Текст книги "Тайные страницы Великой Отечественной"

Автор книги: Александр Бондаренко

Соавторы: Николай Ефимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

В нашей армии создали 8 , 16 и 36-й корпуса, командующим артиллерией последнего меня и назначили. В июне – июле мы создавали эту организацию, получив на этого всего 20 дней. Готовили части, офицерский состав, получали пополнение...

КУМАНЕВ: Всесторонняя подготовка к проведению этой операции развернулась еще ранней весной 1943 года – с марта. Сюда стали доставлять войсковые пополнения, боевую технику, боеприпасы, снабженческие грузы. Кроме того, с 1 марта по 22 мая в район Курской дуги из-под Сталинграда были направлены войска бывшего Донского фронта...

– На его базе был сформирован Центральный фронт под командованием опять же Константина Константиновича Рокоссовского...

КУМАНЕВ: Кстати, для доставки войск только этого фронта потребовалось 662 эшелона. Между тем коммуникации, железнодорожная сеть в районе Курского выступа развиты не были. В особенности в полосе Воронежского фронта. Поэтому 8 июня 1943 года Государственный комитет обороны принимает решение «О строительстве железной дороги Старый Оскол – Ржава». Это – район

Сараевки. Линия сооружалась в невероятно короткие сроки. Огромные усилия предприняли Железнодорожные войска, очень большую помощь оказало местное население. Были мобилизованы все силы из местных жителей. Дорога была введена в строй досрочно, и с пуском этого участка путейцы получили возможность применить так называемое кольцевое одностороннее движение, что во много раз ускорило продвижение эшелонов.

ОРЛОВ: В результате этой подготовки на Курской дуге была создана глубокая эшелонированная оборона – восемь оборонительных рубежей, на 300 километров в глубину, она вся была должным образом организована в противотанковом отношении. Впереди, на основном направлении, находились два фронта – Центральный и Воронежский, и сзади, в тылу, – Степной фронт. Их поддерживали войска Западного и Брянского фронтов.

КУМАНЕВ: Хочу уточнить, что по сравнению с битвами под Москвой и Сталинградом размеры перевозок в район Курской дуги одной только боевой техники намного увеличились. Если в 1941 году под Москву было перевезено 219 эшелонов артиллерии, танков и техники частей ВВС, а под Сталинград с июля 1942 по февраль 1943 года – 981 эшелон с такими же грузами, то в период подготовки и в ходе самой Курской битвы было доставлено 1410 эшелонов боевой техники. В результате удалось намного увеличить силы фронтов. На 1 июля – по сравнению с 1 апреля – личный состав Центрального фронта возрос на 173 тысячи человек, Воронежского – на 206, Юго-Западного – на 157,5 тысячи человек. Количество танков на фронтах увеличилось более чем на 5 тысяч, орудий – почти на 9 тысяч, самолетов – почти на полторы тысячи.

ПОПОВ: И все же скажу, что стопроцентного технического оснащения мы тогда еще не получили. У нас в артиллерии все еще были кони, потому как был недостаток транспортных средств. Как раз перед Курской битвой мы получили из Монголии маленьких диких лошадей. Когда их нужно было чистить, они не подпускали к себе людей, били копытами... Мы их просто вывели с позиций. К счастью, тут Америка по ленд-лизу снабдила нас машинами – «студебеккерами»...

КИРПИЧЕНКО: Да, я на фронте наших полуторок, пятитонок почти не видел – были «шевроле», «студебеккеры» и так далее...

ПОПОВ: И «доджи» были, тягачи... Мы в то время перевели большую часть артиллерии, в частности всю артиллерию Резерва Главного командования, на механическую тягу. Большое дело было сделано! А часть войсковой артиллерии все-таки еще оставалась на конной тяге.

– Степан Ефимович, вы были тогда командующим артиллерией корпуса. Что представляла собой ваша артиллерия?

ПОПОВ: В каждой из дивизий был артиллерийский полк, противотанковые и зенитные дивизионы, в самом корпусе – артиллерийский корпусной полк. Нашему 36-му корпусу была придана в оперативное подчинение 6-я артиллерийская дивизия прорыва РГК – шесть артиллерийских бригад. Плотность была – 200 орудий на километр фронта.

ОРЛОВ: Уточню, что 5-я гвардейская танковая армия – та самая, которая дралась на Прохоровском поле (я в ней служил во время войны, но позднее), имела на 12 июля 1943 года 501 танк Т-34 с 76-мм пушкой, 284 танка Т-70 – это легкий танк, танкетка, по существу! – с пушкой 45-мм, и 35 английских тяжелых танков «Черчилль», которые были очень тихоходны, очень неповоротливы и с пушкой 57-мм.

ЧУРИЛИН: Все же 1943 год характеризовался энергичным увеличением промышленной и военной мощи держав антигитлеровской коалиции. Красная армия получала на вооружение новые образцы военной техники во все возрастающих масштабах. Практически на полную мощь выходила огромная военная промышленность США, которая снабжала как собственные вооруженные силы, так и силы союзников значительным количеством военной техники – да и не только военной. Обе противоборствующие стороны находились в том состоянии, когда ресурсы их приближались к точке наивысшего напряжения, и явно обозначилось превосходство промышленного потенциала антигитлеровской коалиции.

– И все же, насколько известно, под Курском противник представил нам достаточно серьезные «новинки своего ВПК»?

КИРПИЧЕНКО: Да, хотя для нас это не было сюрпризом. Нам, в частности, было известно, что в предстоящих сражениях на Курской дуге будут задействованы новые самолеты «Фокке-Вульф-190-А» и «Хеншель-129», новые танки «Тигр» и «Пантера» с усиленной броней, самоходные орудия «Фердинанд». Кстати, они и стреляли дальше, чем наши танки.../

ОРЛОВ: Тайк T-VI, известный как «Тигр», – это 80-мм лобовая броня, от которой наши снаряды просто отскакивали, это 60-мм бортовая броня, это пушка калибра 88 мм, снаряд которой поражал наш танк на дальности в

2-2,5 километра – между тем как огонь из наших танков становился эффективным лишь на расстоянии 800 м и ближе. Речь о Т-34, не говоря уже о Т-70...

РЖЕШЕВСКИЙ: «Тигр» действительно по целому ряду параметров превосходил танк Т-34. Прежде всего, наши танки уступали ему по бронестойкости. Если «тридцатьчетверка», по некоторым подсчетам, выдерживала

3-4 прямых попадания, то «Тигр» – 15-17, и, конечно, вследствие этой диспропорции количество наших танковых потерь возрастало...

– Когда же и каким путем была получена нами информация о появлении этих «бронированных чудовищ»?

МЯГКОВ: Английские и американские историки любят вспоминать о том, что союзники передали нам эти машины, захваченные во время боев в Северной Африке...

КУМАНЕВ: Можно считать, что нам повезло: в январе 1943-го под Ленинградом удалось захватить целехонький танк «тигр» – может быть, даже экспериментальный, потому что там опробовались эти новые танки...

– Ну да, это была серьезная тактическая ошибка Гитлера, который приказал направить на Ленинградский фронт только-только появившиесяT-VI. Это было совершенно бессмысленно, генералы пытались объяснить это фюреру, но он настоял. В лесисто-болотистой местности Ленинградской области все «тигриные» преимущества в дальнобойности орудия сошли на нет...

КУМАНЕВ: Трофейный образец доставили командованию, сообщили о нем Верховному главнокомандующему, и тот обязал наших конструкторов в области боеприпасов, артиллерии создать средства для поражения этих танков. Задача была решена – появились новые виды снарядов, которые пробивали броню «тигров».

ПОПОВ: Помню, эти новые танки вызывали у нас тогда очень большой интерес. 12 июля, когда мы провели артиллерийскую подготовку и перешли к сопровождению пехоты и танков в наступлении, командир дивизии Щербина доложил командиру 16-го гвардейского корпуса генералу Лапшову, что он взял один хутор, где стоит целехонький «тигр». Командир корпуса предложил командующему артиллерией генералу Мазанову поехать посмотреть. Подъехали, затем пошли пешком, а из танка вдруг открыли огонь. Командира убили, тяжелораненый Мазанов попал в плен и был освобожден только в 45-м году. Затем, кстати, продолжал службу в армии...

– Так откуда же в танке оказались немцы?

ПОПОВ: Это был экипаж, который, как и положено, сидел в танке. Хутор, оказывается, был еще в руках противника, а «тигр» стоял на передовой, в защите левого фланга. Просто комдив поспешил с докладом... Хотя если вы перечитаете мемуары нашего командующего маршала Баграмяна «Так шли мы к Победе», то там этот эпизод изложен несколько по-иному. Более логично, я бы так сказал. Вы же прекрасно понимаете, почему...

– Не случайно, значит, генерал Кирпиченко предостерегает нас от слишком буквального восприятия мемуаров... Впрочем, вернемся к началу самой операции. Когда и от кого стало известно точное время предполагавшегося наступления немцев?

КИРПИЧЕНКО: О дне и часе начала наступления никогда не бывает известно очень заранее. Понятно, что никакой стратег не будет называть день за полгода до начала наступления. И, как свидетельствует наш коллективный опыт, день и час наступления можно получить только путем ведения разведки в прифронтовой полосе, что на этот раз и было сделано. Партизаны, захватывая языков, и получили эту дату. В частности, об этом сообщил немецкий офицер, авиатор, некто Карл Крук, захваченный орловскими партизанами. Он сообщил, что наступление начнется в 3 часа 5 июля. Однако подчеркну еще раз, что по первой информации, даже если она достаточно конкретная, никогда не принимается какое-либо кардинальное решение.

КУМАНЕВ: После того как была получена достоверная информация, по инициативе командующего войсками Центрального фронта генерала Рокоссовского за 15 минут до того, как немцы планировали начать наступление, по их позициям был нанесен артиллерийский удар. Когда мне довелось общаться с Константином Константиновичем, он заметил, что, если бы у нас было еще немножко терпения, если бы мы обождали еще 5-8 минут, эффект был бы гораздо больший! Потому что за 15 минут до начала своей артподготовки немцы только начали выползать из своих укрытий, как клопы из щелей. Конечно, налет был весьма ошеломляющим и очень эффективным, враг пришел буквально в шоковое состояние, оцепенение, но затем немцы собрались с духом и начали свое наступление...

РЖЕШЕВСКИЙ: Позвольте и мне вспомнить, как несколько лет тому назад на бывшем КП Центрального фронта о ходе битвы нам рассказывал заместитель командующего войсками фронта по тылу генерал-лейтенант Антипенко – к сожалению, ныне уже покойный. Он говорил, что для них, работников тыла, была большая головоломка: нужно было одновременно готовить войска и к обороне, и к наступлению. Это было чрезвычайно трудно, никогда ранее такой задачи решать не приходилось, но, тем не менее, с ней справились... Самым главным достижением, говорил он, было то, что смогли обеспечить достаточным количеством боеприпасов и артиллерию, и танковые войска. Разумеется, это сыграло очень большое значение в ходе самой битвы.

ОРЛОВ: Кстати, под Курском у нас как раз получилось именно то, что, по идее, должно было быть в 41-м. Сейчас у нас иные «историки» и «публицисты» очень любят говорить о том, что в 1941 году Сталин якобы готовил нападение, да Гитлер, мол, его опередил. На самом деле, как мы знаем по документам, у нас доктрина была политически оборонительная, а стратегически – наступательная. Тогда мыслилось как? В случае неспровоцированной агрессии противник будет остановлен, и наша оборона будет продолжаться 15-20, максимум 30 дней. За это время пройдет мобилизация, и мы перейдем в решительное наступление...

Ничего этого не получилось. Почему? Да потому, в частности, что вопросам организации обороны не уделялось достаточного внимания. Она не отрабатывалась ни на каких командно-штабных военных играх. Все игры, которые проводились в январе 41-го года, начинались с 15-го дня войны! То есть когда противник уже отброшен и войска переходят в наступление. И вот теперь, через два года войны, мы осуществили то, что должно было быть в 41-м... Эти тяжелейшие годы не прошли даром. К 43-му мы уже знали, как надо делать, и имели достаточно сил для того, чтобы все это сделать.

ПОПОВ: К тому же вспомните о главном: еще в 41-м мы научились малым числом бить крупные силы, а это уже не только умение – проявлялся талант.

– Об этом как раз убедительно свидетельствует одна из крупнейших битв Второй мировой войны – операция советских войск на Курской дуге, поднявшая наше военное искусство на новую ступень...

РЖЕШЕВСКИЙ: Между тем, вариант развития событий совсем не был, скажем так, безальтернативен, как это может показаться сейчас. Мол, было принято решение на преднамеренную оборону, а затем – переход в наступление... Генерал Антипенко рассказывал нам, что тогда, в 1943-м, даже на уровне командования армиями, командования фронтом – то есть высшего руководящего состава – вовсе не было полной уверенности в том, что немцы перейдут в наступление. Особенно после нашего упреждающего артиллерийского удара.

Под утро, вспоминал генерал, когда уже начало светать, всех охватило какое-то оцепенение: двинется противник или не двинется? Ведь если немцы не будут атаковать, то все замыслы, планы могут круто перемениться. Он сказал, что когда стало ясно, что немцы переходят в наступление, то сам Рокоссовский, член военного совета

Телегин, начальник штаба фронта Малинин чуть было не стали обнимать друг друга от радости. Правда, вынуждены были себя сдерживать. Какая радость, когда впереди такое ожесточенное сражение?

КИРПИЧЕНКО: Я где-то читал, что наш упреждающий удар был настолько силен, что немцы пришли в замешательство и у немецкого командующего было желание запросить у Гитлера отсрочки, чтобы перегруппироваться, привести себя в порядок и начать наступление несколько позднее... Было ли это в действительности?

ОРЛОВ: Насколько я знаю, термин «упреждающий удар» здесь не подходит. Это была артиллерийская контрподготовка, причем на Центральном фронте она была более сильная, чем на Воронежском, и тем не менее только смешала карты уже изготовившегося противника. Немцам пришлось делать какую-то перегруппировку, и они задержали наступление. Однако не случайно Рокоссовский в своих воспоминаниях пишет, что если бы мы чуть-чуть повременили, не поторопились, то могли бы нанести им более существенные потери. Но этого не произошло, случилось, что случилось, и после небольшой задержки и перегруппировки немцы пошли вперед...

КИРПИЧЕНКО: То есть вы считаете, что это было бы нелогичным – обращаться к Гитлеру и просить какой-то отсрочки?

ОРЛОВ: Думаю, что в то время вряд ли кто-нибудь обратился бы с такой просьбой. Слишком много было поставлено на карту...

СОКОЛОВ: Реванш после поражения под Москвой и в Сталинградской битве гитлеровцам был необходим, и к нему, как мы видим, они готовились самым тщательным образом. Свое же поражение в прежних битвах немцы оправдывали суровой русской зимой, к которой они, дескать, не привыкли...

– Это, кстати, достаточно старая уловка европейских агрессоров. Еще в 1813 году, бежав из России, император Наполеон собственноручно написал известный 29-й «Бюллетень», в котором сваливал гибель своей «великой армии» на «генерала Мороза»...

СОКОЛОВ: В общем, гитлеровцы понимали – теперь или никогда...

ЧУРИЛИН: И вообще к тому времени Курск превращался уже в большую болевую точку всей мировой и европейской политики. От того, каким станет исход этого сражения, во многом зависела не только ситуация на советско-германском фронте, но и в значительной степени развитие наших отношений с союзниками. Руководство Германии и ее военное командование прекрасно понимали, что Курская битва будет иметь не только военностратегическое, но и большое политическое значение для дальнейших судеб Второй мировой войны.

– То есть можно сказать, что немецкие войска были буквально обречены на атаку наших позиций?

ОРЛОВ: Не совсем так... К тому же, даже перейдя в решительное наступление, наш противник мог бы действовать по-иному. Часто говорят, что у немцев надо учиться, что всю жизнь германские войска действовали просто превосходно. Конечно, в немецком военном искусстве было чему поучиться. Но что касается Курской битвы, то тут как раз немцы применили шаблон. Они как всегда хотели нанести два фланговых удара, срезать Курский выступ, окружить и уничтожить группировку, которая окажется в окружении.

– Поступить так, как они поступали в 41-м?

ОРЛОВ: Вот именно. Но или немецкая разведка не добыла необходимые сведения, или, может быть, эти сведения не были должным образом оценены. Наши фронты ведь как были повернуты? Центральный фронт защищал северный фас Курского выступа и был повернут на север, а Воронежский фронт защищал южный фас и был повернут на юг. Если бы немцы отошли от шаблона и ударили бы не под основания выступа, а прямо в выступ, в стык между Воронежским и Центральным фронтами, то, возможно, они бы продвинулись дальше. Хотя даже при том наступлении, которое они предприняли, первоначальный удар был очень силен. На севере они проникли в глубину нашей обороны на 12, на юге – на 35 км, и мы знаем, каких жертв нам стоило их задержать...

МЯГКОВ: На северном фасе войска 9-й армии генерала Моделя уже в течение первых трех дней понесли очень серьезные потери – из трехсот танков, действовавших в первом ударе, немцы потеряли порядка двухсот. В конце концов, дальше Понырей они не прошли, а само сражение у Понырей окрестили «Сталинградом под Курском».

Но вот скажите, почему на северном фланге Курского выступа наших войск, в пересчете на один километр фронта, было больше, чем на южном фланге? Хотя у немцев было как раз наоборот: более мощная группировка создавалась на южном фланге. Американский ученый Глэнс объясняет это тем, что действия войск на северном фланге Центрального, Брянского и Западного фронтов координировал Жуков. А на южном фланге действия Юго-Западного и Степного фронтов координировал Василевский. И, якобы, – по мнению Глэнса – поскольку Жуков был первым и, впрочем, единственным заместителем Верховного главнокомандующего, то он и сумел, так сказать, «выбить» для себя большее количество войск. Точка зрения хотя и спорная, но достаточно интригующая.

ОРЛОВ: Могу выразить только свое суждение. И Глэнс, и вообще многие западники сводят все к личностям. Конечно, где-то это имеет право на существование. Но мне кажется, все дело в том, что северный фас находился ближе к Москве. Поэтому при любом повороте событий здесь должна была быть более сильная группировка – в случае каких-то неожиданностей Москва все-таки будет более надежно прикрыта.

– Известно, что многие из воевавших на Курской дуге не согласны с тем, что самым ярким событием этой битвы принято считать танковое сражение под Прохоровкой...

КУМАНЕВ: Действительно, я вот вспоминаю встречу в нашем Институте истории СССР АН СССР, как он тогда назывался, с генералом армии Андреем Лаврентьевичем Гетманом, который говорил, что, по его мнению, главные сражения были не в районе Прохоровки, а под Обаянью. Он мне предлагал встретиться отдельно, чтобы рассказать обо всем подробнейшим образом. Но вовремя это сделать не удалось, и в итоге я, к сожалению, опоздал...

– Так что же на самом деле произошло под Прохоровкой? Об этом ведь ходят самые разные слухи. В частности – о том, что наши потери там якобы значительно превышали немецкие.

ОРЛОВ: Действительно, ходят слухи. Я вот недавно перелистал ряд книг – и наших, и зарубежных, но нигде даже толком не говорится, сколько где было каких танков. Везде, в основном, говорят: 1200. Некоторые говорят: 1500. Говорят: 800 наших, 400 немецких. Но ведь танки – они сами по себе разные!

– Вы уже сказали о том, что представляла собой 5-я гвардейская танковая армия Павла Алексеевича Ротмистрова. А что было у немцев против этой армии?

ОРЛОВ: 2-й танковый корпус СС – три дивизии: «Адольф Гитлер», «Райх» и «Мертвая голова». 400 танков.

В первом эшелоне и на флангах шли примерно 50 «тигров», затем более сотни «пантер» – это новый средний танк с 75-мм пушкой, очень быстроходный по тем временам. Боевая скорость – 34 километра в час! У нас тогда у танков такой скорости не было. Остальные танки – это были модернизированные T-III и T-IV, которые были, конечно, намного сильнее Т-70, а по некоторым параметрам не уступали и тридцатьчетверке...

МЯГКОВ: Уточню, что всего к началу Курской битвы у немцев было на обоих участках 130 «тигров» и более 200 «пантер».

– Так что в Прохоровском сражении участвовала фактически половина всех новых немецких боевых машин?

ОРЛОВ: Да, и вот эти две гигантские массы – танки против танков – схватились на Прохоровском поле 12 июля. Погода была облачная, что, с одной стороны, помогло – меньше было авиации, ветер, а к вечеру разразилась гроза. 13-го числа сражение продолжалось... Танки созданы не для того, чтобы воевать с танками, для этого есть противотанковые средства. Танки должны прорываться в оперативную глубину, на простор...

ПОПОВ: Извините, но я подтвержу это примером. Мы в бой вступили 12 июля. На второй или третий день наступления получилось так, что немец окружил танковый корпус соседнего Брянского фронта, открылся наш левый фланг, и противник мог нанести нам удар. Я предложил перебросить туда приданную нам 6-ю дивизию РГК – и уже через два часа наши орудия били по этим немецким группировкам. Корпус смог избежать окружения...

ОРЛОВ: Вот видите? А здесь в результате Прохоров-ского сражения мы потеряли 60 процентов своих боевых машин – 500 танков из 800. Немцы – 300 из четырехсот. Это уже 75 процентов! К тому же это были качественно новые танки. Вот и получилось в итоге, что они больше потеряли и проиграли-таки это сражение.

– И все же, каким образом получилось, что две танковые армады буквально столкнулись друг с другом? Чем обусловлены столь высокие потери с нашей стороны?

ОРЛОВ: В силу того, что прямой выстрел танковых пушек «тигров» был гораздо больше, чем у Т-34, чтобы выиграть, нам нужен был ближний бой. А пока шли на сближение, несли потери. Чтобы поразить «тигр» или «фердинанд», нужно было стрелять в борт. Только! Кроме того, у Ротмистрова были полки самоходных артиллерийских установок 76-мм калибра.

– Это те, у которых вместо крыши – брезент?

ОРЛОВ: Да, они самые... И не было ни одной 152-мм САУ, которые потом окрестили «Зверобоем», истребителем «тигров» и «пантер», хотя в других местах они уже имелись. Потому все так и получилось.

– Боюсь показаться занудой, но процентный подсчет победы как-то не очень впечатляет...

ОРЛОВ: Тогда обратитесь к свидетельству врагов. Знаменитый немецкий танковый генерал Гудериан – как, впрочем, и другие его коллеги, – писал, что после Курской битвы танковые войска по существу были надолго выведены из строя, и никогда уже на Восточном фронте не было для немцев спокойных дней.

ЧУРИЛИН: На поле сражения в районе Курска были уничтожены лучшие бронетанковые силы гитлеровской Германии. Потом в таком количестве, с таким напряжением немецкие танковые войска, по-моему, больше нигде не действовали – за исключением Балатонского сражения в Венгрии. Но там масштабы боев были гораздо меньшие. Огромные потери понесла также немецкая авиация – говорить о широкомасштабном применении ее в России больше не приходится...

РЖЕШЕВСКИЙ: Вынужден сделать замечание: мы почему-то только краешком коснулись авиации, хотя наши ВВС внесли огромный вклад в достижение победы в Курской битве, и о них следовало бы поговорить особо.

– Замечание принимается. Думаю, вы подсказали нам тему одного из очередных «круглых столов». Впрочем, вернемся к Курску – к тому, что произошло тогда с немецкой армией...

ЧУРИЛИН: Произошло самое для нее страшное: она утратила то главное, чем славилась во время Второй мировой войны, – свой наступательный потенциал. Его теперь хватало только на контрнаступления. Это была катастрофа для немецкой военной машины.

– Можем ли мы сравнить потери обеих армией? В этом вопросе историки противоречат друг другу – некоторые даже утверждают, что Красная армия потеряла личного состава чуть ли не в четыре раза больше, чем вермахт.

РЖЕШЕВСКИЙ: Вопрос очень сложный. Относительно наших потерь имеются выверенные цифры. А вот наши и немецкие данные о потерях противника расходятся более чем значительно. Иногда непреднамеренно: мы знаем, что в ходе войны и одна сторона, и другая завышали потери противника и занижали свои. Это обычное явление. Но дело еще и в том, что относительно Курска немцы дают данные о своих потерях только в рамках операции «Цитадель», которая у них фактически закончилась 19 июля... Мы знаем, что в начале войны наши потери были очень велики, но чтобы в битве под Курском они были бы в четыре раза больше немецких, извините, в это поверить нельзя. Между тем, хотя столько уже времени прошло со дня окончания войны, до сих пор немецкие и наши специалисты не встретились, чтобы как-то свести концы с концами.

ЧУРИЛИН: Приходится сталкиваться с распространенным, особенно в зарубежных публикациях, мнением о том, что наша страна победила немцев, завалив их трупами... Но я бы хотел, не вдаваясь сейчас в глубину этой очень важной темы, обратить ваше внимание вот на что. И немцы, и японцы – наши битые противники – заявляют о самом большом количестве сбитых ими самолетов: наших, американских, английских, любых. А союзники, победившие в войне, имеют гораздо более скромный счет Побед. Как же так получается? Если они были такие мощные на поле боя, то почему, в конце концов, они не победили?

– Вопрос закономерный, однако многие авторы его как-то избегают... Особенно те, которые упорно ругают все советское, а все западное ставят нам в пример без разбору. Между тем, в 1943-м всеобщее восхищение вызывали не подвиги гитлеровских солдат, а героизм наших соотечественников.

РЖЕШЕВСКИЙ: Конечно! За ходом Курской битвы внимательно следили и в Лондоне, и в Вашингтоне. 6 августа Рузвельт направил нашему руководству соответствующие оценки выдающихся успехов Красной армии, а Черчилль сделал это 12-го. Хотя, как раз в этот период в Канаде проходила Первая Квебекская конференция наших западных союзников – Великобритании, США...

– Кодовое наименование этой конференции – «Квадрант», она проходила с 14 по 24 августа, и на ней, кстати, между нашими союзниками было заключено секретное соглашение о сотрудничестве в создании атомной бомбы...

РЖЕШЕВСКИЙ: Все правильно. Там собрались крупнейшие первые лица – как политические, так и военные... Мне хотелось бы в этой связи прочитать фрагмент обмена мнениями, который состоялся 20 августа на заседании Объединенного комитета начальников штабов между начальником Имперского генерального штаба Великобритании фельдмаршалом Бруком и начальником штаба армии США генералом Маршаллом.

«Брук: В целом положение русских значительно более сильное, чем когда-либо раньше. Они располагают резервами для того, чтобы продолжить наступление осенью. Немцы вынуждены будут держать свои дивизии на русском фронте и даже посылать туда дополнительные силы. Это облегчит наши операции в Италии и «Оверлорд».

Маршалл: Согласно сведениям, которыми он располагает, Россия становится все более враждебной к капиталистическому миру. Об этом свидетельствует ее недавнее заявление по поводу второго фронта. Он хотел бы знать мнение британских начальников штабов. Например, в обстановке подавляющего успеха русских не помогут ли немцы нашему вступлению на территорию Германии, чтобы дать отпор русским?

Брук говорит, что он много думал об опасности использования русскими обстановки войны для распространения своих идей международного коммунизма».

МЯГКОВ: К этой конференции Управлением стратегических служб, американской разведкой был подготовлен доклад, который лег на стол президента США, где конкретно говорилось, что делать с Россией и как вести себя Соединенным Штатам в данной ситуации. Может быть, стоит замириться с Гитлером и выставить общий фронт против России? Была даже и такая тенденция.

ОРЛОВ: В 41-м, 42-м, да и, собственно, в 43-м годах союзники с нами по существу не считались. Прерывали поставки, обманывали нас с открытием второго фронта... Ведь у Англии были огромные, столетиями накатанные связи; войска в Югославии, Греции, Египте действовали под руководством английских инструкторов; в Лондоне находились несколько десятков эмигрантских правительств, а их деньги хранились в лондонских банках. В Америке были деньги, которыми она могла откупиться и поставлять только материальную помощь. Нам же, чтобы заставить союзников считаться с нами, чтобы делать то, что было нужно нам, были необходимы стратегические успехи на фронтах.

КУМАНЕВ: В летне-осенней наступательной кампании – это сражение под Курском и битва за Днепр – было разгромлено 118 вражеских дивизий. В результате только сухопутные войска противника потеряли 1 миллион 413 тысяч человек – это небывало высокие потери за столь короткий период.

ОРЛОВ: Курская битва и последующее наступление произвели шокирующее впечатление на западных политиков и стратегов. Не случайно на той же Квебекской конференции было в принципе принято решение, что пора торопиться с открытием второго фронта.

РЖЕШЕВСКИЙ: Да, действительно, именно разгром вермахта в Курской битве явился тем важнейшим фактором, который несколько месяцев спустя обусловил принятие на Тегеранской конференции конкретного обязательства западных союзников об открытии второго фронта.

ЧУРИЛИН: Итак, к осени 1943 года немцы на Восточном фронте полностью утратили возможность перехвата инициативы у Красной армии. Они больше были не в состоянии – ни физически, ни в силу моральных возможностей – перейти в широкомасштабное наступление. Произошел решительный поворот в войне... К тому же, один за одним стали выходить или готовиться к выходу из игры немецкие партнеры. Еще не отгремели пушки под Курском, а из войны уже выскочили итальянцы. Начали активно обсуждать в парламентских кругах вопрос о том, что будет, если на Востоке произойдет катастрофа, финны... Даже Румыния, которую в момент Курской битвы вряд ли можно было отнести к активно участвующим в боевых действиях странам, начала осторожно дрейфовать к переговорам с нами о выходе из войны. В общем, начался процесс глубокого кризиса гитлеровской коалиции.

Зато Сталин со своими союзниками стал разговаривать по-другому. Корректность сохранилась, но тон стал строгим. Чувствовалось, что в нашем сотрудничестве начался новый этап. Так, обращаясь к Черчиллю и Рузвельту в связи с их действиями в отношении Италии, Сталин говорил примерно следующее: до сих пор дело обстояло так, что США и Англия сговариваются, а СССР получает информацию в качестве третьего пассивного наблюдающего. Терпеть дальше такое положение невозможно... Сталинские слова были услышаны и поняты: западники пошли-таки на диалог.