Текст книги "Мулен Руж по-русски. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Решетников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Ты кушай внучок, кушай, набирайся сил – говорил дед, – а мне пора идти.

– Куда, дедушка? Возьми меня с собой?

– Нет, Данилка, не могу.

– Почему?

– А кто печки мастерить будет? Кроме тебя некому.

– Хорошо, деда, я буду стараться.

– Старайся, внучек, а мне пора.

КУЗЬМЕНКО.

– Значит, Егор Сергеевич, вас командировали к нам?– спросил Агеев невысокого брюнета, который был одет в светло-бежевый костюм, голубую рубашку, на которой выделялся полосатый галстук фиолетово-розовых композиций. На ногах сверкали гладко начищенные туфли из коричневой кожи.

– Не совсем так. Я, можно сказать, сам напросился сюда.

– И чем же вас привлекли наши места? Обычно летом люди предпочитают находиться совершенно в других краях.

– Как вы правы, как вы правы, Марсель Ринатович – в других краях! Только человек я женатый, и один уехать на море не могу, просто не дадут. Ладно бы ещё жена, но тёща! Жена во всём её слушает и без мамы никуда! Лучше уж на работе от них спрятаться.

– Да, уж, – улыбнулся Агеев, и продолжил, – зачем же вы тогда женились?

– Ах, дорогой вы мой человек, купился, как мальчишка, купился на невинную мордашку будущей жены, когда она объявила мне, что беременна, и обещание её матери подарить нам на свадьбу автомобиль моей мечты, Volkswagen Touareg.

– А в результате?

– В результате тесты на беременность оказались ложными, а вместо автомобиля дешёвый китайский драндулет "Джили МК Кросс".

– И сколько вы уже женаты?

– Три года, Марсель Ринатович, три года!

– А развестись?

– И куда мне идти? Прописан-то у жены, своей квартиры нет. Я же в 2014 году из Украины в Россию жить перебрался. В Киеве из родни уже никого не оставалось. Отца с матерью к тому времени похоронил. Умерли друг за дружкой. Сначала мать, а через девять дней отец – не перенёс её смерти, любил сильно. Пятьдесят лет вместе прожили! Есть две старшие сёстры, обитают где-то в Европах. Я-то родился поздно, сёстры к тому времени уже своих детей нянчили, да и жили отдельно.

– А чего на Украине не остались? Специальность у вас хорошая, нужная.

– Это здесь, в России, она нужная. А там бы дали в руки автомат и отправили воевать на Донбасс. Молодой парень 24 года, родни нет. А тут ещё квартира двухкомнатная в Киеве. Грохнуть меня могли бы за милую душу. В общем, квартиру я продал, и переехал жить в Нижний Новгород. Есть там один знакомый и с работой помог и с проживанием, а после я уже и гражданство получил.

– А жилплощадью, почему не обзавелись? Деньги то были, могли однокомнатную квартиру спокойно купить.

– Понимаете, Марсель Ринатович, ситуация нехорошая там вышла. Как говорится, кинули меня на деньги лопуха молодого. Риэлторы кинули, тем более на тот момент я ещё гражданство не получил. В общем, две третьи суммы от всех денег потерял...

– Да, прискорбно. А в армии вы служили?

– Нет, не служил. Не успел. Я после девятого класса пошёл в строительный колледж на специальность "строительство и эксплуатация зданий и сооружений". После колледжа сразу поступил в университет на факультет прикладной механики.

– Почему дальше по специальности не стали учиться, а избрали другой факультет?

– Да, знаете, друг сманил, то самый, который помог в Нижнем Новгороде устроиться. Я и не жалею, и в строительстве многое понимаю, и в механизмах.

– Тоже верно, лишних знаний не бывает.

– Согласен. В общем, службу в украинской армии я удачно избежал. А для российской уже по возрасту не подхожу.

– Так было же время?

– Да какое там время? Пока гражданство получал, пока женился, пока у жены прописался. Пришлось, конечно, пару раз в больнице полежать. Зачем год тратить на неизвестно что? Уж если идти служить, то по контракту. И деньги получишь и научишься чему-то.

– Возможно, вы и правы Егор Сергеевич, – сказал Агеев глядя на часы.

В этот момент в дверь кабинета постучали, и зашёл сержант Кибуля.

– Товарищ старший лейтенант, вот ключи от бокса, можно идти осматривать.

– Благодарю, сержант, – сказал Агеев, и уже обращаясь к Кузьменко, продолжил, – пойдёмте, осмотрим поле вашей предстоящей работы.

ШАРОВАЯ МОЛНИЯ.

Старший лейтенант Агеев и инженер-механик Кузьменко шли по территории ИТК в сторону старого заброшенного кирпичного корпуса, куда в ближайшее время должны были доставить новые станки. До конца лета требовалось сдать цех в эксплуатацию. Агеев недовольно поглядывал на небо. С самого утра было душно и пасмурно.

– Скорее всего, скоро будет гроза, – сказал старший лейтенант.

– Плохо, – расстроился Кузьменко, – я зонтик не взял, а костюм не хочется мочить под дождём.

– Может ещё всё обойдётся, Егор Сергеевич, – сказал Агеев, подходя к дверям бокса и доставая из кармана ключ.

Открыв старый, покрытый ржавчиной навесной замок, старший лейтенант дёрнул створку двери на себя. Она нехотя поддалась. Люди зашли в помещение корпуса. Тусклый свет проникал через высокорасположенные окна, сплошь покрытые пылью и паутиной. На некоторых рамах стёкла были разбиты или вовсе отсутствовали. В цеху лежали груды битых кирпичей, металлический лом, доски, старая мебель, бумага.

– Да-а, – почесал затылок Кузьменко, – это всё нужно будет куда-то вывозить.

– А вы, Егор Сергеевич, список составьте, что нужно сделать в первую очередь. Потом сюда свободные бригады направим, они быстро со всем справятся. А у нашего начальства попросите какую-нибудь технику. Как я понимаю, многое из этого хлама можно сдать за деньги? Тот же металлолом, например. Дерево на дрова в баню может пойти, а кирпич для строительства приспособить.

– Совершенно верно, Марсель Ринатович. Из вас бы хороший хозяйственник вышел.

– Может быть и вышел, – усмехнулся Агеев, удобно устраиваясь возле какого-то железного ящика.

В это время на улице поднялся сильный ветер, который через пустующие рамы прорывался в цех, поднимая пыль. Агеев выругался, поминая шайтана.

– Что вы сказали, Марсель Ринатович? – оглянулся на него Кузьменко.

– Говорю: "Ветры дуют не так, как хотят корабли", шайтан их побери.

– А это, на каком языке?

– На арабском, Егор Сергеевич.

– Вы знаете арабский?

– Ага, знаю.

Тут на улице хлынул ливень, и упругие струи дождя обрушили всю свою мощь на пыльные окна заброшенного здания.

– Егор Сергеевич, вы список составляете? Так как нам спешить некуда, пишите всё подробно.

– Конечно, конечно, составляю, – Кузьменко достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и стал что-то в него записывать чёрной с серебристым колпачком шариковой ручкой.

Вдруг возле входной двери послышался мат и ругань и в цех заскочили несколько человек в мокрых чёрных робах. Это были Лапин, Кощеев, Маллер и Муравьёв.

– Каким вас ветром сюда занесло? – внимательно глядя на них спросил Агеев.

– Так ливень же, гражданин начальник, – ответил за всех Лапа. – Мы из столовой в клуб шли, а тут как потекло! Смотрим, двери открыты. Ну, и заскочили переждать.

– А в клубе чего забыли? Вроде кино и танцы на сегодня не запланированы, – пошутил Агеев.

– Праздник же через два дня, День России! А Маляр у нас художник от бога. Клуб к празднику украшают, вот решили узнать, может наша помощь будет не лишней?

– Понятно. Кстати, Лапин, видите, сколько здесь мусора?

– Да, многовато.

– Вашему отряду придётся из этой первобытной пещеры, сделать Эрмитаж.

– Эрмитаж не обещаю, но "Кузнецу кадров" для российской промышленности запросто! Хотя, мне больше по душе Мулен Руж.

– Мулен Руж? – засмеялся Агеев, – так это же бордель.

– Эх, молодёжь, ничего-то вы не знаете, – вздохнул притворно грустно Лапа, – Мулен Руж – это кабаре, в котором...

В этот момент на улице ярко сверкнула молния, и в цех залетел светящийся жёлтый шар. Все находящиеся в цеху уставились на него. Тут же здание потряс сильный удар грома, а шар метнулся к железному ящику, у которого расположились шестеро мужчин и, врезавшись в него, накрыл всех ярким светом. Ослеплённые светом люди почувствовали, что они погружаются в какую-то тягучую кисельную массу, которая пережёвывая и обсасывая их, стирает все мысли, чувства, желания. И как только погасла самая последняя искорка сознания, кисельная масса выплюнула наружу жвачку, потерявшую свой вкус.

ЧАСТЬ II

СЕДЬМОЙ.

МУЛЕН РУЖ ПО-РУССКИ.

Агеев открыл глаза. Он лежал абсолютно голый в снегу возле тоненькой молодой берёзки.

– Это что же такое, Марсель Ринатович?! – по барабанным перепонкам хлестанул истеричный вопль Кузьменко, голос которого сорвался на фальцет.

– Это "Мулен Руж", Егор Сергеевич, с концертной программой: "Здравствуй, жопа, новый год!" – ответил Агеев, пытаясь подняться из сугроба.

– Лапа! Лапа! гляди, твою мать, мои наколки...

– Ты чего кричишь, Валет? Что там с твоими наколками?

– Их нет, Лапа! Они исчезли! – продолжал возмущаться Валет.

Агеев наконец-то встал на ноги и обвёл взглядом небольшую заснеженную поляну, на которой они находились. Все, кто в момент грозы был в старом цеху, оказались на зимней лесной полянке, и все были совершенно голыми.

– К лесу надо двигаться, а то замёрзнем здесь, – это сориентировался Печник, – нужно веток с хвойных деревьев побольше под ноги накидать, да костёр разжечь.

– Как вы собираетесь разжигать костёр, чем? – снова голос Кузьменко дал петуха. – У нас ничего нет, мы голые!

Но Муравьёв уже никого не слушал, он устремился к лесу. Все дружно последовали за ним, уже начиная замерзать. В лесу первым делом придавили к земле пару небольших ёлочек, что росли рядом и встали на них, прижимаясь, друг к другу телами. Холод уже чувствовался довольно сильно. Печник стоял на коленках и пытался первобытным способом добыть огонь. Он тёр между ладоней сухую веточку, которая упиралась нижним концом в такую же сухую ветку, только большего размера. Рядом лежала береста. Минут через пять огонь был добыт. Костёр понемногу начал разгораться. И тут чуть не началась драка, все хотели подойти поближе к огню.

– А, ну, успокоились, – крикнул грозно Лапа. – Валет, Печник, сторожите костёр. Остальные быстро метнулись собирать дрова.

И первым подал пример, устремившись в лес. Никто не посмел спорить. Растерявшиеся люди, находясь в экстремальной ситуации, привыкли выполнять приказы тех, кто ведёт себя спокойно и уверенно. Через полчаса уже большой костёр весело потрескивал рядом с опушкой леса, согревая всех своим теплом. Когда люди более-менее пришли в себя и страх перед холодом отступил, Лапин задал всех мучающий вопрос:

– Думаю, все понимают, что долго тут мы высидеть не сможем? Бегать голышом по лесу и собирать дрова – это, конечно, весело, но лично я зверею, когда анекдот постоянно повторяют. Может, у кого-то есть умные мысли, как нам быть дальше? – и он обвёл всех взглядом.

– Слышь, Лапа, может лес, на хрен, спалим? – сказал Валет, рассматривая свои ладони, покарябанные о сосновые иголки.

– Нее, не канает. Это нам ничего не даст, сами сгорим вместе с лесом.

– А, может быть, огонь увидят и прилетят пожар тушить, заодно и нас спасут? – подал голос Кузьменко.

– Может, и прилетят, а может, и нет. Неизвестно, где мы оказались. Вон, неведомым способом из тёплого июня сразу в зимнюю сказку попали. Где в июне на земле снег лежит?

– В тундре снег, но деревья здесь не характерны для той местности. Да и снег не весенний. Скорее начало зимы, – высказал свои наблюдения Муравьёв.

– А ты чего молчишь, гражданин начальник? – обратился Лапа к Агееву.

– Я думаю, что на дерево высокое нужно залезть, да посмотреть вокруг, может чего и увидим.

– Тоже верно, – согласился тот, – кто полезет?

– Я и полезу. Ещё немного погреюсь и полезу.

– Согласен, – сказал Лапа, оглядев остальных, – ловких и сильных у нас, к сожалению, некомплект.

Действительно, сам Лапин был немного грузноват, инженер выглядел слишком хилым, Маляр – тоже, Печник слишком тяжёлым, а Валет... Лапа старался беречь своего кореша от излишних физических нагрузок. "Золотые" руки вора-карманника ему были нужны в рабочем состоянии.

Когда Агеев решил, что согрелся достаточно, то наметил дерево для своей задумки. Хвойные он сразу отмёл, так, как лишние царапины его обнажённой фигуре были совершенно не нужны. А вот берёзу он посчитал как раз тем объектом, который ему подходит. Прикинув расстояние, он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, и быстро направился к намеченной цели. Достаточно легко поднявшись поближе к верхушке дерева, Агеев стал внимательно смотреть по сторонам. Небо было ясным. Солнце удивлённо разглядывало голую спину человека. А справа от человека и перед ним лежал сплошной лес, постепенно поднимающийся куда-то выше. А вот слева он разглядел чёткую и довольно широкую белую линию, которая разделяла лес и уходила за спину. "Река", – подумал старший лейтенант, – а где река, там и люди". И он стал пристально вглядываться в ту сторону. Верхушка дерева слегка покачивалась от ветра. Руки уже замёрзли и тело начала бить мелкая дрожь, когда Агеев увидел недалеко от берега полянку, на которой было явно человеческое жильё. Запомнив направление, он быстро слез с дерева и побежал к костру. На вопросы разведчик смог ответить только через несколько минут, когда жар костра прогнал озноб из его тела.

– Там, – указал рукой Агеев, – какая-то река, а недалеко от берега чётко было видно деревянное строение и изгородь вокруг. Людей, правда, не заметил. Да, и ещё, небо чистое, ни одного самолёта и следа от них.

– Далеко до жилища-то? – спросил Валет.

– Думаю, не больше километра.

– Нужно из бересты или сосновых веток соорудить что-то наподобие обувки для ног, а потом двигаться в ту сторону, взяв в каждую руку по горящей ветке, – сказал Печник, – ночи ждать не стоит.

– Так и сделаем, – подвёл итог разговору Лапин, – приспосабливайте к ногам кто что сможет.

Уже довольно скоро шесть человек, с горящими ветками в руках, двигались гуськом в сторону увиденного Агеевым жилища. Так, потихоньку, с руганью и матом они через час достигли полянки, которая была огорожена невысоким тыном, сделанным из жердей и тонких веток. За тыном стояли крытый навес и изба с примкнутым к ней сараем.

ВСТРЕЧА.

– А, ну, стоять, бисово отродье, – раздался грозный окрик, когда замёрзшие бе-долаги перелезли через ограду, – кидай костры в снег!

Слева от них стоял бородатый мужик в длинном чёрном овчинном тулупе и папахе. На поясе, с левой стороны, висели длинные ножны, из которых выглядывала рукоятка сабли, сам же он целился в них из ружья. Люди испуганно остановились.

– Мужик, да ты чё? Опусти свою пушку! Видишь, в беду мы попали, – взял на себя роль переговорщика Лапин.

– Я тебе сейчас покажу мужика, бес окаянный! Не видишь что ли, казак я! – злобно ответил вооружённый бородач.

– Ну, прости, казаче, не признал сразу, – быстро перестроился на другую тему Лапа. – Видишь, замёрзли совсем. В лесу голыми оказались, хорошо твоё жилище увидели. Не дай умереть лютой смертью, неужто ты не православный?

– Я-то православный, – ответил казак, – а вот на вас что-то крестов не вижу.

– Да где же я тебе посреди леса кресты возьму?

– А огонь где взяли? Или думаете, что человеческий облик приняли, то казака обмануть легко удастся?

– Да, вот же, смотри, – и Лапин, бросив факелы в снег, стал истово креститься.

Остальные дружно последовали его примеру. И тут вперёд выскочил Кузьменко и упал на колени:

– Дяденька, не погуби, сил уже нет – холод терпеть!

– Хе-хе, "дяденька", – усмехнулся казак, – а, ну, шагайте в дом, там разберёмся.

Замёрзшие люди двинулись к дому. За ними, не опуская ружья, шагал грозный воин.

ПОПАДАЛОВО.

Пройдя через небольшие сени движение шестёрки голодранцев застопорилось.

– Чего встали, как ротозеи на ярмарке? Проходи живее! – прикрикнул казак.

Посредине комнаты на земляном полу стоял грубо сколоченный гроб, в котором лежала покойница. Повидавший достаточно на своём веку Лапин, спокойно обошёл его и скорее прислонился к сложенной из камня печи. Изба отапливалась по-чёрному. Остальные тоже постарались быстрее прильнуть к спасительному теплу.

– Это кто? – спросил Лапин у вошедшего за ними казака, показывая на гроб.

– То жинка моя, – сказал тот и перекрестился, – от горячки померла. Застудилась. Пошла за водой к реке, а на обратной дороге оступилась. Ледяную воду на себя опрокинула. Пока обратно к реке бегала, пока набрала воды, пока до дома дошла, хворь-то в тело и проникла. А меня не было, охотничал я в то время. Возвратился с добычей, а она лежит, подняться не может, жар сильный, говорит еле-еле. Через день и померла.

– А доктора поблизости разве нет? – спросил Кузьменко.

– Какого дохтура, сынку? Тут почитай на сто вёрст окрест кроме волков и медведей никто не живёт.

– А что это за река? – продолжал допытываться Лапин.

– Пышма, – ответил казак, снимая с себя овчинный тулуп.

– Пышма? – переспросил Валет, – а Тюмень далеко?

– Тюмень-то... Далёко, как раз сто вёрст до неё и будет. А что тебя нужно в Тюмени?

Голые гости стали переглядываться меж собой. И тут, до сих пор молчавший Маллер, спросил:

– Прости, отец, а не подскажешь, какой сейчас год?

Казак прищурил глаза, склонил голову на правую сторону и, глядя пристально на Маллера ответил:

– Одиннадцатый день января 1775 года от Рождества Христова.

– Пи...ец!!! – хором выдохнули шестеро голосов.

Даже неожиданное перемещение летом из колонии в заснеженный лес без кусочка одежды, не потрясла всех так сильно, как осознание того, что они провалились почти на 250 лет назад. Все были растеряны и не представляли, как жить дальше.

Казак сам был удивлён их реакцией. Он не знал, кто они такие, откуда, но увидел, что его слова потрясли их до глубины души. Поэтому смотрел на них с сочувствием, было видно – люди испытывают душевную боль.

– Негоже перед покойницей срамным быть, – сказал неожиданно он, возвращая всех к насущным проблемам.

– Пойдём-ка, сынку, со мной, – поманил казак Егора.

– Куда? – вздрогнул растерянный парень.

– Одежду подбирать будем, – и направился к стоящему в дальнем углу комнаты большому сундуку.

ЗНАКОМСТВО.

Примерно через час шестеро мужчин, одетые в непривычные для себя одежды, сидели вокруг стола, который занимал почти всю заднюю часть комнаты, и пили горячий отвар из каких-то трав. Хозяин дома сидел рядом.

– Саблин я, Фёдор Тимофеевич, – ответил он на вопрос Агеева.

– А вас, значит, бабах – молнией и прямо сюда, – продолжил казак, – скажи кому, не поверит. Да и я сперва решил, что это бесы явились по мою душу. А тут ещё и Прасковья неотпетая лежит.

– Не надо, Фёдор Тимофеевич про нас вообще никому рассказывать, а то либо церковники на костёр упекут, либо императрица со своими фаворитами в кандалы закуёт. Насколько я знаю, сейчас Екатерина II на троне сидит?

– Она, змея подколодная.

– Прости, Фёдор Тимофеевич, если мой вопрос покажется тебе неприятным, а ты с Емельяном Пугачёвым случайно не был знаком?

– Смотрю, много ты знаешь, Марсель Ринатович, -

нехороший огонёк блеснул в глазах казака.

– Фёдор Тимофеевич, поверь, ни я, ни мои товарищи, тебе не враги. Мы нужны друг другу. И предательство одного, станет концом для всех.

– Хорошо, коли так, как ты говоришь.

– Спаситель ты наш, куда же без тебя мы денемся? – проникновенно вещал Агеев. – И ещё, простите меня за чёрную новость.

– Какую?

– Через десять дней Емельяна Пугачёва казнят в Москве. Четвертуют.

– Значит через десять дней...

– Да. Но он достойно примет смерть, как и подобает настоящему казаку.

– Спаси и сохрани, Пресвятая Богородица, – перекрестился Фёдор Тимофеевич, и все последовали его примеру.

Это, наверное, заложено в генах, что достались нам от наших предков, как только мы видим человека, который крестится, то рука непроизвольно тянется повторить это действие. И никакая атеистическая советская власть или торгашная демократия не в силах вытравить из людских душ славную веру наших предков.

– А Прасковью твою мы завтра и отпоём, и похороним, – сказал Муравьёв, – только нужно будет воды побольше накипятить.

– Зачем воды накипятить? – спросил Кузьменко.

– Чтобы мёрзлую землю было легче выкапывать, – спокойно ответил Печник.

ПЛАНЫ и РАЗГОВОРЫ.

На другой день, сидя после похорон за тем же столом, тем же составом, семеро человек обсуждали планы дальнейшей жизни.

– Оружием-то вы владеть обучены? – спрашивал Фёдор Тимофеевич.

– Обучены, да не тому, – отвечал Иван Андреевич Лапин, – другое там оружие в будущем. Я штыком привык, а вот нынешней саблей или ружьём, увы.

– Придётся, робятки, учиться, – сказал казак, – без этого здесь никак. И от зверя нужно уметь защититься, и от человека, и еду добыть. Из дерева сабельки потешные сделать надо, и буду вас по утрам учить.

– Фёдор Тимофеевич, а ты давно здесь живёшь? – поинтересовался Агеев.

– С сентября. В конце июня мы Рождественский завод боем брали, там я рану получил тяжёлую. Мой товарищ, Иван Збруйко, сопровождал меня до дома, да и решил остаться, чтобы вместе потом к Пугачёву вернуться. Через пару месяцев я почти поправился, а тут новость пришла, что разбили Емельяна, и вынужден он хорониться от екатеринкиных солдат. Да и слух прошёл, что разыскивают всех, кто к смуте причастен. Тогда решили мы не ждать своей участи, как бараны, а уйти подальше в леса, переждать до следующего лета, а там потихоньку снова к людям выйти. Взяли с собой всё необходимое и поехали...

– А где товарищ?

– Медведь задрал. Ружьё у Ивана дало осечку, и я замешкался, буквально несколько мгновений, а косолапый ему по горлу когтями. Мишку то я застрелил, а товарища уже спасти не мог.

– Светлая память, – сказал Лапин и перекрестился.

– Светлая память, – повторил казак.

– А как с оружием обстоят дела? – спросил Агеев.

– Ружьё от Ивана осталось, ещё четыре пистоля есть. Три сабельки, вместе с моей если считать.

– Нам ещё один дом нужно ставить, тесно всемером. И баню, а то завшивеем тут, – высказал Муравьёв свои мысли.

– Это ты, верно, заметил, – отозвался Саблин.

– А ещё нужно людей так распределить, чтобы одни на охоту ходили, другие строительством занимались, а третьи хозяйство вели, – сказал Агеев.

Решили так, Фёдор Тимофеевич с Лапиным будут ходить на охоту, Муравьёв, Агеев и Маллер занимаются строительством, Кузьменко ловит рыбу и носит воду, а Кощеев готовит еду.

– А чем вы занимались у себя в грядущем, – спросил казак.

– Разным, – взял разговор в свои руки Лапин, зыркнув на своих спутников, – я торговыми делами занимался, Игнат Фомич помогал мне. Марсель Ринатович – служивый человек, Артур Рудольфович – маляр, Даниил Петрович – каменный мастер, а Егор Сергеевич механизмы собирал.

– И как такие разные люди вместе оказались? – удивился Фёдор Тимофеевич.

– Решил я завод построить. Пригласил самых знающих в этом деле людей, чтобы сообща решить, как по уму всё сделать. Вот тут и случилась, на нашу беду, гроза. Молния шаровая в окно открытое влетела и прямо в стол ударила, за которым мы дела свои обсуждали. Ослепило нас, а когда прозрели, то оказалось, что далеко мы от своего времени и места... Вот.

Агеев прятал улыбку, слушая Лапина. Офицер ФСБ прекрасно понимал, что не нужно всего рассказывать человеку, пусть даже и приютившего их. Меньше знает, крепче спит. Кощеева и Муравьёва посещали схожие мысли. Только Кузьменко и Маллер не совсем понимали, почему Лапин врёт, но глядя на своих более опытных спутников, хранили молчание. Раз так говорит, значит так надо.

– А какой завод-то ставить хотел, – допытывался казак.

– Ты, Фёдор Тимофеевич, Егора Сергеевича сыном кличешь, а знаешь какой он умный? Он механизмы придумал, которые железо и дерево могут обрабатывать и превращать в нужные для человека изделия. Хорошую и качественную мебель, инструмент железный, утварь хозяйственную, материал для строительства. Вот смотри, сколько кузнец за день сделает подков?

– Думаю, десятка полтора сделает, а что?

– А вот механизм, что придумал Егор, тысячу подков за день может сделать!

– Тыщу!!! Эдак все кузнецы по миру пойдут.

– Нее, не пойдут, Фёдор Тимофеевич. Кузнец у нас считается профессией очень почётной. Они диковинки разные делают из железа, и такие сабли и кинжалы, которые ни один механизм не сделает. А вот под силу ли кузнецу железо тонкое и ровное сделать, да такое, чтобы им всю крышу покрыть?

– Крышу-то? Это же, сколько железа нужно?

– Много железа нужно, ты прав. Выгодна ли кузнецу такая работа? Нет, не вы-годна, не будет он с ней справляться в срок. А у нас все крыши железом крыты!

– Прям таки все? – изумился ещё больше казак.

– Да! Вот для этого станки и нужны, чтобы каждый мог железом крышу по-крыть.

– Неужто у вас в будущем все такие богатые?

– Эх, Фёдор Тимофеевич, все богатыми быть не могут. Взять, например, казаков. У одного такая сабля, за которую целую деревню с крестьянами можно купить. А у другого еле-еле на рубль тянет. Но убивать то можно и той и другой.

– Тут ты прав, Иван Андреевич. А сам-то ты богатым был?

– Да не особо, были люди и богаче.

– А всё же? Вон завод собирался ставить...

– Ну, – почесал Лапа рукой небритый подбородок, – если собрать все мои капиталы, то, думаю, хватило бы на то, чтобы построить городок с церквами и торговыми рядами на пять тысяч человек.

– Богато, – уважительно посмотрел на него казак, – значит ты купеческого сословия?

– Нет. Сначала в солдатах был. Воевал. Вернулся после войны геройским хлопцем. Холостой, красивый да при деньгах. Вот купеческая дочь и запала на меня, да и сама была пригожа и приданое имела солидное. От этого не бегут. Женился. А тесть уже стал учить торговой науке.

– А родители твои кем были?

– Рабочими. Отец мастером на заводе работал. Мать, на том же заводе, для рабочих обеды варила.

– А воевал где?

– В Афганистане воевал.

– Это где такая страна?

– Это держава Великих Моголов стала так называться, – подсказал Агеев.

– Вон оно как! А чего воевали, что не поделили?

– Так это... Дань перестали нам платить, Бога нашего стали ругать. Императором у нас тогда Леонид был. Не выдержал он такого оскорбления и послал туда войска.

– Это правильно, – согласился казак, – негоже прощать обиды.

– А как там, в грядущем, казаки живут? – продолжил немного погодя Фёдор Тимофеевич.

– Нормально живут, – это уже ответил Агеев, – лучшими воинами считаются. Конечно, былой вольности нет. Атаманов им государь назначает.

– Без вольности это плохо. Эдак любой тобой помыкать будет.

– Не будет, Фёдор Тимофеевич. По-другому всё в будущем. Скажем, решил офицер свою власть показать, ударил солдата и всё, сядет в тюрьму за это.

– Неужто офицера в тюрьму посадят за то, что солдата наказал?

– Наказать можешь, бить не имеешь права.

– А как тогда наказывать?

– Трудом. Например, когда другие солдаты будут отдыхать, провинившийся солдат будет отхожие места чистить.

– А если солдат откажется?

– В холодную посадят. Зачем нужен такой солдат, который дисциплину не блюдёт? Если солдаты перестанут исполнять приказы, то это не армия будет, а разбойничья шайка. Но любой солдат, если не согласен с решением офицера, может жалобу на него написать. В будущем все грамотные. Дети с семи лет в школе учатся. Это закон для всех.

– Вон значит как. И что, часто пишут жалобы? – спросил казак и посмотрел на Лапина.

– Лично я, Фёдор Тимофеевич, не писал. Офицер никогда просто так наказывать не будет. Только за дело. А жалобы пишут лентяи и трусы, которым место у мамкиной юбки, а не в армии. В армии офицер учит солдата уничтожать врага, не давая при этом убить себя.

– А сабелькой-то владеть не умеешь, – засмеялся казак.

– В будущем вместо сабельки штык, а на ружье другой механизм для стрельбы.

– А что у нас со съестными припасами? – перевёл Агеев разговор на другую те-му.

– Мясо и рыбу добудем, – принялся считать казак, – а вот хлеба только на месяц – полтора хватит. Есть гречка, репа, ячмень, овёс. Пара кувшинов с репейным маслом должны быть. Лук, горох, свёкла, морковь тоже имеются. Ягоды сушёные где-то были. До весны должно хватить.

– Надо бы ревизию продуктам сделать.

– Что сделать?

– Ревизию... Подсчитать все продукты и разделить таким образом, чтобы хватило на дольше.

– А-а, понятно.

Следующий час подсчитывали и сортировали все съестные припасы. Так же Муравьёв попросил собрать рабочие инструменты и проверить их состояние. Две лошади, которые стояли в хлеву, тоже требовали к себе внимания. Остатки дня прошли в хлопотах. Маллер, оказавшись на улице по какому-то делу вместе с Лапиным, задал ему вопрос.

– Иван Андреевич, может это не моё дело, но зачем вы говорили Фёдору Тимофеевичу неправду?

– Какую неправду, Артур?

– Ну, про царя Леонида, про войну в Афганистане, про то, что мы хотели завод построить?

– Эх, Маляр, дитё ты ещё. В армии-то служил?

– Служил, даже сержантом был.

– А чем занимался в армии? Из автомата часто стрелял?

– Только в учебке один раз. А в войсках я при штабе был. Рисовал, вырезал, писал.

– Рисовал, писал... Объясню тебе популярно. Вот гляди, война с Афганистаном была?

– Была.

– А из-за чего мы ввели туда свои войска?

– Я, если честно, даже и не знаю. Вроде помочь хотели.

– Ага, мы им помощь, а они нам пулю в спину. Так, дальше, Брежнев кем был?

– Генеральным секретарём коммунистической партии Советского Союза.

– А по сути тот же самый царь, правильно? Вот этот царь и послал нас воевать. А причины войны всегда одинаковы – деньги и религия. Зачем я должен объяснять человеку идеи коммунизма и всего другого, что произошло в будущем? Зачем забивать ему голову тем, чего он всё равно не поймёт? Я использовал в разговоре те понятия, которые доступны для его понимания. А про то, что мы в тюрьме сидели, вообще не нужно говорить! Одно слово, и всё. Мы и так никто в этом мире, а если ещё узнают, что мы каторжане, то, считай, относиться к нам будут соответственно.

– Так он тоже скрывается...

– Это он скрывается, понимаешь, а не мы! Сейчас в тюрьме следователи вопросы задают в пыточной камере, а не в просторном кабинете со светлыми окнами. Тем более мы обладаем такими знаниями, за которые или удавят потихоньку, или выжмут из нас все, что можно и тоже – удавят. Запомни: никому и никогда ты не должен говорить кто ты и откуда. Даже своей жене, если такая у тебя будет. Больше всего остерегайся женщин и священников. Я очень жалею, что дурачок Кузьменко разболтал вчера, откуда мы. Ты заметь, Агеев по сути – это наш тюремщик. Но он чётко знает, скажи хоть слово, кто мы такие, и конец придёт и нам и ему. Так, что, повторю ещё раз – нигде, никогда и никому.

– А что будет с Фёдором Тимофеевичем?

– Он нам пока нужен.

– Пока?

– Нам придётся за ним приглядывать, и если его действия не будут угрожать нашей безопасности, то жить он будет долго и счастливо. Ещё вопросы есть?

– Нет, Иван Андреевич, я всё понял.

Артуру было неприятно это осознавать, но он понимал – Лапа прав. Из-за необдуманного поступка одного из них, могут погибнуть все. А этого нельзя было допустить. Похожий разговор случился и у Агеева с Кузьменко. Старший лейтенант доходчиво ему объяснил, к чему может привести несдержанность языка. И напомнил о его бегстве из Украины, где Кузьменко действовал намного разумнее. Когда до Егора дошёл весь смысл сказанного Агеевым, он дал себе зарок, прежде сто раз подумать, чем что-то говорить людям не из его времени.