно, понимал, что император на самом-то деле его в заговоре не подозревает, иначе его бы уже не было на свете. Однако настаивать на своем посчитал несвоевременным, и потому лишь коротко кивнул

– Свободны господа, не задерживаю, – объявил император, но едва оба докладчика поклонились ему и направились к дверям, прибавил. – А насчет этого дела не ослабляйте своего внимания. Мы и на следующем докладе его обсудим, доложите мне новые соображения. И там в приемной сидит граф Уваров, попросите его ко мне. Но не тотчас, а пусть минуток пять подождет.

Проводив генералов, император прошел пару раз по приемной туда и обратно, а затем подошел к известному уже читателю шкафу, открыл его, извлек шкатулку и взглянул на лежащий на бархатной подушечке камень. На этот раз в свете камня не было заметно тревожной пульсации, как прежде. Свет его был ровным, но как будто стал слабее, тусклым и печальным, словно нечто внутри камня надломилось и теперь медленно умирало.

– Господи… – прошептал император. – Укрепи меня… Обрати на меня, недостойного, вновь взор очей твоих. Дай мне знак.

Но знака не было. Заслышав в передней осторожные шаги графа, император торопливо закрыл шкатулку и вернул ее на место.

Глава первая

Вечер пятницы идет не по плану

А поручик Брагинский, не зная о том, на каком уровне недавно обсуждали его скромную персону, явился на службу в настроении приподнятом и игривом.

Корнета Вихрова, дежурившего в приемной, хлопнул по плечу и спросил о здоровье его матушки. Тот в ответ вытянулся в струнку и отрапортовал, что с матушкой все благополучно, а вот унтер-офицерская вдова Занозина приходила уже в третий раз и все с прошением относительно того, что ее жильцы практикуют черную магию. А именно – бормочут слова на непонятном языке, а недавно говорили о том, как резали какую-то лягушку.

– Так у нее студенты-медики живут, – ответил Герман, зевнув. – Мы же еще в прошлый раз выясняли. Студент Ерголин приехал на каникулы с двумя приятелями.

– Так точно, – отрапортовал Вихров. – Однако циркуляр номер сто двадцать четыре че эм требует проведения повторной проверки в случае повторного заявления о внешнем воздействии, даже если первичное не подтвердилось, а кроме того…

Герман вздохнул и жестом остановил корнета. Ему стало даже немножко жалко парня: закончив кадетский корпус, он привык там к жесткой дисциплине, и попади он к такому же дисциплинированному начальнику (вот хоть бы к ротмистру Трезорцеву), был бы за это вознагражден. Германа же он только раздражал своей пунктуальностью.

– А кроме того, распыление сил на проверку заведомо недостоверных сведений тоже запрещено циркулярно, – парировал Герман. – Не вспомню вот только сейчас сходу номер. Так что сидите, корнет, и работайте.

– Но у меня текущей работы нет, так что…

– А если появится? А если сейчас убийство, бунт, возмущение, а вы в отлучке, показания сумасшедшей старухи проверяете? Сидите на месте и будьте наготове, это приказ.

Корнет в ответ на это молча кивнул, как бы говоря: «Я возмущен тем, как мой начальник манкирует служебной дисциплиной, но возражать не смею, так как сам свято чту субординацию». Ну, и ладно.

Губернского секретаря Нагулькина, сидевшего за столом напротив корнета, Герман спросил уже о его собственном здоровье, так как секретарь, краснорожий и нескладный, явно был с сильного похмелья. Этот, наоборот, услышав о том, что показания вдовы перепроверять не надо, только удовлетворенно промычал. В его состоянии даже сидеть за столом было трудновато, не то что ехать куда-то и с кем-то разговаривать.

«Вот же свинья, нарезался еще в четверг», – подумал Герман, поморщившись. – «Не мог дождаться пятницы. Вот я, например, дождался, и сегодня непременно нарежусь. Всему свое время».

Таким образом, проинспектировав своих подчиненных – а это были все его подчиненные, если не считать Рождествина – поручик Брагинский удостоверился, что дела вверенного ему отделения обстоят не то, чтобы хорошо, но примерно как обычно. Удовлетворенный этим обстоятельством, он прошествовал по скрипучей лестнице н второй этаж, где располагался его кабинет.

В кабинете уже сидел поручик Рождествин, с невозмутимым видом начищал пуговицы на мундире. Завершив это занятие, он взглянул в висевшее напротив его стола зеркало и, кажется, остался доволен.

– Доброе утро, поручик! – проговорил Герман. – Сегодня дел никаких нет, я вижу.

– Откуда же им взяться в этой дыре? – проговорил Рождествин с видимым удовлетворением.

После этого приступили к обычным утренним занятиям. Эльф продолжил проводить в порядок униформу, и без того на взгляд Германа безукоризненную, Герман же рисовал в блокноте для записи показаний эпическое похабное полотно с участием нескольких красавиц из высшего света, которых ему доводилось видать. Сюжет полотна был навеян впечатлениями от вечера в поместье баронессы фон Аворакш, который он имел удовольствие посетить летом.

Затем отправили Вихрова в ближайший трактир за обедом, заказали между прочим и бутылочку красного вина, дрянного, конечно, ну уж какое есть в этой глуши. Употребили это все должным образом и принялись коротать время до законного часа окончания занятий.

– Скука, – промолвил Герман, сев за стол, потянувшись и закуривая трубку, к которой в последнее время пристрастился. – Хоть бы убили кого. Чувствую, что превращаюсь в какую-то провинциальную калошу: штос, кабак. Осталось только жениться на дочке исправника и наделать детишек. Если меня продержат здесь еще хотя бы год, то, боюсь, этим и кончится.

– А я думаю, нам с вами нужно какое-то время побыть не на виду, – проговорил глубокомысленно эльф, рассматривая стоявшую возле Германова стола бутылку из-под вина. – Пока пыль не уляжется.

– Да уже наверняка десять раз улеглась, – ответил Герман. – Раз никто из нас пока не арестован, значит, наши недоброжелатели про нас благополучно забыли. Боюсь только, что господин Оболенский про нас тоже забыл.

– Это вряд ли, – ответил Рождествин с равнодушным выражением лица. – Этакое, пожалуй, забудешь.

– Ну, уж как бы там ни было, а я после отбоя сразу в кабак Великолукского, – произнес Герман, положив ноги на стол. – Ресторана приличного здесь нет, а в Тверь ехать недосуг. Однако же и отбивные у него приличные, да и вино. Ну, а потом по обстоятельствам, может быть, к мадам Зайонц. Говорят, у нее новые девочки. Вы со мной, а, поручик?

– В кабак – это пожалуй, – эльф кивнул. – А от мадам Зайонц воздержусь. В прошлый раз туда явились какие-то приказчики, устроили драку. Что хорошего? А потом на меня там пыталась залезть какая-то пропитая мамзель с истекшим сроком годности. Обещала большую скидку, но, между нами говоря, это ей следовало бы мне заплатить. Вообще, одна из вещей, которую я не вполне понимаю в человеческом сообществе, это продажная любовь. По-моему, это дело всегда можно найти совершенно бесплатно, достаточно только приложить усилия и не торопиться.

– Это оттого, что вы, эльфы, долго живете, – ответил Герман. – От этого у вас холодность и равнодушие – вам некуда спешить. Вы все время думаете, что все в жизни успеете. А человек – он как пчела. Ему за короткую жизнь нужно непременно собрать нектар с каждого цветка на жизненном поле.

– Гонорею вы соберете с этакого цветка, и больше ничего, – Рождествин поморщился.

– Конечно, нужна разборчивость, – согласился с ним Герман. – И вообще, чрезмерное увлечение грубыми страстями выдает человека примитивного, неспособного высоким порывам. Однако же иногда… все-таки, мы, поручик, не ангелы, и даже не эльфы. Ну, в смысле, я не эльф. Так что иногда…

– Интересно было бы посмотреть, как госпожа Ермолова взглянула бы на это ваше «иногда», – ухмыльнулся Рождествин.

И надо же было такому случиться, что в ту же секунду, как только он это произнес, кто-то быстро загрохотал сапогами по лестнице, а затем дверь кабинета отворилась, и в ней показалась озабоченная физиономия корнета Вихрова.

– Ваше благородие… – произнес он торопливо.

– Неужто в самом деле убийство? – спросил Герман.

– Никак нет… ее высокоблагородие… господин подполковник… в смысле, госпожа… подполковничиха… то есть, я хотел сказать…

Но корнет не успел закончить свой доклад, так как его отстранила изящная ладонь в белой форменной перчатке.

– Боже, как у вас тут накурено, – произнесла, поморщившись, Таня. – И мундир у вас, поручик, расстегнут. Превращаетесь тут в какую-то провинциальную калошу. Корнет, вы можете возвращаться к своим обязанностям, я вас не задерживаю.

Герман вскочил и машинально застегнул пуговицу. Он хотел тут же заключить подполковника Ермолову в объятья, но поостерегся, так что ограничился тем, что бросился навстречу и сжал ей руку. Она же кинула на стол кожаную папку с документами и огляделась.

– О, мадемуазель, добро пожаловать в наш скромный уголок, – галантно осклабился Рождествин. – Мы здесь, знаете, по-простому, по-гусарски. Вас не ждали совсем.

– Ваше счастье, что это я, а не инспектор… устроили тут… – она демонстративно стала разгонять клубы табачного дыма ладонью.

– Как дела в столице? – спросил ее Герман, усаживая на тот из имеющихся стульев, что шатался менее других, и раскрыв окно.

– Все так же, – ответила она. – Поклон вам тут всем от князя. Просил вас успокоить: дело об измене окончательно закрыто, фон Корен под арестом по обвинению в превышении полномочий и растрате. Растрата, кстати, реальная: он мешок денег раздал агентам в обход отчетности, ну, и к его собственным рукам наверняка что-то прилипло. Будет суд. Если все пройдет гладко, то вас со временем можно будет перевести в Петербург или в Москву, по обстоятельствам. Конечно, сперва нужно будет с Залесским как-то решить вопрос, но тут есть некоторые идеи. Ну, а вы здесь как?

– Скучаем, мадемуазель, – произнес Рождествин. – Особенно вот поручик скучает без ваших восхитительных глаз, так как солнце в вашем лице редко заглядывает в убогую келью монаха.

– Да уж я знаю, какие вы монахи, – Таня ухмыльнулась. – Тут, поди, ни одного публичного дома не проинспектированного вами не осталось.

– Да он на весь город всего один, да и тот… – начал, было, Герман, но едва Таня иронично приподняла бровь, сразу запнулся.

– Мне по службе полагается знать, – произнес он. – Инструкция предписывает осуществлять надзор за всеми заведениями, которые могут представлять опасность для общественной нравственности и служить местом сбора антигосударственных элементов.

– Это, сдается мне, ваш любимый пункт инструкции, – Таня иронично хмыкнула. – Будь ваша воля, вы бы только его целыми днями и выполняли.

– Вы к нам несправедливы, мадемуазель, – произнес Рождествин. – Мы с поручиком изо всех сил стараемся быть полезными, но разве это наша беда, что на столь скромном поприще…

– Ладно, ладно, – Таня примирительно взмахнула руками. – Будет вам поприще поинтереснее. Я, собственно, за этим сюда и приехала.

– Только за этим? – с некоторым скепсисом в голосе спросил Герман.

– Поручик, вы не оставите нас ненадолго? – спросила она, повернувшись к Рождествину.

– Разумеется, мадемуазель, – ответил тот, слегка ухмыльнувшись и игриво кивнул ей.

– Вот этого я не люблю, – Таня слегка сморщила нос. – Во-первых, я вам не мадемуазель, а «ваше высокоблагородие». Вы все, я смотрю, слегка распустились здесь.

С этими словами она укоризненно взглянула на стоящую возле стола бутылку.

– Во-вторых, не надо вот этих слащавых улыбочек, пожалуйста, поручик, – продолжила она. – Я приехала с Германом Сергеевичем поговорить по важному делу.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – эльф мгновенно принял серьезное выражение лица, вытянулся в струнку, кивнул и покинул кабинет.

Едва тот вышел, как Герман тут же подскочил к ней и обхватил за талию, но она на удивление ловко вывернулась и отстранилась.

– Э, нет, поручик! Насчет важного дела я не шучу, между прочим!

– Потом все важные дела, – отмахнулся Герман. – Я же тебя два месяца не видал!

– Нет, нет и нет! – ответила Таня, запахивая платье, которое он в такое короткое время успел расстегнуть. – Нечего, с ума сошел, прическа же, прекрати немедленно это изнасилование, ты на службе!

– Вот именно! На службе и в собственном кабинете! Самое место!

– Сейчас как войдет сюда твой подчиненный! Какой у тебя авторитет будет после этого?

– Огромный!

– Ну, все, перестань! Ладно. Одним словом, я действительно по делу. Ты, я смотрю, здесь освоился уже, – она невольно понизила голос. – Так что сегодня получаешь первое поручение от князя Оболенского. Ну, сам понимаешь.

– Слушай, я давно хотел этот вопрос обсудить, – проговорил Герман. – Я, конечно, тогда на все согласился, куда мне было деваться? Однако мне не нравится, что ко мне теперь можно вот так приехать и отдавать приказы… не связанные со службой. Вы там плетете какой-то заговор, а я даже не знаю, в чем он, собственно, состоит, и какая роль в нем мне отведена. А кроме того…

– Так, вот этого я не люблю, – Таня подняла руку и нахмурилась. – Ты понимаешь, что из такого дела обратного пути нет? И особенно – тебе.

– Понимаю, – Герман кивнул. – Но я только хочу, чтобы меня не использовали втемную. Имею я на это право, или нет?

– Вы поглядите, не нравится ему, что его используют втемную! – Таня картинно всплеснула руками. – Да меня – МЕНЯ! – использовали втемную, и не кто-нибудь, а родной отец! Ты представляешь, каково мне было это узнать? Я ведь в вашу Москву ехала, мне сказали только, что нужно расследование от «Последней воли» в сторону увести, чтобы агентуру Корпуса не подставить. А вышло, что я участвую в заговоре против…

Она затравленно оглянулась на окно, словно за ним мог сидеть филер Третьего отделения. Затем прошла через кабинет и закрыла окно, предварительно в него выглянув.

– Ладно, – Герман вздохнул. – Рассказывай, кого нужно убить.

– Вот, слышу речь не мальчика, но мужа. В общем, слушай. На днях в отставку вышел граф Уваров.

– Министр просвещения?

– Он самый. В прошении указано, что должность он оставляет ввиду болезни, хотя граф настолько здоров, насколько вообще можно быть здоровым в пятьдесят пять лет. А в отставку он отправился после разговора с Его Величеством, и разговор этот, судя по всему, был не из приятных.

– И что же от меня требуется?

– Нам нужно установить с графом контакт. Он был видным консерватором, одним из наших главных оппонентов. Но теперь… Что бы у него там ни произошло с Его Величеством, но он должен быть очень сильно обижен. И может быть нам полезен.

– Ты так говоришь это «нам»… Что ни говори, а ты явно вошла во вкус, настоящая заговорщица.

Таня снова сделала гримасу и показала ему язык.

– Хватит нести чушь, я просто привыкла в любую работу сразу включаться и делать ее хорошо. Чего и тебе советую, если хочешь чего-то достигнуть в этом мире.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – Герман шутовски поклонился. – Благодарю за совет.

– Ну, все, отставить балаган. Одним словом, у графа будет прием в его имении, в следующую субботу. Тебя туда непременно пригласят, ты по меркам уезда видный чиновник. Там ты подойдешь к графу и деликатно намекнешь, что кое-кто в правительстве сочувствует его горю и хотел бы оказать посильную помощь. А потом расскажешь мне, как он отреагировал. Кажется, задание – проще некуда. Ну, и по возможности произведи там хорошее впечатление, ты это умеешь. На графа, на супругу, на дочку его, может быть. Пригодится.

– А дочка симпатичная? – уточнил Герман.

– Так, поручик! Вот сейчас было совсем неконструктивно!

– Да я что? Если это нужно ради высших интересов дела…

– Хватит! Сейчас такие высшие интересы я тебе устрою!

С этими словами она толкнула его на письменный стол и впилась в его губы жарким поцелуем. Германа даже в дрожь бросило, но он был не из тех, кто теряется, так что не прошло и нескольких секунд, как платье Тани было уже расстегнуто и наполовину стянуто.

Вот только в тот момент, когда следовало уже приступать к главному, на лестнице снова послышался дробный стук сапог, а мгновение спустя в дверях опять показалась взволнованная физиономия Вихрова. Таня едва успела прикрыться платьем, однако вся мизансцена, разумеется, осталась более чем красноречивой.

– Вихров, какого черта? – рявкнул Герман. – Вас в кадетском корпусе учили врываться к начальству без стука?

– Учили, что в экстренных случаях дозволяется, – проговорил корнет, покрасневший и силящийся отвести глаза от обнаженных ножек подполковника Ермоловой.

– И какой нынче экстренный случай? Небо на землю упало? Или унтер-офицерше Занозиной явился среди ночи леший?

– Никак нет, ваше благородие, – отрапортовал корнет. – Прибежал только что дворник из дома Никифорова. Говорит, мертвое тело нашли. И выглядит оно так, что без черной магии точно не обошлось. Вот я и подумал… такое дело… не каждый день бывает, вот и…

– Все правильно, корнет, – ответила Таня, между делом успевшая натянуть платье обратно и даже частично застегнуть его. – Благодарю вас за усердие.

При этих словах Вихров просиял, словно пуговицы Рождествина.

– Теперь ступайте, найдите извозчика, – прибавила она, взяв со стола папку с документами. – Я, пожалуй, с вами съезжу. Поглядим, что там у вас стряслось, и откуда в здешней глуши черная магия.

Глава вторая

Иван Семенович процветает

Пока добрались до нужного двора, уже начало темнеть. Место найти было немудрено: во дворе дома гудела взбудораженная толпа, сильнее всего сгустившаяся возле крыльца. Кое-где раздавалось женское оханье, кто-то плакал, кто-то матерился.

– Так, расступись, расступись, – начал Герман. – Дайте пройти. Корпус жандармов!

Толпа послушно раздалась в стороны, а некоторые стали проталкиваться подальше от явившегося начальства.

– Что тут у нас? – спросил Герман, заметив, что над телом погибшего склонился полный низкорослый человек в бордовом сюртуке. Когда тот с трудом разогнулся, Герман увидел знакомое одутловатое лицо с алыми масляными губами.

– Доктор, а вы уж здесь! – воскликнул он, узнав того самого врача, которого встретил в свой первый день на службе в Корпусе.

– Простите, поручик, мы знакомы? – спросил доктор, подслеповато щурясь на Германа. – А, погодите, в самом деле, кажется, видались. Вы тогда у князя Вяземского в имении были, еще бегали очень резво, помню, помню. Только, кажется, вы тогда еще были корнет, и даже мундира не носили. А теперь – настоящий орел! И уже поручик – поздравляю.

– Благодарю, – ответил Герман. – Вот только откуда вы здесь взялись, да еще прежде полиции?

– Так ведь голубчик мой, у меня же в вашем уезде практика! – ответил доктор, причмокнув губами. – А вас, что же, сослали к нам в глушь? Ну, что же, не расстраивайтесь, соседями будем.

– Что тут? – спросил Герман, указав на распростертое на земле тело. Только сейчас он заметил, что убитый как-то странно позеленел.

– Да вот, Иван Семенович Рыжов, здешний бакалейщик, помещика Дувалова торгующий крестьянин, торгует в лавке бакалейными товарами. Торговал, точнее сказать. Вы не изволили знать? А теперь, вот, процветает, как при жизни не процветал.

Доктор горько усмехнулся, а Герман теперь понял, что означает зеленый цвет: тело Рыжова проросло насквозь каким-то растением, более всего напоминающим плющ. Тонкие стебли пронизывали и руки бакалейщика, и ноги, и живот, высовываясь то из рукава купца, то из ноздри, то прямо из щеки. Выглядело это так, словно труп пролежал здесь очень давно, так что трава успела прорасти сквозь него. Вот только за этакое время он бы разложился, однако же на нем не было заметно ни следа тления, словно умер Иван Семенович не далее, как несколько часов назад.

На алом от прилившей крови лице застыла гримаса страдания и ужаса, а зловещие треугольные листья слегка подрагивали, словно продолжая свой рост.

– Ежели вас, любезный, интересует причина смерти, – прокомментировал доктор равнодушным тоном, – то, боюсь, пока не могу ничем вас порадовать. Надо вскрытьице сделать, я раньше этакой красоты не видывал.

– Я, зато, видела, – мрачно произнесла Таня, выглядывая из-за плеча Германа. – В Московской губернии таких уже четыре случая было. Стало быть, и сюда добрался этот… флоромант. Наши в Москве его флоромантом прозвали. У ротмистра Трезорцева это дело в производстве, у вашего знакомого.

– Это эльфийское проклятие, – прибавил Рождествин. – У нас есть легенды о таком, оно называется Yoora ve Zeizi, «Смерть посредством жизни». Но его уже никто не применял лет триста, а может быть, и больше. Оно считается утраченным.

– Спасибо, поручик, но мы это все уже установили, – сказала Таня. – Вот только откуда оно могло взяться в Московской губернии, а теперь вот и в Тверской?

– Вестимо, откуда: от ельфов все зло, – произнес стоявший чуть поодаль один из зевак-мастеровых в серой тужурке и шумно высморкался. – Они и дитёв воруют, и девок портят. Развели их, понимаешь, разрешили среди людей православных проживать, даже святой крест принимать разрешили. Тьфу! Известно: эльф крещеный – что вор прощеный.

– Так, вы, я смотрю, тут у нас специалист по эльфийской магии, – строго произнес Герман. – Сейчас будете помощь следствию оказывать.

– Да я это… я просто… люди говорят… – мастеровой тут же стушевался и сделал все возможное, чтобы исчезнуть со сцены поскорее.

– Вообще, видел кто-нибудь что-то подозрительное? – тем же тоном спросил Герман, повернувшись к толпе. Среди людей – в основном, мастеровых в картузах и мещанок в платках – поднялся ропот, все завертели головами, а кое-кто поспешил бочком-бочком исчезнуть. Оно и понятно: лишний раз с жандармерией дело иметь никому неохота. Затаскают на допросы, а того и гляди как-нибудь притянут, да на тебя же все дело повесят. Оно тебе надо?

Вскоре Герман стал опасаться, как бы не исчезли настоящие свидетели, ежели они имеются. Стал расспрашивать, кто обнаружил тело. Оказалось, девочка-служанка из этого дома.

Опросив девочку и нескольких мастеровых, кого удалось поймать, Герман остался разочарован. «Ничего не видал», «слыхом не слыхивал», «да никто на такую пакость покуситься не мог, у нас тут, слава богу, народ православный и с понятием». Только всего и набралось показаний. Ни единой зацепки. Узнал только, что тело, по-видимому, лежит здесь с самого утра, да и доктор такое время смерти подтвердил.

– Вы, доктор, стало быть, покойного знали? – спросил Герман. – Как думаете, были у него какие-нибудь враги?

– Ну, милый вы мой, какие враги у бакалейщика? – пожал плечами доктор. – Ежели он кому муку с червями продавал или обвешивал, так ему за такое, конечно, морду могли бы набить, но чтобы эльфийское проклятие… Маловероятно. У нас тут, в глуши, и эльфов-то нет, вот кроме господина Рождествина.

– Чтобы применить эльфийское проклятье, совсем не обязательно быть эльфом, – ответил Рождествин. – Многие из них инструментальны, завязаны на специфические артефакты. Собственно, поэтому часть из них и утрачена: нет артефакта – нет заклятья. А переизобретать их заново запрещено.

– Ну, этаких тонкостей я не знаю, – проговорил доктор, отряхивая руки. – Это вам виднее.

Между тем, подъехал длинный тарантас из земской больницы, за которым доктор послал ранее. Двое широкоплечих служителей соскочили с козел, приготовившись убирать тело.

– Что же, господа, – произнес доктор. – Если вопросов тут больше нет…

– Так, погодите, а это что?.. – спросил Герман, едва тело приподняли. На земле, в небольшом углублении тускло блеснуло нечто, словно мутный глаз.

Герман наклонился и поднял предмет – это был небольшой твердый шарик, как будто стеклянный, но чуть крошащийся под ногтем. Он поднес к носу и ощутил запах мяты.

– Кажется, мятный леденец, – Герман пожал плечами.

– И что? – равнодушно осведомился Рождествин.

– Не знаю, но все-таки, улика. Надо узнать, любил ли покойный леденцы, а то вдруг это от убийцы осталось.

– Да быть может, и просто кто-то обронил во дворе, вот хоть бы и та девочка, – скептически прокомментировала Таня. – Но вообще за наблюдательность вам «отлично».

Герман вытянулся перед ней в струнку и щелкнул каблуками.

К тому времени, когда печальный тарантас, скрипя осями, увез тело, уже стемнело. Герман, сопровождаемый Ермоловой и Рождествиным, вышел со двора на мостовую, становилось уже прохладно и начинал накрапывать дождь.

– Ты говорила, что были другие случаи, – сказал Герман, повернувшись к Тане. – А было что-то общее между ними? Установили?

– Установили, – Таня кивнула. – Все убитые – крепостные.

– И все?

– Нет, не совсем все, – Таня слегка замялась. – Вот только неясно, имеет ли это прямое отношение к делу.

С этим словами она раскрыла свою кожаную папку и извлекла из нее листок.

– Вот, глядите, поручик.