Текст книги "Грани русского раскола"
Автор книги: Александр Пыжиков
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)
Эти факты свидетельствуют о взаимосвязи экономических и религиозных характеристик. Хозяйственные инициативы старообрядцев определили динамику купеческо-крестьянского капитализма. Экономическое развитие, основанное на единоверческой общности, сопровождалось не только расширением производств, но и распространением староверия. Торговые предприятия и мануфактуры, сосредоточенные в руках раскольников, становились центрами религиозного влияния, которые привлекали значительное количество людей, увеличивая численность старообрядческих обществ. Это дало основание известному историку С.А. Зеньковскому говорить о распространении раскола в России в соответствии с известным принципом «чья страна, того и вера», но в применении к экономической сфере – «чье предприятие, того и вера»[371]371
См.: Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. Т. 2. М., 2006. С. 616.
[Закрыть].
Ярко выраженное староверческое лицо крестьянско-купеческого капитализма конца XVIII и первой половины XIX века вызывало в царской России неоднозначное отношение. Многие обращали внимание на своеобразие его истоков, или, говоря иначе, на особенности первоначального накопления. В купеческо-крестьянской экономике все процессы протекали настолько стремительно, что возникал вопрос: уместно ли в данном случае вообще говорить об этом -характерном для классического капитализма – этапе. Данное обстоятельство подметил А.Н. Островский в своих «Записках замоскворецкого жителя» (1846). Его рассказ об одном купце-раскольнике начинается таким образом:
«Как он сделался богатым, этого решительно никто не знает. Самсон Савич, по замоскворецким преданиям, был простым набойщиком в то время, как начали заводиться у нас ситцевые фабрики; и вот в несколько лет он миллионщик»[372]372
Островский А.Н. Записки замоскворецкого жителя. Т. 13. М., 1952. С. 37 // Полн. собр. соч. в 16-ти томах. М., 1949-1953.
[Закрыть].
Подобные примеры в российской действительности – правило, а не исключение. Знакомясь с историями успешных предпринимательских родов, мы сталкиваемся с одним и тем же явлением: большие средства внезапно оказывались в распоряжении людей, ранее занимавшихся разве что мелкой торгово-кустарной деятельностью. Невольно создается впечатление, что купцами и промышленниками становились случайные люди, волею судеб в мгновение ока оказавшиеся обладателями целых состояний. Неудивительно, что на столь благоприятной почве расцвели легенды о криминальном происхождении крестьянско-купеческого капитализма. Этому способствовали чиновничьи круги, в частности сотрудник МВД, а также известный специалист по расколу П.И. Мельников (А. Печерский). Объясняя, как бедные крестьяне, не имея за душой практически ничего, через несколько лет оказывались состоятельными предпринимателями и начинали ворочать миллионами, он предложил свою версию. Катализатором этих невероятных метаморфоз явилось, якобы, нашествие Наполеона в 1812 году. Французский император привез и сбросил в Москве фальшивые русские ассигнации, намереваясь дестабилизировать финансовую систему самодержавия. Этим-то и воспользовались староверы: фальшивые деньги дали повод гуслякам, вохонцам и прочим заняться сверхприбыльным делом – благо было на кого списать свои деяния[373]373
См.: Мельников П.И. (Андрей Печерский). Очерки поповщины // Собр. соч. в 8-ми томах. Т. 7. С. 409-411. М., 1976.
По утверждению П.И. Мельникова еще одним преступным промыслом, которым после войны 1812 года активно занялись староверы, стала продажа товаров ввозимых в Россию контрабандным путем. Наличие единоверцев по всей стране позволило с успехом наладить сети по распространению контрабанды в масштабах империи, что наряду с подделкой денег стало еще одним «золотым дном» раскольничьей экономики, способствовавшим ее стремительному подъему. Взгляды на раскол, как исключительно криминальную организацию, были усилены Ф.В. Ливановым – еще одним чиновником МВД на литературном поприще. Его труды «Раскольники и острожники. Очерки и рассказы» (СПб., 1868), «На рассвете. Очерки и рассказы из быта раскольничьего» (СПб., 1875) расценивались многими современниками как оскорбительные. Раскольничья жизнь изображается в них источником различного рода преступлений. Подробнее см.: Лесков. Н.С. Народники и расколоведы на службе. Т. 11. М., 1958. С. 34-44 // Собр. соч. в 11-ти томах. М., 1956-1958.
[Закрыть].
Мнение о криминальных причинах стремительного обогащения вчерашних крестьян из староверов прочно утвердилось в России. Так, князь В.П. Мещерский, описывая наследнику Александру Александровичу (будущему императору Александру III) свои поездки по стране, сообщил о распространенном среди староверов производстве фальшивых денег, которые сбывались на Нижегородской ярмарке. Он рассказал, в частности, что происхождение богатства от подделки ассигнаций предание приписывает:
«знаменитому дому Морозовых, ныне владеющих громадными бумагопрядильнями...
Савва Морозов, глава этого дома, недавно умерший, вышел из Гуслиц и был там простым ткачом и вдруг стал со дня на день владельцем значительного капитала»[374]374
См.: Письма В.П. Мещерского цесаревичу Александру Александровичу // Вестник церковной истории. 2006. №2. С. 51-52. (публикация Н.В. Черниковой).
[Закрыть].
В литературе дореволюционного периода о подобных аферах раскольников повествовалось как о не вызывающих сомнения фактах. Например, близкий к славянофилам А.С. Ушаков в книге «Наше купечество и торговля с серьезной и карикатурной стороны» (1865-1867) писал, что в тридцатых-сороковых годах XIX века много незаметного народу «выходило в люди» из уездных городов, сел и посадов. В том числе и из старообрядческих районов, где:
«с доморощенными станками для фальшивых ассигнаций и вырастающими с помощью их бумагопрядильнями, так скоро и споро ковались русские купеческие капиталы»[375]375
Ушаков А.С. Наше купечество и торговля с серьезной и карикатурной стороны. Ч. 3. С. 33. М., 1867 // Части 1-3. М., 1865-67.
А.С. Ушаков (1836-1902) – соратник И.С. Аксакова, работал во всех его изданиях, выходивших в 60-80-х годах XIX века. Кроме публицистической деятельности писал и книги, в их числе пьеса «Старообрядка».
[Закрыть].
Известный писатель-народник Н.Н. Златовратский, оставивший зарисовки русской деревни, характеризовал отношение к раскольникам как настороженное, замешенное на уважении и страхе; православные священники редко ездили в селения староверов. И хотя те жили аккуратно и зажиточно, ощущение, что «все это добыто ими не чисто», никогда и никого не покидало[376]376
Златовратский Н.Н. Устои. Т. 2. С 246 // Собр. соч. в 3-х томах. СПб., 1897.
[Закрыть]. Того же мнения придерживался известный литератор, непосредственно вышедший из народа, – М. Горький. В его рассказах о купеческой среде неизменно упоминается сомнительное происхождение средств (фальшивые деньги, разбои, грабежи), с которых началось восхождение торгово-промышленных семейств[377]377
См.: М. Горький. Фома Гордеев. Т. 3. С. 103. М., 1960; Жизнь Матвея Кожемякина. Т. 6. С. 118. М., 1961; Дело Артамоновых. Т. 11. С. 11. М., 1962 // Собр. соч. в 18 томах. М., 1960-1963.
[Закрыть]. По словам Горького, эту уверенность ему еще в детстве (в конце 1870-х начале 1880-х) внушил дед. Он разъяснял внуку Алеше Пешкову, что все крупные купцы или их отцы староверческого Нижнего Новгорода – это бывшие фальшивомонетчики и грабители, которым, по народной пословице, просто повезло: «если не пойман, то не вор»[378]378
См.: М. Горький. Н.А. Бугров. Т. 18. С. 191. М., 1963.
[Закрыть].
Для того чтобы описать староверческую модель капитализма в целом, необходимо проследить, как же на самом деле происходило становление раскольничьих хозяйств. На наш взгляд, криминальные версии, какими бы увлекательными они ни казались, несостоятельны. Более оправданной и убедительной кажется иная точка зрения: староверческий капитализм основан на общинном кредите, о чем свидетельствуют исследователи, обстоятельно изучавшие экономику староверия[379]379
См.: Шахназаров О.Л. Отношение к собственности у старообрядцев // Вопросы истории. 2004. №4. С. 53-70.
[Закрыть]. Неслучайно религиозные воззрения раскола признали душеспасительной такую торгово-производственную деятельность, которая направлена на сохранение веры и поддержание единоверцев. Достижение этих целей являлось совместным делом, когда каждый вносил свой вклад в общие усилия. Общинный подход в экономике наиболее полно выражал духовно-нравственные ценности, лежащие в основе жизнедеятельности староверия. Конечно, этот подход не исключает возможности возникновения криминальных элементов, но определяющую роль они никак не могли играть.
Староверческий капитализм развивался не по классическим канонам, а по собственным духовным и организационным правилам. Они сформировались еще в первой половине XVIII века знаменитой Выговской поморской общиной и определялись необходимостью выжить во враждебной никонианской среде. Краеугольным камнем этого выживания стали отношения равенства всех членов общины – как в хозяйственном, так и в духовном смысле. Род занятий, положение в общине зависели от способностей каждого и от признания их со стороны единоверцев: простой крестьянин мог стать наставником или настоятелем. Это обеспечивала практика внутренней открытости и гласности, когда ни одно важное дело не рассматривалось тайно. Любой имел право заявить свои требования, и они выслушивались и поддерживались – в случае, если другие считали их сообразными с общей пользой. В такой атмосфере решались также и ключевые хозяйственно-экономические вопросы. Содействие внутриобщинных сил, братское доверие позволили Выговскому общежительству скопить громадные капиталы – своего рода общую кассу для различных коммерческих инициатив[380]380
См.: Аристов Н.Я. Устройство раскольничьих общин. М., 1863. С. 2, 6, 27.
[Закрыть]. В результате Выговское староверческое общежитие трансформировалось в самодостаточную, независимую от властей структуру, развивающуюся по своей внутренней логике. Известный писатель М.М. Пришвин – выходец из старообрядческой среды – воспевал край Выга, где его предки «боролись с царем Петром и в государстве его великом создавали свое государство», не совсем ему дружественное[381]381
См.: Пришвин М.М. Осударева дорога. Т. 6. М., 1984. С. 8, 21 // Собр. соч. в 8-ми томах. М., 1982-1984.
[Закрыть].
Устройство Выговской общины послужило моделью для хозяйственной и управленческой организации старообрядцев по всей стране. Со второй половины XVIII века, т.е. когда начал складываться внутренний российский рынок и ослабли гонения, раскол превращается в прогрессирующую экономическую систему в купеческо-крестьянском облике. Уже в 1770-х годах, в правление Екатерины II, происходит легализация староверия посредством оформления его новых крупных центров в Москве и Поволжье[382]382
Поволжье стало активно заселяться старообрядцами, и в саратовском крае ими были основаны Иргизские монастыри, ставшие крупным центом староверия поповщинского согласия. Иргиз признало государство, закрепившее за монастырями значительные участки земли, освободившее их обитателей от рекрутской повинности. Власти пошли даже на признание беглых попов, которые принимались, а затем направлялись отсюда в различные регионы страны. По сути, все это ставило Иргиз наравне с православными церквями.
[Закрыть]. Выйдя из-за границы, из лесов и подполья, старая вера начала заполнять российские просторы, преобразуя их своей хозяйственной инициативой. Однако экономика, выросшая из раскольничьей религиозной идеологии, не была капиталистической в полном смысле слова. Ее движущая сила и назначение состояли не в конкуренции развивающихся хозяйств, как это происходило и происходит в Европе, а в утверждении солидарных начал, обеспечивающих существование во враждебных условиях.
Эта особенность не осталась незамеченной. В 1780-х годах князь М.М. Щербатов, говоря о старообрядцах, подчеркивал, что все они «упражняются в торговле и ремеслах», демонстрируя большую взаимопомощь и «обещая всякую ссуду и воспомоществование от их братьев раскольников; и через сие великое число к себе привлекают»[383]383
См.: Щербатов М.М. Статистика в рассуждении России. Т. 1 СПб., 1896. С. 550-551 // Собр. соч. в 7-ми томах. СПб., 1896.
[Закрыть]. В первой половине XIX столетия эта же особенность вызывает уже серьезные опасения. Как, например, у московского митрополита Филарета, объяснявшего распространение раскола существованием в нем общественной собственности, которая, будучи его твердою опорой, «скрывается под видом частной»[384]384
См.: «Мысли и предположения митрополита Филарета о средствах по уменьшению расколов». 1835 год // Собрание мнений и отзывов Филарета по учебным и церковно-государственным вопросам. Т. 2. СПб., 1885. С. 366.
[Закрыть]. К тому же раскольничьи наставники, проживающие не где-нибудь, а в столице на Охте (имелся в виду П. Онуфриев-Любопытный), в своих сочинениях открыто «проповедуют демократию и республику»[385]385
См.: «Донесение митрополита Филарета Св. Синоду с отзывом о рукописях московского раскольника, мещанина Леонтия Круглоумова. 5-10 ноября 1841 года // Там же. Т. Дополнительный. М., 1887. С. 90.
[Закрыть]. По убеждению знаменитого архиерея господствовавшей церкви, это доказывает, что раскол стал особой сферой:
«в которой господствует над иерархическим демократическое начало. Обыкновенно несколько самовольно выбранных или самоназванных попечителей или старшин, управляют священниками, доходами и делами раскольничьего общества... Сообразно ли с политикою монархической усиливать сие демократическое направление?»
– вопрошал митрополит Филарет[386]386
См.: Там же. Т. 3. С. 254.
[Закрыть]. С ним нельзя не согласиться: очевидно, что собственность, принадлежащая не конкретным людям, а общине через механизм выборов наставников и попечителей, не могла быть частной. Хотя для внешнего мира и государственной власти она именно такой и представлялась. Внутри же староверческой общности действовало правило: твоя собственность есть собственность твоей веры. Как отмечал один из полицейских чиновников, изучавших раскол:
«Закон этот глубокая тайна только агитаторов (т.е. наставников, – Л. П.), но она проявляется в завещаниях богачей, отказывающих миллионы агитаторам на милостыни, и в готовности всех сектаторов разделить друг с другом все, если у них одна вера»[387]387
См.: Синицын И.И. Раскол в Ярославской губернии // Сборник правительственных сведений о раскольниках (составитель В.И. Кельсиев). Вып. 4. Лондон, 1862. С. 148.
[Закрыть].
Факты подтверждают, что именно таким образом и функционировала раскольничья экономика. Обратимся, например, к знаменитому старообрядческому Иргизу с его монастырями. В финансовом отношении их основание связано с деятельностью волжского купца конца XVIII – начала XIX века В.А. Злобина, который оплачивал значительную часть расходов на их строительство и содержание. Как водится, этот староверческий благодетель взялся словно бы ниоткуда: в молодости трудился пастухом, а выучившись грамоте, стал писарем в одном из селений. Но затем некие старики, убедившись в уме и деловых качествах молодого человека, решили вывести его в люди. У него быстро появляются деньги и общие дела с князем А.А. Вяземским, тогдашним генерал-прокурором, чьи владения простирались вдоль Волги. И за несколько лет В.А. Злобин превратился в миллионера. После 1785 года, когда староверам разрешено было занимать общественные должности, он избирался головой города Волгска. Его связям и знакомствам в Петербурге, в том числе и с министрами, могли позавидовать многие. Но главным делом В.А. Злобина всегда оставался Иргиз. Благодаря его доходам в монастыри лился денежный поток, благодаря его влиянию – получались все нужные административные решения и льготы. Однако славная история злобинской семьи завершилась так же стремительно, как и началась. Сам глава скончался в 1814-м, его сын погиб годом раньше в возрасте тридцати шести лет. А внук, законный наследник громадного состояния, успел вкусить столичной жизни и не пожелал приобщиться к вере своих предков. В результате после смерти жены В.А. Злобина – ревностной староверки, похороненной в одном из Иргизских монастырей, состояние семьи незаметно растворилось. Нерадивый внук получил в наследство от знаменитого деда какую-то деревянную чернильницу, несколько книг и поступил на службу в Петербурге – чиновником архива министерства иностранных дел[388]388
См.: Леопольдов А. Биография Волгского именитого гражданина Василия Алексеевича Злобина. Саратов. 1871. С. 4-26.
Вхождению в высшие сферы В.А. Злобин обязан тогдашнему Генерал-прокурору А.А. Вяземскому. Занимаясь делами этого сановника в волжском регионе, В.А. Злобин приобрел его полное доверие. Руководителем канцелярии генерал-прокурора являлся способный чиновник А.И. Васильев, который впоследствии стал первым министром финансов России (1802-1807) и чьим расположением пользовался доверенный партнер А.А. Вяземского. После смерти А.И. Васильева министром финансов стал его племянник Ф.А. Голубцов, который начинал чиновничью карьеру в канцелярии того же А.А. Вяземского под руководством своего дяди. Отсюда и связи В.А. Злобина в Петербурге.
[Закрыть].
Принцип «твоя собственность есть собственность твоей веры» прослеживается и в хозяйственном укладе Преображенского кладбища в Москве. В распоряжении исследователей находятся донесения полицейских агентов, расследовавших деятельность московских старообрядцев во второй половине сороковых годов XIX века[389]389
Эти материалы из бумаг И.П. Липранди были опубликованы А.А. Титовым в ряде выпусков «Чтений в Обществе истории и древностей российских» под названием «Дневные дозорные записи о московских раскольниках» // См.: Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1885. Кн. 3, 4; М., 1886. Кн. 1; М., 1892. Кн. 1, 2.
[Закрыть]. Для внешнего мира это было место, где располагались погосты с богадельнями, приютами и больницей. На самом же деле «кладбище» служило финансовой артерией беспоповцев федосеевского согласия. По наблюдениям МВД, касса «кладбища» помещалась в тайниках под комнатами федосеевского наставника С. Козьмина[390]390
См.: Записка «О Преображенском кладбище». 6 мая 1847 года // РГИА. Ф. 1473. Оп. 1. Д. 87. Л. 21.
[Закрыть]. В них хранились общинные капиталы, направляемые по решению наставников и попечителей на открытие или расширение различных коммерческих дел. Единоверцам предоставлялось право пользоваться ссудами из общинной кассы, причем кредит предусматривался беспроцентный, допускались и безвозвратные займы. Именно с этой помощью образовалось огромное количество торгов и производств[391]391
См.: Васильев В. Организация и самоуправление Федосеевской общины на Преображенском кладбище в Москве // Христианское чтение. 1887. Ч. 2. С. 578-579.
[Закрыть]. Однако возвратить взятое из кладбищенской казны и стать полноправным хозяином своего дела, т.е. попросту откупиться, не представлялось возможным. Можно было лишь отдать предприятие, запущенное на общинные деньги. Как известно, беспоповцы-федосеевцы не признавали брака, а значит, наследственное право не играло здесь роли, что усиливало общинное начало хозяйств. Воспитанниками Преображенского приюта были незаконнорожденные дети богатых купцов из разных регионов страны. Капиталами их отцов в конечном счете распоряжались выборные наставники и попечители Преображенского кладбища[392]392
См.: ГАРФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 549. Л. 193.
[Закрыть].
Любопытно и наблюдение полиции за торговыми оборотами купцов Первопрестольной: оно показало, что перед пасхой, когда фабриканты распускали рабочих по домам, то почти все владельцы православного исповедания постоянно прибегали к займам для проведения необходимых расчетов. Однако, купечество из кладбищенских прихожан никогда не нуждалось в деньгах: в их распоряжении была общинная касса[393]393
См.: Дневные дозорные записи о московских раскольниках. 1846 год // Чтения в обществе истории и древностей российских. 1892. Кн. 2. С. 202.
[Закрыть]. Все попытки выяснить хотя бы приблизительные объемы средств, которые циркулировали на Преображенском кладбище, ни к чему не приводили. Как утверждала полиция, немногие, кроме наставников и попечителей, осведомлены о реальном обороте общественных капиталов этого богадельного дома, а исчисление его доходов:
Общинный характер собственности отчетливо просматривается в завещаниях староверов. Независимо от занимаемого положения раскольники с легкостью отдавали имеющуюся у них собственность и капиталы в распоряжение общин, а не законным с точки зрения правительства наследникам. Например, богатый купец Ф. Рахманов один миллион рублей отписал монастырю в Белокринице и на помощь бедным, другая же часть его капитала оказалась в распоряжении купца-единоверца К.Т. Солдатенкова, предусмотрительно введенного в число душеприказчиков, положив начало его богатству; в результате деньги продолжали работать под прежним контролем[395]395
См.: РГИА. Ф. 1473. Оп. 1. Д. 35. Л. 101; Ливанов Ф.В. Раскольники и острожники. СПб., 1868. С. 43-46.
[Закрыть]. Иногда власти опротестовывали передачу собственности и средств, незаконную с точки зрения гражданского законодательства. Так, было признано не имеющим юридической силы завещание московской купчихи Капустиной о передаче дома и земли в пользу Рогожского кладбища после смерти ее мужа и сестры. Это решение вызвало бурную реакцию властей, которые запретили передавать имущество указанному адресату и распорядились отдать его только законным наследникам. Московский военный генерал-губернатор князь Д. Голицын указал по этому поводу:
«...Сие совершенно справедливо... и может быть полезно не только в настоящем, но и во многих других подобных случаях, и быть некоторым способом к обузданию раскола»[396]396
См.: «О завещании московской купчихи Капустиной в пользу Рогожского старообрядческого богодельного дома». 28 сентября 1837 года //РГИА. Ф. 1284. Оп. 197. Д. 147. Л. 1-3.
[Закрыть].
В Петербурге по духовному завещанию купца Долгова принадлежащие ему дома передавались Выголексинскому общежительству. Власти и здесь вмешались в ситуацию, обеспечив передачу имущества умершего его юридическим наследникам; буква закона была соблюдена: все досталось законной наследнице – купчихе Голашевской. Однако вскоре выяснилось, что она является владелицей лишь номинально, реальный же собственник – все та же Выголексинская община, на нужды которой и идут доходы этой купчихи[397]397
См.: Собрание постановлений МВД по части раскола. СПб., 1875. С. 161; ГАРФ. Ф. 109. 2 экспедиция. 1838. Д. 33. С. 35об.
[Закрыть].
Вмешательство полиции в завещательные дела, ставшее постоянным с середины 1830-х годов, вызывало болезненную реакцию раскольников. Один из них обратился в МВД по поводу закрытия моленных в Москве и передачи домов, где они размещались, в пользу наследников. Ставя в пример Екатерину II, он писал:
«что всякого государства благосостояние основано на внутреннем спокойствии и благоденствии обитателей, и что тогда только обладатели государств прямо наслаждаются спокойствием, когда видят, что подвластный им народ не изнурен от разных приключений, особливо от поставленных над ними начальников и правителей»[398]398
См.: «Письмо старообрядца Леонтия Гаврилова Министру внутренних дел Д.Н. Блудову». 7 октября 1838 года // РГИА. Ф. 1284. Оп. 197. Д. 6. Л. 8—9.
[Закрыть].
Такое отношение к перемещению капиталов и собственности в рамках старообрядческой общности вполне объяснимо. Ведь эти процессы определялись сугубо внутренней конфессиональной логикой, тогда как из официального правового поля государства они выпадали.
Такими многообразными способами и перераспределялись финансовые потоки староверов, которые затем использовались на разных предпринимательских уровнях купеческо-крестьянского капитализма. Проиллюстрируем это на столь любимом историками семействе Рябушинских, точнее – на одном факте, сыгравшем ключевую роль в их восхождении. Основатель династии Михаил Рябушинский перешел в раскол из православия в 1820 году женившись на старообрядке (и сменив фамилию со Стекольщикова на Рябушинского). До этого он подвизался обычным мелким розничным торговцем, но благодаря коммерческим задаткам в новой среде получил более серьезную торговлю, став купцом третьей гильдии. В 1843 году произошло важное событие: супруги Рябушинские устроили брак своего сына Павла с А.С. Фоминой. Она была внучкой священника И.М. Ястребова – одного из самых влиятельных деятелей Рогожского кладбища, где ничего не происходило без его благословения. Доступ к денежным ресурсам сделал свое дело: уже через три года у Рябушинских появилась крупная фабрика с новейшим по тем временам оборудованием, и это позволило им подняться на вершины предпринимательства Москвы. Ко времени кончины основателя династии (1859) его капитал превышал 2 млн рублей[399]399
См.: Торговое и промышленное дело Рябушинских. М 1913. С. 22, 26.
Брак П.М. Рябушинского и А.С. Фоминой оказался не удачным, поскольку состоялся против его желания, по воле родителей. К тому же в нем родилось шесть дочерей, один сын умер во младенчестве. Как только скончались его родители, он развелся, женившись вновь на старообрядке из купеческой семьи. Как известно, у него было восемь сыновей, ставших впоследствии видными участниками политической, деловой и культурной жизни страны. И.М. Ястребов (1770-1853) – один из наиболее известных иереев Рогожского кладбища с 1825 года. Во время вторжения Наполеона в Москву прятал там общинную кассу, иконы и др. Являлся духовным наставником многих прихожан кладбища, в том числе и самых влиятельных.
Подробнее о нем см.: Мельников П.И. (Андрей Печерский) Очерки поповщины. Т. 7. С. 437-441 // Собр. соч. в 8-ми томах. М., 1976;
[Закрыть]. Как тут не согласиться с мнением, что:
Разумеется, подобная циркуляция денежных средств не могла быть отражена в каких-либо официальных статистических отчетах. Но о том, что дело обстояло именно таким образом, косвенно свидетельствуют собираемые властями данные о действующих мануфактурах. В этих материалах обращает на себя внимание формулировка: фабрика «заведена собственным капиталом без получения от казны впомощения»; в просмотренном нами перечне, включающем более сотни предприятий московского региона, она встречается практически в 80% записей[401]401
См.: Ведомость, учиненная в Мануфактур-Конторе о московских фабрикантах // РГИА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 13. Л. 4-61.
[Закрыть].
Подобные источники финансирования крестьянско-купеческого капитализма были распространены повсеместно. О них дают представление записки Д.П. Шелехова, который в дореформенные годы путешествовал по старообрядческому Владимирскому краю. В одной сельской местности, в 16 верстах от г. Гороховца, Шелехов столкнулся с «русскими Ротшильдами», банкирами здешних мест. Братья Большаковы располагали капиталом в несколько сот тысяч рублей, ссужая их промышленникам и торговцам прямо на месте их работы. Передача купцам и крестьянам денег – порой немалых – происходила без оформления какой-либо документации: на веру, по совести. Летом оба брата выезжали в Саратовскую, Астраханскую губернии для размещения там займов. Удивление автора записок не знало границ, когда при нем какому-то мужику в тулупе выдали 5 тысяч рублей с устным условием возврата денег через полгода. Опасения в вероятном обмане, высказанные им как разумным человеком, были отвергнуты. По утверждению кредиторов, такого не могло произойти, поскольку все не только хорошо знакомы, но и дорожат взаимными отношениями. К тому же о делах друг друга каждый неплохо осведомлен, и обмануть здесь удастся лишь один раз, после чего уже и «глаз не показывай и не живи на свете, покинь здешнюю сторону и весь свой привычный промысел». Д.П. Шелехов заключает:
«Вот вам русская биржа и маклерство!. Господа писатели о финансах и кредите! В совести ищите основание кредита, доверия, народной совестью и честыо поднимайте доверие и кредит, о которых так много нынче говорят и пишут ученые по уму, но без участия сердца и опыта»[402]402
См.: Шелехов Д.П. Путешествия по русским проселочным дорогам. СПб., 1842. С. 27,39-40.
[Закрыть].
Эти примеры убедительно доказывают, что рост купеческо-крестьянского капитализма происходил на общинных ресурсах. Существовавшая в тот период финансовая система не была нацелена на обслуживание многообразных коммерческих инициатив, а кредитные операции в дореформенный период находились в руках иностранных банкирских домов, обеспечивавших бесперебойность интересовавших их внешнеторговых потоков[403]403
В тот период все крупные операции в России осуществлялись через иностранных банкиров. В это время действовало несколько банкирских домов – Штиглиц, Юнкер, Симон Якоби, Кенгер и др. Примечателен такой факт, когда потерпел крах английский банкир Сутерланд, основной кредитор российского правительства в 1780-90 годах, то его долги приходились на казну и аристократию. Лишь изредка среди его деловых партнеров встречались купцы, к тому же только те, которые вели внешнюю торговлю // См.: Ананьич Б.В. Банкирские дома в России. 1860-1914 г. г. Л. 1991, С. 12-13.
[Закрыть]. Банковские же учреждения России, созданные правительством, концентрировались на другой задаче: поддержании финансового благосостояния российской аристократии и дворянства, что обеспечивалось предоставлением им ссуд под залог имений. Что же касается кредитования непосредственно коммерческих операций, то для этого, начиная с 1797 года, открывались учетные конторы в Петербурге и Москве, а также в портовых городах: Одессе, Архангельске, Феодосии. Однако эти структуры, также, работали опять-таки только под залог экспортных товаров. В 1817 году они были преобразованы в Государственный коммерческий банк, с сохранением функций по обслуживанию исключительно экспортно-импортных операций. Неразвитость коммерческого кредита приводила к накапливанию весьма значительных сумм, которые негде было разместить, кроме как под залог дворянской недвижимости. Этот процесс продолжался всю первую половину XIX века. Перед отставкой Министра финансов Е.Ф. Канкрина в 1843 году общие вклады в системе госбанков достигали 477 млн рублей; при этом выплачивать проценты по ним был обязан собственник, т.е. российское правительство[404]404
См.: Мигулин П.П. Наша банковская политика (1729-1903 гг.). Харьков, 1904. С. 35.
[Закрыть]. Отсюда правомерен вывод: вся государственно-кредитная система России имела целью лишь обеспечение интересов господствующего сословия – дворянства и не сыграла большой роли в мобилизации капиталов для промышленности[405]405
См.: Рожкова М.К. Экономическая политика правительства // В кн.: Очерки экономической истории России первой половины XIX века. М., 1959. С. 366; Полянский Ф.Я. Первоначальное накопление капитала в России. М., 1958. С. 101.
[Закрыть]. Купеческо-крестьянский капитализм формировался и существовал вне банковской системы того периода.
Продолжая его характеристику, следует обратить внимание на отношения, существовавшие внутри якобы капиталистических хозяйств. Восприятие их как общинной, а не частой (т.е. конкретно чей-то) собственности прослеживается не только у тех, кому было поручено управлять ею, но и у рядовых единоверцев, работавших на производствах. Вот одно из свидетельств конца XVIII века: в Хамовнической стороне Москвы двое братьев-купцов завели ситцевую фабрику. На ней трудились сто вольнонаемных мастеров, которые, как следует из документа, вели себя вполне самостоятельно, по-хозяйски контролируя ход производства и время работы. Один из владельцев пошел на конфликт с людьми, причем поссорился не только с ними, но и с братом, который не поддержал его в этой ситуации. В результате для продолжения деятельности ему пришлось просить у власти разрешение на покупку трех сотен душ крепостных мужского пола с условием: где тех крестьян будет дозволено купить, туда фабрика и переедет. Этот пример показывает реальное положение и вес простых рабочих в делах того предприятия, на котором они трудились. Очевидно, данный случай выходит далеко за рамки представлений о наемном труде, свойственных классической капиталистической практике[406]406
Подоплеку этих событий позволила выявить переписка по поводу перевода фабрики и покупки крестьян между правительством и купцом. См.: РГИА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 27. Л. 2—14.
[Закрыть].
Своеобразные отношения между рабочими и хозяевами фиксировали также внимательные наблюдатели. Православный священник И. Беллюстин, публиковавший заметки о старообрядчестве, описывал посещение сапожного производства в большом (в несколько тысяч человек) раскольничьем селении Тверской губернии. Староверы образовывали здесь артели по 30-60 работников, которые не только обладали правом не соглашаться с хозяином (т.е. с тем, кто представлял интересы работников вне их мира. – А. П.) по самым разным вопросам, но и могли подчинить его своему мнению. И. Беллюстин оказался, например, свидетелем горячих споров в артели о вере:
«...Тут нет ничего похожего на обыкновенные отношения между хозяином и его работником; речыо заправляют, ничем и никем не стеснясь, наиболее начитанные, будь это хоть последние бедняки из целой артели; они же вершат и поднятый вопрос»[407]407
См.: Беллюстин И. Еще о движениях в расколе // Русский вестник. 1865. Т. 57. (№ 6). С. 762.
И.С. Беллюстин (1819-1890) – окончил в 1839 году тверскую духовную семинарию, от поступления духовную академию отказался. Практически всю жизнь прослужил священником в г. Калязин (Тверской губернии). Сотрудничал с рядом журналов и газет, известна его книга «Описание сельского духовенства» (1858 г.), вышедшая с помощью М.Н. Погодина в европейских странах. Официальные власти относились к нему настороженно, находился под надзором полиции.
Подробнее о нем см.: Православная энциклопедия. Т. 4. М., 2002. С. 531-532.
[Закрыть].
Хозяин в спорных случаях оказывался перед серьезным выбором: или подчиниться артели (а между артелями в селении существовала подлинная солидарность), пли встать в разлад с нею, т.е. с целым обществом. Неудивительно, что, как правило, хозяин предпочитал первое, поскольку каждый, независимо от рода занятий и своей роли, был крепко вплетен в этот социальный организм.
Подобные отношения между работниками и хозяевами существовали и на появляющихся крупных мануфактурах. Например, в староверческом анклаве Иваново в 1830-1840-х годах уже насчитывалось около 180 фабрик. Имена их владельцев – Гарелины, Кобылины, Удины, Ямановские и др. – были широко известны в центральной России. Заметим, что возглавляемые ими предприятия состояли из артелей, являвшихся основной производственной единицей. Артель непосредственно вела дела, «рядилась с хозяином», получала заработанное, т.е. оказывала ключевое влияние на весь ход фабричной жизни[408]408
См.: Нефедов Ф.Д. Наши фабрики // Повести и рассказы. Т. 1. М., 1937. С. 14-15.
Ф.Д. Нефедов (1838-1902) – представитель народничества, входил в круг многих деятелей этого направления, друг и соратник известного писателя А.И. Левитова. Вырос в семье крестьянина-предпринимателя в Иваново, хорошо знаком с купеческой средой московско-владимирского региона. Очерк «Наши фабрики» написан в 1872 году. Иваново-вознесенский район он называл «нашим русским Манчестером» // Там же. С.З.
[Закрыть]. В таких условиях сформировался особый тип «фабричного», «мастерового», психологически весьма далекий от обычного работника по найму в классическом капиталистическом смысле этого слова. Серьезно изучавшие дореформенную мануфактурную Россию, замечали: если высший класс с завистью, но без уважения относится к этим капиталистам из крестьян, то «чернь... богатство их считает своим достоянием, выманивая его по частям посредством ловкости и хитрости»[409]409
См.: Вавилов И. Беседы русского купца о торговле в 2-х частях. Ч. 1 СПб., 1846. С. 187.
[Закрыть]. Это порождало разговоры о том, что фабрика портит народ, что под ее влиянием простолюдин утрачивает чистоту нравов. Официальные власти усматривали здесь криминализацию взаимоотношений, недоумевая: как могут простые фабричные работники держаться с хозяевами с наглой самоуверенностью и ставить себя с ними на равных? Эту черту фабричной жизни дореформенной России подметили и советские историки. Правда, их вывод был своеобразным: якобы «фабричная жизнь начинала вырабатывать людей, не безропотно переносящих произвол и эксплуатацию»[410]410
См.: Козьмин Б.П. Рабочее движение в России до революции 1905 года. М 1925. С. 21-22.
[Закрыть].
В заключение сделаем необходимые, на наш взгляд, обобщения. Очевидно, что целью любого правительства является получение как можно больших доходов. Кроме того, стремление закрепить за Российской империей статус полноправной европейской державы потребовало значительных финансовых средств и преодоления хронического бюджетного дефицита. Решению этих задач подчинялась коренная перестройка экономического организма страны. Ее ключевыми направлениями стали расширение круга налогоплательщиков, создание внутреннего рынка, развитие торговли и мануфактур. Новые условия стимулировали товарно-денежные отношения, что представлялось перспективным с точки зрения увеличения налоговых поступлений. Полномасштабно этот курс воплотился при Екатерине II: с семидесятых годов XVIII столетия в России начался поступательный промышленный рост, основанный на свободе предпринимательства, а не только на государственной поддержке. Конечно, российские власти придерживались европейских сценариев, где опора на рыночный торгово-промышленный сектор стала залогом становления мощных экономик. Однако в России этот путь привел к другим результатам.
Напомним, что на Западе утверждение капитализма проходило в условиях, когда окончание религиозных войн в середине XVII века зафиксировало разведение противоборствующих сторон – католиков и протестантов – по странам. Данное обстоятельство имело огромное значение: статус победителя лишался какого-либо смысла, поскольку в государстве со своей верой в качестве господствующей нельзя чувствовать себя ущемленным. Так что бурный рост капиталистических отношений происходил, как правило, в однородных конфессиональных общностях. Они не были отягощены грузом религиозного противостояния: напряжение уходило в прошлое, уступая место либеральной терпимости. Другими словами, в Европе капиталистическое развитие не являлось средством выживания для той или иной конфессии. Экономика здесь основывалась на частной собственности, незыблемость которой стала принципом хозяйственного устройства, признанного всеми общественными слоями.
Российские же реалии были принципиально иными. Разрешение религиозного конфликта, не повлекшее территориального размежевания по европейскому варианту, привело здесь к сосуществованию на единой земле победителей и побежденных. Разумеется, последние находились в заведомо униженном положении и ощущали себя изгоями в обществе. Поэтому задача выживания – не только в хозяйственном, но и в духовном смысле – оказалась для них насущной. В таких условиях и началось в России распространение новых капиталистических веяний. При этом на существование раскола российские власти взглянули по-европейски, решив вовлечь в созидательные процессы всех, кто способен их поддержать, а религиозные нюансы сгладить веротерпимой практикой. Однако то, что подобные рецепты применимы лишь в европейской среде и малоэффективны в российского общественном пейзаже, тогда еще никто не осознавал.
Становление внутрироссийского экономического пространства открыло – прежде всего для староверия – невиданные перспективы. Энергия раскола постепенно трансформировалась в создание огромной хозяйственной корпорации, выросшей на религиозных старообрядческих структурах. Наиболее полно ее суть и отражает понятие купеческо-крестьянский капитализм. Именно старообрядческое крестьянство преобразило гильдейское купечество России. Капитализм же дворянский, иностранный в первой половине XIX века играл незначительную роль, поэтому внутренний рынок стал экономической вотчиной раскола. Однако капитализм в купеческо-крестьянском облике преследовал свои цели. Увидев новые возможности, староверие направило все ресурсы на приспособление к чуждой ему действительности никониан. Это выразилось в общинных принципах ведения хозяйства, где институт частной собственности и конкурентные начала играли второстепенную роль.
