Текст книги "Грани русского раскола"
Автор книги: Александр Пыжиков
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)
Но для нас здесь наибольшую важность имеет другой аспект. Создание внутреннего российского рынка требовало определить, кто будет движущей силой этого экономического пространства, наполняя его реальным экономическим содержанием. Неповоротливое дворянство, далекое от торгово-мануфактурных дел, и пока еще малочисленное купечество были не в состоянии освоить открывавшиеся возможности. К тому же они, будучи традиционно завязаны на внешнюю торговлю и выполнение государственных заказов, с опаской относились к рыночной среде, считая ее недостаточно надежной. Все это хорошо понимал архитектор нового экономического курса П.И. Шувалов, а потому и делал ставку на самое многочисленное сословие страны -на крепостное крестьянство (другого просто не было). Это выглядело новаторски: ведь, напомним, людям из крестьянского сословия всегда запрещалось заведение фабрик и мануфактур, а организация так называемых «безуказных» производств, т.е. начатых без разрешения властей, жестко каралась конфискационными мерами[309]309
См.: Указ «О запрещении заводить фабрики без дозволения Мануфактур-Коллегии». 15 октября 1751 года // ПСЗ. №9889. Т. 13. С. 507.
[Закрыть]. Мелкая крестьянская торговля представляла собой, по большому счету, обычный натуральный обмен, лишенный каких-либо фискальных перспектив. Только вовлечение как можно большего количества людей в товарно-денежную сферу могло преобразить экономику страны, став надежным источником налоговых поступлений в казну. Поэтому предложения П.И. Шувалова предусматривали создание условий для обширной крестьянской торговли. Собственно на решение этой задачи нацеливалась денежная реформа, проведенная в стране по его инициативе. Ее смысл заключался в вводе в обращение более мелких денежных единиц, что позволяло осуществлять, в первую очередь, незначительные и массовые торговые расчеты. Осознавая дефицит таких денег, правительство выпустило значительное количество медных и серебряных разменных монет[310]310
См.: Указ «О делании новых медных копеек для лучшего распространения и умножения коммерций». 7 марта 1755 года // ПСЗ. №10370. Т. 14. С. 323; «О делании новых серебреных пятикопеечников». 25 мая 1755 года // ПСЗ. №10415. Т. 14. С. 369.
[Закрыть].
Стремление дать крестьянству предпринимательскую свободу вызывало немалые опасения со стороны старого купечества, привыкшего к системе опеки. Поэтому в процессе обсуждений проекты по поддержке крестьянской торговли смягчались с учетом требований крупных купцов[311]311
См.: Волков М.Я. Отмена внутренних пошлин в России // История СССР 1957. №2.
[Закрыть]. Но главное было достигнуто: повсюду торгово-ремесленная сфера стала постепенно наполняться крестьянским людом. Важно особо подчеркнуть, что это стало возможным благодаря созданию условий не для избранных сверху купцов по типу «гостей» и «гостиной сотни», а для всех желающих заняться торговлей, ремеслами и промыслами. Очевидно, что этот подход заметно отличался от порывов Петра I, выхватывавшего годных людей для строительства мануфактур и фабрик в ходе случайных встреч. Здесь же мы наблюдаем стремление задать соответствующие параметры той хозяйственной среды, в которой можно самостоятельно проявить себя. Нетрудно догадаться, какие перспективы открывало утверждение такого экономического курса перед раскольничьим миром. Для староверов, по понятным причинам не очень надеющихся на власть, ослабление гонений на фоне приобщения к торговле и ремеслам создавало легальные возможности по укреплению жизни в никонианской действительности. И они не замедлили ими воспользоваться. Если в серединё XVIII столетия позиции раскола в мануфактурах и торговле страны еще не были лидирующими, то затем положение довольно быстро меняется[312]312
В статье Н.В. Козловой хорошо показано, что в середине XVIII века в российском купечестве не преобладали старообрядцы. По официальным документам это действительно так. Заметим, в данный период государство еще не озаботилось вовлечением крестьянства в предпринимательскую деятельность, а торгово-промышленное сословие формировалось, главным образом, сверху. Положение меняется при Екатерине II. См.: Козлова Н.В. Купцы-старообрядцы в городах европейской России в середине XVIII века // Отечественная история. 1999. №2. С. 2-16.
[Закрыть]. Новые хозяйственные возможности предопределили возрастающее участие староверов в экономической жизни.
2. Староверческая модель капитализма
Продолжительное царствование Екатерины II стало ключевым для становления российского капитализма. Именно при ее правлении воплотились в жизнь те идеи, которые были сформулированы ранее. Благодаря фискальным наработкам новая императрица хорошо усвоила: сила государства заключается в народе, положенном в подушный оклад. Если же этот народ еще и занят делом – ведет торговлю, производит изделия, открывает мануфактуры – это благо: появляется дополнительный источник пополнения казны. А имеющее место религиозное брожение необходимо нейтрализовать, встроив отсталые элементы в общую политико-хозяйственную систему по принципу: вы платите налоги – мы вас не притесняем. Конечно, если речь не идет о крайних формах раскола, который не признает правительство, а потому считает себя свободным от экономических обязательств перед ним. Таково было кредо власти, двигавшейся по траектории западных держав.
В отношении к расколу Екатерина II следовала за двумя своими предшественниками по трону. Она активно продолжила политику по возвращению бывших подданных, тем более что негативные последствия миграции предыдущих десятилетий, имевшей и религиозную подоплеку, ни у кого не вызывали сомнений. По полученным правительством данным, к началу 60-х годов XVIII века в Польше и Турции, например, проживало не менее 1,5 млн бывших российских подданных и их потомков – это только мужского пола[313]313
См.: Челобитная, поданная в Правительствующий Сенат, вышедшего из Польши доропецкого купца Мирона Плотникова. Март 1762 года // РГАДА. Ф. 248. Оп. ИЗ. Д. 1491. С. 138-139.
[Закрыть]. Наиболее ранним и значимым на этом пути законодательным актом можно считать Манифест от 4 декабря 1762 года – о позволении всем иностранцам (кроме евреев) селиться в России. Особенно же он был обращен к бывшим подданным – к ним, помимо прочего, адресовалось материнское увещевание[314]314
См.: Манифест «О позволении иностранцам, кроме жидов, выходить и селиться в России и о свободном возвращении в свое отечество русских людей, бежавших за границу». 4 декабря 1762 года//ПСЗ. №11720. Т. 16. С. 126-127.
[Закрыть]. О том, что авторы манифеста рассчитывали на возврат прежде всего беглых россиян, красноречиво свидетельствует изданный спустя десять дней специальный указ – о позволении старообрядцам не просто приходить в отечество и селиться в «порожних отдаленных местах», но располагаться в губерниях Центра и Поволжья, перечисленных в реестре. Причем текст указа был практически идентичен формулировкам манифеста[315]315
См.: Указ «О позволении раскольникам выходить и селиться в России на местах означенных в прилагаемом реестре». 14 декабря 1762 года // ПСЗ. №11725. Т. 16. С. 129.
[Закрыть]. А через месяц с небольшим это предложение продублировал еще один указ, но уже с существенным дополнением: раскольники могут поселяться вообще где угодно, обид им чинить никто не посмеет[316]316
См.: Указ «О распоряжениях по поселению выходящих из Польши беглых раскольников и об отпуске их без обид и удержания в те места, кто куда для поселения идти пожелает». 20 января 1763 года//ПСЗ. №11758. Т. 16. С. 140-142.
[Закрыть]. Все эти призывы сопровождались обещаниями различных льгот, освобождением от податей и работ в течение шести лет. Вместе с тем власть показала, что ее благорасположение имеет четкие пределы: оно распространялось исключительно на тех, кто самовольно покинул страну до опубликования Манифеста; если же это произошло после 4 декабря 1762 года, беглецов ожидали суровые преследования[317]317
См, например.: Указ «О вызове из Польши и Литвы беглых российских помещичьих и всякого звания людей, о дозволении им селиться в казенных волостях, где кто пожелает, и о даче им льготы от податей и работ на 6 лет». 13 мая 1763 года // ПСЗ. №11815. Т. 16. С. 247-248; «О распространении силы Манифеста от 4 декабря 1762 года на тех только, кто до состояния оного Манифеста из отечества своего самовольно отлучились». 5 марта 1764 // ПСЗ. №12074. Т. 16. С. 600-601.
[Закрыть].
Екатерина II сумела постепенно осуществить то, чего с 1755 года начинали добиваться ее предшественники. Мы имеем немало свидетельств о том, как утверждалась терпимость по отношению к расколу. Прежде всего, власти перестали игнорировать конкретные жалобы староверов. Так, были наказаны православный священник и дьяк, силою принуждавшие одного раскольника поклоняться иконе; тот, сопротивляясь, вышиб образ из их рук. Рассмотрев инцидент, Синод признал, что дерзость произошла не по вине раскольника, а из-за неправильных действий служителей господствовавшей церкви. Их подвергли наказанию, дабы, «на них смотря, другие впредь от таковых неприличных поступков остерегаться могли»[318]318
См.: Собрание постановлений по части раскола, состоявшихся по ведомству Св. Синода в 2-х томах. Т. 1. СПб., 1860. С. 603-604.
[Закрыть]. Была также удовлетворена жалоба записных раскольников одной из слобод Москвы по поводу хождения православных священников по их домам со святой водой. С означенных «пропагандистов» взяли подписку: записных раскольников более не тревожить, – а для лучшего усвоения этого обязательства сослали на месяц в монастырь[319]319
См.: Там же. С. 637-638.
[Закрыть]. Уже в 1763 году власти, демонстрируя прекращение преследований, решили закрыть Раскольничью контору, занимавшуюся вероисповедными делами. Староверы перешли в юрисдикцию обычных судов, к которым относились все, находящиеся в подушном окладе[320]320
См.: «О закрытии Раскольничьей конторы». 15 декабря 1763 года // Там же. С. 599-600.
[Закрыть].
Примечательно, что прекращение гонений на раскол совпадает с началом отстранения от архиерейских должностей выходцев из Киевской духовной школы, которым со времен Петра I фактически принадлежала монополия на епископские кафедры в России. Со второй половины 1750-х годов постепенно происходит их замена на великорусских архиереев. Иерархия стала наполняться людьми, психологически более пригодными для нового экономического и просветительского курса властей[321]321
Апогеем вытеснения южнорусских архиереев стало громкое дело митрополита Арсения Мациевича, являвшегося выпускником Киевской академии. Он фактически бросил вызов Екатерине II, протестуя против изъятия церковных имуществ государством. Последним из киевлян среди высшего состава РПЦ был Архиепископ Московский Амвросий (Зертис Каменский), шляхтич по мысли и образу жизни. В 1771 году он был убит во время чумного бунта в Москве.
См.: Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. М., 2000. С. 599, 702.
[Закрыть]. Меняющееся отношение к расколу не могло остаться незамеченным: староверы, как свидетельствуют архивные документы, потянулись обратно. Например, по донесению одного из гвардейских офицеров, в крепость Св. Елисаветы прибыли поверенные от беглых некрасовцев численностью 70 тысяч дворов с просьбой предоставить им поселение на родине. Причем капитан сообщал, что они «просили горькими слезами, обливая мои ноги, заклиная меня Богом, чтобы я представил, дабы они могли возвратиться в любезное свое отечество»[322]322
См.: Доношение лейб-гвардии Измайловского полка капитана А. Грузинского, полученного в Коллегии иностранных дел. 18 сентября 1763 года // РГАДА. Ф. 18. Оп. 1. Д. 200. Л. 2.
[Закрыть].
И правительство явно не собиралось останавливаться на достигнутом, настойчиво продолжая свою политику. В мае 1779 года был опубликован Манифест, специально посвященный этой теме; в нем власти сделали акцент на «сродном Нам человеколюбии и милосердии» и вновь заявили о желании принять своих бывших подданных в течение двух следующих лет[323]323
См.: Манифест «О вызове воинских нижних чинов, крестьян и посполитных людей, самовольно отлучившихся заграницу». 5 мая 1779 года // ПСЗ. №14870. Т. 20. С. 817-819.
[Закрыть]. По случаю открытия памятника Петру Великому в августе 1782 года были объявлены различные милости, среди которых значилось и очередное прощение всем ушедшим за рубеж в прежнее время[324]324
См.: Манифест «О разных милостях, дарованных преступникам, по случаю открытия монумента Императору Петру I». 7 августа 1782 года // ПСЗ. №15488. Т. 21. С. 650. (пункт 5).
[Закрыть].
Какие же конкретные цели преследовало правительство, проводя такую политику? Об этом можно судить по программе освоения Новороссийской губернии, подготовленной в 1764 году. В соответствии с этим документом всем иностранным и российским подданным, прибывшим и выходящим из Польши и других мест, наряду с обработкой земель позволялось записываться в купечество. Любой желающий мог основать фабрику и завод, а губернские власти обязывались предоставлять для этого наиболее удобные места. Кроме того, создание пока еще недостаточно распространенных в стране производств давало право беспошлинных продаж как внутри империи, так и за ее пределами в течение десяти лет. Поощрялось распространение коммерции в крае и приграничных турецких владениях[325]325
См.: «О плане раздачи в Новороссийской губернии казенных земель к их заселению». 22 марта 1764 года // ПСЗ. №12099. Т. 16. С. 666-667.
[Закрыть]. Нетрудно заметить, что торгово-промышленная направленность составляет сердце-вину представленной программы.
И в дальнейшем все правление Екатерины II характеризуется уверенным продвижением к свободе предпринимательства в имперских масштабах. То есть каждому, независимо от звания и положения, разрешалось проявлять коммерческую инициативу – насколько позволят финансовые возможности. Уже в 1769 году правительство даровало право всем, кто захочет, заводить ткацкие станы. Здесь действовал все тот же фискальный принцип: «сколь размножение всякого рукоделия служит к обогащению государства». Поэтому в указе четко прописывались параметры этого «обогащения»: с каждого стана по одному рублю или по одному проценту с капитала ежегодно. Причем квитанция по уплате налога заменяла какие-либо разрешительные документы[326]326
См.: Указ «О дозволении всем желающим заводить ткацкие станы, с объявлением о том в Мануфактур-Коллегию и с платежом положенным на них». 30 октября 1769 года // ПСЗ. №13374. Т. 18. С. 1007-1008.
[Закрыть]. Еще одним важным шагом в поощрении предприимчивости стало позволение крестьянам принимать участие в откупах, чем те не замедлили воспользоваться[327]327
См.: Высочайше утвержденный доклад Сената «О допущении к откупам не только Дворян и разночинцев, но и крепостных людей и крестьян». 13 февраля 1774 года // ПСЗ. №14123. Т. 19. С. 914-915.
Правда, надо заметить, что указ допускал к участию в откупах только тех крестьян, за кого «надежные помещики в исправном платеже откупной суммы обяжутся» // Там же.
[Закрыть]. Взятый курс закреплял Манифест от 17 марта 1775 года «О Высочайшем даровании разным сословиям милостям, по случаю мира с Портой Оттоманской». Этот примечательный документ – сплав амнистии и льгот. Прощение и прекращение следственных действий для участников Пугачевского бунта (имевшего явно раскольничью подоплеку) объявлялось на фоне дарования экономических свобод. Узаконивалась конкуренция, подтверждался уведомительный порядок устройства любых производств, отменялись специальные сборы с фабрик и заводов[328]328
См.: Указ «О Высочайше дарованным разным сословиям милостям, по случаю мира с Портой Оттоманской». 17 марта 1775 года // ПСЗ. №14275. Т. 20 С. 82-86.
[Закрыть].
Эти меры вели к демонтажу прежней неповоротливой разрешительной системы и появлению на российском внутреннем рынке как можно большего количества субъектов товарно-денежных отношений, иными словами тех, кто способен вести торговлю, развивать ремесла, заводить мануфактуры. А наиболее массовым участником хозяйства являлось крепостное крестьянство, и без него оживление экономики едва ли было возможно. О том, насколько стремительно вживалось крестьянство в новые рыночные реалии, свидетельствуют дебаты о крестьянской торговле в ходе работы Комиссии 1767 года. Крупные купцы требовали ограничения растущей крестьянской торговли (вплоть до запрещения розничной), видя в ней подрыв своих коммерческих позиций[329]329
См.: Исторические сведения о Екатерининской комиссии // Сборник Русского исторического общества. Т. 8. СПб., 1871. С. 42-43.
[Закрыть]. Дворянство же, напротив, поощряло участие крестьян в торгах и мануфактурах, усматривая здесь дополнительный источник дохода: по существу, в этом и заключалась главная причина интереса правящего сословия к внутренней торговле. Однако у властей планы были гораздо шире. Летом 1777 года вышел специальный указ, разрешающий крестьянам записываться в купечество. В этом документе, который декларировал развитие идей Манифеста от 17 марта 1775 года, упоминались просьбы крестьянин с разных мест о вхождении в гильдии. Дозволение давалось любому крестьянину, обязавшемуся уплачивать гильдейский сбор, а также обыкновенные подати[330]330
См.: Сенатский указ «О записывании крестьян в купечество». 25 июля 1777 года// ПСЗ. №14632. Т. 20. С. 339.
[Закрыть]. Для социальных реалий страны этот шаг властей имел значение, которое трудно переоценить. Поток сельских коммерсантов преобразил российское купечество. Чтобы упорядочить формирующуюся предпринимательскую среду, государство утвердило единую для империи градацию из трех купеческих гильдий. Ранее величина сборов зависела от региона; теперь же гильдию стали определять строго по единой сетке, т.е. по определенной величине объявляемого капитала (третья от 500 до 1 тысячи рублей, вторая – от 1 до 10 тысяч, первая гильдия – от 10 до 50 тысяч). При этом важно, что объявление средств для зачисления в гильдии «оставлено на совесть каждому... и никаким об утайке капитала доносам и следствиям, нигде ни под каким видом места иметь не должно»[331]331
См.: Указ «О сборе с купцов вместо подушных, по одному проценту с объявленного капитала, и о разделении их на гильдии». 25 мая 1775 года // ПСЗ. №14327. Т. 20. С. 145-146.
Напомним, что в ноябре 1779 года Мануфактур-Коллегия, надзиравшая за промышленностью была упразднена. Правительство перестало видеть в ней какую-либо надобность, поскольку всем предоставлялась свобода коммерческой инициативы. Правда, через почти 20 лет Павел I снова восстановил ее. См.: Указ «Об уничтожении Мануфактур-Коллегии и ее конторы». 22 ноября 1779 года // ПСЗ. №14947. Т. 20. С. 882.
[Закрыть].
Крестьяне быстро адаптировались в стремительно расширяющейся рыночной среде, чего нельзя сказать о дворянстве и старом крупном купечестве. Уже к концу XVIII века купеческий состав претерпел невиданные изменения. Например, в Москве из действовавших в середине столетия 382-х первостатейных купцов, в 1790-х годах лишь 26 смогли сохранить свое положение. Такое резкое обновление объясняется массовым вытеснением прежних купеческих родов, главным образом, безвестными предпринимателями из низов[332]332
См.: Аксенов А.И. Генеалогия московского купечества XVIII века. Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 61.
[Закрыть]. В России этот процесс был интенсивным и протекал повсеместно, не случайно во многих серьезных исследованиях давно отмечено, что отечественный капитализм рос из крестьянского корня[333]333
См, например, работу советского периода И.В. Мешалина и монографию российского ученого А.В. Ковальчука // Мешалин И.В. Текстильная промышленность крестьян Московской губернии в XVIII и первой половине XIX века. М., 1950. С. 240-245; Ковальчук А.В. Мануфактурная промышленность Москвы во второй половине XVIII века. М., 1999. С. 81.
[Закрыть]. Это подтверждают и такие данные: при Александре I на волю выкупилось около 30 тысяч душ мужского пола, т.е. разбогатевших крестьян, причем за выход из крепостного состояния помещикам выплачивались и весьма значительные суммы[334]334
В своей работе П.А. Берлин приводит следующую статистику. Из этих 30 тыс. душ 900 человек заплатили за выкуп 139-199 руб; 7172 человека – по 200-300 руб; 907 – менее 600 руб; 3187 душ – около 700 руб; 44 -около 800 руб; 11 человек – свыше 900 руб; 33 человека – свыше тысячи; 43 души – около 1400 // Берлин П.А. Русская буржуазия в старое и новое время. М., 1922. С. 89.
[Закрыть]. В начале XIX века хозяевами 77% мануфактур различных отраслей являлись крестьяне и вышедшие из крестьянской среды купцы, и только 16% российских промышленных заведений принадлежали дворянам[335]335
См.: Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. М., 1957. С. 33.
Таких же оценок придерживалась известный советский историк А.М. Панкратова. По ее оценке, в руках дворян в стране в первой половине XIX века находилось всего лишь 15% действующих мануфактур // См.: Рабочее движение в России в XIX веке, (вступительная статья А.М. Панкратовой). Т. 1. М., 1951. С. 24.
[Закрыть]. О сохранении этой тенденции и в дальнейшем свидетельствует такая информация: в первой половине столетия в Москве в общей сложности известно около 900 имен владельцев промышленных предприятий. Историкам удалось выяснить происхождение 400 человек: получилось, что 58 были из торгового купечества, 138 – из крестьян, 157 – из мещан и ремесленников, а только 20 являлись дворянами и 35 – иностранцами[336]336
См.: Куйбышева К.С. Крупная московская буржуазия в период революционной ситуации в 1859-1861 годах // В кн.: Революционная ситуация в России в 1859-1861 годах. Сб. Статей. М., 1965. С. 318.
[Закрыть]. Приобщению крестьян к коммерческим делам способствовало также законодательное ограничение барщины всего лишь тремя днями в неделю[337]337
См.: Манифест «О трехдневной работе помещичьих крестьян в пользу помещика, и о непринуждении к работе в дни воскресные». 5 апреля 1797 года // ПСЗ. №17909. Т. 24. С. 577.
[Закрыть] в сочетании с распространением оброка в денежной форме. И если в 1766 году крестьяне составляли только 2,6% среди торгующих в Москве, то в 40-х годах XIX века их доля превысила 42%[338]338
См.: Яковцевский В.Н. Купеческий капитализм в феодально-крепостнической России. М., 1957. С. 149.
[Закрыть].
Бурный рост крестьянской торговли делал необходимым ее регламентацию. Так, в указе от 29 декабря 1812 года подчеркивалось, что данный акт направлен против «стеснения свободной промышленности крестьян». Их торги делились на четыре категории в зависимости от оборотов с выдачей соответствующих свидетельств, которые разрешали крестьянам вести такие же дела, что и купцам, но только без распространения на них купеческих сословных прав[339]339
См.: Указ «О дополнительных правилах для дозволения крестьянам производить разными товарами торговлю с получением на сие право свидетельств и с платежом определенных пошлин». 29 декабря 1812 года // ПСЗ. №25302. Т. 32. С. 491-492.
[Закрыть]. В 1824 году торгующие крестьяне делились уже на шесть категорий – эта мера преследовала цель обложить налогом даже и мелких торговцев[340]340
См.: Манифест «Об устройстве гильдий и о торговле прочих состояний». 14 ноября 1824 года // ПСЗ. №30115. Т. 39. С. 601.
[Закрыть]. Вообще фискальные цели оставались у государства определяющими в отношении всего предпринимательства. Раздражение правительства вызывали любые задержки по платежам в казну. Так, с купцов, допустивших недоимки по уплате гильдейского сбора (1% с капитала ежегодно), взыскивались пени в размере того же самого процента за каждый месяц задержки[341]341
См.: Указ «О записке крестьян в купеческое звание; о переписке купцов из города в город; о даче купцам паспортов на случай отлучек их по коммерции и о взыскивании недоимок». 19 августа 1820 года // ПСЗ. №28389. Т. 37. С. 420-421.
[Закрыть].
Важно подчеркнуть, что на фоне широкого купеческо-крестьянского предпринимательства участие дворян в торговле и промышленности продолжало оставаться крайне слабым. Правящее сословие не реагировало на упреки отдельных энтузиастов, ратовавших за торговлю и промышленность:
«Дворянство английское, тамошние лорды, меньше ли вас благородны? Но они торгуют, они развели в своем государстве овец испанских, они завели отличные фабрики и мануфактуры... Не заслуживает ли это подражания?»[342]342
См.: Левшин В. Русский полный фабрикант и мануфактурист. Т. 1. М., 1812. С. 8.
[Закрыть].
Но интересы отечественного дворянства традиционно продолжали вращаться вокруг сельского хозяйства. Оно неизменно выступало за земледельческий статус России и развитие главным образом сельской экономики. Дворянская печать доказывала преимущества земледельческого труда перед фабричным, прямо противопоставляя эти сферы деятельности[343]343
В воспевании земледельческого труда особенно преуспело издание «Дух журналов», выходившее в 1815 по 1820 год. На его страницах пропагандировалось, что сельский народ самый здоровый телом и духом, а фабричные люди по большей части хворые и больные. Это издание неизменно ратовало за вложение капиталов, прежде всего в сельское хозяйство, выступало за прекращение покровительственной политики по отношению к промышленности. См.: Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1991. С. 292-295.
[Закрыть]. Понимая это правительство, тем не менее, ни оставляло попыток вовлечь дворян в торговлю и промышленность – при Екатерине II не особенно активно, но с начала XIX века все более настойчиво. В 1802 году помещикам специально было дозволено самостоятельно вести оптовые торги за рубеж, тем самым коммерческие возможности для правящего сословия расширялись[344]344
См.: Указ «О дозволении помещикам производить заграничную оптовую торговлю». 4 ноября 1802 года // ПСЗ. №20493. Т. 27. С. 340.
[Закрыть]. А Манифестом от 1 января 1807 года дворянам-помещикам вообще предоставлялось право (которым они, надо заметить, пользовались крайне неохотно) записываться в первую и вторую купеческие гильдии[345]345
См.: Манифест «О даровании купечеству новых выгодах, отличиях, преимуществах и новых способах к распространению и усилению торговых предприятий». 1 января 1807 года // ПСЗ. №22418. Т. 29. С. 973.
[Закрыть]. Затем правительство решило освоить и новые для России формы приобщения к торгово-мануфактурным делам: первое положение об учреждении акционерных компаний появилось в 1836 году[346]346
См.:«Высочайше утвержденное положение о кампаниях на акциях» б декабря 1836 года // ПСЗ (2). №9763. Т. 11. Отд. 2. С. 257-266.
[Закрыть]. Вне всякого сомнения, данный шаг был рассчитан прежде всего на европеизированное дворянство, для которого подобный способ вхождения в капитал предприятий выглядел более привлекательным, нежели участие в чисто производственных хлопотах. Однако усилия властей не достигали поставленной цели: дворянство продолжало рассматривать торгово-промышленную деятельность как недостойную своего высокого статуса. Это хорошо передал И.А. Гончаров в знаменитом романе «Обломов»: его главный герой – дворянин-помещик до мозга костей – был возмущен предложением начать какое-нибудь предприятие, так как считал недопустимым делать из дворянина мастерового. Его коммерческое мышление ограничивалось лишь оформлением имения под залог в банке и существованием на положенные проценты[347]347
См.: Гончаров И.А. Обломов. Т. 4. М., 1979. С. 179 // Собр. соч. в 8-ми томах. М., 1977-1980.
[Закрыть].
Исходя из вышесказанного, можно заключить, что с 70-х годов XVIII века и до середины XIX капиталистические тенденции в России протекали в своеобразных формах. Невосприимчивость правящего класса к торгово-ремесленному духу обусловила такое социально-экономическое явление, которое, на наш взгляд, наиболее полно отражает понятие купеческо-крестьянский капитализм. Во многом это положение объясняется слабостью российского города, не сразу аккумулировавшего торгово-промышленные процессы, развертывание которых стало прерогативой, прежде всего, сельского крестьянства. Именно из крестьян рекрутировался костяк российской купеческой буржуазии. Например, в первой четверти XIX столетия при записи в купеческие гильдии и объявлении капитала фамилии сплошь и рядом отсутствовали, а потому многие записывались так: «прозвищем Сорокованова позволено именоваться 1817 года июля пятого» или «фамилиею Серебряков позволено именоваться 1814 года января 17 дня»[348]348
См.: Кузьмичев А.Д. , Петров Р.Р. Русские миллионщики. М., 1999. С. 7.
[Закрыть]. Образовательный и культурный уровень купцов из крестьян был, конечно, невысок, однако их деловая сметка поражала современников. Вот одно из наблюдений с крупнейшей Нижегородской ярмарки, куда съезжалось все российской купечество:
«Поистине надо удивляться – как удивляются иностранцы – природной даровитости русской натуры, и именно даровитости к коммерческому делу, когда видишь, как самородные наши торговцы, едва умеющие разобрать купеческий счет и подписать вексель, справляются с этими иностранцами, большей частью прошедшими, до конторы, полный курс наук в средних и даже высших учебных заведениях»[349]349
См.: Безобразов В. Очерки Нижегородской ярмарки. // Русский вестник. 1866. Т. 61. С. 277.
[Закрыть].
Именно такие кадры крестьянского происхождения, а не дворянство, брезговавшее заниматься торговлей и мануфактурами, определяли лицо российского капитализма в дореформенную эпоху. Купечество той поры уже выходило с серьезными хозяйственными инициативами – например, о строительстве собственными силами железных дорог, что может принести необычайную пользу России: и когда «дан будет русскому купечеству новый быт... оно будет выведено из зависимости иностранцев»[350]350
См.: Записка макарьевского купца Оланцова «О московской железной дороге» // ГАРФ. Ф. 109. 2 экспедиция. 1830. Д. 390. Л. 96.
[Закрыть]. Напомним, что в это же самое время главный экономический стратег николаевской эпохи – министр финансов Е.Ф. Канкрин ставил под сомнение целесообразность железнодорожного строительства в российских условиях!
В первой половине XIX века участие купеческо-крестьянских слоев в экономике России было по достоинству оценено видным историком и издателем Н.А. Полевым[351]351
Н.А. Полевой (1796-1846) – писатель, историк, журналист. Выходец из купечества, занимался самообразованием при Московском университете и заграницей. Много путешествовал по России, Сибири, с развитием купеческого сословия и промышленности связывал надежды на экономическое развитие страны. Выступал против гегемонии дворянства в русской культуре. Собственно из-за невозможности соперничать с дворянскими литераторами, обратился к изучению истории русского народа. Издатель популярного журнала «Московский телеграф» (1825-1834). Неодобрительно относился к бунту Разина и Пугачева, превозносил Петра I, как устроителя русской промышленности, давшему долгожданный толчок ее развитию. Подробнее о воззрениях Н. Полевого см.: Ставрин С. Н.А. Полевой и «Московский телеграф» // Дело. 1875. №5, 6, 7; Шикло А.Е. Исторические взгляды Н.А. Полевого. М., 1981.
[Закрыть]. Он рассматривал это сословие прежде всего как набирающий силу аналог классической западной буржуазии. Купечеству как наиболее деятельной части общества, кормильцу миллионов россиян уготована роль локомотива развития, считал Полевой. Обращаясь к представителям сословия, он взывал:
«Если Россия есть земля надежд, вы одна из лучших надежд ее, вы, русские купцы, граждане, люди свежего и бодрого силами поколения. Вам принадлежит исполнить то, что мы в утешительной думе предполагаем для чести и славы Отечества»[352]352
Полевой Н.А. Речь о купеческом звании, и особенно в России, читанная на торжественном акте после открытых испытаний в Московской практической коммерческой академии 10 июля 1832 года. М., 1832. С. 18.
[Закрыть].
На страницах своего популярного тогда журнала «Московский телеграф» (1825-1834 гг.) Н.А. Полевой постоянно помещал материалы о нарождающейся промышленности, в частности о таких новых явлениях общественной жизни, как публичные выставки мануфактурных изделий, проходившие в Петербурге и Москве. Причем эти материалы демонстрировали два разных подхода к организации выставок. В Петербурге преобладали столичный блеск и великолепие. В более практичной Москве выставки получались гораздо обширнее и богаче: это было не развлечение, а смотр результатов трудов. Здесь отразилась разность духа двух столиц: в Петербурге – политика, двор, близость Европы; Москва – «матка нашей русской фабрикации», никакой политики, вся биржа помещается на крыльце Гостиного двора, а предприятия работают, не думая о понижении или повышении курса облигаций[353]353
См.: Вести из Москвы // Московский телеграф. 1831. Ч. XXXIII. С. 394, 396.
[Закрыть].
В этих словах – важный смысл с точки зрения не только региональных отличий, но и социально-экономических приоритетов. Н.А. Полевой упрекал правящий класс России в том, что он не хочет замечать достижений отечественной промышленности, предпочитая модные магазины с иностранными товарами[354]354
См.: Прогулки по Московской выставке российских изделий // Московский телеграф. 1830. Ч. XXXVIII. С. 425.
[Закрыть]. Региональное распределение потребления в стране имело ярко выраженную сословную составляющую: в северной столице удовлетворялись потребности преимущественно аристократии и правящего класса, тогда как центральный регион обслуживал низшие и средние слои населения. Поэтому в отличие от Петербурга именно Первопрестольная стала играть роль главного центра, из которого «питаются торговые обороты Империи»[355]355
См.: Кокорев И.Т. Московские рынки. Ч. 3. С. 30 // Кокорев И.Т. Очерки и рассказы в 3-х частях. М., 1858.
[Закрыть]. Как подчеркивалось, на Руси нет ни одного уголка, где бы «не нашлось какого-нибудь московского изделия, хотя бы прохоровского ситца или гучковского платка»[356]356
См.: Там же. С. 32.
[Закрыть]. Купеческо-крестьянский капитализм вырастал из недр внутреннего рынка страны. В первые десятилетия XIX века ежегодные обороты внутренней торговли, уже достигшие примерно 900 млн руб. , практически целиком приходились на произведенные и потребленные внутри страны промышленные товары. В то же время внешняя торговля, на 96% состоящая из вывоза зерна и сырья, уступала внутреннему торгу. Находясь в руках дворянства, экспортировавшего продукцию своих имений, и купечества крупных портовых городов, в стоимостном выражении внешнеторговые обороты не превышали 250 млн руб.[357]357
См.: Киняпина Н.С. Политика русского самодержавия в области промышленности в 20-50-е годы XIX века. М., 1968. С. 103.
[Закрыть]
Кстати, растущая внутренняя торговля в дореформенное время протекала преимущественно вне бирж, появлявшихся в этот период. Этот торговый институт европейского типа не привлекал внимания русского купечества. Например, московская биржа, открывшаяся в 1839 году, не очень интересовала местные деловые круги: большинство не спешило посещать ее, предпочитая собираться в трактирах в ее окрестностях. Лишь в начале 60-х годов удалось буквально загнать купцов и фабрикантов внутрь здания[358]358
См.: Епифанова Л.М. Московская биржа как представительная организация крупной буржуазии // Экономическая история. Ежегодник. 1999. М., 1999. С. 239.
[Закрыть]. О тех же впечатлениях после посещения биржи в г. Рыбинске в 1843 году рассказывает и А. Гакстгаузен. Как он писал, «простые русские купцы не могут привыкнуть к этому новому учреждению» с его суетой и шумом. Они ведут переговоры в трактирах: там обсуждались большие дела[359]359
См.: Гакстгаузен А. Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений в России. М.. 1870. Т. 1. С . 94.
Интересно привести его описание:
«Мы вошли в большой трактир рядом с биржей: действительно все богатые, биржевые купцы сидели неподвижно вдоль стен, как идолы, чинно молча, все в поту, пили чай, и только изредка шепотом менялись словами с соседями. Не смотря на то, что тут сидело более ста человек, шума было меньше, чем при десяти посетителях в пивной немецкого городка».
[Закрыть]. Вместо бирж, купечество куда более уютно чувствовало себя на ярмарках и розничной торговле. Например, за первую половину XIX века обороты Нижегородской ярмарки, обслуживавшей, прежде всего, российский рынок увеличились в 4 раза. К концу 50-х годов там реализовывалось продукции на 57 млн. руб., к этому надо добавить, что в только лавках и магазинах Москвы ежегодно в конце 40-х годов продавалось товаров примерно на 60 млн. руб.[360]360
См.: Киняпина Н. С. Указ. соч. С. 100.
[Закрыть]
Изучение купеческо-крестьянского капитализма требует дальнейшего расширения наших представлений об этой хозяйственной реальности. Но пока осмысление фактического материала происходит согласно традициям, присущим исследованиям капитализма классического типа. А ведь применительно к России это затрудняет выяснение природы протекавших здесь экономических процессов. Определить их специфику, опираясь на уже наметившиеся в историографии подходы, – актуальная задача исторической науки. По нашему убеждению, исследовательские перспективы связаны с идеей о функционировании в России вплоть до середины XIX столетия не просто купеческо-крестьянского капитализма, но капитализма, сформировавшегося преимущественно в рамках старообрядческой религиозной общности. Однако при изучении этой сущностной особенности отечественного капитализма специалисты по-прежнему ограничиваются простой констатацией его конфессиональных черт.
Продвижение по этому пути необходимо начать с сопоставления как экономических, так и религиозных хорошо известных характеристик дореформенного периода. Общеизвестно, что в рассматриваемый период (начиная с семидесятых-восьмидесятых годов XVIII века и заканчивая серединой XIX-го) повсеместно развиваются ремесла и мануфактуры. И почти в каждое десятилетие этого периода промышленный потенциал российской экономики в среднем удваивался. При этом нельзя не заметить, что начало хозяйственного оживления, а затем и поступательный рост экономики совпадают с утверждением новой старообрядческой политики. Конец конфессиональным притеснениям был положен из прагматических соображений: на первый план вышли экономические потребности государства. Закономерным следствием этого поворота, который наметился еще в конце царствования Елизаветы I, стало постепенное возвращение староверия в общественно-экономическую жизнь.
Важная веха на этом пути – август 1782 года – выход знаменитого указа Екатерины II об отмене собирания с раскольников двойного оклада; таким образом, они приравнивались к остальному населению империи[361]361
Заметим, что этот именной указ всего в восемь строк был дан Главнокомандующему в Москве графу Чернышеву. См.: Указ «О несобирании в казну двойного оклада с городских и сельских жителей. 20 августа 1782 года // ПСЗ. №15473. Т. 21. С. 634.
[Закрыть]. Затем власти отказались от самого термина раскольники, разрешили принимать их судебные свидетельства и допустили к выборным должностям по Городскому положению 1785 года[362]362
См.: «О неупотреблении причтами ни в письменных актах, ни в разговорах, наименования раскольников». 6-7 марта 1783 года // Собрание постановлений по части раскола, состоявшихся по ведомству Св. Синода. Т. 1. СПб., 1860. С. 710.
В литературе распространенно мнение о том, что в официальном порядке термин раскольники вернулся в употребление лишь во времена Николая I, начавшего гонение на староверие. Однако документы опровергают это утверждение. Даже в либеральную эпоху Александра I законодательные акты содержат наименование раскольники. Видимо этого запрета не особенно придерживались. В качестве примера сошлемся на документы, где употреблено название раскольники. См.: Указ «О запрещении заводить с простым народом рассуждения о верховной власти». 6 декабря 1802 года // ПСЗ. №20545. Т. 27. С. 398; Указ «Об учреждении из состоящего в Костромской губернии в Макарьевском округе Высоковского скита единоверческой общежительной пустыни с наименованием ее Высоковской Успенскою». 15 июня 1820 года // ПСЗ. №28313. Т. 37. С. 552. и др.
[Закрыть]. В таких условиях староверие как религиозная общность пережило бурный расцвет. Как отмечали синодальные чиновники:
«зло усилилось до такой степени, какой и ожидать прежде было невозможно. Хотя раскол существует давно, но важнейшие успехи его принадлежат последней половине прошлого и началу нынешнего столетия (последние десятилетия XVIII и первые XIX века – А. П.), т.е. именно к тому времени, которое отличалось крайней веротерпимостью правительства, и вместе с тем было временем общего преуспевания отечества нашего»[363]363
См.: Всеподданнейшая докладная записка Св. Синода. 2 апреля 1855 года // РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. д. 452. Л. 15.
Свидетельства бурного развития раскола в этот период содержатся в литературе. Например, в известной работе Н.С. Соколова об истории раскола в саратовской губернии подчеркивается:
«В эту эпоху усилилась до небывалых размерах раскольничья пропаганда в здешнем крае, рассылались повсюду наставники и начетчики, построены были моленные и часовни... Результат получился столь благоприятный, что к концу 30-х годов по всему Саратовскому краю не осталось, за исключением селений магометанских и некоторых мордовских, села, деревушки или хутора, который не был бы заражен духом раскола»
// Соколов Н.С. Раскол в Саратовском крае. Саратов. 1888. С. 209.
[Закрыть].
Сопоставление развития купеческо-крестьянского капитализма и распространения старообрядчества подводит к мысли о том, что это не изолированные, а взаимоувязанные процессы. Русское крестьянство и выходцы из него – купцы всех трех гильдий – представляли народную среду с присущими ей традициями, бытом, языком. Объединительным началом выступала старая вера, являвшаяся своего рода идентификатором данного народного социума – главной силы торгово-промышленного развития в дореформенный период. Сравним свидетельства двух ключевых правительственных ведомств – финансов и внутренних дел, касающиеся Москвы. Из заключений МВД следовало, что раскол «соединяется преимущественно по оконечностям города», где оседают массы староверов, половина из которых пришлые[364]364
См.: РГИА. Ф. 1284. Оп. 209. Д. 212. Л. 43.
[Закрыть]. А вот обращение московского гражданского губернатора в Министерство финансов (март 1845 года). Он пишет о превращении Москвы в крупнейший чисто мануфактурный центр, объясняя это в первую очередь тем, что:
«многие фабрики по недостатку у нас в людях, сведущих по сей части, и самим способом сбыта произведений нигде в другом месте, кроме окрестностей столицы, существовать не могут»[365]365
См.: Письмо московского гражданского губернатора министру финансов Ф.П. Вронченко. 5 марта 1845 года // РГИА. Ф. 40 Оп. 1. Д. И. Л. 154-155.
[Закрыть].
Оба эти высказывания убедительно иллюстрируют, какой же именно капитализм с конфессиональной точки зрения преобладал в крупнейшем фабричном центре империи. Для нас представляет интерес и такое наблюдение полиции: известный капиталист-беспоповец Е. Морозов (старший сын основателя династии Саввы Морозова) задался целью увековечить между раскольниками свое имя, присвоив его новому толку – морозовскому. Для этого он развернул пропаганду собственной персоны как защитника староверия, причем не где-нибудь, а по фабрикам и промышленным заведениям Москвы и Московской губернии, что указывает, где концентрировались раскольничьи гнезда[366]366
См.: Записка д.с.с. Игнатьева министру внутренних дел Д.Г. Бибикову «О современном положении раскола безпопвщинской секты в Москве и ее окрестностях». 19 июня 1854 года // РГИА. Ф. 1284. Оп. 209. Д. 212. Л. 22-23, 32.
[Закрыть]. Добавим, что в Москве старообрядцами являлось подавляющее большинство фабрикантов: из семнадцати крупных предприятий Лефортовской стороны всего лишь два принадлежали никонианам.[367]367
См.: Рустик О. Старообрядческое Преображенское кладбище (как накоплялись капиталы в Москве) // Борьба классов. 1934. № 7-8. С. 74.
[Закрыть]
Заметим, что ключевая роль староверия в формировании российского капитализма отчетливо прослеживается и в региональных материалах. Так, на Украине раскольники заметно выделялись своей предприимчивостью среди местного населения. Известный российский статистик К.И. Арсеньев замечал:
«Пользуясь дозволением Екатерины II, раскольники поселились на Черниговских равнинах, внеся в Малороссию новую жизнь, своей деятельностью, трудолюбием далеко опередили малороссиян в промышленности...
Их посады наиболее зажиточные»[368]368
Рапорт К.И. Арсеньева министру внутренних дел Л. Перовскому «О Черниговских скитах и расколе в губернии». 14 июля 1850 года // РГИА. Ф. 1284. Оп.205.д. 140. Ч. 1, Л. 46об.
[Закрыть].
И действительно: например, в Каменец-Подольской губернии на 10 тысяч раскольников приходилось 200 человек купцов, а между мещанами и крестьянами господствующей церкви не имелось ни одного[369]369
См.: Витковский Г. О раскольниках в Подольской губернии // Отечественные записки. 1862. №5. С. 360.
[Закрыть]. Немецкий ученый барон А. Гакстгаузен, путешествовавший в 1843 году по ряду российских регионов, писал, что большая часть виденных им фабрик создана бывшими русскими крестьянами, не умевшими писать и читать. Среди этих вышедших из низов предпринимателей распространенно староверчество, при этом «между ними совсем нет дворян, как нет ни ученых, ни теологов»[370]370
См.: Гакстгаузен А. Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России. Т. 1. М., 1870. С. 110, 240.
[Закрыть].
