Текст книги "Время перемен. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Александр Мазин
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
КРИВАЯ САМОУБИЙСТВ
Артём Грива
На следующий день я сидел у Ивана в кабинете и от нечего делать изучал сводку происшествий. Строго говоря, права на просмотр у меня не было. Сейчас, будучи представителем крупнейшей международной спецслужбы, я не имел российского допуска даже на уровень ДСП. Вот когда я работал в Управлении Контроля внештатных ситуаций, у меня была нулевка по Управлению, единичка по всему Департаменту внешней разведки и двойка – по базам прочих Департаментов. Это потому, что каждый Департамент традиционно оберегает свои базы данных от прочих российских спецслужб: установка, заложенная еще Кондратьевым. Взаимный контроль и жесткая конкурентная борьба. Правда, в теперешние времена свирепости в отношениях спецслужб поубавилось. Соперничество из реальной борьбы превратилось в подобие спорта, поскольку на ключевых постах Департаментов сплошь и рядом сидели выпускники‑«односкамеечники», для которых только Россия и Государь были выше школьной дружбы. Да и в самом деле, неужели я стал бы рыть компромат на Ваньку Сучкова? Или он – на меня? Мы еще в своем уме.
– Ванька, – сказал я. – Ты кривую самоубийств за последний год прописывал?
– Почему – кривую? – рассеянно спросил Сучков. По его дисплею на предельной скорости «прокатывалась» информация, и чтение требовало максимум внимания.
– Потому что наблюдается явная тенденция к росту. Причем в геометрической прогрессии. По текущему кварталу уже сто сорок два.
– Да ты что? – Ваня заблокировал экран и повернулся ко мне.
– Сам смотри, – я продемонстрировал ему график. – В позапрошлом квартале – восемнадцать, в прошлом шестьдесят четыре, а в этом сто сорок два.
Ванька глянул… и вздохнул с облегчением, даже засмеялся.
– Это же попытки, – сказал он. – Реально – всего восемь трупов.
– Да, – согласился я. – Но с реальными, сударь, еще хуже. Два, четыре, восемь. А к концу года будет не меньше шестнадцати.
– Да пусть хоть двадцать! – отмахнулся Сучков. – Для шестимиллионного города… – попытался вернуться к своей информации.
Но я не дал.
– Дважды два – четыре, – сказал я. – Четырежды четыре – шестнадцать. Шестнадцать на шестнадцать – двести пятьдесят шесть… Ваня, это тенденция! Неужели никто из ваших аналитиков ее не зацепил?
Мой друг потер виски – наверняка со вчерашней ночи так и не ложился.
– Артём, – сказал он. – Мы не занимается самоубийствами. Мы даже убийствами занимается только тогда, когда замешана политика или нарушена Конституция. Здоровье населения – это Департамент здравоохранения, если ты еще не забыл.
– Не забыл, – сказал я. – Приложи пальчик.
– Это что? – он уставился на документ, который выполз на его дисплей, нахально потеснив оперативную информацию.
– Это, Ваня, мой допуск к служебной информации.
– Зачем? – удивился мой односкамеечник.
– Затем, что я собираюсь привлечь кое‑чье внимание к этому делу и хочу, чтобы все было законно. Я теперь твой внештатный консультант. Визируй, не парься.
Ваня прижал палец к идентификатору и быстро согнал мою бумажку. Что и требовалось. Я тут же набрал номер Императорской Канцелярии. Причем воспользовался камергерскими привилегиями и вызвал Секретариат, минуя Приемную.
Ответили мне не сразу. Прошло минуты три‑четыре, пока на моем экране высветилось лицо. И не просто лицо, а Лицо. Первый заместитель Секретаря Императорского Совета действительный тайный советник Вершин. Лично.
– Ваше Высокопревосходительство! – я был, мягко говоря, удивлен.
– Здравствуйте, майор Грива! – чопорно произнес он. – От имени Императорского Совета приношу вам извинения за вчерашний инцидент! Заверяю вас, что виновные в преступлении против подданного Российской империи будут строго наказаны!
Намек прозрачнее некуда. Подданный Российской империи, а не сотрудник «Алладина». Не международный скандал, а дело, так сказать, домашнего свойства. Однако мне как подданному было очень приятно узнать, что информационные каналы российской государственной машины работают без перебоев.
– Сожалею, – сказал я, – что столь незначительный эпизод отнял время у вашего высокопревосходительства. Сам я никогда не осмелился бы посягнуть на внимание столь занятого человека, как вы, ваше высокопревосходительство. Мой вызов не имеет отношения к вчерашнему инциденту. Я только хочу довести до сведения Секретариата некую социальную информацию, и принять ее может лицо куда меньшего ранга, чем вы, ваше превосходительство!
– Излагайте, майор, – прервал меня советник. – Даю вам пять минут.
Я уложился в одну. И еще одну минуту обосновывал, почему я не обратился в Департамент здравоохранения.
– Какова вероятность, что это – проявление феномена спонтанной деструкции? – спросил Вершин.
– Не более нескольких процентов, – честно ответил я. – Если я свяжусь со своим начальством и оно подключит наших аналитиков, вы, ваше высокопревосходительство, получите более обоснованный ответ.
– Думаю, пока в этом нет необходимости, – задумчиво произнес советник. – Я свяжусь с директором Департамента территорий. Пусть разбираются. Благодарю за службу, майор! – он улыбнулся.
– Служу Государю и России, – ответил я без улыбки.
Да, я сотрудник «Алладина», но это не значит, что я больше не служу своей Родине!
Я не стал докладывать начальству о своих предположениях. Во‑первых, потому, что хотел дать шанс нашим самостоятельно разобраться в проблеме, во‑вторых, потому, что все, что со мной происходит, в любом случае фиксируется в информационных базах «Алладина». Если компьютер решит, что моя догадка имеет основания, то он самостоятельно отправит сообщение в аналитическую группу. И его рассмотрят в общем порядке. А вот рапорт офицера моего уровня прошел бы в порядке приоритетном, что в данном случае совсем не обязательно.
Как бывший сотрудник Департамента внешней разведки я очень хорошо представлял себе, куда отправится от Вершина моя информация и кто будет по ней работать. Официально Императорский Совет передаст ее в Департамент развития и контроля науки, поскольку именно это подразделение Совета Безопасности России занимается феноменом спонтанной деструкции официально. Фактически же моя гипотеза будет разрабатываться всеми шестью подразделениями. В первую очередь через моего друга Ваню она попадет в соответствующую службу Департамента территорий. Затем – в Департамент контрразведки. Кто там конкретно занимается «ифритом», я не знаю, но занимаются наверняка. Следующими будут мои бывшие коллеги из Департамента внешней разведки, или, если точнее, Управление по связям с «Алладином», а если еще точнее – в НИИ исследования безопасных направлений науки, который, кроме бесплодных попыток внедрения агентуры в «Алладин», занимается еще и научными разработками. Третьим по счету будет Департамент обеспечения безопасности стратегических объектов, а именно – его Управление экологии. Четвертым (а возможно, и первым) материал подхватит Департамент связи и информационных систем. И в последнюю очередь, как всегда, информация попадет в соответствующий подотдел Главного разведывательного управления Генштаба…
Голос Ивана прервал мои размышления.
– Эй, камергер, не хочешь взглянуть?
Я покосился на дисплей однокашника: ага, трансляция видеозаписи. Двое за столом, напротив друг друга… Ага, один явно под препаратами. Ба! Задержанный – мой старый знакомец, парень, которого я скинул с балкона. Он – в трансе или под химией. А второй, похоже, дознаватель‑психолог.
– Назад, три минуты, – скомандовал Сучков.
Картинка на дисплее осталась прежней. «Собеседники» даже поз не изменили.
– С какой целью ты подошел к девушке? – спросил психолог.
– Ненавижу! – зло произнес задержанный. – Убивать!
– Ты хотел ее убить?
– Убить – нельзя, – с явным сожалением произнес задержанный. – Можно пугать, можно бить, насиловать, матку порвать, чтоб не рожала! Никогда! Убить!.. Убить нельзя (с сожалением). Мастер сказал: убийства – нельзя. Себя – нельзя. Чужих – тоже нельзя.
Дознаватель сделал соответствующую пометку в записи.
– За что ты ее ненавидишь? – спросил он.
– Сука!
– Почему?
– Сука!
– В чем ее вина?
– Косоглазая сука! Китайцев много! Тесно! Дышать… Задыхаюсь! – парень рванул края тюремной униформы, захрипел, затрясся…
– Дышать легко! – быстро произнес дознаватель. – Воздуха много!
Руки задержанного упали, дыхание выровнялось.
– У тебя есть девушка? – спросил дознаватель.
– Да.
– Красивая?
– Да.
– Хочешь от нее ребенка?
– Нет.
– Почему?
– Тесно. Много. Слишком много людей. Лишних людей. Чужих! – Задержанный повысил голос. – Ненавижу! Убивать! Душно! Воздух!..
– Спать! – перебил дознаватель.
Задержанный закрыл глаза, лицо его расслабилось. Хорошее русское лицо. Мужественное. И такая тяжелая фобия. Мне стало его жалко…
– Явно выраженная патология, – сказал дознаватель, поворачиваясь в сторону объектива. – Картина, аналогичная остальным. В фазе возбуждения переход в автоиндуцирующее состояние, при отсутствии отклика – самоиндукция и позыв к самоубийству.
«И здесь самоубийство», – подумал я.
– Потенциально опасен. Рекомендации по восстановлению – те же. Результат достоверно не прогнозируется. Уголовной ответственности не подлежит.
– Ничего себе, – пробормотал я. Жалко парня.
Вот уже пятьдесят лет как в России перестали расстреливать людоедов, маньяков и им подобных. Но по мне лучше расстрел, чем пожизненная изоляция, которую применяют к «потенциально опасным» сумасшедшим, которым психиатрия не может гарантировать полного выздоровления. Психиатрия же в лице своих конкретных представителей вела себя крайне осторожно. Потому что если с «излечившимся» случался рецидив, псих отправлялся обратно в лечебницу, а «выпустивший» его психиатр – за решетку, поскольку, выпуская пациента, в случае рецидива заболевания принимал на себя полную ответственность за его действия.
– Что значит – «картина, аналогичная остальным»? – спросил я.
– То и значит, – Иван снова потер виски. – Большая часть задержанных членов партии «Славянская старина» страдает тем же недугом.
– Голова болит, Ванька? – спросил я. – Помочь?
– Перетерплю. Такой вот набор: неприязнь к тем, кого считают чужими, переходящая в ненависть и практически неуправляемую агрессию. Мы уже выявили и изолировали более двухсот человек, страдающих этими нарушениями, и продолжаем поиск. Еще одно неприятное свойство заболевания: установлено, что его носители могут индуцировать аналогичные отклонения у окружающих. Особенно среди молодежи низших классов. В связи с особой опасностью носителей я ориентировал психологов в первую очередь на определение симптоматики заболевания. Что это и откуда взялось, мы установим позже, после того как остановим его распространение.
– Угу, – сказал я. – Я тебе, Ванька, уже сейчас могу сказать, что это за болезнь. Расизм называется. Лозунги могут варьироваться: «Убей косоглазого!» – в Санкт‑Петербурге. Где‑нибудь в Челябинске (там азиатов, китайцев, корейцев, вьетнамцев раза в полтора больше, чем европеоидов) он будет звучать: «Прикончи белого!» Слушай, Ванька, ты давно в Америке был?
– Я там вообще не был, – сказал мой друг. – Хрена мне там делать?
– Съезди. Для граждан России там сейчас открытая виза. Полюбуйся, как тамошние этнические китайцы играют на противостоянии «белые‑черные‑латиносы», чтобы блокировать проникновение индусов в Сенат.
– Остынь, камергер! – Сучков похлопал меня по колену. – Российская империя – не американская. И то, с чем мы сейчас столкнулись, это не расизм, а… – мой однокашник сделал строгое лицо и процитировал: – «Здесь имеет место некая внутренняя агрессия, ищущая точку приложения вовне, сообразуясь с социальными и моральными качествами субъекта‑носителя, чтобы предохранить сознание субъекта от разрушения».
– Попроще, Ваня, – попросил я. – Ты же не «умник», а кадровый офицер.
Сучков усмехнулся. Могу поклясться: сам Ванька, услыхав данную сентенцию, отреагировал бы аналогично, но поддразнить однокашника – это святое.
– Отупел ты в своем «Алладине», кадровый офицер Грива, – сказал Сучков. – Это потому что работа у вас примитивная. «Это „Алладин“! Всем стоять‑лежать по стойке смирно! – произнес он противным писклявым голосом. – Кто не спрятался – стреляем без предупреждения!»
– Мультики смотришь, подполковник, – я облил его презрением. – В детство впал?
В последнее время в России (да и не только) стало модным лепить о нас тупые сериалы, в которых алладиновцы выглядели еще более кровожадными, чем уничтожаемые ими монстры. Мое начальство не возражало. Более того, у нас ходили слухи, что половина этой белиберды финансируется из бюджета нашего имиджевого отдела. Но я полагал, что офицеру русской жандармерии не к лицу даже упоминать эту дешевку.
– Кто бы говорил! – фыркнул Иван. – Ладно, пошутили. Теперь по делу. В данный момент мы задержали двести шестьдесят семь человек. Из них двести тридцать три страдают приступами немотивированной агрессии. Выплески ее контролируются задержанными ограниченно. Внешние объекты приложения выбираются в соответствии с убеждениями индивидуума. Чаще всего до активных действий не доходит, потому что патология носит групповой характер и ее носителям достаточно, собравшись вместе, поорать, например, о своей ненависти – и кризис позади. Если в среде страдающих агрессией оказываются посторонние, скажем, друзья членов партии, то они тоже могут стать носителями данной фобии. Или не стать ими. Механизм этого явления исследуется. Хуже всего для носителя фобии – если его выплеск не находит ни отклика, ни объекта приложения. Тогда агрессия перенаправляется на самого носителя, что может привести к его смерти. Зафиксировано уже четыре случая. Правда, во всех четырех смерть была лишь клинической: необратимых последствий удалось избежать… – Подполковник потер висок, посмотрел на меня. – Так что, может, ты и прав со своей кривой самоубийств…
– Она не моя, – сказал я – Надеюсь, что не моя, но не уверен… Ты же знаешь – у меня своя фобия. Профессиональная…
– «Ифрит»?
– Угу. Вопрос: как взаимодействуют здоровые и больные «бердыши». Ведь, если я тебя правильно понял, здоровые там тоже есть. Как они оказались в этой компании психов? Каков их интерес?
– У большинства – деньги. Таков побудительный мотив полицейского, который тебя арестовал.
– «Бляха № 2346»?
– Да. Второй по популярности мотив, как всегда, власть. Почти все «нормальные» члены партии занимают в ней руководящие места.
– Выходит – твой профиль? Секта?
– М‑м‑м… Не думаю. Хотя определенное сходство имеется. Блокировка свободы воли, запрограммированная реакция… Но секта – это стандартные методики психической обработки, лидеры‑программаторы, короче, всегда можно выявить и «технологов», и технологию превращения человека в придурка. Хм‑м‑м… А здесь мы имеем результат, но ни «технологов», ни «технологии».
– А лидеры?
– Слабаки. Мелкая околополитическая сошка.
– А за ними?
– Национальный демократический конгресс.
Артём присвистнул. НДК был главной оппозиционной силой в монархической Российской империи и на выборах в Думу стабильно набирал 12–14 %.
– Не то, что ты думаешь, – сказал Сучков. – У НДК таких неформальных отпрысков – сотни. От этих «бердышей» они уже открестились.
– Ты запрашивал?
– Не я. Из канцелярии Императорского Совета.
– Даже так?
– А ты думал! Из‑за тебя, между прочим. Ты же у нас – младший камергер.
Запищал мой коммуникатор. Я активировал вызов.
– Здорово, алладиновец! – рыкнул динамик знакомым голосом Сергея Буркина. – Ты еще не в тюряге?
– Серега! Чертяка! Ты где?
– Здесь. А ты небось у Ваньки сидишь?
– Угадал. Тебе привет.
– Приветом он не отделается. Хреново работает Департамент территорий. Порядок не обеспечивает. Иван, ты слышишь? Полагаю, ты должен компенсировать нанесенный мне социальный ущерб. Обед в «Европейской» меня вполне устроит.
– А ты‑то тут при чем? – возмутился Сучков. Он подключился к линии вызова и теперь безуспешно пытался вывести на дисплей картинку, но вместо лица их однокашника на экране высветился Петергофский каскад. По ту сторону тоже работала система защиты.
– Морально переживал! – Буркин захихикал. – За невинно ущемленного в правах однокашника.
– Китайский ресторанчик на Загородном – это все, на что ты можешь рассчитывать, вымогатель! – заявил Сучков.
– Ты, Сучков, какой‑то жадный стал. Ладно, сделаем скидку на твое сложное семейное положение. Согласен на ресторанчик.
– Артём?
– Нет возражений, – сказал я. – А что у тебя с семейным положением?
– Долго рассказывать.
Иван коснулся сенсора:
– Дежурный! Подготовить вертушку! – И пояснил, повернувшись ко мне: – Извини, но времени для конных прогулок у нас нет.
– Может, бог с ним, с рестораном? – предложил я. – Прямо здесь перекусим, а Серегу…
– Расслабься, – Иван хлопнул меня по плечу. – Команды даны, машина запущена. Давай поспорим, что самое позднее завтра утром мне принесут результат. На блюдечке с голубой каемочкой.
Серега Буркин, наш односкамеечник, человек, с которым мы бок о бок проработали пять лет в Департаменте внешней разведки, сменил имидж. Нацепил, понимаешь, новенький мундир статского советника, приколол рядом со значком нашей Военной Императорской школы университетский ромбик, отпустил бородку, которая на его широкой сибирячьей физиономии смотрелась уморительно. Короче, прикидывался умником. Только это была чистая бутафория, потому что умник из него – как из бульдога борзая. Но я, грешным делом, его новому назначению порадовался. Потому что теперь корешок наш Серега заведовал отделом «генных технологий» в НИИ исследования безопасных направлений науки, а следовательно, мы с Иваном имели полное право ввести его в курс дела. Только оказалось, что статский советник уже владеет полным объемом информации, включая и результаты, добытые операми и психологами Департамента территорий. Ну да разведка – она и есть разведка. Так что наш обед как‑то самопроизвольно превратился в совещание. Но перед этим Серега Буркин извлек из кейса черный приборчик размером с кулак, приложил палец к сенсору, на макушке прибора зажглась красная мигалка – наш кореш заявил, что теперь маленький банкетный зал китайского ресторана на Загородном является помещением абсолютной изоляции. Сучков тут же активировал свой служебный суперзащищенный коммуникатор и убедился, что тот ослеп и оглох. Буркину это настолько понравилось, что я не стал его разочаровывать сообщением, что мой «алладиновский» браслетик продолжает работать без помех.
Совещание совещанием, но сначала мы, конечно, покушали. Лично я китайскую кухню не очень жалую, но должен признать: было вкусно. Хозяин ресторанчика был чем‑то обязан Сучкову, и повар его расстарался. Но вина их «цветочно‑фруктовые» я пить все равно не стал. Принял для аппетита сто пятьдесят водочки, запил ледяной минералкой. Я же как‑никак в отпуске – должен соответствовать.
– В общем, так, судари мои, – произнес Буркин, мусоля в кулаке бокал с синей жидкостью, – поелику идея встречи – моя, то начинать – вам. Тем более и чином я старше.
Иван хмыкнул.
Я ухмыльнулся:
– Можно и начать. Мы – люди не гордые…
И выложил свою часть истории.
Следом за мной Сучков, помявшись немного, все‑таки поделился «нарытым».
Настала очередь статского советника делиться информацией, но Буркин вместо этого спросил:
– Слышь, подполковник, ты в этой теме фальши не чувствуешь?
Иван нахмурил белесые брови:
– Проясни!
Буркин повернулся ко мне:
– Скажи мне, алладиновец, ты способен отличить психа от нормального человека?
– Когда как. Сам знаешь: бывают такие психи, которых кроме как в период обострения даже спец не опознает.
– Это не тот случай, – Буркин посмотрел на меня сквозь синию жидкость китайской настойки. – Здесь, если я правильно понял Ваньку, все четко: есть раздражитель – есть патологическая реакция. Предполагается, что ты стал ее объектом. И ничего не заметил?
Я задумался… Потом покачал головой. А ведь Серега прав: психопатологию я должен был заметить. Это – как запах дерьма. Учуешь – не ошибешься.
– Не слишком ли ты глубоко копаешь? – осведомился Сучков. – Обычное хулиганье именно так себя и ведет. Тем более – с расовым душком публика. А Темка у нас – с самурайской примесью.
– Ерунда! – отмахнулся Буркин. – Он на японца меньше похож, чем я – на китайца. И я, конечно, не знаю, как у вас в жандармерии, но у нас в разведке любой действующий оперативник маньяка от хулигана отличит с ходу. По одной только пластике движений. Так, Артём?
Я кивнул.
– Но ты ничего не заметил?
– Ничего. Разве что нахальства у них было больше, чем таким по рангу положено.
– А ты присматривался? – вмешался Сучков. – Ты же когда этим «бердышам» физиономии правил, до того ли тебе было?
– Именно что до того! – воскликнул Сергей. – Он же их автоматом прокачал. Именно потому, что дрался! Это же рефлекс: любой, кто рукопашкой серьезно занимался, – знает.
– Ну, вам виднее, – согласился Сучков. – В нашем департаменте мордобоем не занимаются. Мы головой работаем. Ладно, какой вывод?
– Какие выводы, господин жандарм? – Буркин ухмыльнулся. – Мы, это, из разведки, знаешь ли, дык, больше по мордобою. А тут надо головой…
– …В подбородок! – уточнил я. – Только фуражку снять не забудь, ваше высокоблагородие.
– …А по зимнему времени – папаху, – дополнил Буркин. – Вы, ваше высокоблагородие, полковничью папаху примеряли уж? Так учтите: несподручно в полковничьей папахе головой‑то работать…
– Да ну вас к ешкиной матери! – обиделся было Иван. – Тема же острая…
– Острый восточный блюдо! – подхватил Буркин. – Кинжал называется. Кушат будешь, нэт?
– Вот! – Иван поднял палец. – Видишь, алладиновец, какие у нас теперь статские советники? И в этих условиях приходится работать…
– Головой! – гаркнул Буркин.
Мы втроем заржали так, что зазвенели хрустальные подвески светильников.
– Ну, братья… За встречу!
Стукнулись костяшки пальцев (как в курсантские времена), ледяная водка нежно проскользнула в горло.
Интересно, что подумают по ту сторону дверей? Веселятся господа офицеры, аки зеленые курсанты.
Мне вдруг расхотелось говорить о деле. В конце концов – я в отпуске. И друзей не видел больше года. Нет, это не «бердыши» психи, а мы сами. Работа, работа, работа…
– Значит так, друзья мои, – заявил я, – вечером все дела отставить. Нынче вечером мы идем в баню. В нашу баню!
– Хм‑м‑м… – изрек подполковник Сучков. Под нашей подразумевалась баня на Наличной улице, выстроенная через три года после Коронации в пяти минутах ходьбы от казармы Высшей Императорской школы и сразу же превратившаяся в своеобразный клуб «государевых орлят»: курсантов Военного Корпуса. – Стоит ли молодежь смущать? У меня есть другое предложение: послезавтра на конец недели слетаем в Суоми. Зарядим домик в лесу, рыбку половим – я организую.
– Кстати о рыбках… – подал голос Буркин. – Рыбок я берусь организовать. Себе и Артёму. Ваня у нас человек женатый…
– Серьезно? – Я чуть палочки не уронил. Вот это новость! Ай да Сучков! – И когда?
– Семь месяцев уже.
– И ты молчал!!!
– Да он вообще ненормальный, – сказал Буркин. – Сдвинулся умом, как его сектанты. Знаешь, с кем поведешься… Представляешь, юной супруге вместо медового месяца программу «Муж в командировке» устроил.
– Так сложилось, – проворчал Сучков.
– Значит, баня отменяется! – заявил я – Все будет культурно. Вечером – в Мариинку. Ответственный – я. А потом – большой ночной загул по клубам. Ответственный – статский советник Буркин, потому что я, как вчера выяснилось, в злачном мире Санкт‑Петербурга уже не специалист. Подполковнику Сучкову предписывается явиться с супругой на предмет предъявления ей меня, лучшего друга, односкамеечника и настоящего боевого офицера, в отличие от вас, канцеляристов. Вопросы, возражения есть?
– Есть, – сказал Сучков. – Супруге моей через три недели рожать, так что с загулом придется повременить. А в Мариинку мы пойдем. Там сегодня премьера, на которую простому жандарму ни в жисть не пробиться, а всяким там камергерам – раз плюнуть…
Но в Мариинку мы в этот вечер не пошли. И с женой Ивана я тоже не познакомился.
Едва мы вернулись на Мещанскую, Сучкову вручили результаты глубокой психиатрической экспертизы задержанных «бердышей», которая полностью опровергла предварительные выводы следователей‑психологов Департамента. Никаких психопатологических отклонений у задержанных не было. Нельзя же считать отклонением инстинктивную реакцию, изначально, на генетическом уровне, входящую в поведенческую модель человека…