Текст книги "Великий и Могучий"

Автор книги: Александр Петровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава 27

Лет примерно за двадцать до описываемых событий Пашу Воронцова, молодого инженера-программиста машиностроительного завода (впоследствии, после недоброй памяти конверсии, завода бытовой техники) вызвал к себе в кабинет начальник вычислительного центра. Кроме начальника, в кабинете находился некий неприметный тип в штатском.

– Паша, поговори с этим товарищем, – попросил начальник и вышел, пряча глаза.

– Павел Дмитриевич, у меня к вам есть один вопрос. Вы советский человек?

– Стукачей вербуешь, тварь? – поинтересовался Паша, мгновенно догадавшийся, кому и зачем он вдруг понадобился.

– Не нервничайте так, пожалуйста. Неужели вы откажетесь послужить нашей социалистической Родине в качестве секретного сотрудника госбезопасности? От вас потребуется только сообщать нам некоторые сведения о…

– Ты угадал. Откажусь.

– Вас устраивает ваша зарплата? Мы можем помочь её увеличить.

– Я, пожалуй, пойду, – решил Паша. – И работы много, и общение со всякой гэбэшной мразью не доставляет мне ни капли удовольствия.

– Что ж, Павел Дмитриевич, вижу, по хорошему нам договориться не удаётся. Давайте тогда по плохому. Помнится, вы были замешаны в деле об изнасиловании. Нет никаких проблем это дело поднять и вновь дать ему ход. Знаете, что делают с насильниками на зоне?

– Хочешь по плохому, давай по плохому, – смиренно согласился Паша.

Примерно через час сотруднику компетентных органов сделали рентген, который выявил переломы нескольких рёбер, причём с разнообразными осложнениями. Паша очень боялся последствий своей неумеренной удали, но вокруг уже буйно цвела перестройка, на окраинах распадающегося Союза полным ходом шли межнациональные войны, так что у КГБ в избытке имелись проблемы несколько более важные, чем безбашенный инженер провинциального российского завода. Благодаря этому его дурацкий поступок так и остался безнаказанным.

Зачем здесь описан этот эпизод? С одной-единственной целью: сообщить, что далеко не все советские интеллигенты отказывались от подобных предложений доблестных органов госбезопасности. Считалось, что среди граждан с высшим образованием примерно каждый третий – сексот. Впрочем, некоторые были уверены, что каждый первый, но эта версия выглядела весьма сомнительной.

В те годы в городе не было филиала московского НИИ русского языка, зато был педагогический институт, ныне, как уже упоминалось, ставший университетом, и в нём почти все преподаватели вдохновенно стучали друг на друга. Что интересно, среди профессоров и доцентов никого не вербовали, но почти все они были сексотами, исключения встречались крайне редко. Этот парадокс объяснялся тем, что практически невозможно было стать доцентом без неофициальной рекомендации капитана Спицына, куратора института от компетентных органов.

Затем рухнул Союз, КГБ преобразовали в ФСБ (или, скорее, просто переименовали), и агентура Спицына весьма и весьма поредела. Никого больше не интересовало, ругают ли преподаватели на кухнях КПСС за дефицит продуктов (в советской провинции с продуктами всегда была напряжёнка), не утверждает ли кто-нибудь из них, что в США уровень жизни несколько выше советского, и не смеётся ли над весьма специфической процедурой выборов в Верховный Совет из одного кандидата. Разумеется, некоторое количество сексотов сохранилось, как же совсем без них, но со старыми временами нечего было и сравнивать.

Когда в городе появился НИИ «матюков», его укомплектовали филологами и лингвистами местного пединститута. Спицын, носивший в те времена уже звание подполковника, был крайне удивлён, узнав, что «матюки» будет курировать другая спецслужба, та самая, чьё существование упорно отрицалось властями, и которой народная молва приписывала почти все нераскрытые громкие убийства на территории России. Чем же они там занимаются, в этом НИИ, недоумевал он, что потребовался столь серьёзный куратор?

Местному ФСБ строго-настрого запретили приближаться к «матюкам» ближе, чем на пушечный выстрел, но когда госбезопасность обращала внимание на запреты? Тем более, что в состав персонала НИИ вошли двое внештатных агентов, завербованных в своё время лично Спицыным. Подполковник, таким образом, оказался в курсе дел проекта «Русский мир», или, по крайней мере, той его части, которая непосредственно связана с русским языком. И то, что он узнал, его основательно встревожило.

Помимо прочего, сотрудники НИИ русского языка отслеживали языковую обстановку в разных регионах, то есть, говоря упрощённо, исследовали, как воспринимаются народом те или иные слова. Например, слово «писец», означающее «человек, профессионально занимающийся переписыванием книг и документов от руки», большинством народа по непонятным причинам понимается в смысле «крах, конец чему-либо или кому-либо», причём обычно дополняется прилагательным «полный». Для этих исследований необходимо опрашивать много людей. Большое количество нужно потому, что чем больше людей, тем меньше влияют на результат индивидуальные особенности каждого из них.

Подобные опросы (их иногда ещё называют интервью, хотя данное слово тоже имеет и другой смысл) требуют немало времени, и бесплатно этим заниматься никто не хочет. Времена Владимира Даля, с которым русские люди безо всякой оплаты щедро делились своими знаниями русского же языка, безвозвратно миновали. Теперь за всё нужно платить, и «матюкам» деньги выделялись в достаточных объёмах. Сотрудники НИИ проводили эти интервью, люди, у которых они брались, получали положенные деньги. На основе полученных данных делались какие-то выводы, разрабатывались какие-то методики и прочее подобное. Стопроцентно достоверных данных не было, но подполковник Спицын обоснованно предполагал, что исследования НИИ «матюков» используются или вскоре будут использоваться для ведения информационной войны, не зря же НИИ курирует очень серьёзная спецслужба. Со стороны казалось, что всё в порядке, работы идут, как им положено идти.

Но Спицын смотрел не совсем со стороны. Его агент под псевдонимом «Никулин» (полковник часто давал своим агентам в качестве псевдонимов фамилии известных советских артистов комического амплуа, избегая только фамилии «Вицин» из-за созвучия с собственной) сообщил, что в роли опрашиваемых в многочисленных интервью представителей русского народа постоянно выступают одни и те же люди, как правило, сами сотрудники НИИ, а иногда их близкие родственники. И то верно – зачем раздавать деньги посторонним, если они и самим лишними не будут? Ни о каком широком охвате населения, таким образом, речь не шла. Полученные данные были недостоверными, поскольку восприятие различных слов русского языка профессиональными лингвистами, которое фактически изучалось, отнюдь не совпадает с восприятием их же остальным населением. Любые выводы, сделанные по недостоверным данным, почти наверняка ошибочны, не зря же основная задача любой разведки впарить противнику дезинформацию. Так что всё уверенно шло к тому, что информационные войны Россия будет постоянно проигрывать.

Подполковник мзду, конечно, брал, но и за державу ему тоже бывало обидно. Поэтому он направил рапорт в Москву, где изложил всё, что сумел выяснить о «матюках». Ответ из Москвы был неопределённым. «Дела, связанные с этим НИИ, ведёт другая спецслужба, и нам приказано держаться от него подальше». Распоряжение было весьма расплывчатым, понимай, мол, как хочешь. Спицын его понял, как хотел, и действовал, исходя их этого своего понимания. Так всё и продолжалось некоторое время. Спицын стал полковником, Никулин тоже сделал карьеру в НИИ. Все были более-менее довольны сложившимся положением дел, и вдруг Никулин запросил срочную встречу с полковником. Тот на своей конспиративной квартире эту встречу организовал, отчего ж не поговорить, Никулин – довольно интересный собеседник, да и любопытно, что же там, в «матюках», такое стряслось…

Глава 28

Павел намеревался обсудить с Ниной навязанное им дело, но вмешался форс-мажор, то есть внешние неблагоприятные обстоятельства непреодолимой силы. Оные обстоятельства представляли из себя электронное письмо от Кати, в котором та сообщала родителям: они, Катя и её безработный муж, решили, что настало время их семье обзавестись детьми, для начала, естественно, одним ребёнком, а дальше видно будет. С практической точки зрения это означало, что с сегодняшнего дня в их семейной жизни контрацепция отсутствует напрочь.

Эта новость завладела вниманием Нины целиком и полностью. Ни о чём другом она теперь и слышать не желала. Ведь нужно было срочно решить огромное количество безумно важных вопросов. Кто родится – мальчик или девочка? Какое имя он или она получит, русское или скандинавское? Что делать, если имя внучки окажется столь же непроизносимым для нормальных русских людей, как и у зятя? А как с визами в той стране, где живут Катя с мужем, как она, кстати, называется? Там действует шенген или визу требуется брать отдельно? А будет ли малышка знать русский язык? А как она будет называть деда с бабкой?

У Павла разболелась голова. Нина не умолкала. Вопросы она задавала непрерывно, а ответы не только не слушала, а даже не давала их вставить в сплошной поток своей речи. Выждав момент, когда она в очередной раз набирала воздух, Павел попытался сказать, что ребёнок ещё не только не родился, но и не зачат, однако и это не привело ни к чему хорошему. Нина начала вычислять, в какой день Катя родит, оттеснила Павла от компьютера и принялась выяснять, когда же именно произойдёт зачатие, ради этого она даже уточнила часовой пояс Скандинавии и время, когда у них сегодня садится солнце. После этого начались вычисления, через сколько дней после зачатия произойдут роды. Перерыв огромное количество специальной литературы (в электронном виде, разумеется), Нина заявила, что дату родов сейчас рассчитать невозможно, потому что эти акушеры совершенно ничего не понимают в своём деле. Мириться с таким положением вещей было абсолютно немыслимо, и Нина загорелась желанием немедленно разработать формулу, позволяющую высчитать дату родов как функцию даты отказа от контрацепции. У неё почему-то ничего не получалось, и она потребовала, чтобы Павел ей помог.

Павел помогать не хотел. К своему стыду, сейчас он хотел только одного – чтобы Нина хоть немного помолчала. Может, склонить её к оральному сексу? Тогда несколько минут относительной тишины гарантировано. Что делать дальше, можно будет обдумать во время этой тишины. Наверно, идея была неплохая, но поддержки у Нины не нашла.

– Какие глупости! Я уже, считай, бабушка, мне положено сидеть на лавочке, сплетничать, вязать носки и давать дочери советы по уходу за младенцем, и плевать, что я не умею вязать и ничего не понимаю в уходе за младенцами. Научусь!

Нина начала подробно рассказывать, какие носочки, пинетки и шарфики нужно будет связать для внучки (она уже почему-то твёрдо решила, что Катя родит именно девочку). Время ещё есть, минимум семь месяцев, это даже если внучка родится недоношенной. За семь месяцев можно медведя научить ездить на мотоцикле, не то что умную женщину обучить вязанию. Павлу стало ещё тоскливее. Нужно немедленно останавливать это словоизвержение, иначе без жертв тут не обойдётся. В его голове сложился очередной план, как занять рот супруги чем-нибудь помимо бесконечного монолога. Он привычным движением достал из бара бутылку с парой рюмок и провозгласил:

– Ниночка, ты права. У нас будет внучка. Это надо отметить.

– Не слишком ли регулярно мы пьём последнее время? – усомнилась Нина.

– При чём тут это? Ты что, предлагаешь не обмывать такое грандиозное событие? Как ты себе такое представляешь? Это давний обычай русского народа, сложившаяся традиция, не побоюсь этого слова! Тем более, на нас сейчас, в метафорическом смысле, смотрят многие поколения предков, которые тоже заинтересованы в продолжении нашего и, тем самым, своего рода, и не понимают столь сдержанной реакции на столь важную новость.

– Ладно, наливай, – сдалась женщина под напором неопровержимых аргументов.

Они выпили за ожидаемую внучку, потом за Катю (ведь без неё внучки не было бы), потом за отца внучки, кем бы он на самом деле ни был (кто знает, хранит ли Катя верность своему скандинавскому бомжу?), потом вспомнили, что может родиться внук, а не внучка, и на всякий случай выпили и за внука.

– Что-то меня немного развезло, – удивилась Нина. – Вроде и выпила совсем чуть-чуть, а в голове шумит. Непонятно почему.

Ничего себе «немного», улыбнулся Павел. Почти полбутылки. Да ещё на фоне предыдущих пьянок!

– Это потому, что ты теперь старенькая бабуля, – пояснил он жене. – Для старушки такая доза – явный перебор.

– Знаешь, а я уже не чувствую себя старушкой. Мне сейчас очень хочется того, чего старушки никогда не хотят.

– Хотят этого старушки, хотят! Не сомневайся, Ниночка. Просто не признаются, потому что стесняются.

– А вот я – не стесняюсь! Хочу, и немедленно!

Нина поднялась, оставив тапочки под столом, ловко, одним движением, сняла халат через голову, не расстёгивая, затем приспустила трусики и изящным махом ноги забросила их на люстру.

– Долго я буду ждать? – требовательно поинтересовалась она.

– Пойми, Ниночка, мне же не двадцать лет, чтобы…

– Ничего. Справишься.

– Но мы же должны определить, кто злодей, Гринберг или Лебедев, и сообщить Рогову, а не то он…

– Пусть эти трое провалятся в Ад! – высказала пожелание Нина заплетающимся языком.

– Если мы этого не сделаем, Рогов вместе с налоговой отправит в Ад нас!

– Мне и в Аду будет неплохо, если мы там будем вместе!

– Ад нам предоставят каждому свой. Правда, каждому – общего режима.

– Это мы обсудим потом. После того как.

Нетвёрдой походкой Нина подошла к мужу и прижалась к нему.

– Подожди, – попросил Павел и попытался слегка её оттолкнуть, чтобы сперва раздеться.

Зря он это сделал. Нина больше изображала опьянение, чем действительно была пьяна, и бросок через бедро удался ей лучше некуда. При этом она умудрилась не только провести приём так, что Павел сравнительно мягко опустился спиной на пол, но и сдёрнуть с него спортивные штаны с «пузырями» на коленях, которые он обычно носил дома. Окрылённая успехом, женщина бросилась на супруга сверху и попыталась немедленно получить удовольствие. Но ей что-то ощутимо мешало.

– Паша, как-то оно не так, – пожаловалась Нина, остановившись.

– Это потому, что ты теперь бабуся, – предположил Павел. – Они всё так же хотят, но того наслаждения, что раньше, уже не получают.

– Идиот! Я серьёзно!

– А если серьёзно, то нужно снять трусы.

– Я их сняла! Ты что, слепой? Вон они, на люстре болтаются!

– Да я не о твоих. Снять трусы надо мне. Если ты на минутку с меня слезешь, я это сделаю, и всё станет, как раньше.

– Не хочу слазить! – заупрямилась Нина.

Она отползла на коленях немного назад, схватила трусы супруга обеими руками и потянула в разные стороны. Её мышцы напряглись, лицо побагровело от напряжения, и Павел уже забеспокоился, что она не выдержит. Но ткань не выдержала раньше, громко треснула, и трусы прекратили своё существование в этом качестве. Нина издала торжествующий вопль, долгий, пронзительный и громкий. Соседи, его услышавшие, перекрестились, подумав, что маг вызвал из преисподней жуткого демона и теперь беспощадно его пытает.

– Вот так! Понял? А то говорил, бабушка-старушка! – теперь, когда больше ничего не мешало, торжествующая Нина всерьёз принялась за дело.

Расследование в «матюках» их обоих сейчас интересовало не больше, чем автомобильные пробки в центре Москвы, находящейся от них за многие-многие километры.

Глава 29

Полковник Спицын и агент Никулин пришли на конспиративную квартиру почти одновременно. Полковник на всякий случай проверил, согласно инструкции, нет ли за Никулиным слежки, не обнаружил оную и нимало тому не удивился. По его представлениям, следить за такими агентами совершенно незачем, но порядок есть порядок – сказано убедиться в отсутствии слежки, значит, следует убедиться.

– Заходите, – Спицын отпер дверь квартиры и завёл Никулина внутрь.

Когда оба вошли, дверь он тщательно запер на все три замка, после чего пригласил «гостя» в комнату. Агент был страшно чем-то напуган, потому из бара (содержание которого пополнялось за счёт налогоплательщиков) была извлечена бутылка водки с нехитрой закуской. Спиртное частенько успокаивает нервы, по крайней мере, многие в этом твёрдо уверены. Никулин налил себе грамм пятьдесят, выпил не закусывая, сел в кресло и немного перевёл дух.

– Рассказывайте, что случилось, – потребовал полковник.

– Идёт расследование этих серийных увольнений, и они вот-вот доберутся до меня, – сообщил агент. – А потом вы знаете, что со мной сделают.

Полковник знал. Спецслужба, курировавшая НИИ, имела почти неограниченное право убивать всех, кого посчитает нужным. Разумеется, это была не такая исключительная лицензия на убийство, как у вымышленного Джеймса Бонда, но Никулина они прикончат наверняка, если посчитают, что это целесообразно. А они именно так и посчитают, тут сомнений не возникало.

– Не доберутся, – возразил полковник. – Когда шло серьёзное расследование, мои люди в оперативной группе его удачно развалили, менты нам с этим тоже немного помогли. Официально расследование продолжается, но фактически, если не считать вспомогательный персонал, им занимается всего один человек, некий хорошо вам известный капитан Рогов, а он полное ничтожество, за всю службу ни одного дела не раскрыл, и если я хоть немного разбираюсь в людях, никогда и не раскроет. Разве что вы сами к нему придёте и во всём признаетесь. Но я вам категорически не рекомендую так поступать.

– Насчёт Рогова – полностью согласен. Но опасность исходит не от него. За расследование взялись двое так называемых магов, понятия не имею, кто их нанял, а они – это совсем другое дело!

– Вы боитесь магии? – рассмеялся полковник. – Не нужно! Вся эта магия – ерунда!

– Я не боюсь магии, да я вообще в неё не верю! Но я боюсь конкретно этих магов. Как сыщики они на две головы выше Рогова!

– Не удивительно. Любой бомж на любой помойке в этом деле лучше блистательного Анатолия Семёновича. Но «лучше» не означает «хороший».

– Поймите, товарищ полковник, они умны, хотя и неопытны. Они задают правильные вопросы и очень быстро узнают всё, что необходимо для раскрытия дела. Я даже не исключаю, что им уже известна вся нужная информация, но они ещё не сделали из неё выводов. Поверьте, я тоже разбираюсь в людях! Эти двое вполне способны добиться успеха.

– Как они вообще попали в это расследование?

– Рогов их нанял, больше некому.

– У Анатолия Семёновича в кармане только вошь на аркане. Он никого не мог нанять.

– Значит, уговорил поработать за бесплатно. Или заставил. Откуда мне знать? Но они звонили Рогову, это точно, мне рассказывала Анжелика Чернова.

– Так, а что мы называем этих ребят всё «они» да «они»? Имена у этих повелителей потусторонних сил имеются?

– Конечно. Это супруги Воронцовы, Павел Дмитриевич и Нина Георгиевна. Он называет себя Верховным Магом Северного Космоса, а она – его ассистентка. Не обращайте внимания на дебильный титул, это обычный пиар-ход с целью привлечь клиентуру.

– Вот как, Павел Воронцов, значит. Слышал я о нём, как же. Ладно, допустим, Рогов их заставил помочь. Но раз эти Воронцовы никогда сыском не занимались, откуда у них хоть малейшие шансы на успех?

– Я знаю, что магии не существует. Но я ещё знаю, что эти ребята творят чудеса. Вот та же Анжелика, была невзрачная старая кошёлка, а после визита к ним – настоящая секс-бомба. Ну, и другие подобные случаи были. Если этих магов не остановить, мне конец. Остановите их, пожалуйста, товарищ полковник!

– Ладно, не бойтесь, остановлю. Это не так и сложно. Вам достаточно продержаться до назначения на должность директора, после этого вы для Рогова и его коллег станете неприкасаемым.

– Мне не нравится это слово. Знаете, кого в Индии называют неприкасаемыми?

– Никулин, мы же с вами не в Индии! Успокойтесь, всё будет в полном порядке! Вы под защитой ФСБ России, чего вам бояться?

– Я боюсь организации, которая покруче ФСБ. Вы ведь от них прячетесь, а не они от вас. Разве это ни о чём не говорит? Мало ли известно случаев, когда люди или пропадают бесследно, или их убивают хулиганы, которых, конечно же, потом никогда не находят? Думаете, непонятно, чья это работа?

– Большинство этих убийств никак не связано со спецслужбами. Слухи сильно преувеличены. Говорю же вам, я решу этот вопрос.

Выпроводив Никулина, полковник сел в кресло и стал обдумывать ситуацию. Воронцова он, конечно же, отлично знал. Этот тип когда-то давно жестоко избил неопытного практиканта из Москвы, попытавшегося его завербовать методом грубого давления. Произойди сей прискорбный случай чуть раньше или чуть позже, не жить бы мерзавцу, поднявшему руку на сотрудника органов. Но именно в то время трогать его было нельзя, слишком уж неустойчивое положение тогда сложилось. А потом и смысла не имело что-то против него предпринимать. В стране творились ужасные вещи, и переломанные рёбра какого-то тупого москвича больше никого не интересовали. В конце концов, работник госбезопасности должен уметь сам за себя постоять, а ещё должен понимать, на кого давить можно, а на кого – опасно для здоровья. Плюс ко всему месть ради мести, да ещё и рядовому, ничем не примечательному обывателю – это совсем не то, ради чего создаются и существуют спецслужбы. Вот если бы Воронцов хвастался своим «подвигом» – другое дело, проучили бы как следует, но у него хватило ума молчать.

Сейчас убить или похитить Воронцовых тоже нельзя, тут сомнений у полковника не возникало. В этом случае Рогов, каким бы идиотом он ни был, наверняка побудит своё начальство провести тщательное расследование. А в их конторе далеко не все такие болваны, как он, так что результаты этого расследования могут быть весьма неприятными и для «матюков», и лично для Спицына. Нужно или уговорить Воронцовых добровольно прекратить расследование, или изолировать так, чтобы ни у кого никаких вопросов не возникло. Уговаривать их – занятие с весьма непредсказуемым результатом, московский практикант, если что, может подтвердить. Стало быть, остаётся организовать силовой вариант изоляции. Да ещё и так организовать, чтобы даже если Рогов что-то и заподозрил, то никоим образом не наткнулся бы на следы ФСБ.

Полковник снял трубку и позвонил крупному милицейскому чину. Тот имел за душой кое-какие грешки, за которые отправляют на тот свет даже при действующем моратории на смертную казнь. Спицын мог быть уверенным, что этот тип сделает абсолютно всё, что от него потребуется. Наверно, такая ситуация была аморальна с общепринятой точки зрения, но у всех спецслужб мира мораль несколько отличается от общепринятой.