Текст книги "В полет сквозь годы"

Автор книги: Александр Беляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Так, говоришь, отец у тебя сельский учитель? – завел как-то разговор комиссар штаба. Я подтвердил.

– А знаешь, в прошлом и мне довелось учительствовать, а теперь уже какой год на военной службе. Смотрю вот с завистью, как конница Буденного на Польский фронт через наш Ростов идет, сам бы с ними отправился, да, говорят, хватит, повоевал.

Помолчав, поинтересовался:

– А ты, Беляков, бывал ли на фронте?..

Я был рад рассказать о себе все – и о студенческой скамье, о работе в уездном Совете, о дивизии Чапаева, о боях против Колчака и уральских белоказаков.

Комиссар не перебивал, слушал внимательно, а в конце моего рассказа вдруг заявил:

– Тебе, Александр, учиться надо. В штабе у нас есть запрос направить кого-либо в авиационную школу в Москву, на какое-то аэронавигационное отделение. Ты вполне подходящий кандидат. Жаль только, что еще в партии не состоишь, но у тебя все впереди. Как думаешь?..

– Сочту за честь, – ответил я.

– Ну вот и решили. Пиши заявление о приеме в авиашколу и подробную автобиографию. Отправим с характеристиками и будем ждать ответа.

Я был до глубины души тронут внимательным, заботливым отношением ко мне, думал: вот таким, и должен быть настоящий комиссар. Спустя две недели томительного ожидания в штаб пришла телеграмма о зачислении меня слушателем аэронавигационного отделения Высшей аэросъемочно-фотограмметрической школы Красного Воздушного Флота, и мы тепло распрощались.

Итак, гражданская война закончилась для меня откомандированием в военную авиацию, и в августе 1920 года я снова прибыл в Москву. Красная Армия еще вела боевые действия, отстаивая свободу рабоче-крестьянской республики, а в разговорах молодежи все чаще слышались глаголы в будущем времени... Подвезут, построят, приготовят, пустят в ход, победят, соберут, предупредят, выработают. Или – не удастся, не справятся, не соберут. Но больше – в будущем утвердительном. Императивом всей жизни страны стало это слово "будет"!

Да, еще холодно и голодно. Да, еще вокруг враги. И все-таки будет Советская власть во всей стране, будет электрификация всей страны, будет великолепное новое, советское искусство.

А пока по Лубянке шла рота, и рослые красноармейцы бойко и озорно пели:

Поклонился всей родне у порога:

"Не скулите вы по мне, ради бога!

Будь такие все, как вы, ротозеи,

Чтоб осталось от Москвы, от Расеи..."

Здесь, на углу Большой Лубянки и Кузнецкого моста, и разыскал я школу Красного Воздушного Флота. Огромное многоэтажное здание, принадлежавшее ранее страховому обществу "Россия", вмещало теперь уйму различных организаций, учреждений, контор. Наша школа занимала в одном подъезде только два этажа. Общежитие для слушателей размещалось на самом верхнем – под крышей. Но не успел я как следует оглядеться, как школу перевели на Большую Никитскую. Здесь мы заняли уже четыре особняка.

От сотрудников школы я узнал, что организована она всего год назад, занималась вначале подготовкой аэросъемщиков, фотолаборантов и фотограмметристов – по 20 слушателей в каждом отделении. А через год открылось четвертое отделение – аэронавигационное.

Надо отдать должное руководителям школы. Они стремились придать изучаемым дисциплинам научно-прикладной характер. Среди наших наставников была группа профессоров Московского государственного университета. С большим уважением мы, слушатели аэронавигационного отделения, относились к преподаванию динамики атмосферы, которую вел профессор В. Ф. Бончковский, курсу аэрологии профессора В. И. Виткевича, курсу гидрологии и океанологии профессора Бастамова. Очень интересен был курс синоптической метеорологии инженера И. И. Мархилевича, курс физики атмосферы профессора А. А. Сперанского. Мы с удовольствием посещали и университетскую обсерваторию на Пресне, где слушали лекции профессора С. Н. Блажко по астрономии.

Прошла зима. Весна 1921 года была ранняя. И в апреле нас, слушателей четвертого отделения, отправили на практику в город Клин Московской губернии, на полевой аэродром Майданово, Начальник 21-го авиационного отряда краслетнаб Н. Ф. Кудрявцев встретил нас приветливо и организовал краткое изучение самолетов "Фарман-30", которые тогда стояли на вооружении нашей армии.

Это был самолет-биплан французского производства с мотором Сальмсона в 160 лошадиных сил. Любопытно сравнить нынешние ракетоносцы с теми давними самолетами, которые мы зачастую называли просто аппаратом. Нос такого "аппарата" был в виде открытой двухместной кабины, переднее сиденье занимал наблюдатель. У него был очень хороший обзор, а за ним, несколько выше, сидел летчик. В распоряжении пилота было всего три прибора: авиационный компас, измеритель воздушной скорости с трубкой Вентури и манометр, показывавший давление масла в системе смазки двигателя. Высотомер, или, как его называли, альтиметр, в виде металлического анероида в кожаном чехле ремешком пристегивался к ноге выше колена. С большим любопытством рассматривали мы это оборудование самолета, семицилиндровый звездообразный двигатель воздушного охлаждения с толкающим винтом, который располагался позади летчика.

Как только изучение "матчасти" было закончено, командир отряда собрал нас и сказал:

– А теперь приступим к практическим полетам. Каждый получит один-два полета в качестве наблюдателя. Постарайтесь определить, как виден аэродром по отношению к городу, по каким признакам можно найти его, наблюдая с воздуха.

И вот в один из солнечных майских дней я совершил первый в жизни полет.

Аэроплан!.. Растопырив крылья, он стоял посреди поля скелетно тощий и прозрачный. Узенькие деревянные планочки и металлические трубки стянуты стальными струнами. На подкосе слева и справа по два маленьких колесика, похожих на велосипедные. Когда летчик влез на сиденье, механик отскочил в сторону, мотор затрещал, и толкающий пропеллер бешено завертелся, обращаясь в пыльный верещащий круг. Все забилось крупной дрожью. Казалось, еще мгновение – и аппарат брызнет своими осколками, винтами и гайками во все стороны. Но он поскрежетал, погудел, содрогаясь, и замер.

А потом случилось дивное: из-под хвоста повалил фиолетовый дым, самолет ужасно выстрелил и вперевалку, по-птичьи, побежал по земле. Когда колеса его отдернулись от земли, весь он, колыхаясь, утробно урча, роя воздух, начал плавно, с натугой возноситься, уходить в небо. Все вокруг было видно как на ладони, и я с интересом наблюдал: вот речка тянется к городу, вот дорога к нашему аэродрому...

Аэроплан делал плавные круги, круто уходил ввысь, там вдруг, как живой, перекидывался на тот или другой бок. Пятнадцать минут летала дивная машина. Потом ринулась носом вниз, уже не треща, но, почихивая, пролетела, потрепыхалась над самой землей и вот побежала на лапах – хвост еще был в воздухе. И только потом остановилась, фыркнула и перестала мотать пропеллером.

Восторгу от полета не было границ. Что там говорить, аэроплан – не тачанка!.. И хотя в небе все показалось мне так просто и ясно, простота эта была только кажущейся.

На следующий же день один из самолетов на посадке по какой-то причине подпрыгнул, затем вторично коснулся земли и, грохочущий, крылатый, встал на нос. Летчик, как нам объяснили, "сделал козла". К аэроплану подбежали люди, ухватились за ферму и опустили хвост в нормальное положение. Кабина оказалась целой, а ферма погнулась. Вот и простота!..

Вернувшись с практики, мы сдали экзамены, и нам торжественно вручили аттестаты военных аэронавигаторов. Однако светлые мои надежды служить в строевой авиации рухнули. Меня назначили техником-лаборантом школы, которая опять перебралась на новое место – на Таганку, в Дурной переулок. И вскоре туда прибыли слушатели очередного набора. В основном фронтовики – люди способные, энергичные, полные энтузиазма. Программу для них расширили – срок обучения стал два года. Значительно увеличился курс высшей математики, физики. По моей специальности лекций пока не было, и, узнав, что в Петровской сельскохозяйственной академии есть лесной факультет, я решил продолжить свое высшее образование. В школе мне пошли навстречу, а в академии меня приняли сразу на второй курс – в порядке перевода из Петроградского лесного института.

И вот с тощим вещевым мешком за спиной тороплюсь я на лекции, на лабораторные занятия по неорганической химии. Корпуса академии в то трудное время не отапливались, студенты вместе с преподавателями сидели в аудиториях в зимней одежде. Обед состоял в основном из хлеба да чая, который мы нагревали в тоненьких колбах на газовых горелках. Домой я возвращался уже поздно вечером, усталый, озябший. Но зато какое удовлетворение было от прожитого дня, насыщенного до предела, заполненного занятиями, общением с интересными людьми.

Из преподавателей у меня в памяти остался профессор Турский Георгий Митрофанович. Человек высокой культуры, больших знаний, Георгий Митрофанович свою специальность – лесную таксацию унаследовал от отца, тоже профессора, крупного ученого России.

Как-то во время практических занятий я показал Георгию Митрофановичу несколько аэрофотоснимков лесных угодий. Он очень ими заинтересовался, долго рассматривал через лупу и просил еще привезти снимки разных масштабов и разных времен года.

– Вот, Александр Васильевич, – говорил он мне, – при помощи каждого аэрофотоснимка, не ходя в лес, можно получить много различных данных. Например, размещение пород – лиственных, хвойных, смешанных, количество отдельных компонентов. Легко вычислить площадь, занимаемую однородным насаждением, определить высоту леса, если известно время съемки.

В таком приподнятом, одухотворенном настроении мы еще не видели нашего профессора.

– Мне думается, – взволнованно заключил он тогда, – что мы находимся у истоков рождения новой науки – аэротаксации...

У Георгия Митрофановича было множество планов и проектов развития теории и практики лесного дела.

– Когда закончите обучение, Александр Васильевич, я рассчитываю на ваше участие в работах, – сказал он мне как-то, и я был очень признателен любимому профессору.

Но вскоре Георгий Митрофанович заболел и скончался. Его похоронили на одной из полян лесной дачи сельскохозяйственной академии, рядом с могилой отца.

Между тем у нас в школе Красного Воздушного Флота произошли значительные перемены. Среди слушателей второго приема нашлись энтузиасты, загоревшиеся идеей развития аэронавигации. Новое здание школы позволило улучшить лабораторную базу и приступить к разработке курса. Через нашего выпускника С. А. Данилина мы получали сведения о развитии Центральной аэронавигационной станции научно-испытательного института Главвоздухофлота. К этому времени над школой взял шефство Наркомат путей сообщения. Нам ввели новую красивую авиационную форму, пошили костюмы из весьма добротного материала. А вскоре при школе сформировали авиационный отряд на английских самолетах ВЕ-2Е, который систематически обеспечивал полетами всех слушателей и преподавателей.

Свободного времени у меня было достаточно. Часто ездил к родителям в деревню Починки. Отец получил крестьянский надел на пять душ и занялся строительством рубленого дома. Всей семьей мы старались помочь делу, но двигалось оно медленно – в деревенском хозяйстве необходима лошадь. Тогда я поставил перед собой задачу – купить ее во что бы то ни стало. Откладывая из жалованья по десять рублей в месяц, собрал наконец необходимую сумму и отправился на конную ярмарку.

Большая площадь была наполнена ржанием и топотом лошадей – в повозках, тележках, просто в уздечках. Целый день я протолкался здесь, но к вечеру все-таки купил у приезжего крестьянина гнедого мерина лет пяти. Куманек, как звал его хозяин, стоил 125 рублей. Сумму эту я заплатил и отвел гнедого на Таганку, где в небольшой конюшне стояли наши школьные лошади. А на следующий день, поднявшись чуть свет, отправился в Починки. Пятьдесят верст старой Владимировки, по которой когда-то шли этапом в Сибирь на каторгу ссыльные, трудное это путешествие. Но к ночи все-таки добрался до дому. Деревня уже спала, лишь кое-где лаяли собаки. В темноте негромко постучал в окно. Мать, узнав меня, открыла калитку:

– Что так поздно?

– Лошадь купил, – ответил я устало. Увидев гнедого, мать всплеснула руками и заплакала. Это были слезы радости...

В том тяжком и голодном 1921 году Владимир Ильич Ленин подписал постановление Совета Труда и Обороны об учреждении комиссии для разработки программы-максимум развития воздухоплавания и авиации. На восстановление и строительство авиазаводов, создание научно-технических организаций, подготовку авиационных кадров правительство выделило громадную для разоренной страны сумму – 3 миллиона рублей золотом! Через год – еще 35 миллионов. А в начале 1923 года партия обратилась к трудящимся республики с призывом оказать материальную поддержку в строительстве Воздушного Флота. В стране развернулось движение под лозунгом: "Трудовой народ, строй Воздушный Флот!" Учреждается массовое – с организациями во всех республиках, с губернскими, уездными, волостными отделениями – Общество друзей Воздушного Флота (ОДВФ). Оно быстро завоевало популярность в стране и вскоре объединило в своих рядах более 2 миллионов человек.

Общество издавало массовый журнал "Самолет", выпускало брошюры, плакаты, листовки, вносило весомый материальный вклад в развитие авиации. За первые десять месяцев его организации собрали па строительство самолетов 3 миллиона рублей. Одними из первых свои сбережения внесли В. И. Ленин и Н. К. Крупская. В губерниях прошли ударные кампании, как, например, "Купечество Воздухофлоту", "ГПУ – Воздухофлоту", "Красный милиционер – Воздухофлоту".

Первые эскадрильи самолетов, построенные на средства, собранные трудящимися, были названы ленинскими и в торжественной обстановке передавались личному составу авиационных частей.

Партия и правительство Республики, заботясь о развитии авиации, много внимания уделяло подготовке авиационных кадров. Расширилась сеть авиационных школ, укрепилась их материальная база. Большое значение придавалось подготовке инженерных и командных кадров с высшим образованием.

Мы в своей школе продолжали обосновывать новое содержание аэронавигационной науки. В 1923 году в газете "Известия" была напечатана большая статья слушателя школы М. В. Белякова, моего брата, в которой подробно излагались проблемы о будущем аэронавигации, необходимости отнести специальность военного аэронавигатора к летному составу. Проштудировав труды по кораблевождению, навигации и лоции морей, "Руководство для штурманов", мы пришли к выводу, что у моряков все обстоит иначе. Там штурман ведет судно, осуществляет прокладку, счисление пути. Для определения местоположения в море пользуется мореходной астрономией, пеленгацией, гидрографическими данными о течениях и глубинах.

А что же в авиации? Самолет – в воздухе, а аэронавигация – на земле, на наземной станции. В этом явно была какая-то нелогичность. Только позже я узнал, что еще в первую мировую войну русские "муромцы" совершали полеты и днем и ночью с помощью аэронавигационных расчетов на борту самолета. Существовал даже такой, например, прибор, как ветрочет Журавченко. Но в годы, о которых ведется рассказ, нам это было неизвестно.

В военной авиации только начали создаваться спецслужбы. Летчики и летнабы относились к "летной службе", ею руководили командиры. Аэрофотослужбой должен был руководить начальник штаба. Аэронавигационная служба представлялась объединением специалистов по метеорологии и авиационным приборам. И во всех этих мероприятиях должность и звание военного авианавигатора упразднялись.

В связи с этим школа наша получила другое название. Она стала Военной авиационной школой спецслужбы. Нам предстояло перейти на одногодичный срок обучения и готовить фотолаборантов, фотограмметристов, техников по авиаприборам, авиационных метеорологов, радиотехников. Подготовка аэрофотосъемщиков прекратилась. А наши настойчивые доказательства о необходимости в авиации аэронавигаторов привели к тому, что всем аэронавигаторам, уже выпущенным школой, предложили подготовиться и сдать экзамен экстерном на звание летчика-наблюдателя. И вот я – летнаб. Да и в структуре школы спецслужб аэронавигационный отдел был все же сохранен. Он объединял подготовку метеорологов и техников по авиационным приборам, и меня назначили начальником отдела.

Международная обстановка в этот период оставалась напряженной. В мае 1923 года министерство иностранных дел Англии направило нашему правительству ультиматум – наглый ультиматум лорда Керзона, содержавший клеветнические обвинения и провокационные требования. Возникла угроза новой военной интервенции против Республики Советов. В стране прошли многотысячные митинги, демонстрации протеста. В ответ на ультиматум Англии советский народ приступил к сбору средств на постройку военных самолетов. Только в Белоруссии за один день трудящиеся сдали 1000 валютных рублей. Крестьянскими депутатами Афанасьевской волости Вятской губернии был передан 25-пудовый церковный колокол. Рабочие Петрограда отработали воскресник в фонд Красного Воздушного Флота. А Симбирское губернское отделение ОДВФ на добровольные вклады рабочих и крестьян заказало на авиационном заводе аэроплан "Земляк Ильича".

11 ноября 1923 года на Центральном московском аэродроме состоялась торжественная передача Красному Воздушному Флоту боевых машин, составивших авиаотряд "Ультиматум", Вскоре здесь же было передано еще девятнадцать самолетов, построенных на средства, собранные трудящимися. Эту авиационную эскадрилью назвали именем В. И. Ленина, и торжественный акт передачи боевых машин Военно-Воздушным Силам вылился в волнующую демонстрацию патриотизма советского народа.

Одновременно с созданием в стране мощного Воздушного Флота закладывались основы отечественной авиационной промышленности. Восстанавливались и расширялись авиационные заводы, лаборатории Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ), академия Воздушного Флота имени Н. Е. Жуковского. Приказом Реввоенсовета научно-опытный аэродром был преобразован в Научно-испытательный институт ВВС РККА, сыгравший впоследствии исключительно большую роль в развитии авиации. Прежнее аэронавигационное бюро при нем было реорганизовано – развернуто в аэронавигационный отдел для испытания авиаприборов и методов воздушной навигации. Начальником этого отдела назначили Бориса Васильевича Стерлигова.

Мы помогли Б. В. Стерлигову в организации аэронавигационного отдела. Из числа аэронавигаторов второго и третьего выпусков нашей школы на преподавательской работе осталось несколько слушателей, увлеченных научной работой, в том числе Г. В. Коренев и Г. С. Френкель. Позже они были переведены в НИИ ВВС.

Георгий Васильевич Коренев был знатоком аэронавигационной техники, неумолимым в требованиях к авиаприборостроителям. Будущий доктор физико-математических наук, он разработал проблему измерения воздушной скорости полета, проанализировал закономерность этого процесса в зависимости от плотности воздуха. С появлением автопилотов Коренев с жаром включился в работу по совершенствованию этих приборов.

Георгий Семенович Френкель также обладал прекрасными способностями и глубокими знаниями физико-математических наук, умел толково применять их в аэронавигации. В разгар борьбы за инструментальное самолетовождение Френкель выступил со статьей "Здравый смысл в штурманском деле". Впоследствии ее основные идеи преобразились в такие важные элементы специальной подготовки, как приближенные расчеты в уме и штурманский глазомер. У нас в школе Георгий Семенович подготовил работу под названием "Измерение высоты полета". Теория проблемы барометрического определения высоты в полете была им разработана досконально, и труд издали в качестве учебного пособия. В аэронавигационном отделе НИИ Френкель руководил полетными исследованиями.

Интересную монографию "Магнитный компас на самолете" составил преподаватель нашей школы П. А. Михайловский. Базой для нее послужили соответствующие труды по морской навигации. Вскоре были изданы учебные пособия по аэрологии и авиационной астрономии.

Но все-таки что за наука аэронавигация?..

На наших глазах быстро возрастали скорость, высота и дальность полетов. Если первенцы авиации развивали до 60 – 80 километров в час, то есть километр в минуту, то в начале двадцатых годов скорость повысилась до 150 200, а в тридцатых годах дошла до 600 километров в час и более. Соответственно росли грузоподъемность и дальность.

В первую мировую войну и в гражданскую маршруты полетов были невелики 150 – 200 километров, отрезки их и вовсе малы – 20 – 40. Они зависели от боевых задач, для авиации довольно скромных, таких, как корректирование артиллерийского огня, ведение разведки, для некоторых самолетов бомбометание в неглубоком тылу противника, порой воздушный бой. Так что вождение самолетов в воздухе производилось просто – по земным ориентирам и путем сличения карты с местностью.

Но постепенно боевые задачи усложнялись: росли маршруты, необходимость летать вне видимости земли днем и ночью. Вот тогда и начала развиваться аэронавигация как наука. Основой для ее развития послужили смежные науки: учение о геометрической форме земного шара, системе географических координат, земном магнитном поле, картография, морская навигация, морская астрономия, ряд других.

Так, например, было известно, что для плавания в морях и океанах моряки пользуются картами в проекции Меркатора, где меридианы и параллели изображаются прямыми взаимно перпендикулярными линиями. Маршрут плавания, прочерченный на карте прямой линией, выполнялся, таким образом, с постоянным курсом и получил название локсодромии. Этот метод в авиации был пригоден только на небольшом отрезке маршрута, а предстояли большие расстояния. Поэтому-то одной из задач аэронавигации стал полет по кратчайшему расстоянию – ортодромии, что представляло собой на земной поверхности дугу большого круга.

В своем дальнейшем развитии аэронавигация должна была разработать методы выполнения маршрута вне видимости земли – только по приборам, с помощью самолетного и наземного радиотехнического оборудования. Затем полет по заданному маршруту в гравитационном поле. Современный дальний самолет, например Ил-62, снабжен современной навигационной системой, ведущей непрерывное счисление пути с указанием места самолета в географических координатах и позволяющей совершать полет по ортодромии автоматически.

А тогда для нас, молодых работников школы спецслужб, в Дурном переулке на Таганке, только начинался период поисков и развития одной из увлекательных профессий будущего – авиационного штурмана.

Сейчас не покажется удивительным, если услышишь от летчиков: "Ждем сложняк!.." То есть пилоты на аэродроме заведомо ожидают сложную погоду, чтобы потренироваться в управлении машинами в облаках, при плохой видимости. В двадцатые годы полеты по причине нелетной погоды отменялись довольно часто: в дождь, снег, при сильном ветре, низкой облачности, в туман. В связи с этим в авиации возрастала и роль метеослужбы. Не случайно в аэронавигационном отделе мы стали готовить не только специалистов по пуску шаров-пилотов, с помощью которых определялся ветер да высота облачности, а метеорологов, умеющих давать прогноз погоды.

Мой брат М. В. Беляков после окончания школы получил назначение в штаб Главвоздухофлота и с увлечением работал именно в этом направлении. Он предложил продуманную организацию аэрометеорологических станций на каждом аэродроме с соответствующими средствами связи. Когда в штабе Главвоздухофлота, на улице Разина (прежняя Варварка), была учреждена должность начальника авиаметеорологической службы, ее возглавил М. В. Беляков.

Значительно квалифицированнее в нашей школе стала и подготовка техников по авиационным приборам. В строевых частях на этих техников возлагалась ответственность за работу на самолете всех приборов. Они не только следили за их исправностью, но и сами производили мелкий ремонт, определяли девиацию магнитных компасов. Для занятий этих специалистов в школе была оборудована лаборатория, которая к тому же ремонтировала приборы по нарядам Главвоздухофлота. Лабораторией и подготовкой техников-прибористов руководил выпускник школы В. Г. Кудров. Позже преподапатслем этого отделения стал наш выпускник В. В. Брандт – автор капитальных трудов по авиационным приборам, а летпабами – Герои Советского Союза Г. М. Прокофьев, А. М. Бряндинский.

Но отношение пилотов к приборам в те давние времена, надо сказать, было еще довольно своеобразное. По маршрутам даже на двухместных самолетах летали только "на глазок": пользовались исключительно визуальной ориентацией, линию пути выдерживали по линейным ориентирам – железных и шоссейным дорогам, большим рекам, побережью морей, крупных озер.

Предстояло еще доказывать эффективность приборного полета. И вот в марте 1925 года летчик Ф. С. Растегаев и летнаб Н. Н. Курбатов на самолете Р-1 отправились в полет по маршруту Москва – Смоленск – Ленинград – Москва.

Экипаж вооружили визиром Ноздровского, компактным ветрочетом Стерлигова, который позволял в полете рассчитывать скорость и направление ветра по двум углам сноса. А для быстроты расчетов, были разработаны специальные номограммы, или, как их называли, навиграммы. Позднее их заменили широко известной навигационной счетной линейкой, разработанной нашим выпускником Л. С. Поповым.

И начались полеты по компасу. Аэронавигаторы Б. В. Стерлигов, С. А. Данилин, Г. С. Френкель, П. В. Коренев, И. Т. Спирин летали по маршрутам с летчиками И. Ф. Козловым, М. М. Громовым, Ф. Г. Федоровым, Л. А. Юнгмейстером, В. И. Коровиным. Это был коренной перелом в теории и практике самолетовождения, рождение нового способа навигации, весьма перспективного для полетов в сложных метеоусловиях и ночью. Но в этом надо было еще убедить весь летный состав. Многие пилоты придерживались мнения, что в полете лучше ориентироваться по местным предметам. Все это сейчас кажется, конечно, странным, но в те годы такое утверждение было оправданным, ибо попытки провести машину по компасу нередко заканчивались потерей ориентировки, а иногда даже аварией.

Что же было установлено в кабине летчика-наблюдателя? Компас, указатель скорости, высотомер, часы с секундомером, бомбардировочный прицел. Здесь же находились планшет с картой, таблицы навиграмм, бортжурнал. В полете по показаниям приборов летнаб должен был рассчитывать истинную высоту, истинную воздушную скорость полета, измерять путевую скорость, которая возникала в результате геометрического сложения векторов воздушно!! скорости и ветра. Были разработаны и систематизированы правила прокладки маршрута на карте с обозначением расстояния и путевого угла. На самолетах начали устанавливать простейшие бортовые визиры для измерения угла сноса и путевой скорости. Для этой цели впоследствии использовались оптические визиры – прицелы для бомбометания. Ведь в полете летнаб должен был вести и стрельбу из пулемета, сбрасывать бомбы по наземным целям, корректировать артиллерийский огонь.

Все это требовало не только хорошего знания теории, но и большой практики. И летом 1925 года мы, аэронавигаторы школы спецслужб, были направлены на лагерные сборы под Можайск, где на полевом аэродроме базировалась 30-я авиационная эскадрилья и 20-й авиаотряд.

Все лето прошло в напряженной тренировке. Я прочно освоился с кабиной самолета Р-1. Это был новый двухместный биплан – разведчик отечественного производства, почти весь из дерева, обтянутый перкалем. Жесткость его конструкции создавалась многочисленными металлическими растяжками. Летно-технические данные Р-1 считались вполне удовлетворительными: скорость до 185 километров в час, потолок – 5000 метров. Самолет брал до 750 килограммов нагрузки, в том числе запас бензина на четыре часа полета. Но в нем было немало архаических устройств: бензин, например, подавался в мотор бензопомпами, которые приводились в движение с помощью ветрянок, стоявших по бокам фюзеляжа. Открытая кабина защищалась лишь небольшими козырьками из целлулоида. Самолет выполнял основные фигуры высшего пилотажа, но легко срывался в штопор, и в воинских частях из-за этого было немало происшествий. Точно так же Р-1 был строг и на посадке: он легко "козлил", а ошибки летчика нередко оканчивались поломками и авариями.

Вспоминая полеты, сопоставляя первые наши маршруты с сегодняшними, отчетливее вижу все их трудности. Ведь в те времена не было еще ни радиосвязи, ни таких падежных средств самолетовождения, как приводные радиостанции и радиокомпасы, не говоря уже о радиолокации.

Как-то мне с летчиком Семеном Ивановичем Трофимовым предложили совершить большой по тому времени перелет – из Москвы в Севастополь. Мы должны были перегнать и сдать в школу летчиков на Каче этот самый Р-1. Маршрут я проложил через крупные города: Тулу, Орел, Курск, Харьков. И весь маршрут мы пролетели без всяких отклонений за 13 часов 20 минут с одной лишь промежуточной посадкой в Харькове для дозаправки самолета. Тогда именно и пришла уверенность, что смогу выполнить и более сложные задания.

К этому времени в аэронавигационном отделе НИИ завершился первый этап научной работы: были не только разработаны, но и доведены до практического использования правила навигации самолетов днем в простых метеоусловиях с помощью магнитного компаса. Эта методика одно время так и именовалась компасная навигация. Проверенная в полетах работниками аэронавигационного отдела НИИ, она вскоре получила в авиации широкое применение, вошла в программы всех авиационных школ, в том числе и нашей школы специальных служб.

К слову сказать, работая в тесном взаимодействии с Научно-испытательным институтом ВВС РККА, мы эту методику усвоили ранее других и в процессе учебных полетов вносили собственные добавления и усовершенствования. Большую помощь нам оказывал начальник учебного отдела школы А. П. Сегеди и сформированное при школе в 1925 году летное отделение.

Вначале в нем было всего шесть самолетов и четыре летчика. Но через год штат расширился, самолетов стало больше. Теперь уже в учебный летный отряд входили летчики-инструкторы С. И. Трофимов, Н. Н. Базанов, Г. В. Жиркович, Б. Л. Местон, И. Д. Антошкин, С. Н. Добрынин и А. А, Дубровский, командиром отряда был В. В. Сафронов. Все летчики имели хорошую технику пилотирования, так как в основном пришли к нам из расформированной Московской школы высшего пилотажа.

На Центральном аэродроме для отряда было построено небольшое кирпичное здание по моему плану-чертежу, а также вместительный ангар. И мы, летнабы-аэронавигаторы, быстро сработались с пилотами.