Текст книги "Мулен Руж по-русски. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Решетников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Никак нет, Ваше высокопревосходительство! – бодро ответил солдат.

Тут в церковь зашёл секунд-майор Булгаков, лицо которого выражало некую растерянность и радость.

– Ваше высокопревосходительство, – обратился он к Суворову, – вражеские суда большей частью взорвались, остальные поспешно отступают.

– Хорошо, – быстро взял себя в руки генерал-аншеф, – продолжайте наблюдение. После завершения торжественной литургии я присоединюсь к вам.

* * *

В небольшом домике за столом, который стоял возле затопленной печки, сидели два человека и не спеша вели беседу, угощаясь довольно неплохим вином. Это были генерал-майор фон Рек и генерал-аншеф Суворов.

– Что вы думаете, Иван Григорьевич, по поводу взрывов на османских кораблях? Может, есть какие-нибудь новости? – спросил Суворов.

– Слухи, только, Александр Васильевич, слухи.

– И какие же?

– Их три. Первый, что это наши солдаты смогли незаметно подвести брандеры к османским кораблям и взорвать их.

– Но такого приказа не было! – усмехнулся Суворов, – как и тех смельчаков, кто бы это сделал.

– Говорят, смельчаки ценою собственной жизни уничтожили корабли ненавистных османов.

– Ну, допустим. Хотя эти брандеры никто не видел. А что ещё?

– Говорят, что это устроили французские инженеры, которые находятся в крепости Очаков на османской службе.

– И зачем им сие? Что-то мне в это совершенно не верится. Французы верные союзники султана.

– Слух ходит, что они получили от Светлейшего князя Потёмкина очень большую сумму и предали своих союзников.

– Неужели Григорий Александрович так не верил в нас, что решился через подкуп устранить опасность, которая угрожала Кинбурнской крепости? И какую сумму называют?

– От ста тысяч рублей до миллиона! – ответил фон Рек, и на лицах обоих генералов появилась улыбка.

– Ну, а третий слух какой? – после некоторого молчания спросил Суворов.

– Говорят о каких-то персидских фанатиках – шахидах, которые мстят Порте. Мол, эти люди готовы легко принять смерть, если вместе с ними погибнут их враги.

– Если это были фанатики, то врагов с собой они унесли не мало, – горестно усмехнулся Суворов. – Почти весь османский десант и пять лучших кораблей на дне. Да и другие пять тоже представляли серьёзную силу. Думаю, после такого конфуза, Порта в этом году боевых действий больше не предпримет. Только что писать Светлейшему князю..?

– А вы, Александр Васильевич, про все три слуха и напишите, а там он сам пусть выбирает, какой ему больше по сердцу.

– Ты прав, так и напишу. А нам жалеть не о чем, солдатики наши живы и здоровы. Теперь можно будет более спокойно заняться укреплением Кинбурна.

Слухи распространяются очень быстро, особенно если они направлены умелой рукой. В Очакове французские инструкторы и инженеры разделили участь своих коллег, которые погибли при взрывах кораблей. Только здесь они погибли не от подводных мин, а от рук разъярённых янычар, которые остались живы. Сам же Потёмкин докладывал Императрице, что пользуясь алчностью французов, подкупил их офицеров, которые подложили бомбы в пороховые погреба. И даже были названы суммы и имена, так как проверить этого всё равно никто не мог. Государыня поздравила его с викторией, посетовав на то, что жаль – у неё нет столько денег, чтобы подкупить всех недоброжелателей и поссорить их между собой. Хотя без дорогого подарка Светлейший князь не остался. Вот так вот выходцы из будущего украли у Александра Васильевича Суворова победу, но сохранили жизни многим офицерам, которые должны были погибнуть в этой битве. В Константинополе царило всеобщее уныние, перемешанное со злобой на французов. А в Петербурге радовались победе и называли французов друзьями, которые за рубли уничтожат всех врагов России. Престижу Франции была нанесена звонкая пощёчина.

ВДАЛИ ОТ ДОМА.

Осень, зиму и весну Муравьёв со своей командой провёл в Херсоне, где организовал постройку литейно пушечного завода. Удачно попав на приём к Светлейшему князю Григорию Александровичу Потёмкину, он смог убедить его не только в том, что завод – это нужное дело, но и в том, чтобы это дело досталось ему, продемонстрировав работу пушек, которые стояли на кочах. Демонстрация Григорию Александровичу очень понравилась. А ещё он был доволен тем, что нашёлся достаточно умный человек, готовый построить такой нужный завод. Светлейший понимал, что война с Портой будет длиться достаточно долго, и оружейное производство на южных границах Российской империи необходимо. Муравьёв ещё уговорил Потёмкина, чтобы на завод привозили непригодные орудия, из старых крепостей, которые подлежат упразднению и из тех, которые сдадутся на милость победителю.

– Ваша Светлость, – говорил Даниил, – я верю в силу русского оружия, поэтому хотел бы вас попросить о том, чтобы непригодные орудия из вражеских крепостей, которые вы захватите, тоже бы свозили на завод. Переплавив старый хлам, мы сделаем лучшие орудия для русской армии.

– Что же, Даниил Петрович, и против этой просьбы я ничего не имею, – отвечал Потёмкин, изумляясь такой уверенности купца в будущих победах.

Агеев и Муравьёв изначально обговаривали организацию или морского, или оружейного производства. Для этого рассматривались города Таганрог и Херсон. Определиться нужно было на месте. Даниил решил, что пусть это будет Херсон. Он и ближе и с Потёмкиным удачно получилось договориться. Тем более, что сорок процентов от веса переплавленного казённого металла будет уходить ему, как плата за работу. И это в основном медь, потребность в которой «Приют» испытывал немалую. Кроме завода Муравьёв строил в Херсоне кирпичный двухэтажный дом, первый этаж которого уйдёт под магазин, где будут торговать продукцией «Приюта», а второй – для проживания его представителей. Недалеко от завода возводилось одноэтажное деревянное общежитие для будущих работников. Цеха, как и в Тюмени, обносились забором. Имеешь пропуск – проходи, нет – гуляй своей дорогой, здесь не картинная галерея, да и в галерею без билета не пустят. Но праздношатающийся народ это одно, а вот строители, это совершенно другое и их, как назло – не хватало. Поэтому команда Муравьёва занялась пиратством, тем более, что люди были подготовленные, боевые и вида крови совершенно не боялись. Днём они через бинокли изучали селения, что находились вблизи османской крепости Очаков, а ночью скрытно подплывали на кочах, высаживались на берег и похищали из селений... Всё селение похищали. Таким образом, похитили три деревеньки, после чего решили, что хватит. Тем более османские суда стали слишком активно патрулировать близлежащие воды. Людям, попавшим в плен, популярно объясняли, чего от них хотят, и что им будет взамен. А так же и то, что их ждёт в случае неповиновения. А что вы хотите – война. Мужчины в основном копали, пилили, таскали. Старики и старухи следили за детьми, а женщины стирали и готовили. За это их снабжали довольно неплохими продуктами питания. Первоначально все сто пятьдесят семь человек жили на кочах, потом их разместили в построенном общежитие. Для местных властей имелись бумаги с печатями, заверенные тюменским воеводой, куда можно было вписывать всё, что угодно. По бумагам это были крепостные, посланные на работы. Муравьёв и его команда внимательно следили за пленными. Нет, они не боялись побегов. Они выявляли среди них способных. Уже через неделю всю похищенную братию разбили по отрядам и назначили из их же среды командиров. Кто был посмышлёнее, тех обучали и давали более ответственную работу. Дуракам и неумехам доставался самый тяжёлый и грязный труд. К маю все работы были завершены. И Муравьёв на кочах отправился обратно в Тюмень. В Херсоне остались два сотрудника безопасности корпорации, один из которых был назначен управляющим завода, а другой магазином. С ними вместе остались ещё тридцать шесть человек из числа похищенных. Это были мужчины с семьями, которым предстояло работать на заводе и в магазине. Семьи Муравьёв не разлучал.

ДОМА.

В Тюмень кочи пришли 17 июля 1788 года.

– Это что за каракатицы тащатся по Туре? – грозно крикнул в жестяной рупор с пристани Лапин, – сейчас как прикажу из пушек стрелять!

Люди, находившиеся на корабликах, стали обеспокоено глядеть в сторону Муравьёва, мол, куда ты, медведище, нас привёз??? Итак – страху натерпелись... Похищение, тяжёлые работы, трудная дорога, а сейчас и вовсе...

– Это кто там гавкает на берегу? – крикнул довольный Даниил.

– С тобой, кучерявый пудель, не гавкает, а разговаривает купец первой гильдии Лапин Иван Андреевич. И он злой, потому что возвращается с охоты без дичи...

– Дичи нет – убей собаку! – весело ответил ему Даниил.

– Ты не прав, кучерявый пудель, собака – это друг Ивана Андреевича Лапина. И этот друг где-то шлялся целый год, а у него, между прочим, жена сына родила...

– Сына!? – воскликнул счастливый Муравьёв.

– Ага, его... Вот всё думаем, какое имя мальчонке дать... Шарик, Бобик или Тузик, – глумился довольный Иван.

– Сам ты – Барбос блохастый! Вот погоди, пристанем к берегу... – Даниилу хотелось побежать прямо по воде, чтобы увидеть своего первенца.

Лапин и правда с четвёркой своих охранников был на охоте. Возвращаясь домой вдоль берега, он приметил долгожданные кочи и решил их встретить лично.

– Ещё неизвестно кто из нас блохастый... Пойду-ка я, пожалуй, отсюда от греха подальше, а то потом ещё чесаться начну, – и Иван демонстративно пошёл с пристани прочь.

– Ваня, – не поддался на провокацию Даниил, – вернись! Я всё прощу!

Слушая громкую перепалку двух здоровых мужчин, народ на кочах и пристани только удивлялся, не понимая, то ли шутят два этих бугая, то ли ругаются, то ли ещё что. Все ждали продолжения... Лапин остановился, подозвал стоящих в стороне охранников и что-то им сказал. Потом они впятером подошли поближе к краю пристани и дружно дали залп их ружей в воздух. Люди вокруг испуганно дёрнулись.

– Ура – Муравьеву Даниилу Петровичу! – громко крикнул Лапин.

– Ураааа!!! – подхватили четверо охранников.

После того, как оба коча пристали к причалу, и Даниил оказался в крепких объятиях Лапина, он спросил:

– Иван, как сына-то назвали?

– Афанасием, в честь твоего деда...

А приехавшие с Медведевым люди смотрели вокруг и удивлялись. Удивлялись широкой каменной пристани, большим красивым кирпичным домам, просторным и чистым улицам, аккуратно одетым взрослым и детям. Удивлялись скамейкам, газонам и разметкам на дороге.

* * *

– Ой, вы кочи, тюменские кочи, только море и небо вокруг... – пел пьяненький Даниил на пару с Иваном.

Друзья сидели рядышком и, обняв друг друга за плечи, раскачивались в такт песне. Гуляли, как всегда в ресторане у Лапина. Муравьёв, навестив обрадовавшуюся жену и пятимесячного Афанасия, вынужден был вскоре покинуть дом, чтобы встретиться с друзьями и поведать о своей экспедиции на юг страны. Приехавших с ним полоняников из-под Очакова разместили в старых деревянных солдатских казармах, которые держали специально для таких случаев. А тюменский гарнизон уже несколько лет, как имел обнесённое забором кирпичное трёхэтажное здание, построенное по типу казарм XXI века. Во внутреннем дворе казармы были и плац, и столовая, и спортивный городок, и мастерские. В самом здании при случае могло разместиться до пятисот человек. Многие офицеры, чтобы не тратить деньги на проживание в городе, жили здесь же, тем более, что отдельные комнаты имелись. Полковник Беклемишев, глядя на заботу городского главы о военных, стал его ярым поклонником и другом. Добиться такого дружелюбия было достаточно легко, потому что все деньги, выделяемые государством на тюменский гарнизон, так или иначе оседали в «Приюте», который снабжал защитников Родины всем самым лучшим и необходимым. Так что солдаты теперь были не чета тем, что встретили тринадцать лет назад шестёрку самозванцев у ворот Тюмени. Да и самих ворот уже давно не было, как и стен – снесли за ненадобностью. Кстати, Лапин тоже внёс свою лепту в жизнь военных. Подмяв под себя почти всю городскую ресторацию, он открыл четыре спорт бара. Солдаты, которые находились в увольнении, могли здесь не только покушать и попить пиво, но и поиграть в боулинг и пострелять в тире из духового ружья. Благо производство таких ружей было налажено, правда – в весьма скромном количестве. А ещё в каждом из четырёх спорт баров имелся ринг, где по субботам и праздникам проходили кулачные бои. На это зрелище приходили посмотреть не только солдаты, но и офицеры. Да и местные жители охотно шли сюда. Здесь можно было делать ставки, а при желании и самому принять участие. Бои проходили по правилам бокса, а участники должны были обязательно одевать боксёрские перчатки, шлемы и вставлять для защиты зубов капу. Откуда же взялись боксёры? А взялись они из «Дворца спорта», который построили рядом со стадионом. Пока в нём действовали только три секции: бокс, гимнастика и фехтование. Зимой сюда охотно шли те, кто летом занимался греблей на байдарках. Корпорация «Приют» активно продвигала спорт в народные массы. Даже для женщин в недавно построенном «Доме мод» оборудовали зал для танцев, тем более глава города сам отлично танцевал. А ещё с некоторых пор организаторы «Приюта» отошли от подготовки будущих СБК. Эту функцию кроме китайских монахов, выполняли хорошо подготовленные инструктора, многие из которых достойно проявили себя в реальных делах. Организаторы «Приюта» только вели контроль, были наблюдателями на экзаменах и собирали картотеку на каждого своего подчинённого, стараясь держаться в тени. Многие СБК даже и не догадывались, чьи приказы они выполняют на самом деле. К себе друзья приблизили только самых проверенных людей, которые, кстати, не всегда являлись сотрудниками безопасности корпорации. У Ивана это была жена, которая в нём души не чаяла, а ещё Кузьма и Макар. Если на этих двоих смотреть с государственной точки зрения, то первый в государстве Лапина возглавлял разведку, а второй – армию. Не смотря на то, что оба хорошо знали Агеева и относились к нему с уважением, хозяином для них был только Иван. У Агеева таким человеком был Рустам. Жену Марсель с некоторых пор тоже стал приближать к себе, открыв ей самую малую часть секретов. Но даже эту малую часть она смогла переварить с большим трудом. Поэтому Агеев не торопился. Муравьёв, кроме своей жены, доверял пятёрке водолазов, которые были с ним в Кинбурне, и двум СБК, оставленных им управлять заводом и магазином в Херсоне. Все эти люди прошли проверки, которые устраивал Агеев, испытывая на верность людей служащих им. Как это ни печально, но за то время, как открылась школа по подготовке СБК, троих пришлось ликвидировать, потому что люди стали вести свою собственную игру, посчитав себя всесильными. А вот доверенные Маллера прошли проверку. Все являлись СБК, и у всех обнаружился талант к рисованию. И были они для Артура и охраной, и разведкой, и учениками. Несмотря на то, что жену Маллер очень любил, но от тайн держал подальше, как и Казанцев, который своей жене вообще не доверял из-за её излишней болтливости и недалёкого ума. Да и не было у воеводы близких людей, кроме тех, с кем он попал в другое время. Они его и защищали, и берегли. Зато приятелей у Казанцева было больше всех. Вся Тюмень на него молилась Богу. А как же было не молиться? Он построил красивую ратушу, благоустроенную казарму, увлекательный «Дворец спорта», великолепный «Дом моды», замечательный парк с аттракционами, просторную и удобную пристань, отличные и широкие дороги, хорошую больницу, престижный университет и шикарный Гостиный Двор, куда отовсюду стекались купцы... Полицейское управление и тюрьму приписывали Агееву. В принципе так оно и было. Но если здание полицейского управления стояло недалеко от ратуши и имело весьма симпатичный вид, то тюрьма, обнесённая высоким забором и колючей проволокой, находилась за городом. Туда вела отдельная дорога, чтобы ссыльные каторжане своим видом не смущали городское население, направляясь в места не столь отдалённые. Штат сотрудников у Агеева заметно вырос. В его подчинении теперь имелся начальник тюрьмы, взвод охраны и десяток надзирателей. И, наконец, Кощеев... Хотя Кощеев был сам по себе, но с недавних пор обзавёлся женой.

КАК ИГНАТ ЖЕНИЛСЯ.

– Эй, цыган, ты, что ли кузнецом будешь? – спросил Кощеев, зайдя в кузню, чтобы заказать себе два новых ножа.

– Я не цыган, я – рома, – ответил здоровый смуглый мужик, одетый как кузнец.

– Ну, Рома, так Рома, – легко согласился Игнат.

Тут в кузню вошла кареглазая девушка лет семнадцати и бросила любопытный взгляд на Кощеева. Посмотрела всего мгновение и отвернулась. Она отвернулась, а Игнат потёк, как восковая свеча, стоящая возле жаркого костра. Девушка между тем обратилась к кузнецу, который оказался её отцом, с какой-то просьбой и, получив согласие, удалилась.

– Не боишься отпускать её одну? – спросил Кощеев, – украсть могут.

– Ты что ли её украсть собрался? – усмехнулся рома.

– А хоть бы и я! – начал хорохориться Игнат.

– Ну-ну, – продолжал усмехаться кузнец.

– Украду и женюсь! – неожиданно для самого себя выпалил Кощеев.

– Договорились! – ответил вдруг рома, – украдёшь – она твоя. А теперь говори, зачем пришёл?

В особняк Кощеев пришёл в расстроенных чувствах.

– Ты чего это сам не свой? – заметил странное поведение своего кореша Лапин.

– Ножи ходил заказывать.

– И что, заказал?

– Заказал.

– И в чём проблема?

– Думаю, как их забрать даром.

– Каким – даром, Игнат? Совсем что ли крыша поехала?

– Ага, поехала...

– А ну, давай рассказывай, что случилось? – строго потребовал Лапин.

И поведал Игнат своему другу о девице и о том, что если он её украдёт, то сможет жениться на ней. А в качестве приданного за неё получит два самых лучших ножа.

– Во дела! – почесал Иван затылок, услышав рассказ друга, – и как ты собрался её похищать?

– Да, хрен его знает, – сплюнул в сердцах Игнат, – во дворе кобель злой сидит, на улице в окружении подружек ходит. Цыгане они. Поют там, танцуют. А отец – кузнец. Первый раз слышу о цыганах кузнецах.

– Да ты что!? Они же с лошадьми возились всегда, значит и кузнецами должны хорошими быть. Подковы сами с небес не падают, – нравоучительно произнёс Иван. А после небольшого раздумья, спросил, – значит, говоришь, поют, танцую?

– Ага.

– Пля! Мне их в Тюмень нужно! В ресторан! Публику чем-то новым надо удивлять.

– Может весь их табор украсть? – спросил Игнат с какой-то надеждой в голосе.

– Ага, – усмехнулся Иван, – любить, так королеву, воровать, так цыганский табор! Только потом с ними хлопот не оберёшься. Договариваться нужно.

– А на счёт девушки?

– Думаю, тут хрен договоришься. Уговор-то, у вас, какой был? Такие типы словами не бросаются. Короче, нужно Рустама звать, у него голова на разные выдумки хорошо настроена...

...Первые солнечные лучи уже стучались в окна особняка, в котором в одной из комнат стоял злой Игнат и два молодых бугая, на лицах которых интеллект постеснялся ставить свои отметины.

– Вы кого, мать вашу, притащили, пеньки дубовые? Это же мужик! – шипел на них Игнат, не решаясь громко говорить, указывая при этом на кузнеца, который лежал на кровати обмотанный одеялом и спал.

– Как нам сказали, так мы и сделали, – пробасил один из бугаёв, – Нам сказали Рому молодую принести, мы его и принесли.

– Молодую!!! Её!!! – чуть не сошёл с ума Кощеев.

– Рома в том доме был только один, остальные три – бабы.

– Идиоты! – Игнат обессилено сел на стул.

Тащить кузнеца обратно было уже поздно. Утренние улицы Петербурга наполнялись людьми.

Кузнецу показалось, что будто бы он слышал громкий смех. Удивившись этому, мужчина открыл глаза и увидел, что лежит в совершенно незнакомом помещении. Недалеко от того места, где он лежал, стоял стол, за которым сидели два человека. Одного из них он узнал, это был его недавний заказчик, а второго, лицо которого светилось непонятной радостью, он видел впервые.

– Где я? И как здесь очутился? – вырвались первые пришедшие на ум слова.

– Ты уж нас прости, – ответил весёлый Лапин, стараясь придать своему лицу серьёзное выражение, – но по нашим законам трогать невесту до свадьбы жених не имеет права, – поэтому он украл тебя.

– Какой жених? Какую невесту? – всё никак не мог понять купец, пытаясь принять сидячее положение.

– Вот жених, – и Иван показал на Игната, – а невеста – твоя дочь. Ты же сам договаривался с ним, что если он её украдёт, то...

– Поэтому он украл меня? – спросил кузнец, после чего комната наполнилась его безудержным смехом.

Иван в это время сделал какой-то жест рукой и двое юношей внесли на подносах пару бутылок с вином и довольно аппетитную закуску.

– Не побрезгуй, – продолжил Лапин, – отведай наши угощения, да за доставленные неудобства зла не держи.

– А ты кто ж такой будешь? – спросил, отсмеявшись рома, уже стоя разглядывая комнату, в которой находился.

– Я то? Купец. Лапин. Может, слышал о таком?

– Как же не слышать-то? Про твои магазины весь Петербург говорит, – кузнец уважительно посмотрел на Ивана и в лёгком смущении присел к столу.

– А это – Игнат, – продолжил между тем Лапин, – и магазинами мы владеем с ним на пару.

Теперь кузнец уже совершенно по-другому посмотрел на Кощеева...

Вернулся рома домой только к обеду и сильно навеселе.

– Лала! – крикнул он изумлённой дочери, которая с утра не застала его в постели и не знала где искать отца, – готовься к свадьбе! Я тебе жениха нашёл!

Сумел Лапин уговорить рому, и в Тюмень поехали не только новобрачные, но и кузнец со своей и ещё с одной семьёй, которые прекрасно пели и танцевали. Кроме них Ивану удалось завербовать дюжину мужчин, которые были похожи друг на друга невозмутимым молчаливым характером, а так же два десятка девушек и двух врачей. Прошёл год, как Иван Андреевич покинул столицу...

ПЕРВЫЙ БОЙ.

В тот июльский день, когда пьяненькие Муравьев и Лапин, обнявшись, пели песни про кочи, гардемарин Казанцев за тысячи километров от них, командуя своим отделением пушкарей, вёл огонь по шведскому флагману «Густав III».

– А ну, соколики, – кричал Иван Алексеевич, – заряжай книппелями! Собьём шведу мачты!

В этот момент ответный залп шведского флагмана сотряс палубу «Ростислава» и Казанцев, не удержавшись на ногах, плюхнулся на пятую точку. Это и спасло ему жизнь. Ядро, пролетевшее над ним, убило двух человек из орудийной обслуги. Иван быстро поднялся и стал помогать заряжать пушку, которая потеряла часть своего расчёта.

– Почему орудия Тадеуш не отвечают? – в некуда задал он вопрос, после второго ответного залпа со шведского корабля.

– Его благородие без чувств лежит, – крикнул ему один из канониров, – командовать некому. Да и не видно нечего, всё пороховым дымом занесло!

– Так, слушай мою команду! Заряжай книппелями! Стрельба по готовности!

– Куда стрелять-то? Всё, как в тумане!

– Не меняем целик, продолжаем так же вести огонь! Всем ясно?

– Так точно, Ваше благородие!

– А я к орудиям нашего соседа...

Отделение Тадеуша было в полной растерянности. Люди столпились у орудий и не знали, что делать. Гардемарин лежал без сознания. Лицо его покрылось бледностью, однако следы крови отсутствовали. Мельком взглянув на него, Казанцев прикрикнул на орудийную прислугу:

– Чего стоим? Отнесите господина Тадеуша в сторонку, а сами к пушкам!!! Заряжай брандскугелями (зажигательная бомба)! Живее! Противник ждать не будет!

– Куда стрелять, Ваше благородие, не видно ничего? – спросил кто-то из канониров.

– Заряжай, я сам наведу! – приказал Казанцев.

Теперь Иван бегал от пушки к пушке и, по одному ему понятным ориентирам, наводил оружейные стволы, не забывая навещать и своё отделение.

– Кто это у нас так хорошо стреляет? – находясь на капитанском мостике, спросил адмирал Грейг капитана корабля контр-адмирала Евстафия Степановича Одинцова, разглядывая шведский флагман в подзорную трубу. – Я отсюда-то шведа еле-еле из-за дыма вижу, а он, вон, как ровненько попадает. У «Густава» уже корма горит!

– Это ведёт огонь отделение гардемарина Тадеуша, – ответил один из адъютантов капитана.

– Николай Степанович, спустись к нему, передай, чтобы взял немного правее. Пусть угостит шведских канониров картечью, – приказал Одинцов адъютанту.

– Слушаюсь, Ваше превосходительство! – ответил адъютант и удалился.

– Ох, ты! – восхитился Грейг, продолжая наблюдение в подзорную трубу, – и бизань мачту сшибли!

Через некоторое время вернулся адъютант.

– Ваше превосходительство, приказ я передал. Но только батареей Тадеуша командует гардемарин Казанцев.

– А с Тадеушом что?

– Лежит без сознания.

– Казанцев что же, командует сразу двумя отделениями? – это спросил уже адмирал.

– Так точно!

– Эх! Молодец гардемарин, быть ему мичманом!

Бой между тем продолжался. Из-за слабого ветра корабли маневрировали очень слабо, а дым от выстрелов заполнил всё пространство на месте морской баталии. Пушкари обоих флотилий стреляли практически вслепую. Казанцев по звукам выстрелов определял примерное нахождение вражеского флагмана и старался не снижать темпа орудийной стрельбы.

– Соколики! Слышите, швед что-то слабенько стал отвечать? – подбадривал Иван канониров. – А ну, поднажмём, чтобы они совсем замолчали! Заряжай картечью!

Через некоторое время на капитанском мостике один из адъютантов Осипова крикнул:

– Ваше превосходительство, глядите, шведский флагман спустил свой вымпел!!! Он покидает строй кораблей!!!

– Знатно мы их поджарили! Спуститесь-ка, лейтенант, вниз и прикажите перевести огонь всего левого борта на полрумба правее. Флагман нам уже не страшен.

Теперь огонь «Ростислава» обрушился на вице-адмиральский корабль «Принц Густав», который, не выдержав артиллерийскую дуэль с русским флагманом, сдался. Но не всё так было гладко. Из-за плохой видимости, линейный корабль «Владислав», совершил неудачный манёвр и оказался между шведскими судами, которые тут же открыли по нему частый огонь. Окруженец сопротивлялся яростно, но большие потери среди личного состава и отсутствие поддержки с других кораблей, вынудили капитана отдать приказ о спуске флага. Капитаны ещё трёх судов, видя бедственное положение «Владислава», испугались шведского огня и не рискнули вступить в сражение. Сменив галс, они друг за другом покинули боевую линию. А битва между тем продолжалась, и обе эскадры, двигаясь параллельным курсом, выплёвывали друг в друга центнеры смертоносного железа. Артиллерийская канонада сотрясала воздух Финского залива до самой ночи, но победитель так и не был выявлен. Сильно потрёпанные флотилии обоих сторон вынуждены были разойтись. Но в отличие от шведов, русская эскадра выполнила свою задачу, не дав вражескому флоту установить своё господство на море, которое позволило бы ему беспрепятственно приближаться к Кронштадту, а возможно и к самой столице и обстреливать их. Большинство шведских кораблей нуждались в хорошем ремонте, и они укрылись в крепости Свеаборг.

* * *

– Тадеуш, что с тобой случилось? – спросил его командир, лейтенант Пискарёв.

– Не помню, господин лейтенант. Был взрыв, а потом ничего не помню, – растеряно ответил Тадеуш.

– Доктор сказал, что на тебе нет ни одной раны, ни на теле, ни на голове. Ты пролежал всю баталию, а гардемарину Казанцеву пришлось командовать и своим и твоим отделением, – сказал Пискарёв и посмотрел с сочувствием на юношу. – Это был твой первый бой, и я пока ничего не скажу нашему капитану. Но если подобное повторится и впредь, то мне придётся просить Его превосходительство списать тебя с корабля. Вчера из-за подобной трусости мы потеряли линейный корабль "Владислав". За неоказание ему помощи капитаны Вальронт, Коковцев и Баранов были отданы под суд! Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да, господин лейтенант.

– Тогда иди и подумай хорошенько о том, что я тебе сказал.

– Слушаюсь, – ответил юноша пошёл в свой кубрик.

Он шёл и злился, но злился не на себя и свою трусость, Ян Тадеуш злился на Казанцева, которому всё легко достаётся и который везде лезет. «Зачем он стал командовать моим отделением? – думал молодой шляхтич, – своего, что ли мало? Или решил выделиться перед начальством, воспользовавшись моей беспомощностью?» Эх, не знал неудачливый гардемарин, как плакал всю ночь маленький Иван, когда сам в первый раз зарезал курицу. Не знал, как тошнило его после этого несколько дней, и он не мог кушать мясо. Не знал о часах, проведённых в молитвах и медитациях, которые позволили Ивану обрести душевное равновесие и принять жизнь такою, какая она есть – вместе со смертью. Тадеуша не заставляли, часами убирать вонючий навоз, чтобы выработать иммунитет к брезгливости. Ему не приказывали отрабатывать удары ножом и саблей на свежих свиных тушах. Его не учили относиться с уважением и пониманием к каждому, ибо всех создал Господь, и один без другого – никто. Из Тадеуша не готовили офицера, из него готовили придворного вельможу. Служба на флоте, тем более на самом престижном корабле, давала возможность оказаться на виду у высокого начальства и возвыситься. Да и хорошее денежное довольствие тоже было не на последнем месте при выборе карьеры.

– Иван, ты зачем полез командовать моим отделением? Тебе что – своего мало? – злость распирала шляхтича.

– Ян, да ты что??? – изумлённо посмотрел на него Казанцев, – ты же раненый лежал, а твои канониры не знали что делать. А шведы лупили по нам со всех сторон. Сам знаешь, в таком деле помощь даже одной пушки очень существенна. Я узнал, наш корабль получил сто двадцать одну пробоину! В моём отделении двое были убиты и трое ранены. Мне самому приходилось заряжать пушки, так как прислуги не хватало.

– Вот и заряжал бы свои пушки, нечего лезть к моим, – выпалил Тадеуш и ушёл к своему отделению, откуда вскоре раздались гневные приказы.

– Пустой человек, – сказал один из канониров Казанцева, глядя в сторону Тадеуша, – кричит постоянно почём зря. А как дело до баталии дошло, так и обмяк.

– Но-но, Андрон, – нахмурил брови Иван, – не хватало ещё, чтобы твои слова кто-нибудь услышал. Будут думать, что гардемарины – трусы. Оглушило господина Тадеуша взрывом, вот и был в беспамятстве.

– Как скажете, Ваше благородие, – вздохнул канонир.

Корабли российский эскадры продолжали крейсировать в Финском заливе, не позволяя шведскому флоту покинуть Свеаборг. Экипажи тренировались и отрабатывали слаженность действий. Большая часть команд на кораблях состояла из новичков, поэтому занятия шли каждый день. Казанцев тоже получил новичков, вместо погибших и раненых в бою.

– Упор лёжа принять, – гонял Иван свою команду, делай раз... Делай два...

– Ваше благородие, – спросил жалобно один из новичков, который после десятого повторения упал на палубу и не мог продолжить отжимание, – зачем нам это нужно? Мы же пушкари, нам бы рядом с пушечкой...