Текст книги "Время перемен. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Мазин

Глава двадцать девятая ЦЕНА БЕССМЕРТИЯ

Артём Грива

Вечером следующего дня мы с О’Туллом прилетели на базу. По дороге почти не разговаривали. То есть старина Юджин пытался аккуратно выяснить, что у меня на уме, но я эти попытки вежливо пресек. Сначала надо разобраться, кто мне теперь Ирландец: друг и напарник или «коллега по работе».

На доклад к Хокусаю я должен был явиться утром. Половину ночи я убил на составление рапорта. Сделал все тик в тик по международному праву. Удачно, что в Школе нас обучали основам юриспруденции. Мой контракт был нарушен аж в трех пунктах. Я все обосновал – не подкопаешься.

Хокусай в кабинете был не один. К углу под пальмой притулился старичок. Китаец, судя по прическе. Везде китайцы…

 
Я достал свой рапорт.
 

– Господин специальный координатор…

– Сядь, – перебил меня Хокусай. – Что там у тебя? Рапорт? Порви. Нет, лучше дай сюда! – специальный координатор решительно отобрал у меня плод ночных бдений и, не читая, сунул в мусоросжигатель.

– Обиделся, да? Ты кто такой, майор? Офицер или барышня из колледжа? Его, видишь ли, не поставили в известность! А знаешь, как трудно было уломать начальство, чтобы направили именно тебя? Молчи! – рявкнул Хокусай, хотя я и не собирался ничего говорить. Сначала надо понять, о чем идет речь.

– Эта операция делается единицам, понял? – прорычал Хокусай. – Е‑ди‑ни‑цам! Наиболее перспективным правительственным деятелям! Самым заслуженным и полезным руководителям Комитета! Мне ее не сделали и не сделают никогда, понял? А тебе, какому‑то занюханному майору, сопляку с глупыми амбициями – сделали! Знаешь, сколько она стоит?

– Наслышан, – буркнул я. – Семьдесят миллионов.

– Как бы не так! Один только генетический материал стоит вдвое дороже. Знаешь ты это?

– Меня это не интересует, – отрезал я.

Правда, уже не совсем искренне. Хокусай меня все‑таки заинтриговал. Теперь я должен был спросить: что именно со мной сделали?

 
Нет, не дождетесь!
 

– Я знаю, что чуть не сдох во время этой драгоценной операции! – заявил я.

– Чушь! – взмахом руки Хокусай отмел мои возражения. – Ее делают уже двенадцать лет, и все, кому она сделана, живы. Никто из вас не умер, понятно?

– Должно быть, все они – очень крепкие ребята, – сказал я. – Нужно быть очень здоровым, чтобы выжить после того, как тебя заживо поджарили в микроволновке.

– Ты, майор, мне…

– Погодите, Танимура, – китаец поднял голову и оказался Главным Консультантом Сяо Сунем. – Вы что, испытывали какие‑то неприятные ощущения, майор? Верно я вас понял?

– Я испытал чертовски неприятные ощущения, доктор Сунь. Настолько неприятные, что те коновалы, которые меня резали, даже поспорили: выживу я или загнусь от шока.

– Они сами вам об этом сказали? – поинтересовался Главный Консультант.

– Нет. Я подслушал разговор.

– И вы уверены, что это не ваш бред?

– Уверен!

– Все это надо выяснить, – сказал Сяо Сунь, обращаясь к моему начальнику. – Возможно, наши так называемые партнеры проявили некоторую самодеятельность.

– Это исключено, – возразил Хокусай. – Парни из «внутренних операций» держат этот участок под непрерывным наблюдением и подбирают для управления фирмой самых жестких и ортодоксальных лидеров. Нет, самодеятельность на этом уровне полностью исключена.

– А если это «самодеятельность» отдела внутренних операций? – вмешался я.

Хокусай одарил меня крайне неодобрительным взглядом. Ну да, майору не положено вмешиваться в разговор вышестоящих. Если они снизойдут к тому, чтобы спросить его мнение, они сами спросят. Но Сяо Суня, похоже, нарушение субординации не рассердило.

– Почему вы так думаете, майор Грива?

Черт, он выглядел таким заботливым и благожелательным дедушкой… Так и хотелось открыть ему душу. Но я ни на секунду не забывал, что передо мной крутейший спец с восьмидесятилетним стажем, чья профессия как раз и состоит в том, чтобы выворачивать наизнанку таких, как я.

– Он нам не доверяет, – вздохнул доктор Сунь, оборачиваясь к Хокусаю.

– Я не доверяю вам, доктор, – уточнил я.

– Майор Грива! – рявкнул Хокусай по‑японски в натурально сёгуновской манере. – Ты забываешься!

– Сожалею, специальный координатор, но у меня есть основания для недоверия.

 
Я – русский. На меня этот японский императив не действует.
 

– Я сожалею, господин специальный координатор, что вы не прочитали мой рапорт.

– Я читал, – прорычал Хокусай. – Его писал не боевой офицер, а стряпчий! Причем паршивый стряпчий.

 
Ну да, он же наверняка просматривал информацию с моего «браслета».
 

– А по‑моему, очень толковый рапорт, – подал голос доктор Сунь. – Из вас, майор, мог бы получиться неплохой юрист. Танимура, я думаю, нам бы следовало удовлетворить желание майора уйти в отставку. Взаимное доверие – основа успешной деятельности вашей структуры. Вряд ли стоит использовать в оперативных мероприятиях офицера, который не доверяет своему руководству.

– Черта с два! – выругался по‑русски Хокусай. И добавил по‑английски – Я, господин Главный Консультант, не намерен разбрасываться полевыми офицерами. У меня их не так уж много. Артём, я хочу знать, с чего это вдруг ты перестал доверять доктору Суню.

 
Я молчал.
 

– Отвечай, черт побери! Что еще за недоверие? Может, ты забыл, что месяц назад мы именно из‑за тебя пошли на конфликт с североамериканцами?

– Смею предположить, что я был не более чем поводом, – сказал я. – Смею предположить, Комитет уже давно планировал подобную акцию.

– Ну ты нахал, – холодно произнес мой начальник.

 
Доктор Сунь захихикал.
 

– Ай да майор! – произнес он. – Право, Танимура, если вы его всё‑таки отправите в отставку, я возьму его к себе. Его интеллектуальные претензии тянут на специального координатора, не меньше. Все‑таки в этих русских военных академиях дают отменную подготовку. А сейчас позвольте, мы разъясним майору, что именно с ним проделали.

– Извольте, – буркнул Хокусай.

– Вы знаете, что такое гормональные биоимпланты, майор?

– Это когда человеку подсаживают колонию клеток, вырабатывающих определенный гормон?

– Такие биотехнологии применялись лет пятьдесят назад. Потом от этой методики отказались и перешли к так называемой дрейфующей системе, когда имплантированные клетки вводятся не хирургически, а через кровеносную систему, а затем разносятся кровотоком по всему организму, сохраняя, впрочем, все требуемые качества и при этом не будучи опознаны иммунной системой организма‑носителя как чужеродные. Именно последнее и было самой сложной проблемой, но ее, к счастью, успели решить до появления феномена спонтанной деструкции. Гормоны же, как вы, вероятно, знаете, – это главный биохимический управляющий обменных процессов. Управляя гормональным фоном, можно добиться фантастических результатов. Например, остановить процессы старения. И более того, запустить его в обратном направлении. Но этот механизм чрезвычайно сложен. Мельчайшая неточность ведет к необратимым последствиям, не менее опасным, чем попытка вмешательства в базовый человеческий геном. Кстати, майор, вы знаете, почему такие попытки были запрещены?

– «Ифрит»? – предположил я.

– Нет. Запрет был введен за десять лет до того, как было зарегистрировано первое проявление «ифрита». Причина – в непредсказуемости последствий. Человек – безукоризненно сработанная система. Любое сколько‑нибудь заметное вмешательство, попытка внести в геном дополнительные полезные свойства, наследуемые потомками, скажем, усиленный слух или обоняние, приводила к серьезным нарушениям других функций.

– Почему? – спросил я. – Ведь есть люди, которые видят в три‑четыре раза лучше, чем большинство. Например, мой напарник майор О’ Тулл. И с другими функциями, насколько мне известно, у него тоже полный порядок.

– Правильно, – согласился доктор Сунь. – Когда работает Природа, всё нормально. Поскольку изменяется не отдельный участок хромосомы, а весь геном целиком. Существует естественный механизм, поддерживающий баланс. Но нам этот механизм, к сожалению, неизвестен.

Однако вернемся к гормонам. Семнадцать лет назад в одной из индийских лабораторий был создан вирус, способный, если можно так выразиться, законсервировать общий гормональный баланс.

– Прошу прощения, доктор, но разве содержание гормонов в крови – постоянная величина?

– Нет, конечно. Речь идет не о текущем содержании в крови того или иного гормона, а о стабилизации работы клеток, этот гормон выделяющих. К сожалению, иммунная система этой заботы «не понимала» и преспокойно уничтожала измененные вирусом клетки. Понадобилось еще три года, чтобы решить эту проблему. Но нам это удалось. Правда, процедура это чрезвычайно дорогостоящая, но зато на выходе мы получаем человека с многократно усиленными иммунными функциями и, по предварительным данным, не подвластного возрастным изменениям. Вам понятно, что это означает, майор?

– Пожалуй. Можно вопрос, доктор Сунь?

– Разумеется.

– Когда вы сказали, что сумели решить проблему, что имелось в виду?

– То, что я сказал. Мы решили проблему.

– Каким образом?

– А как, по‑вашему, решают научные проблемы, майор? Головой и руками.

– То есть вы занимались научными разработками по генной инженерии?

– Да, – не стал вилять доктор Сунь. – Мы это делали, майор. И делаем сейчас. Строго контролируя ситуацию, разумеется, но делаем. Иногда приходится идти на определенные отступления от правил ради стратегических интересов.

 
«Ну ты и гад!» – подумал я.
 

– Танимура‑сан, это правда?

– Да, – кивнул Хокусай. – Это правда, Артём.

– И вы мне так просто это говорите? А если я пожелаю обнародовать эту информацию?

 
Хокусай испепелил меня взглядом, а Сяо Сунь опять захихикал.
 

– У вас все офицеры такие свободомыслящие, Танимура? – осведомился он.

Хокусай промолчал. Я видел, что он с трудом сдерживает гнев, но мне было наплевать. Я столько лет боролся с теми, кто провоцирует «ифрит», а теперь мне сообщают, что главным преступником является сам «Алладин».

– Вам никогда не говорили, майор, о том, где лучше прятать лист?

– В лесу, – буркнул я.

– Загляните на информационные узлы тех, кто обличает наш Комитет, и вы убедитесь, что на каждом нас обвиняют именно в запрещенной научной деятельности. Причем эти обвинения порой выглядят довольно убедительно. А знаете, почему?

– Потому что это правда.

– Потому что мы сами их составляли. Разве вас не учили в русской военной академии, майор, что самая сложная задача – не добыть информацию, а определить степень ее достоверности. В сети есть всё. Все секреты всех государств и сообществ. Во всяком случае, там есть все данные, позволяющие узнать правду. Более того, мы знаем, что можно взломать любую защиту любой информации. Это всего лишь вопрос времени и квалификации. Но как определить, что лежит за взломанной дверью: истина или фальсификация? А теперь скажите мне, майор, зачем в таком случае вообще ставить защиту?

– Чтобы выявить факт проникновения, – сказал я. – Доктор, я не намерен сливать информацию в общую помойку. Но если я поделюсь ею с моими соотечественниками, думаю, мне поверят…

– …И попросят вас держать язык за зубами, – перебил меня Сяо Сунь. – Россия – наш естественный союзник на мировом поле.

– В борьбе с кем?

– С Китаем, разумеется. В настоящий момент именно Китай активнее других претендует на мировое господство.

– Вы считаете, что это плохо? Вы же китаец, доктор Сунь.

– Прежде всего я – сотрудник Международного координационного Центра по исследованию проявлений феномена спонтанной деструкции. Так же, как и специальный координатор Хокусай. Так же, как и вы, майор. Мы защищаем интересы не отдельного государства, а всего человечества. Всего вида хомо сапиенс.

– Хомо сапиенс сапиенс, – уточнил я. Все‑таки я сын археолога с мировым именем.

– Да, верно, – согласился Сяо Сунь. – Интересы нашего человеческого вида. И чтобы мы могли это делать, мы должны иметь возможность принудить то или иное государство к выполнению наших требований…

– …Требований Мирового Сообщества, – уточнил я.

– Заткнись, – сказал Хокусай. – И слушай.

– Вы любите свою страну, майор? – спросил доктор Сунь.

– Разумеется. Как можно не любить родину?

– Можно, майор. Уверяю вас: даже в вашей прекрасной стране найдется множество граждан, которые родину не любят. А лет сто назад таких граждан было в десятки раз больше. А еще через сто лет, вполне возможно, их снова станет больше. И это, скорее всего, будет совсем не та страна, в которой вы родились. Мир меняется, майор, и меняется очень быстро. Пройдет сто лет – и ваша родина изменится радикально. Вот увидите!

– Это вряд ли, – заметил я. – Сто лет я не проживу.

– Проживете, – сказал доктор Сунь. – Если, конечно, не умрете насильственной смертью. Вы имеете все основания на это рассчитывать. Так же, как я. Да, майор. И я – тоже. Потому что двенадцать лет назад мне тоже сделали аналогичную операцию. Правда, в отличие от вас, я не испытал никаких негативных ощущений, и, признаться, очень этому рад. Мой организм не так крепок, как ваш. А теперь скажите мне, майор, как вы думаете, почему мы, управляющий совет, решили подарить вам бессмертие?

– «Трехглазый пессимист»? – предположил я.

– Отчасти. Мы, майор, готовим эксперимент, ключевой эксперимент. Если нам удастся его осуществить, то, вполне возможно, мы докопается до причин и «ифрита», и всех прочих феноменов, направленных против человечества. И вы, майор, будете одним из главных действующих лиц этого эксперимента.

 
Не скажу, что я запрыгал от восторга.
 

– И в чем он состоит, этот эксперимент? – спросил я.

– Вы узнаете в свое время, – с хитрой улыбочкой заявил доктор Сунь. – Этот листик еще не проклюнулся из почки. Но вы очень важны для нас, майор. Не думайте, что мы вам не доверяем. В доказательство сказанного я готов санкционировать ваш допуск к любой другой информации, какую вы пожелаете получить.

 
В этом крылась какая‑то хитрость. Какая?
 

– Я желаю получить допуск к «пессимисту», – сказал я.

– Вы его получите, – кивнул доктор Сунь. – Все материалы, какие…

– Не только материалы. Я хочу получить допуск к самому «пессимисту». К его телу.

 
Ага, кажется я сумел слегка вывести доктора из равновесия.
 

– Вы уверены, что вам необходимо увидеть тело? – спросил он после паузы. – Это было бы крайне нежелательно.

– Почему? – осведомился я.

– Потому что мы в настоящий момент свернули все исследования «пессимиста» и прекратили всякий непосредственный контакт с его телом.

– «Ифрит»? – предположил я.

– Не совсем. Примерно тридцать процентов тех, кто имел непосредственный контакт с телом, были поражены феноменом немотивированной агрессии.

– Ах вот оно что… – пробормотал я.

А я‑то голову ломал: почему именно на меня набросились мирные лас‑вегасские афроамериканцы?

 
Сяо Сунь угадал мои мысли и покачал головой.
 

– Не так, как с вами, майор. Контактеры не подвергаются агрессии. Они сами являются агрессорами. Причем индуцируют это состояние у других людей. По той же схеме, какую наблюдали у вас в России. Мы склонны предположить, что они сами точно так же заразились от «пессимиста».

– Но Он же мертв!

– Теперь мы в этом не уверены, – сказал доктор Сунь.

– А остальные семьдесят процентов контактеров?

– Возможно, у них иммунитет. Или в них.

 
Тут я понял, что должен Его увидеть.
Наверное, эта решимость как‑то отразилась на моей физиономии, потому что доктор Сунь переглянулся с Хокусаем, тот пожал плечами, и доктор кивнул:
 

– Вы его увидите, майор. Но только после того, как пройдете обследование у наших медиков.

 
Гриву обследовали. Вплоть до клеточного уровня.
И обнаружили, что хитрый вирус, которому было положено модернизировать органы внутренней секреции Артёма, в его организме не прижился. Тем не менее потребовать неустойку у китайских триад было нельзя. Вирус не прижился, а вот все положенные «инфицированному» тесты организм Гривы выполнял. Что в свою очередь ставило в тупик «алладиновских» медиков. Они бубнили что‑то невнятное насчет «генетической формулы», но Артём в их гипотезы не вникал. Умники и есть умники, а вирус – он вирус и есть. Здоровый организм давит любую инфекцию. А у Гривы организм – здоровый. Он даже и не помнил, когда в последний раз болел гриппом. Может, и никогда. У него в роду у всех было замечательное здоровье. Дед вон в свои семьдесят четыре – как огурчик. Кое‑какие внутренности у него заменены, но сердце – свое. И стучит – дай бог сорокалетнему. В общем, пусть умники умничают, а пришло время доктору Сяню выполнить обещанное.
 

Артём Грива

Он оказался немного выше ростом, чем я думал. И больше похож на человека сейчас, когда два глаза его были закрыты, а лоб прикрыт фиксирующей повязкой. Он лежал на стандартной лежанке для коматозных больных, правда, не в больничной палате, а в камере, где воздух был заменен гелием. Я смотрел на него и пытался понять, на что я надеялся, когда добивался возможности его увидеть. Может, как говорил в свое время Хокусай, мне нужно было просто убедиться, что это не виртуальный муляж и не галлюцинация. Убедиться, что Он действительно существует во плоти.

 
Ну вот, я убедился. Что теперь?
«Что теперь, „пессимист“? – спросил я мысленно. – Ты звал меня – я пришел. Подскажи, что мне делать?»
Естественно, он ничего не ответил.
Ни мысленно, ни вслух. Единственный звук – шелест насоса, нагнетающего кислород под мою маску.
Повинуясь некоему невнятному импульсу, я стянул с руки перчатку. И положил ладонь на расслабленную кисть с нечеловечески длинными пальцами. Кожа его не была ни теплой, ни холодной. На ощупь – как замша.
Чего я ожидал? Что после моего прикосновения он откроет глаза? Или ответит на мое пожатие?
И тут я осознал. Господи! Вот передо мной лежит Существо, которого не может быть. Но которое – есть. Ангел или демон? Инопланетянин? Существо из другого Мира. Мира ли…
Я проглотил слюну, вздохнул и понял, что все это время простоял, затаив дыхание. Вздохнул, отпустил Его руку и снова натянул перчатку. Моим кураторам незачем знать, что я Его трогал. Они и не узнают. Камеры наблюдения отключены. Браслет‑коммуникатор остался снаружи. Это тоже было моим условием.
Я натянул перчатку, повернулся и вышел из камеры.
Снаружи меня ждал доктор Сунь с полудюжиной умников.
В ответ на его вопросительный взгляд я лишь пожал плечами.
Доктор Сунь был разочарован. Наверное, он тоже ожидал чего‑нибудь… этакого. Но я не взлетел к потолку и не раскрыл все тайны мироздания. Ничего не произошло.
После этого визита меня обследовали еще раз. Ни мой организм, ни моя психика никаких изменений не претерпели. По всем показаниям майор Грива был готов к дальнейшему несению службы.
Но меня снова отправили в отпуск. В этом году я провел в отпуске больше, чем за пять предыдущих лет.
 

Глава тридцатая

СВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ РОССИЙСКОЙ СТОЛИЦЫ

Артём Грива

Дома была осень. Слякоть, серое небо – климат‑контроль лишь по выходным и праздникам, в остальное время погода – как заблагорассудится матушке‑природе. Родители, естественно, на раскопках. А дед… Дед позвонил через час после того, как я переступил порог отчего дома. Не через секретаря. Сам.

– Здорово, Тёмка! Как жив‑здоров? Хотелось бы увидеть тебя сегодня после обеда. Вертушку прислать?

– Не надо, я сам.

– Добро.

 
Дедов дом в Петергофе – это нечто.
Площадь в основании – сто двадцать квадратных метров, площадь последнего, четвертого этажа – триста восемьдесят. Помесь минарета и водонапорной башни. Для пущего сходства на верхнем уровне – крытый пластиковым, проницаемым для ультрафиолета «пузырем» зимний садик с плавательным бассейном, формой повторяющим контуры нашей славной державы. С площадью основания все понятно. Хитрый старикан таким образом почти в десять раз уменьшил налог с земли. Но бассейн – это перебор. Лучше бы посадочную площадку для вертушки сделал. Впрочем, дед – это дед. Он всегда был с причудами. И всегда они ему сходили с рук. Потому что – глыба. Причем краеугольная.
Я вылез из вертушки, поздоровался с охранниками, которые пропустили меня без стандартной проверки. В другое время я устроил бы им выволочку за столь грубое нарушение устава охраны государственных объектов и персон, но сегодня – не стал, потому что сгорал от любопытства. Еще бы! Вечно занятый, вечно в каких‑то глобальных прожектах, дед сам позвонил внуку и пригласил в гости. Пригласил, а не велел явиться в приказном порядке. Я, пока летел в Петергоф, всю дорогу гадал, что еще такое дед затеял. Перебрал множество вариантов, но все – мимо.
Дед учудил так учудил.
Решил жениться. В семьдесят четыре года. Ну да для своего возраста дед – орел. Диета, теннис, верховая езда. Прикрепленный личный врач из правительственной клиники. Дед у меня не человек, а особо ценное национальное достояние. Его здоровье – дело государственное. Всё сбалансировано: гормоны, физкультура, имплантированные регуляторы‑стимуляторы. Еще лет тридцать полноценной жизни старику гарантировано. Тем более что в нашем роду все мужчины – долгожители. Словом, орел. Но жениться…
 

– Дед? Ты это… Хорошо подумал? – осторожно поинтересовался я.

Действительный тайный советник Грива выпрямился во весь рост, пригладил совершенно седой, зато почти не поредевший «ёжик», посмотрел сверху вниз на нахального внука.

– А что прикажешь делать, если, кроме меня, род продолжить некому? Хочешь, тебе невесту уступлю?

– А я думал, у вас романтическая любовь, – усмехнулся я.

– Это у нее романтическая, – проворчал дед. – А я – практик. Ну что, берешь?

– Де‑едушка! Да я же ее в глаза не видел!

– Видел, видел. Она по шестому каналу росгало передачу ведет. «Россия и будущий мир».

– Делать мне больше нечего, как гало смотреть! – фыркнул я. И попробовал зайти с другой стороны. – Слушай, дед, я‑то – ладно, а ты… Уверен, что она тебе – пара? С государственной точки зрения.

– Уверен. Она из хорошей семьи. Сергея Ивановича Караваева дочка.

– Это который – контр‑адмирал?

– Вице‑адмирал. Командующий нашим Средиземноморским флотом. Я его лично рекомендовал Генштабу.

– Ну тогда все понятно…

– Ничего тебе не понятно! – рассердился дед. – Или ты намекаешь, что я не интересен молодой женщине?

– Да что ты, дед… – я на всякий случай отодвинулся. – В тебя половина российских женщин заочно влюблена. Но ты уверен, что такая женитьба положительно скажется на твоем политическом имидже?

– Уверен. Валентина – умница, красавица, не какая‑нибудь вертихвостка. И рейтинг у ее передачи – будь здоров. Чудесная женщина. И мы с ней друг другу подходим. Вполне. Но тебе – отдам.

– Спасибо, не надо, – быстро сказал я.

– Значит, она тебе не нравится? – строго спросил Грива‑самый‑старший.

– Говорю же, я ее в глаза не видел! Ладно, дед, хочешь жениться, женись. Ты у нас в клане – старший. Только мне ее не подсовывай, ладно?

Дед насупился. Интересно, что я такое сказал? Всё‑таки дед на меня отвратительно влияет: я себя сразу каким‑то юнцом ощущаю. И вести себя начинаю соответственно.

– А я, Артём, на тебя рассчитывал, – наконец огорченно изрекает дед.

– В каком смысле? – насторожился я.

– В том самом. Род продолжить.

– А сам что, уже не…?

 
Дед покачал головой.
 

– Может, тогда тебе и жениться не стоит, а, дед? Женщины, они, знаешь ли… – я запнулся, думая, как бы так сформулировать потактичней. – Им это дело нужно…

– Много ты в женщинах понимаешь! – фыркнул дед. – Ты хоть с одной жил больше месяца? Кроме того, с этим делом у меня нормально, – дед самодовольно выпятил челюсть. И тут же вдвинул обратно. – А вот с маленькими хвостатыми – проблема, – грустно сообщил он. – Ленивые, понимаешь. Не хотят внедряться куда положено. Я уж целый консилиум собирал…

Дед совсем пригорюнился. Я тоже. Мне совсем не улыбалось тащиться куда‑то, сдавать… генетический материал. И вообще это противоестественно как‑то.

 
Дед посмотрел на меня, мрачного, и решил приободрить.
 

– Ты не бойся, популярности у меня не убудет. Вот, кстати, мне тут наш спикер по теме историю рассказал. Про одного депутата от Национального демократического конгресса, тоже примерно моих лет. Женился на молоденькой фрейлине, год прошел, а она все никак не забеременеет. Он к одному профессору, а тот говорит: надо вам, ваше превосходительство, жену в морское путешествие отправить, скажем, в кругосветный круиз.

 
«Да я занят по самое некуда!» – отвечает камергер.
«Да кто говорит о вас? Вы жену отправьте».
«Одну? Нет уж. Испрошу отпуск у Государя, вместе на моей яхте и поплывем. Уверены, что поможет?»
«Надеюсь. Кстати, шансы существенно возрастут, если вы возьмете с собой молодого секретаря», – говорит профессор.
«Это можно, – соглашается камергер. – Без работы не останется».
Через шесть месяцев звонит депутат профессору. «Спасибо, – говорит, – очень помогла ваша рекомендация – жена беременна».
 

– А что секретарь? – интересуется профессор.

«Вот тут – неувязка вышла, – смущенно говорит депутат. – Секретарь тоже беременна».

 
Дед захихикал. А вот мне было совсем не смешно.
 

– Может, и тебе, дед, тоже… того… в круиз? – промямлил я.

– Не мне, а тебе, – строго сказал дед. – Если захочешь, конечно. Яхту я тебе дам. Можешь и секретаря взять – профинансирую. А сейчас у тебя двадцать минут, чтобы переодеться и убрать с физиономии это кислое выражение. Через двадцать минут приезжает моя невеста, и мы втроем отправляется кутить. В Императорский клуб.

Я скривился еще больше. Императорский клуб – это жутко чопорное заведение для великосветских воротил. Как «лицо, приравненное к рангу младшего камергера» я имел право посещать эту забегаловку для министров и царедворцев, но никогда этим правом не пользовался. И сейчас тоже не имел ни малейшего желания.

– Там форма одежды – фрак или смокинг, – попытался отвертеться я. – Меня не пустят.

– Со мной тебя пустят даже в шотландской юбке! – самоуверенно заявил дед. – Но и смокинг для тебя найдется.

– Мы с тобой разного роста, дед, – заметил я.

– Это твой смокинг! – отрезал дед. – Сшит специально для тебя.

– И давно? – поинтересовался я.

– Доставили час назад. Всё. Разговор окончен. Через двадцать, нет, через семнадцать минут я жду тебя экипированным и жизнерадостным. Прекратить разговорчики, майор, и исполнять приказ высшего по званию!

– Ты не из моего ведомства, генерал, – буркнул я. Но отправился «исполнять».

Дед имел над окружающими необъяснимую харизматическую власть. Надо мной – в том числе. Только батя был способен противостоять его сокрушительному напору.

– А я представляла вас совсем другим, Артём, – сказала моя будущая «приемная бабушка», сопровождая свои слова обворожительной улыбкой гало‑дивы.

– Выше ростом?

– Нет. Загадочнее. Таинственнее. Вы ведь сотрудник самой могущественной организации Земли. Андрей много хорошего о вас говорил…

Ну надо же! Андрей! Это моего деда – Андреем. «Много хорошего…» Как бы не так! В первые два года после моего ухода в «Алладин» дед меня иначе как «этот предатель» не называл.

– Польщен! – холодно произнес я. – О вас, Валентина Сергеевна, он тоже много хорошего говорил.

– Правда? Надеюсь, Артём Алексеевич, вы не думаете, что я коварно соблазнила вашего деда, подчинила его своей воле и теперь вожу на поводке?

– Его подчинишь, как же! – фыркнул я.

 
На поводке! Африканского носорога легче на поводке водить.
 

– Тогда перестаньте смотреть на меня, как солдат на вошь! – решительно потребовала дочка вице‑адмирала. – И улыбайтесь, черт возьми, потому что ваш дедушка через три минуты будет здесь, и он будет очень огорчен, если мы с вами не поладим. А я, черт возьми, очень не хочу его огорчать, потому что он, черт возьми, мне очень нравится, ясно?

– Так точно, сударыня! – я вытянулся по стойке смирно и даже слегка прищелкнул каблуками. – Разрешите вопрос?

– Разрешаю.

– Вы не могли бы, сударыня, меньше чертыхаться?

– Нет, майор. Этикет не позволяет мне употреблять более крепкие выражения.

– Тогда позвольте еще один вопрос?

– Да, майор?

– А я вам нравлюсь?

 
Я был одарен совершенно обольстительной улыбкой.
 

– Ваш смокинг вам очень идет, Артём Алексеевич. Очень идет, особенно если учесть, что его моделировали виртуально.

– Вы и это знаете, Валентина Сергеевна?

– Разумеется, Артём Алексеевич. Ведь это я его и моделировала. По голограмме из вашей медицинской карточки, полученной от вашего дедушки.

 
«Ну дед! Ну старый… Нет слов!»
 

– Должна признать, – продолжала между тем невеста Гривы‑самого‑старшего, – эта работа доставила мне большое удовольствие. У вас идеальное сложение для моделирования одежды.

– Неужели только для моделирования? – осведомился я.

– Не только. Наверное, для гимнастики – тоже.

– А еще я могу голыми руками шею свернуть, – проворчал я.

На этой оптимистической ноте процедура нашего знакомства закончилась, потому что появился дед, чмокнул невесту в щечку и громогласно осведомился: почему перед домом стоит вертушка, а не указанный им наземный экипаж.

Начальник дедовой охраны что‑то попытался возразить, но его протест был безжалостно растоптан, и в клуб мы поехали на старинном бронированном лимузине. Дед шиковал. А вертушки охраны летели над нами на «обусловленной» высоте, составлявшей для Петергофа сто десять метров. Начальнику дедовой охраны я очень сочувствовал. Он сидел рядом с шофером, за переборкой, и время от времени бросал на меня через зеркало заднего вида воистину собачьи взгляды. В случае «внештатной ситуации» он мог рассчитывать только на себя и на меня. Болтавшиеся в небе вертушки были оборудованы по высшему уровню оборонительной техники, но, увы, для защиты тех, кто находился внутри, а не для патрульного сопровождения.

Впрочем, доехали мы благополучно. Россия – не Америка. У нас политиков «убивают» только фигурально.

Императорский клуб – на четвертом этаже. Встречали нас у входа. Не успел допотопный дедов броневик подкатить к воротам, как вдоль дорожки шпалерами выстроилась местная обслуга. Все гнулись и приплясывали, метя фольклорными бородищами алый ковер под нашими ногами. За обслугой, на положенном, впрочем, удалении, теснилась свора репортеров с камерами прямого включе‑ния.

Дед не шел – шествовал. Вальяжно улыбался, приобнимал за обнаженные плечики сияющую Валентину, благосклонно кивал лебезящей обслуге. Меня от таких помпезностей тошнило – должно быть, я в батьку пошел. К счастью, в этой суете я успел смешаться с телохранителями и укрылся за их широкими спинами. Дед несколько раз величаво поводил головой – оглядывался, меня искал. Но не зря меня еще в Школе обучали искусству скрадывания и слежки. Я возник рядом с ним только тогда, когда позади закрылись роскошные двери, отсекая папарацци и прочую неблагородную публику. В сам клуб представителей СМИ не пускали. Разве что таких, как дочка вице‑адмирала Караваева. Дедовых телохранителей, кстати, тоже оставили снаружи. Тут своя охрана. Сверхнадежная, сплошь офицеры ФСБ. По пути к лифту деда от его невесты оттерли. Директор клуба, вице‑директор, еще какие‑то шишки…