Текст книги "Михаил Орлов"

Автор книги: Александр Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

* * *

«Я возвратился из чужих краёв 1814 года, уверенный, что Туген-Бунд[130]130
  Тугенбунд – «Союз добродетели» (нем.), общество, основанное в 1808 году в Кенигсберге, с целью воспитания юношества в духе германского национального патриотизма; в 1809 году по требованию Наполеона I закрыто; позднее преследовалось под предлогом неблагонадёжности.


[Закрыть] было одно из деятельнейших средств, употреблённых для спасения Пруссии и Германии, и вознамерился сделать тайное общество, составленное из самых честных людей, для сопротивления лихоимству и другим беспорядкам, кои слишком часто обличаются во внутреннем управлении России. Я взошёл в переписку с графом Дмитриевым-Мамоновым по сему предмету и, установив несколько мыслей между нами, мы готовили общий план, который хотели предложить на утверждение Его Императорского Величества, надеясь, что Государь, так же, как Его Величество Король Прусский для Туген-Бунда, возьмёт нас под своё покровительство. Сия странная мысль, внушённая, однако же, чистым желанием добра, не долго нас занимала, ибо другие обстоятельства возникли»^{213}.

Это Михаил Фёдорович писал уже гораздо позже, когда всё лучшее в его жизни уже оказалось позади…

«Орлов, подобно большинству будущих декабристов, вернулся из французского похода обуянный самым пламенным патриотизмом и жаждой деятельности на пользу родины. Он принадлежал, по-видимому, к числу самых нетерпеливых. Н.И. Тургенев[131]131
  Николай Иванович Тургенев (1789–1871) – действительный статский советник; видный деятель декабристского движения. С 1824 года находился в заграничном отпуске, был осужден по 1-му разряду и отказался возвратиться в Россию.


[Закрыть], сблизившийся с ним за границей, характеризует его так: “Подобно всем людям с живой и пылкой душою, но без устойчивых идей, основанных на прочных знаниях, он увлекался всем, что поражало его воображение”»^{214}.

Итак, возвратившись в Россию в конце 1814 года, Орлов, очевидно, получил отпуск и пребывал в Москве, где жили его дядя-опекун граф Владимир Григорьевич, другие родственники и многие знакомые. Среди последних был и граф Матвей Дмитриев-Мамонов[132]132
  Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов (1790–1863) – граф, генерал-майор.


[Закрыть], личность исключительная. В его биографии было несколько моментов, сблизивших его с Михаилом. Он был сыном генерал-адъютанта, одного из фаворитов любвеобильной Екатерины П. Фавор закончился в 1789 году с женитьбой на фрейлине Дарье Щербатовой, но осталось огромное состояние – только лишь на свадьбу императрица пожаловала его 2250 крепостными душами. Так как генерал всегда относился к наследнику престола с должным почтением, то воцарение императора Павла I не принесло ему никаких проблем. Более того, в 1797 году Дмитриев-Мамонов был возведён в графское достоинство, однако ко двору приглашён не был. Скончался граф в 1803 году, оставив сына, дочь и баснословное непромотанное состояние. Поэтому в 1807 году граф Матвей уже был камер-юнкером, а в 1811-м, в возрасте двадцати одного года стал обер-прокурором 6-го департамента Сената. Между прочим, департамент этот, находившийся в Москве, занимался уголовными делами…

В Отечественную войну Дмитриев-Мамонов поступил в Московское ополчение, дрался под Бородином, Тарутином и Малоярославцем, заслужил золотую саблю «За храбрость», а потом из крестьян и добровольцев сформировал на свои средства шестиэскадронный конный полк своего имени. Александр I присвоил 22-летнему графу чин генерал-майора и назначил его шефом этого полка. Но оказалось, что хотя Матвей, выражаясь словами классика, «департаментом командовал»[133]133
  Слова из пьесы Н.В. Гоголя «Ревизор».


[Закрыть] – имел, так сказать, «опыт руководящей работы», управиться с полком он не смог. Его «мамаевцы» – так казаков полка прозвали ещё в Ярославле, в период формирования, и, думается, не только по фамилии их шефа, – умудрились взбунтоваться во время Заграничного похода, в результате чего был сожжён какой-то городок в герцогстве Баденском. В итоге юный генерал закончил службу, состоя при генерале Уварове, шефе кавалергардов, тогда как его полк был расформирован.

В конце 1814 года граф Дмитриев-Мамонов пребывал в Москве.

На одной из встреч с ним Орлов и высказал мысль о том, что в России приспела пора создания тайного общества из самых честных людей, дабы давать отпор лихоимству, всем беспорядкам во внутреннем нашем правлении…

Гораздо позже, после трагических событий декабря 1825 года, Михаил Фёдорович Орлов писал об этом в записке на имя императора Николая I. Записка, весьма объёмная по содержанию, была написана по-французски. Мы представляем фрагмент её русского перевода:

«Мне кажется, я первый задумал создать в России тайное общество. Это было в 1814 году. Я был тогда под большим впечатлением того большого значения, которое Туген-Бунд приобрёл в политике. С другой стороны, я хранил в своей памяти слова императора Александра, сказанные им в Париже: “Внешние враги повержены надолго, будем сражаться с врагами внутренними”. С такими мыслями вернулся я в Россию. Я хотел переменить род занятий, оставить армию и заняться административной деятельностью, где, Государь, как Вы знаете, “наполеоны” творят внутренний разбой. По этому поводу вёл я переписку с графом Мамоновым. Я уговаривал его принять участие в моих планах. Он мне ответил, что враг внутренний сильнее всякого внешнего врага, и он сомневается в успехе. Тем не менее, мы пришли к согласию относительно некоторых положений»^{215}.

Эпоху, о которой сейчас идёт речь, граф Лев Толстой (ну куда же нам без него!) назвал «наивные времена масонских лож, мартинистов, тугенбунда, времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных…»^{216}. Что же по логике тех времён после всего рассказанного нами должен был сделать Орлов, знакомец Милорадовича, друг Давьщова и, в будущем, Пушкина? Разумеется, организовать тайное общество – нечто типа масонской ложи или того самого Тугенбунда!

Это они с графом Дмитриевым-Мамоновым и сделали, возвышенно-романтично назвав своё тайное общество Орденом русских рыцарей и поставив ему целью ограничение самодержавной власти и упразднение в России рабства. Программа общества была написана почти мгновенно…

Ограничение самодержавия выражалось в том, что император лишался основных своих прав: вводить налоги и объявлять войну, заключать договоры с иностранными государствами, ссылать и наказывать своих подданных, по собственному усмотрению назначать их на высшие посты в государстве, а также награждать граждан орденами. Все эти вопросы должен был решать Сенат, состоявший аж из тысячи человек.

Изрядно поездивший по Европе Орлов предложил такие пункты, как учреждение суда присяжных, «вольное книгопечатание», «уничтожение государственных монополий» и даже – уменьшение числа монастырей, что было пунктом весьма спорным. В конце концов, люди сами должны выбирать, где им по нраву жить – в миру или в святой обители…

В то же время авторы внесли в программу конкретные хозяйственные вопросы, такие как основание торговых компаний для освоения Сибири, зарубежной торговли на Дальнем Востоке и даже строительство Волго-Донского и Волго-Двинского каналов и гавани в устье Амура. Заодно молодые генералы декларировали освобождение всех славянских народов, изгнание из Европы турок и восстановление «греческих республик» под протекторатом России, а также – значительное усиление Балтийского и Черноморского флотов и укрепление пограничной стражи империи.

Строгие историки впоследствии дали этой программе свою жёсткую оценку:

«В этих требованиях программы звучали не только новые, буржуазные тенденции, но пережитки старой дворянской доктрины. Однако феодальное прошлое заявляет о себе ещё настоятельнее и резче, когда мы прислушиваемся к чисто политическим требованиям Орлова и Дмитриева-Мамонова: самодержавную власть они предположили ограничить всемогущей властью Сената, которая была очерчена в духе верховников XVIII столетия[134]134
  Верховники – члены Верховного тайного совета, пытавшиеся ограничить самодержавную власть при вступлении на престол императрицы Анны Иоанновны в 1730 году.


[Закрыть]. Сенат был составлен из 200 наследственных пэров, магнатов или вельмож государства, из 400 представителей дворянства и из 400 представителей народа; наследственным вельможам даровались “уделы городами или поместьями”; казённые земли раздавались “по государственным уважениям частным людям”; крупнейшим торговым центрам присваивались “привилегии вольных ганзеатических городов”; наконец, “Ордену русских рыцарей” (или “рыцарей русского креста”) предоставлялись “поместья, земли и фортеции наподобие рыцарей Тамплиеров, Тевтонических и прочих”. Таким образом, дворянство не только сохранялось, не только удерживало львиную долю своей власти – оно экономически укреплялось и ещё более аристократизировалось. Перед нами – возрождение старых аристократических проектов, которые частично вобрали в себя и новые, буржуазные наслоения»^{217}.

Конечно, в организационном плане не обошлось без модных по тем временам «масонских» традиций – принесение клятвы о строжайшем сохранении тайны членства в ордене, введение каких-то степеней… Между тем членов этого общества оказалось меньше, нежели в нём было степеней – особенно при его основании, потому как изначально членов его было всего только два: Орлов и граф Дмитриев-Мамонов. А может, их было трое – не исключено, что к ордену тогда присоединился Денис Давыдов, в то время весьма и весьма обиженный императором Александром.

20 января того самого 1814 года он за свои многочисленные боевые подвиги заслуженно был произведён в чин генерал-майора. По окончании кампании Давыдов получил полугодичный отпуск, приехал в Москву, и тут, аккурат под Рождество, выяснилось, что чин присвоен ему по ошибке… Правда, потом оказалось, что об ошибке заявили по ошибке – но это уже не наша тема, да и объяснять будет долго. Так что поверьте на слово – Давыдов был не виноват! Торопливо вступив в Орден русских рыцарей, он на перекладных помчался в свой Ахтырский гусарский полк, в то время стоявший во Франции, однако на год застрял в Варшаве, «в когтях» цесаревича Константина, после чего ему возвратили чин, дали новую должность – и он до отставки в 1820 году мотался переводами из одной дивизии в другую, изредка навещая столицы…

Тут уж Давыдову было не до тайных обществ, так что когда в 1822 году Александр I потребовал взять со всех офицеров и чиновников подписку о непринадлежности к масонским ложам и тайным обществам, Денис Васильевич почти искренне писал в одном из своих личных писем:

«На днях получил я из инспекторского департамента форму подписки, что я отказываюсь от братии масонов. А так как я не был, не есть и не буду ни в масонских, ни в каких других тайных обществах и в том могу подписаться кровью, то эта форма для меня неприлична. Прошу прислать другую, или не написать ли мне просто рапорт?»^{218}

* * *

Но вскоре и нашему герою станет не до «рыцарских» дел.

Поздним воскресным вечером 26 (14) февраля 1815 года Наполеон, сопровождаемый солдатами Старой гвардии и Корсиканского батальона (по разным источникам численность их весьма разнится), покинул место своего изгнания остров Эльбу. 1 марта (17 февраля) он высадился на французском берегу, и скоро города Гренобль и Лион преклонили колена перед императором…

«Солдаты! Приходите и становитесь под знамёна вашего вождя! Его существование тесно связано с вашим, его права – права народа и ваши… Победа идёт форсированным маршем. Орёл с национальными цветами полетит с колокольни на колокольню, вплоть до башни собора Парижской Богоматери!» – обратился Наполеон к армии.

Королевские полки, посланные остановить его, срывали белые кокарды Бурбонов. Народ встречал своего императора «Марсельезой». Его несли на руках. Гренобльские рабочие, не имея ключей от городских ворот, положили к ногам Наполеона сами ворота. Народ ненавидел «легитимных» Бурбонов, которые «ничему не научились и ничего не забыли». Армия обожала императора-полководца, связывая с его именем громкие победы и небывалое величие своего отечества. Напрасно думать, что народы легко забывают поражения – жажда мщения горела в сердцах большинства французов.

Утром 20 (8) марта Наполеон, без единого выстрела, вошёл в Париж. Над дворцом Тюильри, накануне спешно покинутым Людовиком XVIII, вновь поднялся трёхцветный флаг. Так начались знаменитые Сто дней Наполеона Бонапарта, завершившиеся трагедией под Ватерлоо 18 (6) июня 1815 года…

* * *

«8 (20) ноября 1815 г.

Между Францией и союзными державами в Париже заключён мирный договор, по которому Франция остаётся в границах 1790 г., а на её территории в течение 5 лет находится 150-тысячная оккупационная армия союзников под общим командованием генерал-фельдмаршала герцога А. Веллингтона[135]135
  Артур Коллей Уэлсли Веллингтон (1769–1852) – британский фельдмаршал, главнокомандующий британской армией с 1827 года.


[Закрыть]. Кроме того, Франция должна выплатить победителям контрибуцию в размере 700 млн. франков.

Сноска: В составе российского оккупационного корпуса генерал-лейтенанта графа М.С. Воронцова находились: 9-я и 12-я пехотные дивизии, 3-я драгунская дивизия и 2 полка казаков»^{219}.

Командиру 30-тысячного русского корпуса графу Воронцову было 33 года. При Бородине он командовал 2-й сводной гренадерской дивизией, защищавшей редуты у села Семёновское – позже эту позицию назовут Багратионовыми флешами. В рукопашном бою генерал был ранен штыком, а от четырёх тысяч гренадер в строю осталось не более трёхсот. «Моя дивизия не отступила, – сказал граф. – Она исчезла на поле боя».

Отчаянная храбрость сочеталась в сердце Михаила Воронцова с истинным великодушием и горячим патриотизмом. Он бросил в Москве всё своё имущество, приказав разгрузить готовый к отправке обоз из сотни возов, заполненных ценнейшими картинами и статуями, серебряными столовыми сервизами и старинной европейской мебелью, и распорядился положить на освободившиеся повозки раненных при Бородине воинов, которые неминуемо погибли бы в огне пожара. В своём имении близ Владимира граф организовал госпиталь, где оказалось на излечении немалое число генералов и офицеров, а также свыше трёхсот нижних чинов. Возвращавшихся к армии солдат, равно как и неимущих офицеров, Воронцов за свой счёт обмундировывал и снабжал деньгами.

Начальником штаба к нему в корпус был назначен генерал-майор Орлов.

Кстати, на французской земле русские категорически отказывались выполнять роль карателей или жандармов. Зато пруссаки, англичане и прочие взялись за это дело с охотой и удовольствием. Прусские часовые, к примеру, имели приказ стрелять при вызывающем жесте любого француза. Жестокости, притеснения, а то и откровенные грабежи со стороны союзников, жесточайший «белый террор» роялистов подводили Францию к народному возмущению. Vae victis?[136]136
  Горе побеждённым? (лат.).


[Закрыть] Но притеснителям должно бояться народа, уже познавшего вкус свободы!

О сроках пребывания Михаила Орлова во Франции говорить непросто.

В его формулярном списке в графе «В течение службы в которых именно полках и батальонах по переводам и произвождениям находился» после известного нам «Отчислен и велено состоять по кавалерии в Свите Его Императорского Величества [814 Апреля 2]» значится, что «[817 Июня 13] назначен начальником штаба 4-го пехотного корпуса»^{220}.

В графе же «Во время службы своей в походах и в делах против неприятеля где и когда был…» указано: «1815 года находился в походе противу французов в должности начальника штаба 7-го пехотного корпуса, чем и оставался до 3-го сентября того же года»^{221}.

Вроде бы всё понятно, однако в показаниях Следственному комитету в декабре 1825 года генерал-майор Орлов написал: «Обстоятельства 1815 года и пребывание моё в Париже большую часть 1816 года не позволили мне заниматься сими предметами до самого возвращения в Россию»^{222}.

«Сии предметы» – имеется в виду Орден русских рыцарей. Почему написано «в Париже» – большой вопрос. Штаб оккупационного корпуса находился во французском Мобеже, и сохранились свидетельства людей, там с Орловым общавшихся. Наверное, под «Парижем» имелась в виду вообще Франция.

Хотя биограф Михаила Орлова Михаил Осипович Гершензон утверждает (без ссылок на документы), что «Зиму и весну 1815–1816 гг. Орлов по болезни провёл в Париже, лето – на водах в Бареже, и в Петербург вернулся в ноябре 1816 г.»^{223}. Но вообще-то в таком случае в формуляре есть раздел «В домовых отпусках был ли, когда именно, на какое время и явился ли в срок», но записи в нём ограничиваются 1808 и 1810 годами… Ничего не понятно!

Что же тогда можно рассказать о жизни нашего героя в этот период? Ведь даже если он пребывал на службе, то начальник штаба – не командир, его работа по преимуществу является «бумажной»; да и вообще военная служба в мирное время – занятие весьма муторное. В общем, рассказывать всё равно нечего.

Хотя известно, что он организовал «ланкастерову школу», где солдат обучали грамоте, а также то, что являлся членом Русского клуба в Мобеже. Организовал этот клуб Сергей Тургенев[137]137
  Сергей Иванович Тургенев (1792–1827) – статский советник.


[Закрыть], брат упомянутого нами Николая Ивановича, чиновник дипломатической миссии при командире корпуса.

Кстати, именно во Франции началось сближение Михаила Орлова с Николаем Тургеневым, которое вскоре переросло в дружбу. Тургенев писал:

«Я познакомился здесь с двумя братьями Орловыми, которые здесь. Они, в особенности Михайло, очень мне нравятся… Я всегда радуюсь, когда нахожу между нашими русскими таких образованных людей, каков Мих. Орлов»^{224}.

Вторым из братьев Орловых был Алексей, который в чине полковника числился «по кавалерии» и состоял в отдельном отряде, боровшемся против французских партизан – кстати, тема для нас совершенно неизвестная.

В Русском клубе бывали практически все офицеры оккупационного корпуса, в том числе и граф Воронцов. Разговоры здесь велись весьма смелые, политических тем не избегали, что было неудивительно: именно в это время Венский конгресс решал судьбы Европы, приходившей в себя после Наполеоновских войн и «перекроек», а Россия как ни в чём не бывало возвращалась к своему старому жизненному укладу; государь, увлечённый международными делами и упоённый собственным успехом в верхах европейского общества, вновь откладывал осуществление давно обещанных преобразований… Офицеры это обсуждали и осуждали без всякого стеснения.

Если «в верхах» про то что-то и знали, то, скорее всего, пока что просто не обращали внимания – мол, поговорят, выговорятся и успокоятся. Но вскоре, 5 мая 1816 года, во французском Гренобле произошло восстание, руководимое неким адвокатом Дидье. «Это было незначительное и даже безумное предприятие, варварски подавленное генералом Донадьё и военными судами и стоившее жизни двадцати пяти участникам, в том числе шестнадцатилетнему юноше»^{225}.

Орлов и кое-кто из его друзей по Русскому клубу каким-то образом оказался связан с кем-то (всё достаточно туманно!) из руководителей восстания и французских эмигрантов, так сказать, «новой волны» – уже не роялистов, а наоборот. Для связи с ним попытались использовать возможности русского посольства в Париже, но тут, очевидно, в Петербурге возникли какие-то вопросы, и вскоре генерал-майор Орлов был отозван в Россию… Ещё раньше уехал из Франции Николай Тургенев.

Как мы сказали, в формулярном списке нашего героя последующий временной период выпадает, зато известно, что «…пылкий Орлов, тотчас по возвращении из-за границы, составил адрес императору Александру I об уничтожении крепостного права в России, подписанный многими из высших сановников, между прочим, князем И.В. Васильчиковым[138]138
  Илларион Васильевич Васильчиков (1776–1847) – командир гвардейской лёгкой кавалерийской дивизии; председатель Государственного совета и Комитета министров (1838), князь (1839).


[Закрыть], графом Воронцовым[139]139
  Граф Михаил Семёнович Воронцов.


[Закрыть] и Блудовым[140]140
  Дмитрий Николаевич Блудов (1785–1864) – граф, советник и поверенный в делах русского посольства в Лондоне; действительный тайный советник, министр внутренних дел (1832–1838), председатель Государственного совета (1862) и Комитета министров (1861).


[Закрыть].

Таким образом, М.Ф. Орлову принадлежит первая в XIX столетии попытка уничтожить у нас крепостное право. Как отнёсся император Александр к адресу Орлова, неизвестно; во всяком случае, он по-прежнему благоволил молодому генералу; особенно близко стоял Орлов к государю в 1816 году, в котором ему пришлось сопровождать Его Величество в путешествии по России»^{226}.

Действительно, нигде нет никаких упоминаний о реакции императора на полученный им «адрес». Но, кстати, только в этом очерке Биографического словаря и говорится о том, что Михаил сопровождал государя в поездке по России. Между тем Александр I выехал из Петербурга в Москву – а потом и далее, на Украину и в Польшу, – 10 (22) августа, а возвратился из поездки уже 13 (25) октября, то есть в то время, когда Михаил ещё находился за границей…

По приезде в Петербург Орлов продолжал заниматься делами своего тайного общества. Хотя, честно говоря, на бумаге все эти дела кажутся гораздо более масштабными и значимыми, чем были в реальной жизни. Знаток декабристской темы академик Милица Васильевна Нечкина писала:

«“Орден русских рыцарей” – самая многочисленная из известных нам ранних “преддекабристских” организаций – состоял из его основателей М. Орлова, М. Дмитриева-Мамонова и причастных к нему Н. Тургенева, М.Н. Новикова, Дениса Давыдова и, по-видимому, М. Невзорова. Кроме того, по свидетельству Н. Тургенева, М. Орлов сказал ему, что в числе “приверженцев” “Ордена русских рыцарей” также находятся флигель-адъютант М. и Б., причём последний был соучеником Н. Тургенева по пансиону аббата Николя[141]141
  Как видим, ошибаются даже великие знатоки: мы помним, что в пансионе аббата Николя учился М.Ф. Орлов, а не Н.И. Тургенев.


[Закрыть]; в этом случае можно подразумевать не кого иного, как А. X. Бенкендорфа, под первым же инициалом, очевидно, разумеется князь А.С. Меншиков, – о нём как о члене общества Орлова упоминает также в своих “Записках” декабрист С.П. Трубецкой.

Однако весьма сомнительно, чтобы указанная шестёрка или восьмёрка хотя бы один раз заседала вместе за одним столом: против этого – итинерарий[142]142
  В данном случае: расписание передвижений.


[Закрыть] постоянно передвигавшихся в разные стороны участников… Во всяком случае трудно счесть случайностью полное отсутствие сведений о каких-либо заседаниях “Ордена русских рыцарей” в документальном материале»^{227}.

Далее, наверное, можно и не объяснять…

История Ордена русских рыцарей вскоре закончится. А вот отрывок из написанного 15 ноября 1819 года письма Дениса Давыдова генералу Павлу Киселёву, бывшему кавалергарду, другу Михаила Орлова, который ещё появится на страницах нашего повествования, – своеобразная эпитафия ордену:

«Мне жалок Орлов с его заблуждением, вредным ему и бесполезным обществу; я ему говорил и говорю, что он болтовнёю своею воздвигает только преграды в службе своей, которою он мог быть истинно полезным отечеству. Как он ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть абсолютизма в России. Этот домовой долго ещё будет давить её тем свободнее, что, расслабясь ночною грёзою, она сама не хочет шевелиться, не только привстать разом. Но мне он не внимает. Опровергая мысли Орлова, я также не совсем и твоего мнения, чтобы ожидать от правительства законы, которые сами собою образуют народ. Вряд ли оно даст нам другие законы, как выгоды оседлости для военного поселения! или рекрутский набор в Донском войске! …Как военный человек, я всё представляю себе в военном виде: я представляю себе свободное правление как крепость у моря, которую нельзя взять блокадою; приступом – много стоит. Смотри Францию; но рано или поздно поведёт осаду и возьмёт её осадою, но без урона рабочих в сапах, особенно у гласиса, где взрывы унесут не малое их число; за то места взрывов будут служить ложементами, и осада всё будет продвигаться, пока, наконец, войдёт в крепость и раздробит монумент Аракчеева. Что всего лучше – это то, что правительство, не знаю почему само заготовляет осаждающим материалы – военным поселением, рекрутским набором на Дону, соединением Польши, свободою крестьян и проч. Но Орлов об осаде и знать не хочет; он идёт к крепости по чистому месту, думая, что за ним вся Россия двигается, – а выходит, что он, да бешеный Мамонов, как Ахилл и Патрокл (которые вдвоём хотели взять Трою), предприняли приступ… Но довольно об этом»^{228}. Действительно – довольно!