Текст книги "Грани русского раскола"
Автор книги: Александр Пыжиков
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)
Изучение старообрядческих корней позволяет лучше осознать, что народные массы не были аморфными, как может показаться на первый взгляд; они представляли собой простроенные в рамках определенных согласий организационные структуры и, по сути, пронизывали низы общества вдоль и попрек. Однако понимание этих реалий было давно утрачено: несколько десятилетий прошло со времени увлечения российского общества расколом. В 60-70-х годах XIX столетия народническая интеллигенция и староверы не могли понять друг друга; теперь, в начале нового века, староверческую суть русского мужика различали вообще немногие, а точнее, только те, кто сами вышли из народных глубин.
Одним из таких людей был известный литератор Максим Горький. Действительно, в знании народной жизни, в отличие от подавляющего большинства интеллигенции, в том числе и радикальной, ему отказать трудно. Горький был знаковой фигурой в событиях 1905 года; находясь в эмиграций после поражения революции, он решает внести серьезные коррективы в подготовку будущей борьбы. Как мы видели, в начале XX века огромная популярность сделала его своего рода связующим звеном между различными революционными группами и московской буржуазией, разыгрывавшей тогда (впрочем, как и всегда) свою карту. После революции Горький, примкнувший к большевикам, отвергает сотрудничество с оппозиционными староверческими капиталистами. Он сосредотачивается на взаимодействии с низами раскола, понимая, что именно здесь кроются потенциальные силы для борьбы с правящим режимом. (Все это очень напоминает рассмотренную нами в первом разделе эволюцию А.И. Герцена и Н.П. Огарева: от контактов с раскольничьими богатеями к хождению в народ). Кстати, религиозная окраска этого начинания, далекого от классического марксизма, вызвала большое неудовольствие В.И. Ленина[1594]1594
Как известно, отношения Ленина и Горького были сложными. Популярность маститого писателя в период до первой мировой войны превосходила известность будущего вождя. Официально Горький вошел в социал-демократическую партию в 1906 году: пятый съезд РСДРП 1907 года в Лондоне прошел благодаря финансовому поручительству известного в Европе писателя. Он претендовал на своего рода роль духовного наставника революционного движения, что не нравилось Ленину. Отметим, что цикл известных ленинских статей 1909-1912 годов о Л.Н. Толстом («Лев Толстой как зеркало русской революции», «Л.Н. Толстой» и др.) косвенно направлялись против Горького. Как утверждал Ленин, Толстой со всей силой художника лучше всего отразил русскую революцию. А ведь эту миссию считал своей заслугой именно Горький.
[Закрыть].
История открытия на итальянском острове Капри школы для революционных пропагандистов из народа хорошо известна в литературе. Однако ряд выявленных архивных документов позволяет взглянуть на это горьковское детище более обстоятельно. Своего рода идеологическим обоснованием сотрудничества народных масс и интеллигенции стала повесть М. Горького «Лето», вышедшая в 1909 году. Сюжет ее таков: интеллигент приезжает в деревню – вести революционную работу; основным его помощником становится раскольничий начетчик, беспоповец Петр Кузин. Именно он собирает подходящих людей из уездной бедноты, очевидно своих единоверцев, среди которых и разворачивается антиправительственная агитация. Кстати, по поводу православия господствующей церкви он замечает, что это вера денежная[1595]1595
См.: Горький М. Лето. Т. 5. М., 1961. С. 358 // Собр. соч. в 18-ти томах.
[Закрыть]; и делает такие, например, заявления:
В таком именно ключе и решил действовать Горький: готовить агитаторов для староверческого большинства из старообрядцев. Поэтому кадры для школы набирались, как правило, из регионов со сложившейся староверческой репутацией: Владимирской и Нижегородской губерний, из Лефортовского и Рогожского районов Москвы[1597]1597
См.: ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 271. Л. 10. (Сведения о школе на острове Капри)
[Закрыть]. Как установила полиция, в школе занимались некий крестьянин И. Панкратов с характерной кличкой Старовер, рабочий И. Казанец – с такой же кличкой, и еще один персонаж – с фамилией Староверов. Был здесь и гражданский муж Елизаветы Шмидт – сестры погибшего Николая Шмидта, также беспоповца[1598]1598
См.: Там же. Л. 139.
[Закрыть]. Именно этим слушателям Горький адресовал лекции о русской душе и о роли староверия в русской истории. Для обоснования своих мыслей он использовал, в частности, рассказ В.Г. Короленко «Река играет»[1599]1599
См.: Короленко В.Г. Река играет. Т. 3. М., 1954. С. 209-236 // Собр. соч. в 10-томах. М., 1953-1956.
Этот небольшой рассказ Короленко написал в 1891 году во время путешествия на реку Ветлуга и озеро Светлояр. В нем изображен образ старовера Тюлина, в котором заключена громадная, но спящая пока сила. Рассказ вызывал восхищение Горького, считавшего, что Короленко создал очерк русского национального типа, за которым будущее.
[Закрыть]. По мнению Горького, в образе героя этого рассказа, раскольника с Ветлуги, удачно:
Достойно внимания и организационное устройство школы. Все дела в ней, кроме мелких хозяйственных, решались советом, состоящим из шести лекторов и шестнадцати слушателей. А исполнительный комитет состоял из двух преподавателей и трех воспитанников, так что ученики имели полную возможность высказывать свое мнение и, по сути, руководить школой[1601]1601
См.: ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 271. Л. 236.
[Закрыть]. Именно от лица этого совета последовало приглашение В.И. Ленину – прочитать лекции; тот отказался, пригласив всех к себе в Париж: так будущий вождь мирового пролетариата выражал свое недовольство. Слушатели школы написали ему в ответ:
«Мы не можем быть орудием в руках каких-либо личностей или групп: все решения здесь проводятся большинством»,
и
(особенно примечательна последняя фраза). Лекции Ленина на Капри не состоялись; как мы понимаем, обосновывать перспективы революции в Европе, увлекавшей вождя и его свиту, в данной аудитории было не совсем правильно. Да и Горький считал, что Россия должна собственными силами освободиться от царизма, не дожидаясь Запада; такой подход, в отличие от большевистских интеллектуалов, представлялся ему более верным.[1603]1603
См.: ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 550. Л. 47.
[Закрыть]
Заметим, что эта горьковская мысль была не лишена смысла. Маститый писатель лучше представлял психологию русского народа, чем его оппоненты по партии. Перспективу он видел в переориентации наиболее организованных слоев русского народа, т.е. тех же старообрядцев, с преобладавших монархических позиций на революционные. Как известно, низы рассматривали царя в качестве заступника, способного отобрать землю и фабрики у ненавистных богатеев. Перед пропагандистами стояла задача продемонстрировать им новый – реальный, а не мифический – инструмент для решения своих нужд: народную революцию. Неслучайно Горький с энтузиазмом пишет о трансформации черносотенных воззрений в революционную практику. В упомянутой повести «Лето» начетчик П. Кузин, помогающий налаживать агитационную работу среди единоверцев, раньше числился активистом черной сотни[1604]1604
См.: Горький М. Лето. Т. 5. С. 327.
[Закрыть]. Или взять воспоминания Горького о слушателе школы на острове Капри М. Вилонове, который рассказывал писателю, насколько болезненно происходило у староверов-уральцев изживание монархических иллюзий: рушились семьи и родственные связи, но ненависть к старому миру брала свое[1605]1605
См.: Горький М. Михаил Вилонов. Т. 18. С. 326-328.
[Закрыть].
Чем ближе к 1917 году, тем явственнее ощущались изменения в староверческой среде. Полицейские источники фиксировали, что в 1910 году, после провала вероисповедных законов, староверческая масса сильно полевела[1606]1606
См.: Агентурная записка Московского охранного отделения. 18 февраля 1912 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 339. Л. 231об.
[Закрыть]. Ее монархические пристрастия постепенно таяли, причем -что особенно важно – их вытесняли отнюдь не либерально-конституционные взгляды, с начала XX века овладевшие большой частью российской интеллигенции. Староверы оставались абсолютно равнодушны к знаменам либерализма. О беспоповцах, представлявших главным образом бедные крестьянско-пролетарские слои, уже говорилось выше: шкала их жизненных ценностей слабо соотносилась с принципами либерализма. Даже у поповцев Белокриницкой иерархии группа либеральных миллионеров, которая заправляла делами согласия, с огромным трудом продавливала нужные им политические решения. На XIV старообрядческом съезде, в августе 1915 года только неимоверными усилиями П.П. Рябушинского, Д.В. Сироткина, М.А. Пуговкина, Г.М. Кузнецова и др. была принята резолюция о поддержке Прогрессивного блока[1607]1607
После разъяснительного выступления Сироткина и оглашения резолюции о поддержке прогрессивного блока собравшиеся хранили молчание. Рябушинский спросил: так отправлять телеграмму с резолюцией? Продолжавшееся молчание, он прокомментировал следующим образом: «кажется, мы все согласны». См.: Выписка из письма проф. А. Соболевского к Ю. Кулаковскому в Киев. 18 сентября 1915 года // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1014. Л. 68.
[Закрыть].
Вместо либеральной идеологии старообрядческие низы проявляли интерес к радикальным рецептам, а именно к завладению землей и собственностью правящих сословий. О том, как протекал этот процесс, свидетельствует видный оппозиционный деятель П.Н. Милюков. Он посетил Москву в октябре 1916 года и был поражен тем, насколько изменилось старообрядческое лицо Первопрестольной; консервативные низы Преображенского, Замоскворецкого, Рогожского районов заговорили языком, более свойственным швейцарской эмиграции. Лидер кадетов замечал:
«Если бы представители правительства слышали этот язык, им должно было бы стать страшно, они поняли бы тогда, чем они шутят»[1608]1608
См.: Сведения начальника отделения по охране общественной безопасности и порядка в г. Москве в Департамент полиции. 16 октября 1916 года // Буржуазия накануне февральской революции (Сборник документов). М.: Л., 1927. С. 143.
[Закрыть].
На этом фоне заметно выросла и популярность социалистов. Например, если для социал-демократов город Москва как поле политической деятельности раньше просто не существовал, то теперь их пропаганда силового решения социально-экономических проблем находила здесь живой отклик[1609]1609
См.: Там же.
[Закрыть]. О тех же процессах говорили не только оппозиционеры, но и правительственные чиновники. Так, представитель правящей царской бюрократии С.Е Крыжановский обращал внимание на схожесть чаяний правых низов и социальной программы левых партий: просто одни жаждали перераспределения собственности именем самодержавного царя как защитника интересов народа от утеснения богатых, а другие предлагали проделать то же самое именем республики[1610]1610
См.: Крыжановский С.Е. Воспоминания. Берлин, 1938. С. 153-154.
[Закрыть].
В свете этого наблюдения, высказанного опытном чиновником, более понятным становится странное на первый взгляд заявление крайнего черносотенца А.И. Дубровина, который называл себя коммунистом-монархистом. Лидер «Союза русского народа» выступал за улучшение благосостояния народа, за урезонивание бюрократии, против эксплуатации масс помещиками и капиталистами; а в качестве инструмента для достижения этих, по сути, социалистических целей он видел монархию[1612]1612
См.: Следственное дело доктора Дубровина // Архив еврейской истории. Т. 1. М., 2004. С. 220.
[Закрыть].
Представленные мнения показывают, как именно решалось главное противоречие российского общества: между бедными массами и богатыми слоями. Политическое противостояние внутри элит мало интересовало русский народ. Традиционно он связывал удовлетворение своих жизненных потребностей с монархией, но получил от нее активизацию буржуазных реформ в православно-синодальном облике. И люди стали постепенно отворачиваться от власти, довольно быстро осваивая иной идейный инструментарий. В первую очередь сказанное относится к самой многочисленной части народных низов – старообрядцам. Этот вывод, не имеющий ничего общего с советской историографической традицией, подтверждается советской же литературой. Профессиональные историки, как известно, не балуют своим вниманием труды литераторов, не видя в них особой ценности для исследовательского поиска. Между тем острый писательский взгляд способен заметить детали, из которых складываются многообразные жизненные процессы. В ранней советской литературе представлена целая галерея народных персонажей – участников революционных событий. Внимательное знакомство с ними позволяет утверждать: активных деятелей, принявших сторону большевиков, авторы относят главным образом к старообрядцам.
Обратимся к известной повести Бориса Пильняка «Голый год» (1920). Среди ее героев мы видим Архипа Архипова, который сидит в местном исполкоме и утверждает списки буржуев на расстрел. Этот крестьянин в кожаной куртке и с внешностью Пугачева – не кто иной, как сын известного раскольничьего начетчика: он очень дружен с отцом, советуется с ним, горюет о его смерти[1613]1613
См.: Пильняк Б. Голый год // Пильняк Б. Избранная проза. М., 1988. С. 52-53, 154.
[Закрыть]. Другой персонаж повести, Семен Зилотов, также является уважаемым раскольничьим начетчиком: его непререкаемый авторитет у бедного населения обеспечил ему путь в Совет, от имени которого он разъезжал для бесед о помещиках, о братстве, о республике[1614]1614
См.: Там же. С. 121.
[Закрыть]. Идея повести в том, что интеллигенция в своем большинстве не пошла за Октябрем; зато автор показывает, кто пошел, и утверждает, что вся «история России мужицкой – история сектанства... а оно пошло с раскола»[1615]1615
См.: Там же. С. 74-75.
[Закрыть]. События знаменитой повести Всеволода Иванова «Бронепоезд 14-69» (1922) происходят на Дальнем Востоке: красные воюют с белыми. Руководители отряда – начальник штаба Никита Вершинин и казначей Васька Окорок – опять-таки староверы. Командир – выходец из пермских земель, его ближайший помощник и вся его родня – испокон веку «раскольной веры»[1616]1616
См.: Иванов Вс. Бронепоезд 14-69. Т. 1. М., 1973. С. 121, 169 // Иванов Вс. Собр. соч. в 8-ми томах. М., 1973-1978.
[Закрыть]. Те же особенности отражены в грандиозном романе Л.М. Леонова «Пирамида». Об одном из лидеров большевистской партии, Тимофее Скуднове, рассказывается, что он в кожаной комиссарской куртке воевал на фронтах Гражданской войны, взрывал церкви, имел «репутацию всенародного человека». Но, как замечает Л.М. Леонов, только одно в его описании упущено из виду – «кондовое староверческое происхождение»[1617]1617
См.: Леонов Л.М. Пирамида. Кн. 1. М., 1994. С. 288-289.
[Закрыть].
Вспомним и широко известную трилогию А.Н. Толстого «Хождение по мукам». Один из ее главных героев, инженер Иван Телегин, по сюжету оказывается на стороне большевиков. Но самое интересное – как он к ним попадает. Будучи заводским инженером, он сходится с рабочей семьей Рублевых, про которых замечено, что они староверы из пермских лесов[1618]1618
См.: А.Н. Толстой Хождение по мукам. Сестры. Т. 5. М., 1983. С. 218-219 // Толстой А.Н. Собр. соч. в 10-ти томах. М., 1982-1986.
[Закрыть]. Когда свершилась революция и Телегин пребывал в полной растерянности относительно своего будущего, он встретил на улице Петрограда Василия Рублева (сына). Тот, ставший у большевиков заметной фигурой, говорит: «Приходи завтра в Смольный, спросишь меня»[1619]1619
См.: Толстой А.Н. Хождение по мукам. Восемнадцатый год. Т. 5. С. 287.
[Закрыть]. После этой судьбоносной встречи Телегин делает любопытное признание героине романа Даше:
«Я не верю, чтобы эти большевики так вдруг и исчезли. Тут корень в Рублеве... их действительно никто не выбирал, и власть-то их на волоске... но тут весь секрет в качестве власти... эта власть связана кровяной жилой с такими, как Василий Рублев... у них вера»[1620]1620
См.: Там же. С. 293.
[Закрыть].
Та же самая мысль лежит в основе знаменитого «Чапаева» Д. Фурманова (1923). Главный герой представлен здесь как продолжатель традиций Степана Разина и Емельяна Пугачева: «те в свое время свои дела делали, а этому другое время дано» (те, напомним, громили дворянство и никонианских священников)[1621]1621
См.: Фурманов Д. Чапаев. М., 1985. С. 27.
[Закрыть]. Как и названные исторические персонажи, Чапаев больше народный герой, чем сознательный революционер:
Вот из такого народного материала партия в лице комиссара Федора Клычкова (прототипа Фурманова) умело и осторожно создает человека для новой жизни. А этот будущий человек, между прочим, наделен следующими до боли знакомыми чертами: неверие в международную пролетарскую солидарность, недоверие к начальству, штабам (там окапались враги), полное отторжение интеллигенции, стремление поделить все по справедливости. Наконец самое интересное: Чапаев проявляет жгучую ненависть к священникам – «а то какой же поп, коль обману нет?» – и в тоже время креститься[1623]1623
См.: С. 87, 112.
[Закрыть]. Конечно, этот нюанс имеет принципиальное значение, ведь паства никонианской церкви, выстроенная на строгом почитании иерархии так поступать, естественно, не должна. Очевидно, что жизненные взгляды Чапаева являются продуктом совершенно иной религиозно-мировоззренческой среды, которая и становится опорой большевизма. Художественный образ староверия как питательной почвы революции мы находим и в повести Л.Н. Сейфулиной «Виринея» (1924). Образ России в этом произведении воплощает женщина-раскольница. Ее жизненный путь очень симптоматичен: сначала она расстается с мужем и свекровью: «У вас бог православный, креста моего староверческого не примет»[1624]1624
См.: Сейфулина Л.Н. Виринея. Т. 1. С. 289 // Сейфулина Л.Н. Сочинения в 2-х томах. М., 1980.
[Закрыть]; затем отвергает домогательства земского и какого-то инженера и в конце концов связывает свою судьбу с большевиком[1625]1625
См.: Там же. С. 322-323, 349.
[Закрыть].
Помимо явной общности большевистской идеологии и жизненных чаяний русского простонародья, следует упомянуть об одном любопытном, на наш взгляд, наблюдении, а именно о созвучии слов «большевик» и «большак». Исконно народное понятие «большак» означает человека, имеющего неофициальный авторитет в общинной среде. Еще дореволюционные исследователи крестьянского хозяйства отмечали его важную роль в жизни низов: так называли только того человека, который выделялся «своим уменьем хозяйничать и распоряжаться». Его функция состояла в поддержании «хозяйственного порядка и добрых нравов»[1626]1626
См.: Бржеский Н. Очерки юридического быта крестьян. СПб., 1902. С. 152-153.
[Закрыть]. Как особо подчеркивалось, большаком могло быть лицо, не связанное кровными узами с большинством членов конкретного хозяйства. Здесь преобладало выборное начало: большаком становился не старший в роде или старший по возрасту, а более опытный и расторопный[1627]1627
См.: Там же.
[Закрыть]. Большак вел все дела хозяйства, распоряжался имуществом, заключал соглашения, но при этом владельцем двора не являлся. По обычаю он не мог принимать важные решения без согласия взрослых членов семьи[1628]1628
См.: Хауке О.А. Крестьянское земельное право. М., 1914. С. 196.
[Закрыть]. Советские историки также заметили, что во многих общинах наряду с официальным сельским старостой действовал еще один, неофициальный. Он выступал в качестве распорядителя и устроителя общественных интересов, собирал крестьян на мирские работы, разбирал дела о хозяйственных неурядицах, следил за сохранностью мирского поля. Что же касается официального сельского старосты, то он имел своим прототипом помещичьего старосту крепостной эпохи. В его деятельности, чуждой общинному духу, преобладали не только фискальные, но и полицейские функции. Поэтому авторитет официальных сельских старост, как известно, был крайне невысок, в отличие от неофициального главы сельского мира[1629]1629
См.: Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России. 1907-1914 годы. М., 1992. С. 29.
Как подчеркивал автор, этот неофициальный староста ничем не выделялся среди прочих крестьян и мог оставаться незамеченным для исследователей // См.: Там же.
[Закрыть]. Остается заметить, что результаты исследований, посвященных экономической стороне дела, вполне согласуются и с религиозным аспектом. Староверы именовали своих наставников большаками; причем речь идет именно о беспоповцах (очевидно, никто из поповцев не называл так своих священников)[1630]1630
См.: Письмо помощника миссионера Ярославской епархии Н. Касаткина IV-ому миссионерскому съезду // РГИА. Ф. 796. Оп. 189. Д. 8127. Л. 1058об.
[Закрыть]. Созвучие терминов – большак и большевик – для полуграмотных масс, в отличие от современного человека, явно не было случайным, а шло в русле привычного опыта. Именно здесь корень несуразной на первый взгляд ситуации, когда крестьянские массы, охотно признавая власть большевиков, отказывали в доверии коммунистам! Например, этот парадокс отмечает Д. Фураманов на страницах своего «Чапаева»[1631]1631
См.: Фурманов Д. Чапаев. С. 33.
[Закрыть]. Все эти наблюдения представляют значительный интерес и, надеемся, послужат отправной точкой для серьезной научной разработки.
Заключение
Осмысление особенностей российского пути – в его отличии от западного – давно занимает умы отечественных и зарубежных историков, философов, политологов. Эти размышления касаются различных исследовательских аспектов: экономических, социальных, культурных и т.д. Однако в настоящей работе в качестве ключевого фактора, определившего разновекторность русских и западных реалий, выделен фактор религиозный. Облик современных стран, относящих себя к европейской цивилизации, определялся генезисом последних трехсот-четырехсот лет. Отправной точкой в формировании этого облика стал религиозный раскол, через горнило которого прошли страны Европы и последствия разрешения которого во многом обусловили специфику европейского и российского обществ. Западная Реформация, взорвав средневековый европейский мир, привела к кровопролитным войнам на большей части Старого Света. Как известно, их итогом явился мир, подводивший черту под противостоянием католиков и протестантов и основанный на знаменитом принципе «cujus regio, ejus reli-gio» («чья страна, того и вера»), В результате сторонники и противники Реформации оказались по большей части разделены государственными границами. В одних странах возобладали католики (Италия, Испания, Австрия, Бельгия, Франция, Польша, Бавария и т.д.), а в других – различные протестантские течения (Англия, Нидерланды, Швеция, Дания, целый ряд германских княжеств и т.д.).
И в России, как мы видели, церковное размежевание поделило общество на два непримиримых лагеря: приверженцев старого обряда и последователей реформ патриарха Никона. Но в России это ожесточенное противостояние не привело к территориальному разводу враждебных сторон, как это произошло в Европе. Правда, в определенном смысле победу сторонников никоновских новин, мощно поддержанных царской властью, тоже можно считать воплощением принципа «чья страна, того и вера». Однако здесь противоборствующие силы оставались по одну сторону границы, в одном государстве. Россия в отличие от европейских стран разделилась внутри себя: на географической карте она была единой, на деле же в ней образовались два социума с различной социальной и культурной идентификацией. Разумеется, подобный расклад не мог не повлиять на все стороны жизни общества. Вынужденное сосуществование на одной территории двух враждебных сил и определило присущую России специфичность.
Однако это ключевое обстоятельство совершенно игнорируется как в отечественной, так и в зарубежной литературе. Российское общество традиционно рассматривается в качестве однородного – т.е. православного – конфессионального образования с незначительными мусульманскими и лютеранско-католическими, главным образом окраинными, вкраплениями (Кавказ, Средняя Азия, Прибалтика, Финляндия, Польша), неизбежными для страны с великодержавным статусом. Ситуация с большинством русского населения страны всегда казалась предельно ясной: его представляли приверженцем синодальной версии православия с незначительным старообрядческим налетом. Статистика неизменно подкрепляла эту иллюзию. С первой ревизии Петра Великого 1716 года и до переписи 1897-го количество раскольников всегда оставалось на уровне не более двух процентов от населения империи. Добавим, что, по официальным данным, в XIX столетии мусульмане, лютеране и католики заметно превосходили староверов по численности. Но если от общей картины обратиться к конкретным местностям (уездам, волостям, деревням), то конфессиональное лицо России – в Центре, Поволжье, на Урале и в Сибири – меняется до неузнаваемости. Привлеченные свидетельства определенно указывают, что влияние господствующей церкви в крестьянских низах было не таким, каким оно виделось чиновникам из правительства, синода и губернских администраций и каким представало в научных трудах. В названных регионах страны простые люди, практически поголовно внесенные в синодальные ведомости, состояли, мягко говоря, в весьма сложных отношениях с РПЦ. Можно сказать и жестче: они не хотели бы иметь ничего общего с государственной церковью дворян-помещиков, обративших в рабов собственный народ.
Имперские амбиции правящих верхов, обслуживаемые никонианской церковью, в корне отличались от старообрядческих чаяний, ориентированных на сугубо национальные приоритеты. Нужно признать, что власть интуитивно ощущала укорененность староверия среди русского крестьянства. В конце своего царствования Николай I инициировал серьезные меры по выяснению подлинных масштабов раскольничьей общности. Как следовало из проведенных в ряде губерний Центральной России обследований Министерства внутренних дел, реальные цифры в десять раз превышали те, что были заявлены в отчетах местных гражданских и духовных администраций. С тех пор и вплоть до начала XX века тема распространения староверия неизменно сопровождалась разговорами о десятикратном занижении количества старообрядцев. Если по переписи 1897 года их насчитывалось около двух миллионов, то общественность предполагала более справедливым говорить о двадцати миллионах. Хотя и эти цифры не давали полного представления о положении дел в двух ветвях православия. Большая часть раскольников (прежде всего беспоповцев, не принимавших священство и церковных таинств) числилась обычными православными, не желая в официальном порядке заявлять о своей религиозной идентификации. Со времени правления Александра II был взят курс на включение староверия в сферу государственного влияния и на подчинение его гражданскому имперскому законодательству. После чего на правительственном уровне уже не было попыток определить истинные параметры раскольничьей общности. Угасанию интереса к старообрядчеству способствовало также полное фиаско революционно-демократических кругов, которые в 60-70-х годах XIX столетия рассчитывали поднять раскол на борьбу с самодержавием. И уже к концу пореформенного периода раскольничья тематика оказалась далеко на периферии исследований.
Поэтому взгляд на основные вехи российской истории сквозь призму русского раскола, а точнее его генезиса, кардинально меняет многие, казалось бы, незыблемые исследовательские оценки. Признание конфессиональной неоднородности российского общества, а именно наличия двух противоборствующих ветвей православия, приводит к новому видению экономического – прежде всего – ландшафта империи. Речь идет об обширных слоях населения, не принявших нового государственно-церковного облика и отстраненных от государевой службы, а значит, и от собственности, т.е. от земельного фонда страны. По этим причинам уже с конца XVII века старообрядчество становится уделом тех, кто не был и не желал быть вмонтированным в новое государственное здание, выстроенное по западным образцам на имперский лад. К тому же карательные меры по отношению к расколу со стороны властей заставили его приверженцев перейти, по сути дела, на нелегальное положение. И эта часть населения, оказавшаяся на периферии новой административной системы и бесправная в экономическом отношении, была вынуждена устраивать свою хозяйственную жизнь по собственным принципам.
Экономические представления дворянства были связаны с институтом частной собственности; он обеспечивал, в их глазах, наиболее естественный путь развития, позволявший эффективно реализовывать свои интересы. У староверов же вследствие дискриминационного положения предельную актуальность приобретала задача выживания во враждебной среде. И оптимальным инструментом для этого, позволяющим максимально концентрировать как экономические, так и духовные ресурсы, стала знаменитая русская община; общинно-коллективистские (а не частнособственнические) отношения послужили тем фундаментом, на котором строилась вся жизнь раскола. Таким образом, конфессиональные мотивы стали важным фактором консервации общинных порядков снизу – в среде русского крестьянства – вплоть до начала XX века.
Общинная составляющая проявилась также и в организации торгово-мануфактурного сектора, становлением которого озаботилась власть, претендующая на статус полноценной европейской державы. Стойкое нежелание дворянства участвовать в производственных хлопотах заставило государство привлечь к ним всех, кто был способен к промышленному строительству. В этих условиях для староверов открылись прекрасные возможности. Причем если в первой половине XVIII века, когда мануфактуры в основном насаждались сверху, участие старообрядческих низов еще не было значительным, то во второй половине их созидательный потенциал задействуется во всю мощь. Со времен Екатерины И, снявшей ограничения на торгово-мануфактурную деятельность, формирование внутреннего рынка страны становится главным делом русского раскола. К середине XIX века он постепенно трансформировался в огромную конфессионально-хозяйственную корпорацию, преобразившую российское гильдейское купечество. Однако в развитии этого – купеческо-крестьянского – капитализма институт частной собственности и конкурентное начало не играли существенной роли. Более того, стремление властей развивать промышленность на этих принципах на практике привело к возникновению уклада, который эти самые принципы и отвергал. Раскольники вели хозяйство не для извлечения прибыли отдельными лицами и их семействами, а для противостояния никонианскому миру. А потому законные с точки зрения официального гражданского права владельцы торгово-промышленных активов в раскольничьей среде таковыми не считались, выступая лишь в качестве управленцев, которых община наделила соответствующими полномочиями.
Вот этой хозяйственно-управленческой модели, сформированной расколом, и был брошен вызов в 50-х годах XIX века. Она слишком явно напоминала российскому правительству о социалистических и коммунистических воззрениях, к этому времени уже ставших популярными на Западе. Николай I со свойственной ему решимостью приступил к демонтажу экономической системы староверия. Главный удар был направлен на купечество, по имперскому законодательству – на владельцев предприятий и мануфактур, которые создавались, однако, на средства раскольничьих общин. Отныне попасть в купеческие гильдии могли только те, кто принадлежали к синодальной церкви или единоверию; все русские купцы обязывались предоставить свидетельства об этом от православных священнослужителей; в случае отказа предприниматели переводились на временное гильдейское право сроком на один год. В результате все староверческое купечество оказалось перед жестким выбором: лишиться всего или поменять веру; большинство склонялось (или делало вид, что склонялось) к последнему варианту.
Главным последствием государственно-церковной регистрации стало то, что купцы-староверы и члены их семей в правовом отношении оказались полностью привязаны к своим торгово-промышленным делам. Теперь сменить собственника по инициативе раскольничьих наставников или советов стало гораздо сложнее, чем прежде: решения каких-то малопонятных и нелегитимных структур власть, даже с учетом немалой коррупции, не признавала. Более всего это коснулось крупных коммерческих предприятий, ставших слишком заметными, чтобы без законных на то оснований проводить смену легальных владельцев. Юридический фактор становился все более весомым, а общинные возможности в управлении торгово-экономическими сетями резко снижались. Поэтому с 60-х годов XIX века появление новых имен среди крупных купцов-старообрядцев практически прекратилось, а известные фамилии закрепили свои позиции.
Этот процесс вызвал расщепление общинно-хозяйственной модели в промышленной сфере. Отмена крепостного права интенсифицировала капиталистическое развитие, начался приток иностранного капитала: теперь староверческим хозяйствам пришлось присутствовать в экономике только на основе реальных буржуазных отношений; соблюдение прежних солидарных принципов теряло свою актуальность. В среде старообрядцев сформировалась прослойка управленцев раскольничьей собственностью и капиталами, стремительно вживающихся в роль подлинных хозяев вверенных им активов. Николаевский запрет на веру фактически привел к образованию многих предпринимательских династий крестьянского происхождения. В результате этих процессов на экономической арене России появляется мощная группа купеческой буржуазии. Ее формирование происходило без помощи придворных и правительственных кругов, всегда ориентированных на иностранный и дворянский бизнес.
Хотя вышедшие из крестьян капиталисты вызывали пренебрежительное, в лучшем случае снисходительное отношение со стороны аристократии, а для правительственной бюрократии их коммерческие интересы оставались на втором плане, они настойчиво стремились встроиться в новые экономические реалии, формирующиеся под контролем власти. И в этом народные капиталисты обрели поддержку у части правящей элиты, которая представляла славянофильство, а также другие патриотические течения, – в литературе ее именуют русской партией. Благодаря завязавшимся отношениям купеческая группа приобретала политический ресурс, позволяющий ей продвигать свои интересы на всероссийском уровне; русская же партия, со своей стороны, нашла в вышедших из низов капиталистах воплощение образа народа, который отвечал их представлениям о русском пути развития. Можно сказать, что в пореформенный период старообрядческое купечество стало своего рода экономическим отделением русской партии. Опора на национальные традиции, борьба с иностранным засильем, неприятие либеральных принципов государственного строительства -вот те узловые точки, вокруг которых выстраивалось сотрудничество национально ориентированной части элиты и московской купеческой группы. Их союз принес свои плоды в царствование Александра III, когда, благодаря стараниям М.Н. Каткова, И.С. Аксакова, В.П. Мещерского, И.А. Вышнеградского, народные предприниматели смогли наконец приобщиться к административному ресурсу для приумножения своих капиталов.
