Текст книги "Время перемен. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Александр Мазин
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
– Спасибо, дорогой.
Его «сторожевую» программу настраивала мама, так что о моем возвращении было немедленно доложено «по инстанции». А теперь мне вежливо дали понять, что блудному сыну, вынырнувшему из «сумеречной зоны» высшей секретности, не худо бы и родителям позвонить.
Я спихнул посуду в раструб мусоросборника и отправился вниз, в гостиную (там – самый большой визор) – общаться с родителями, судя по коду, обретавшимися где‑то в Центральной Африке. А заодно деду позвонить. Пусть его высокопревосходительство господин действительный тайный советник выкроит из своего расписания пару часов – на общение с родным внуком.
Глава восьмая
ИСТОРИЯ И ПОЛИТИКА (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
С родителями, копавшими что‑то по ту сторону экватора, Артём связался без проблем. А вот с дедом, пребывавшим, можно сказать, под боком, пообщаться не удалось. Грива‑самый‑старший пребывал на заседании какого‑то думского комитета и велел связывать с ним только по первому списку. В «первом списке» деда были все члены Императорского совета, несколько премьер‑министров и, разумеется, Его Величество Государь. Внука в списке не было.
Артём оставил для деда сообщение, взобрался на плоскую часть крыши особняка, улегся на пластиковый коврик и стал смотреть, как прыгают огоньки на выведенной вровень с крышей панели геотермального щупа, установленного еще во времена прадеда и вот уже полсотни лет исправно выжимавшего электроэнергию из разницы температур между поверхностью и подземными глубинами. Во времена прадеда это было модно: поставить во дворе персональную геотермалку. Модно, престижно и очень патриотично, поскольку именно геотермалки были подводной частью айсберга, коим являлся союзный договор между Россией и Японией. А платой за аренду Курил было обязательство Японии установить на территории России миллион геотермальных вышек.
Проблему дешевого извлечения геотермальной энергии никто специально не решал. Само как‑то решилось, когда команда американских физиков (сплошь выпускников Московского физтеха) еще в начале века придумала, как обеспечить устойчивую сверхпроводимость при средних температурах. Наиболее важными последствиями этого чисто теоретического исследования стали необычайно емкие аккумуляторы и эти самые геотермалки. Небольшое усилие в области керамопластиков, немножко инженерной мысли – и готово. Берешь длинную‑длинную трубу, вгоняешь ее в землю на километр‑другой – и качаешь электрический ток. Не очень большой, но зато годами и без затрат. Буровые работы даже в те времена окупались за несколько месяцев. Казалось бы, вот она, дешевая, чистая и доступная для всех энергия. Ан нет!
Умные дяди из американских коридоров власти сказали:
«Низ‑зя!»
Почему? Да потому что как раз к этому времени США закончили «демократизацию» арабского мира и взяли под контроль большую часть нефтяных месторождений планеты. И вдруг оказывается, что нефть из мощнейшего рычага правления мировой экономикой вот‑вот станет всего лишь сырьем для химической промышленности, а миллиарды галлонов бензина, керосина и солярки, потребные для сотен миллионов двигателей внутреннего сгорания, больше никому не нужны, поскольку сами двигатели, с появлением основанных на сверхпроводимости практически «безразмерных» аккумуляторов, в одночасье стали экономически невыгодны.
Вашингтон развил бурную деятельность, в результате которой на геотремалки в США был наложен запрет «как на экологически сомнительный и опасный способ получения энергии». И всем прочим странам ставить геотермальные вышки категорически не рекомендовалось «в целях сохранения экологического баланса планеты». А нарушение «рекомендации» могло повлечь за собой «санкции». Поскольку «нарушение экологического баланса планеты затрагивает интересы США». Вот так вот!
Только Япония рискнула проигнорировать «рекомендацию». Теснимые Кореей и Китаем, лишенные собственных энергоносителей потомки самураев изо всех сил пытались удержаться на плаву. В общем‑то, у них не было выбора. Уповали на то, что не станет Пентагон бомбить Токио. Американская промышленность нуждалась в японской значительно больше, чем японская – в американской. Да и в самой промышленности США доля японских предприятий была не маленькая. Итак, Япония поставила у себя вышки – и к две тысячи четырнадцатому году на Островах не осталось ни одного автомобиля с двигателем внутреннего сгорания. А цены на японские товары упали на двадцать процентов. Более того, Япония ухитрилась перекупить патент на геотермалки. Вот только лицензии на строительство вышек никто не покупал. Даже Китай. Нарушение запрета могло закончиться для нарушителя плачевно. Например, интервенцией и заменой правительства на «лояльных к интересам США» марионеток.
Так что еще неизвестно, кому была выгодней установка геотермальных вышек в России – самой России или Островам. Наверняка наши союзники надеялись подтолкнуть прочие страны к нарушению запрета.
И точно. Года не прошло, как их специалисты уже монтировали вышки в ЮАР. Следующими были панамцы. И дело пошло. Когда, пять лет спустя, в Долгопрудном была поставлена «юбилейная» миллионная вышка, геотермалки «росли» уже по всей Европе, не говоря уже об Азии. И с каждых десяти рублей дешевой геотермальной электроэнергии пара копеек падала на счет держателя патента, то бишь Японии. Все справедливо. Но Гриве всегда было немножко обидно: ведь главная идея принадлежала не японцам, а нашим физикам, сманенным заморскими богатыми дядями, потому что дома им было просто невозможно ни работать, ни зарабатывать.
Ладно, дело прошлое. Больше такого не будет.
Грива смотрел на мигающие огоньки, на вертушку‑флюгерок… Глаза как‑то сами собой закрылись, и Артём уснул.
Снилось ему тихоокеанское побережье, широченный Эл‑Эйский пляж, уставленный длинными палатками из серебристой светоотражающей ткани. Точно такой, каким Артём видел его шесть лет назад, когда Хокусай привез стажера‑полевика посмотреть собственными глазами, как выглядит «феномен спонтанной деструкции». Чтобы будущий офицер «Алладина» знал, за что будет сражаться.
Разрушения, нанесенные «ифритом», в том эпизоде были далеко не самыми страшными и квалифицировались специалистами как «последствия умеренной тяжести». И они могли быть еще меньшими, если бы власти Лос‑Анджелеса и городов‑сателлитов вовремя приняли меры и оповестили население. Разрыв «озонового экрана» – не какая уж страшная вещь. От опасного ультрафиолета защитит практически любая поверхность: тент, зонт, крыша машины, плотная ткань, даже стекло. Тем более что две из трех «дырок» пришлись на «безопасные» территории. Одна снова превратила в пустыню несколько десятков квадратных километров Невады, вторая вообще открылась над океаном, а вот третья «угодила» в Эл‑Эй.
Если бы власти позаботились о том, чтобы вовремя убрать людей с пляжей… Но калифорнийские политиканы решили, что закрытие пляжей может повредить туристическому бизнесу, и ограничились «рекомендацией отдыхающим ограничить пребывание на солнце». Впоследствии политиканам выдали по полной программе, но это вряд ли утешило десятки тысяч людей, получивших тяжелые поражения кожи, изуродованных, ослепших…
Медики из Международного комитета чрезвычайных ситуаций прилетели в Эл‑Эй через час после прорыва экрана, а Хокусай с Гривой – утром следующего дня.
Специальный координатор с ходу включился в работу. Гриве выдали комбинезон из светоотражающей ткани, а самого его передали в распоряжение Службы Безопасности. Весь день Артём патрулировал пустынный пляж, следя, чтобы никакой идиот не отправился прогуляться под опасным солнышком.
Вот и сейчас, во сне, Грива шел вдоль набережной, мимо бесконечного песчаного пляжа, пестревшего разноцветным мусором: брошенными ковриками, одеждой, воздушными змеями (убирать пляж было некому), мимо недавно вечнозеленых, а теперь желтых или вовсе сбросивших листву пальм, мимо ослепительно белых вилл… И вдруг увидел вдалеке, у самой кромки океана, человека в обычной одежде, даже без головного убора.
Грива закричал, но человек его не услышал. Тогда Артём сам побежал к нему, медленно, утопая в песке… Зацепился ногой за растяжку медицинской палатки и упал.
Когда Артём поднялся, человека у края прибоя больше не было. Грива завертел головой, высматривая его… И вдруг увидел совсем близко, у самого входа в палатку. Но человек почему‑то в палатку не заходил, а наоборот, медленно брел прочь. Грива видел его голый, гладкий, ярко‑красный, как сырое мясо, затылок…
– Стой! – крикнул Артём. – Вернись, дубина!
Но человек как будто не слышал. Артём догнал его, схватил за руку…
Человек медленно обернулся. Кожа на его лице сошла, висела лохмотьями.
«Его надо в госпиталь, срочно…» – мелькнула мысль. В этот день Артём видел сотни таких лиц. Таких, но не совсем. Два глаза обожженного были плотно зажмурены, но третий, темно‑синий, блестящий, словно линза в стволе импульсника, глядел прямо на Артёма.
– Ты… Ты куда?… – растерянно пробормотал Грива.
Губы трехглазого приоткрылись, обнажив короткие острые клыки.
– Домой, – по‑русски велел трехглазый. – Иди домой, новый человек. Скоро у тебя не будет дома…
Глава девятая
ИХ ВЫСОКОБЛАГОРОДИЕ ПОДПОЛКОВНИК ЖАНДАРМЕРИИ ИВАН НИКОЛАЕВИЧ СУЧКОВ
Артём Грива
Разбудил меня голос «домового», раздавшийся из окна мансарды. Спросонья я не сразу понял, о чем речь. В моих ушах… Нет, не в ушах – прямо в мозгу! – все еще звучали слова «трехглазого»: «Скоро у тебя не будет дома…»
– Еще раз! – велел я «домовому».
– Иван Николаевич Сучков, – послушно повторил «домовой». – Желаете говорить?
– Да! – воскликнул я. – Буду! Давай его на визуалку в гостиной!
Я пулей слетел вниз.
– Ванька!
– Здорово, алладиновец! – Квадратное лицо моего друга и однокашника выражало не меньшую радость, чем мое собственное. – Каким ветром в наши края?
– В отпуск. Ты на службе?
Серебряные подполковничьи погоны на черной форме императорской жандармерии смотрелись совсем неплохо. Когда виделись в последний раз, Сучков ходил в штаб‑ротмистрах. Растет Ванюха!
– Как видишь. И завтра рано утром улетаю.
– Куда?
– У тебя линия защищена?
– Нет.
– Тогда погоди… – Сучков поколдовал с чем‑то за пределами экрана. – Порядок.
– Что, так сурово? – спросил я.
– Не то чтобы очень, но береженого, сам знаешь… Короче, проклюнулась в Махачкале одна как бы суфийская секточка…
– Ну и пусть себе, – заметил я. – Это же Махачкала, а не Пермь. Зарегистрировались?
Я работал не в Департаменте территорий, а во Внешней разведке, но законы и Конституцию нам еще в Школе вбили намертво.
– Зарегистрировались. Все честь по чести.
– Тогда в чем дело?
– Растет уж больно быстро. За месяц – в двенадцать раз. От ста тридцати до полутора тысяч.
Я присвистнул:
– Подозреваете запрещенные практики?
– Вот именно.
– Так какие проблемы? – удивился я. – Взяли лидеров за загривки и вытряхнули информацию.
– Экие вы быстрые, алладиновцы! – Сучков рассмеялся. – А как насчет Конституции? Нет, брат, у нас ваших полномочий. Так что будет долгая работа: вербовка, внедрение, если выйдет… Ну, все как обычно. Рутина, короче говоря.
– А если по седьмому пункту?
Пункт седьмой статьи сто семнадцатой Российской конституции предусматривал немедленную изоляцию лидеров религиозной секты в том случае, если предполагалось «…психотропоное или психокодирующее воздействие с целью ограничения духовной свободы граждан».
– Увы! – Сучков вздохнул. – Начальством не поощряется использование седьмого пункта. Да в общем, и я с ними согласен. Сейчас не те времена.
Сто семнадцатая статья Конституции выросла из «Закона о религиях», принятого еще триумвиратом, позволившего, правда, жесткими мерами, избавиться от тоталитарных сект и придержать стремительно растущее влияние иноземных религий. Согласно этому закону всем религиозным организациям, имевшим базовые центры за границей, был запрещен экспорт и импорт валюты. Все мелкие и крупные секты подвергались жесточайшему контролю, и если обнаруживалось, что в них применяются «зомбирующие» методики, «проповедников» попросту ставили к стенке. А если проверяющие проявляли «мягкосердечие», то рисковали разделить участь самих лидеров. Реабилитацию «зомбированных» брала на себя Православная церковь, и поначалу, несмотря на помощь тысяч добровольцев, церкви пришлось нелегко. Да и нашему Министерству иностранных дел – тоже, поскольку большая часть «проповедников» имела иностранное гражданство. Впрочем, уже через пару месяцев стало полегче. Почуяв, что пахнет жареным, «проповедники», побросав одурманенную «паству», тараканами прыснули кто куда. В прессе, правда, поднялся шум: дескать, триумвират убирает конкурентов Православной церкви. Ответил на обвинение генерал Кондратьев.
«Да, – сказал он. – Я – православный. Но ежели кто католик, мусульманин или иудей, разве я требую его искоренить? Я обещал защищать всех граждан России, независимо от вероисповедания и национальности. И я вас защищаю. Круто беру? Да, круто! Давил паразитов – и буду давить! Иначе, братцы, нам не выжить. Обещаю: ваша жизнь повернет к лучшему раньше, чем вы ожидаете».
Помимо всего прочего, это была первая речь Кондратьева, где он говорил не «мы», подразумевая триумриват, а «я». Хотя триумвират просуществовал еще целых два года.
В нашей Конституции, разумеется, «расстрельных» статей за сектантскую деятельность не было. И привилегии предусматривались не конкретно православию, а «доминирующей на территории субъекта религии». Иначе говоря, для Польши – католицизм, для Туркменистана – ислам, для Бурятии – буддизм, и так далее. Но для империи в целом Православная церковь оставалось главной. И если кому‑то из федератов, например, тому же Туркменистану, это не нравилось, приходилось терпеть. Насильно под руку Государя никто не тащил. Наоборот, еще и препоны чинили, если страна не славянская. И предупреждали при этом: выйти будет потруднее, чем войти. Так, чтобы подсосаться от России, поправить экономику, наладить рынок и сделать ручкой – не выйдет! И ни у кого пока не вышло. А вот секты в империи плодились. Особенно на восточных землях, где уровень жизни и образования у народа был пониже, чем в центре. Но опять‑таки, для чего нам парни в черных мундирах? И не за красивые глаза мой школьный корешок Ванька Сучков в подполковники произведен.
– Значит, завтра уезжаешь? Жаль! – вздохнул я. – Может, все‑таки увидимся? Хоть обедом тебя угощу. Где у нас нынче вкусней всего кормят?
– Богатенький ты наш! – ухмыльнулся подполковник. – Вкуснее всего у нас кормят в Братиславе. Слетаем?
– Какие проблемы!
Ванька, разумеется, шутил. Сошлись на «Демьяновой ухе», кабачке нашей юнкерской поры. Я позвонил, заказал лошадок. Жандармские вертушки могут летать, где им заблагорассудится, и садиться хоть на Дворцовую площадь, но это дурной тон. Уважающие себя мужчины перемещаются по историческому центру только верхом – если позволяют средства: пара билетов до Братиславы и обратно стоит немногим дороже.
К сожалению, Ваня Сучков был единственным из моих друзей‑однокашников, находившимся в городе. Правда, «домовой» Сережки Буркина обнадежил: хозяин вернется завтра к полудню. Зато «домовой» Мишки Лебедкина отреагировал странно: «по поводу установления связи с господином Лебедкиным просим не беспокоить». Впрочем, Мишка всегда был со странностями. Помню, на начальных курсах наши психологи несколько раз пытались его отбраковать, но папа‑генерал подключал связи, и Мишку оставляли. К нашей с Ванькой и Серегой радости, потому что Мишка был в нашей дружной четверке самым заводным.
Разумеется, круг моих друзей не ограничивался Ванькой, Мишкой и Серегой. Но, если не считать родителей и деда, ближе этих троих у меня никого не было. Даже со стариной Ирландцем у меня никогда не будет такой дружбы. Если говорить откровенно, то любой из двухсот десяти моих «односкамеечников» был мне ближе, чем мои коллеги по «Алладину». И я знал: если понадобится, любой из бывших «государевых орлят», не задумываясь, окажет мне любую помощь, если это не пойдет вразрез с его долгом и честью. И любой рад будет выпить со мной водочки и поговорить о жизни. Но у всех – свои дела, семьи, проблемы… А у меня всего лишь четырнадцать дней. И не заметишь, как кончатся…
С Ванькой мы встретились в вестибюле «Демьяна». Сучков вошел практически следом за мной. Это для королей точность – вежливость, а для наших профессий – жизненная необходимость.
– Какой‑то ты тощий стал! – приветствовал меня Ванька, предварительно сгребши в охапку и похрустев моими ребрами.
– А ты, братишка, какой‑то бледный! – парировал я. – Небось из‑за монитора не вылезаешь, кабинетный работник!
– И не говори! – вздохнул Ванька.
Мы поднялись наверх. Обслуга при виде жандармского мундира засуетилась подобострастно. Тотчас сняли с лучшего столика табличку «заказано», усадили нас с максимальным пиететом, после чего Ванька их шуганул, оставив только одного, наименее суетливого. Это правильно. Терпеть не могу, когда у меня над ухом сопят и суются с бутылкой, не успею я бокал на стол поставить. Все‑таки не удалось деду привить мне аристократические замашки.
– Кого из наших уже видел? – спросил Ванька.
– Никого. Ты первый. Сереге звонил. Он завтра возвращается. Звонил Мишке, но там вообще…
– Мишке звонить не надо, – сказал Сучков.
Таким тоном, что я сразу перестал улыбаться.
– Что с ним? – быстро спросил я. – Он… живой?
– Не знаю, – буркнул Иван. – И знать не хочу.
– Та‑ак… Ну‑ка выкладывай! – потребовал я.
Нужно было сделать что‑то действительно из ряда вон: изнасиловать монашку, публично оскорбить Государя – чтобы Ванька отказался от лучшего друга.
Нет, монашек титулярный советник Лебедкин не насиловал. Он выкинул кое‑что похлеще. Сбежал в Китай. Вернее, в Китай он уехал совершенно официально, в служебную командировку от своего Департамента. И уже из Китая прислал рапорт с просьбой об отставке. Мол, он, Михаил Лебедкин, наконец прозрел Истину и желает отныне служить только Богу.
– Не понял… – произнес я. – Богу? В Китае? У нас что, своих монастырей нет? Это что, вербовка?
– Нет, – покачал головой Сучков. – На это – ни намека. Мы проверили.
– «Мы»?
– Ну не жандармерия, конечно. Меня привлекли к расследованию… как друга и специалиста. Рассматривался вариант по моему профилю.
– И что?
– Ничего. Никакого намека на секту или что‑то подобное. Было предложение привезти его домой, но решено было его не реализовывать.
– Почему?
– Потому! – сердито сказал Сучков. – Потому что господин Лебедкин – свободный гражданин Российской империи, не совершивший никаких противоправных действий и, согласно Конституции, вправе сам решать, где ему жить, что делать и как отправлять свои духовные потребности.
– А служба? А присяга?
– Да ничего! Кто угодно может просить об отставке по состоянию здоровья. В том числе и здоровья психического. И в условиях мирного времени руководство обязано это просьбу удовлетворить. И удовлетворило, поскольку если его благородие выкинул подобный финт, то нормальным его считать как‑то странно. Тем более что китайские спецслужбы заходов на него не делают, это проверено. Короче, дело закрыто.
– Считаешь, зря?
– Да, считаю, что зря! – жестко произнес Сучков. – Считаю, что это было не внезапное помрачение мозгов, а подготовленная акция.
– Почему?
– Потому что господин Лебедкин подался в богоискатели через две недели после того, как его отца с почетом проводили на пенсию.
– Ну и что?
– А то, что Мишка всё продумал заранее. И просто дожидался батиной отставки. Не хотел портить старику карьеру.
– Допустим. Но остается вопрос – зачем?
– Хрен знает. Нес какую‑то ахинею…
– Ты что, с ним виделся? – воскликнул я. – В Китае?
– Виделся. В Китае. Всё, Тёмка! Дело закрыто! И мы с тобой эту тему тоже закрываем! Эй, человек, где наша водка?
– Сию минуту, ваше высокоблагородие! – официант с графинчиком возник как из‑под ковра.
– Вообще‑то мы водку не заказывали, – напомнил Грива.
– А теперь заказали! – Сучков поднял стопку. – Ну давай, брат, за встречу!
– Давай, – согласился Артём. – Чтобы вместе да почаще! – и проглотил, не чувствуя вкуса.
Нет, ну надо же… Мишка Лебедкин… Абсурд какой‑то…
Пообедав, мы в охотку проехались верхом вдоль набережной, поглядели на разноцветные паруса прогулочных фрегатов, на девушек, верховых и пеших, которые тоже бросали на нас заинтересованные взгляды. Правда, в основном на Ивана: на фоне черно‑серебряного великолепия жандармского мундира моя «гражданка» смотрелась бледно.
Я проводил Ивана до Большой Мещанской, где в скромном сером доме располагается Департамент наблюдения за территориями и, соответственно, Комитет Конституционного Контроля, глава которого подчиняется непосредственно Государю Императору и, по слухам, обладает властью большей, чем секретарь Государственного Совета, не говоря уже о господине премьер‑министре.
Здесь мы с большим сожалением расстались: Ивану надо было передать текущие дела и подготовиться к командировке. Вдобавок у него были какие‑то домашние проблемы, о которых он распространяться не стал. Зато предложил слетать в вместе в Махачкалу, суля в качестве компенсации за жару прием по высшим стандартам восточного гостеприимства. И я почти согласился. Жары я не боюсь. После Африки к нашей азиатской жаре вполне можно привыкнуть. Но вовремя вспомнилось: я в отпуске. А в отпуске сотрудник «Алладина» обязан отдыхать. Дома. Это его долг перед человечеством.
В общем, попрощались, не рассчитывая вскоре увидеться. Но человек, как говорится, предполагает, а располагает… сами знаете, кто. Даже, если речь идет о подполковнике с тремя буквами «ка» на шевроне и майоре самого «Алладина» с рангом, «приравненным к рангу младшего камергера Его Величества Государя Императора».
Я неторопливо прогуливался по родному городу и вспоминал времена, когда круг моих забот ограничивался лишь стратегическими интересами Российской империи. Мне ведь было всего двадцать четыре, когда Головастый, то бишь главный электронный комплекс Всемирного комитета по выявлению и пресечению несанкционированных научных исследований (или, как его чаще называют – «Алладин») при Международноом координационном Центре по исследованию проявлений феномена спонтанной деструкции вытащил из колоды мою карту. Не только мою, разумеется. Незримые щупальца самой серьезной силовой структуры мира, как я узнал позже, таскали из всех колод всех цивилизованных и почти цивилизованных государств молодых и перспективных и предлагали нам, еще даже не кандидатам, а так… заинтересовавшим, пройти первичное тестирование. Признаться, я был польщен. Но не слишком. Я был самым молодым и самым перспективным штабс‑капитаном в Управлении, только за прошедший год проведшим две успешные операции в контролируемом регионе: одну лично, вторую – через агентов влияния. В результате неудобный России чернокожий президент стал замороженной тушкой в холодильнике своего «наследника» и одна маленькая, но очень удачно расположенная страна на западном побережье Африки вышла из‑под протектората Израиля и (естественно) тут же оказалась под покровительством его конкурента, Южноафриканской Республики… И контракт на создание информационных сетей в переменившей покровителя стране достался России: бесплатных завтраков не бывает.
Но это был уже не мой уровень. За «мой» я получил внеочередные звезды, новую должность начальника секции и личную аудиенцию начальника Пятого управления Департамента внешней разведки, на которой услышал много приятного о себе и еще больше – о моем дедушке. А еще через неделю поступило предложение «Алладина»: пройти предварительное тестирование.
Надо сказать, что я это предложение принял как должное. Как еще одно доказательство моего успеха.
Само собой разумеется, уходить из разведки я не собирался. А проходить какие‑либо тесты мне вообще было не положено.
Похвастался друзьям: Сучкову, Буркину, Лебедкину, маме с папой, подружке моей тогдашней, Ниной ее, кажется, звали… И забыл.
Напомнил об анкете мой непосредственный руководитель, которому позвонил аж лично начальник Третьего управления нашего же Департамента. Позвонил и поинтересовался: что это твой подчиненный международный запрос манкирует? Голова от успехов закружилась? Или мировой престиж России ему не дорог? А в какое положение он ставит… и так далее.
В общем, сказал мне мой отец‑командир, что он по этому поводу думает, и приказал пройти тест.
Я вякнул что‑то насчет режима безопасности, но оказалось, что никаких «секретных» вопросов мне задавать не намерены.
И действительно не задавали. А тест я прошел. Положительно. Как выяснилось, тест был первичный. Но сразу же после него меня вынули не только из моего родного сектора, но и из Пятого управления (Контроль внештатных ситуаций, африканский отдел), и перевели в Четвертое, в НИИ безопасных направлений науки, где из меня, в общем‑то, неплохого специалиста по агентурной и аналитической разработке, принялись лепить «внедренку» для международной силовой структуры. И это всё – на фоне шизофренических тестирующих программ, которыми меня мучили кадровые психологи «Алладина».
Так что завертело меня, закрутило… И выбросило на совершенно чужой «берег» подготовительного центра, где лучшие спецы мира ковали лучшие в мире кадры для нужд Комитета по выявлению и пресечению несанкционированных научных исследований, чаще называемого «Алладин».
Нет, не то чтобы меня совсем не спросили. Пожелай я остаться в нашей разведке, остался бы. Только никакая карьера в нашем Департаменте мне тогда уже бы не светила. Об этом мне недвусмысленно поведали мои новые руководители из Четвертого управления. Правда, я мог уйти из разведки. Дед, который относился к моему будущему переходу в «Алладин» очень неодобрительно, сразу объявил, что в таком случае он забирает меня к себе. И пусть хоть кто вякнет. Он тогда лично Государю…
Деда я очень люблю. И очень уважаю, но работать под его крылом мне совсем не хотелось. Быть политической «шестеркой», пусть даже и в чине титулярного советника – нет уж!
А насчет Государя… Как только выяснилось, что я прошел полный отбор, со мной тут же связались аж из Секретариата Императорской Канцелярии и с подобающими церемониями сообщили, что Государю известно о том, какой я молодец, и он, Государь (с подобающими протокольными изысками), благословляет меня на международный подвиг во имя Бога, его, Государя, и Великой Российской империи.
И я проникся. Потому что был молодой и глупый, несмотря на Императорскую высшую школу за спиной и штабс‑капитанские погоны на плечах, и понятия не имел, что меня ждет в будущем.
И еще я не знал, что для «Алладина» я не опытный офицер, закончивший лучшую в мире государственную военную академию, а всего лишь стажер. И только.
И это еще одна веская причина для меня сейчас, уже со знанием дела, заявить, что выбор, сделанный мной тогда, – правильный выбор, а стажер «Алладина» – это куда больше, чем штабс‑капитан из Африканского отдела Пятого управления Департамента внешней разведки.