Текст книги "Венец Венеры (СИ)"

Автор книги: Александр Устомский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Ты попался, Пачино. Я могу тебе помочь. И ты мне будешь должен.

– О, как! Ха, можно подумать, я не справлюсь без твоей помощи, – усмехнулся ей Аль.

– Ну и болван, – она снисходительно посмотрела на него, и он сразу понял, что она может предложить серьезное, взвешенное, очень мощное решение для его проблемы.

– Ты говоришь, что можешь мне помочь. Аккуратно сказано, александрийка. Продолжай.

– Я скажу тебе один свой секрет. Это дело рода. Это важно. И не вздумай выразить непочтение. Хотя, ты жрец, ты сильный посвященный, я всего двух встречала таких мощных служителей. Ты оценишь. Посмотри. Не трогай! Смотри глазами, слушай ушами, – и она достала из кармашка на поясе небольшую коробочку и открыла её перед лицом Аля Пачино, чтобы он смог хорошенько рассмотреть содержимое. – Это древнейшая реликвия. В нашем роду она хранится несколько веков. Это лента для волос. Она соткана из волос самой Афродиты. Это знаменитый «Венец Венеры». Тот, кто повязал его на голову, может одним словом заставить всех, кто его слышит, полюбить себя. Сначала тебя просто поймут, не смогут причинить тебе боль, не смогут навредить такому симпатичному человеку, потом – захотят познать как мужчину. Ты примешь у меня Венец Венеры, и завтра никто не сможет тебе навредить. Они примут любые твои слова за чистую монету, как откровения самого святого Марка, на Спасителя этим торгашам наплевать, странные они, но могучие люди. Тебе не придётся покидать Венецию, и ты мне поможешь – я тоже хочу найти свою судьбу в Серениссиме.

Пачино смотрел на ленту, светлую ленту, и думал, что богиня была блондинка, чудесного тона был цвет повязки – не золото. Не мед. Не желтого оттенка, но солнечного! Некая неуловимая игра светлого белого и розового, и светло-желтого переливами струилась цветом по этой ленте. Никаких знаков он не видел. Но он внезапно понял – страшная вещь. Не бывает божественных вещей добрых у этих эллинов. Не бывает! Греки это люди недоброй судьбы – они рождены быть хитрыми и коварными. Арабы, степняки всех мастей – вот это иное – люди открытых пространств веками взращивали честь и прямоту, не скрыться нигде было нарушителю слова и устоев. А греки жили в горах у моря, как европейцы поголовно жили в лесах – нашалил – спрятался и партизань себе хоть до скончания века. Об этом он и сказал Нереззе, даже не пытаясь притронуться к этой гадости:

– Я боюсь данайцев дары приносящих. А ты, с этим вот в коробочке, мне не страшна, можешь приносить, уносить, ходить вокруг да около – я не приму эту вещь. Это страшная вещь, Нери. Но она точно приносит удачу женщинам твоего рода. Твоя удачи велика, женщина. Это не моё. Я огребусь по самые... по самую макушку увязну в дерьме, если приму эту вещь. И да – я без всяких сомнений и прямо и искренне почитаю Афродиту и Венеру, и Ладу славянскую, и... – он сморщил потешную гримасу, видно было, что вспоминает других богинь, других пантеонов отвечающих за любовь и милование. – Не помню. Но вышеназванных красавиц уважаю. Моё почтение и жертвоприношение за мной не заржавеет.

– Что-то ты расщедрился, жрец. До этого ты не слишком жертвовал Афродите, – внезапно злым голосом выдала обвинение Нерезза.

Аль с удивлением на неё посмотрел и признался честно:

– Вообще-то да, так и есть. Я и Венеру, и Ладу не особо уважал жертвами. Я не особо чествовал богинь и богов Средиземноморья. Но я понимаю – пришел в чужой дом, уважай хозяев. Нельзя просто вот так взять и раз – сразу всех в один заход жертвами одарить. Так не принято. Ты очень странная жрица Нерезза Вента. Но проницательная, это точно. С людьми тебе легко будет работать.

– Ты не человек, ты мнишь себя героем древних легенд и сказок. Я не могу с тобой. Не понимаю, Аль, ты совсем их не боишься, но как так? Я вижу по твоим глазам – ты уверен, что справишься без меня. Но ты плохо кончишь дело. Ты с кровью можешь дело кончить. Зачем? Давай тихо, мирно, обманом и хитростью. Да, это женские уловки, но что страшного? Ты большой человек, ты мудрый жрец, ты знаешь силу женского и ты готов принять её. Думай, Пачино – вот перед тобой нежное, тихое и лучшее решение твоей проблемы.

Голос её звучал чарующей музыкой, у Нереззы был восхитительный голос, вот этого у неё было не отнять. Лешку уже немного даже подташнивало от её присутствия – противно ему было, неуютно и погано от близости этой странной метиски, которая была очень грязная метиска. Но он точно понимал – нельзя лапать артефакты греческих богов – все они с подвохом, все они гармоничны – зло и добро с ними прибудут в одинаковой мере. Он ловко извернется, но и заплатит за это смертью. Точно так будет! Это было на поверхности: он выйдет сухим из воды, а Николашку завтра прирежут – честный обмен – жизнь за жизнь. Только так, и никак иначе. И надо быть полным лопухом, если не понимаешь такого, и потом строишь непонятки кривые: «Кто виноват? И как же так?» А вот так – мордой об косяк – не трожь божественные вещи – ты не бог.

И Зубриков окончательно решился отказаться от предложения этой очень странной девочки, которая – вот ведь как интересно – с древнейшим артефактом в кармашке пояса расхаживает. Очень она небанальная девочка у нас, эта Нерезза Вента – Тьма Венеции – очень она сомнения и опаску на свою персону провоцирует.

И Нерезза увидела всё по его глазам. И ноздри её носика затрепетали возмущенно, и рот чуть приоткрылся, обнажая белоснежные зубки совсем не в доброй усмешке – разъяренная дикая кошка – черная пантера смотрела на мужчину и глаза её стали светлей, правда зрачок остался обычным человеческим, но Леша понял, он разбудил в ней зверя. Это не просто слова, иногда такое бывает, во всякие тотемизмы он верил и знал точно – это обычное и привычное дело, если уметь.

И потемнело в комнатке, словно бы за окнами тучка налетела на луну, и стало меньше света, только хрупкий огонек одной свечи трепыхал на столике. Ему показалось, что кончики её волос, укрытых беретом шевелятся как маленькие тончайшие змейки – жуткое зрелище.

А вот что было дальше – не его ума было дело. Не таким как он было понимать и принимать происходящее.

«Ари, Ари, не надо так резать», – прошелестел по комнате женский голос. Из тьмы одного из углов вышла фигура. Сделала всего пару шагов и застыла статуей олицетворяющей все величие женственности, какое только может вообразить человеческий разум.

«Бабушка, зачем ты здесь?» «Не зли отца и сестер, ты пожалеешь. Оставь мальчика в покое». «Уже оставила, он об этом пожалеет», – улыбнулась богиня. «С людьми словами играйся, не со мной, ты этого хотела?» – и старшая взяла ленту божественных волос и вложила в руку застывшему в каком-то ступоре Зубрикову. «Так нечестно! – возмутилась богиня. – Он должен был сам принять мой дар. Теперь он не сможет от него избавиться». «Не играй со мной, не зли. Он не смог бы от него избавиться. Если не справится, не выживет – будет им наука. Будут знать, что дела свои надо делать бережно», – и словно подтверждая свои слова делом, деликатно и бережно отступила старая богиня и развеялась в полумраке угла комнатки.

– Это что еще за ерунда, – спросил Аль, с недоумением рассматривая злополучную ленту у себя в руке.

– Сама не знаю, она просто оказалась у тебя, – улыбнулась Нерезза. – Теперь все у тебя станет хорошо.

– Вот дерьмо, – выдохнул Пачино. Не нравилось ему это, вот совсем не нравилось – он с подозрением взглянул на куртизанку, но она была невозмутима и явно рада тому, что дело своё успешно провернула. – Вот дерьмо. Знаешь что, Нерезза Вента, я не желаю тебе зла, но и добра от меня ты теперь не дождешься. Тут что-то не чисто, и ты в этом замешана. Я влетел по полной. Вся эта Венеция меня вообще не волнует к твоему сведению. Плевать я на неё хотел. А теперь что мне с этим делать?

Он протянул ей руку, в ладони которой лежала поблескивающая светом ткань.

– Живи, как знаешь, Аль Пачино, – усмехнулась Нерезза. – Жаль, что у нас не срослось. Не возводи всю вину на меня. Сам виноват – ты был небрежен, ты поспешил, сам выпутывайся теперь. И это тебе поможет.

– Может, заберешь? Это ведь твоего рода вещь, – с надеждой спросил Пачино.

– Теперь не могу, – вздохнула она. – Я венец тебе отдавала, но не давала. Как он у тебя оказался – сама не понимаю. Теперь всё сам, только сам, Аль. Жаль, что у нас не срослось.

– Ох, Нери, меня уже тошнит от тебя, – вздохнул Пачино, честно признавшись этой негодяйке, которая впутала его в очень странную и явно недобрую историю. – Всё, конец вечеринки, мне подумать надо. Веселой тебе ночи, куртизанка. Век бы тебя не видел.

И когда он вышел из комнаты Нерезза Вента улыбнулась холодно и прошептала: «Век и не увидишь. Если выживешь, чужак».

Глава 12 Лестница в небо.

Стоило Пачино спуститься в общую залу «Бочки роз», как он увидел человека, который на время сменил область его интересов, ведь это был масон Пьетро Челлини – мурри – кирпичник, которому он заказал партию особого кирпича, для выделки стен бассейна. Кирпичники и масоны были на особом счету в Сиятельной.

Все попытки венецианцев докопаться до чистой воды, пробурить скважины до слоев, несущих пресную воду, не увенчались успехом. Только на острове Лидо были источники, но количество их воды было минимально. Венецианцам пришлось глубоко призадуматься и разработать венецианские «колодцы», которые на самом деле, были никакие и не колодцы, а просто аккуратные вырытые скважины, заполненные чистым песком, пройдя через который и фильтруясь, чистая вода накапливалась в емкости для относительно чистой воды.   Верхнюю часть таких колодцев, каменные оголовья – можно было увидеть в городе повсюду. Назывались эти водосборники прикольным словом «поцци» и рыли их честные «поццики» – землеройки, мастера своего дела, поскольку углубляться в почву островков было делом тонким и хитрым. За несколько веков поццики набрались опыта, и под сотню колодцев накопали уже на всю Венецию. Поццики сотрудничали с местными масонами – «мурри», ведь верхнюю часть колодца всегда делали из камня, а это уже масонские дела – камни тесать. Воды мало было, на одного венецианца приходилось всего по пять – семь литров питьевой воды в сутки – это мизер какой-то, это было очень мало, просто провоцировало антисанитарию. С чистой водой была напряжно в Венеции, поэтому венецианцы пользовались правом устанавливать собственные водосборники в домах. Колодцы-поцци были не только на площадях города, но и в двориках. Вода в них поступала с крыш по керамическим и каменным желобам. Когда воды недоставало, например, в засушливое время, ее доставляли из рек в специальных лодках – бурчи.

– Пьетро, хватит лопать мясо, набьешь живот, как в постеле скакать будешь? И где мои кирпичи, партия уже готова, почему они не доставлены на Повелью, – сразу круто взялся за дело Аль.

Но не на того напал тарантиец, и в этот раз корчились ему обломы, потому что Челлини свои права знал отлично:

– Рот закрой, тарантиец, вином пахнет, – пробурчал в ответ честный мурри. – Договорились: через два дня тебе поставлю партию кирпича. Вот и жди. Я сейчас руки немного освежу ласками, и кое-что новенькое проверю. А завтра возможно и другое чего придумаю. Ты ловкий парень, Пачино. Если кто другой намерится устроить у себя бассейн – мои особые кирпичи придутся к делу. Некуда спешить.

– Мальчики не ругаемся, не злимся, не в моем доме, – сразу охладила пыл возможных спорщиков подошедшая хозяйка. – Ты бассейн ставишь, мой сладкий?

– Ага, солнышко, от него прохладно и уютно. И забавно – только представь – голенькие гости все купаются, и там всякие столики с вкусняшками плавают по поверхности воды, и вообще, красиво. Как твои сисечки, ох вы ж мои красавицы, – и неугомонный тарантиец не сходя с места присосался к одной груди и даже помахал рукой мурри Пьетро, приглашая присоединиться к развлечению.

– У меня и своя телочка есть, – рассмеялся Пьетро Челлини, продолжая восстанавливать силы после трудового дня, перед тем как подняться и развлечься со своей давней подружкой.

Диана хоть и похохатывала задорно, но заметила перемену настроения у славного клиента. И стоило тому оторваться от её груди, как она внимательно посмотрела ему в глаза:

– Вижу, эта мерзавка всё испортила. Что с тобой, сладкий?

– Умная ты женщина, Диана. Все хорошо, но ты права. Я хочу предупредить – до утра, наверное, засяду у тебя в одной комнате, плачу честно, но девочек не надо – мне подумать надо над одной важной сделкой.

– Понятно, это конечно можно устроить, – кивнула хозяйка.

– Не напрягай девочек, как мой шалопай Николас освободится, сразу гони его ко мне, – дал еще одно распоряжение Аль и они прошли в одну из комнат рядом с общим залом. Диана совершенно верно решила, что буйство веселья стихнет без своего шумного вдохновителя, а внизу было поспокойней – окно выходило на канал, шума было меньше в маленькой уютной комнатке.

Когда Николашка подошел к своему легату, он увидел уже привычное, всем знакомое лицо Пачино: полное сил, задора и явно придумавшего новую, очень забавную каверзу своим врагам и недругам.

– Какие дела, командир? – сразу взялся за дело ординарец, но так же быстро и сменил интерес. – Ухты, вот так дрянь! Это что за мерзость у тебя такая? Она странная. Я чувствую в ней угрозу, выброси каку, Алекс, это нехорошая штука.

– Сам знаю, Ник, а что ты чувствуешь?

Ник подошел вплотную и внимательней взглянул на ленту в коробочке в руках легата. Вдруг он посмотрел на Лешку странным взглядом и резко попросил:

– Закрой! Коробку закрой!

Зубриков четко исполнил команду. Она вообще прозвучала не как бытовая просьба, а как команда воина воину в бою. Ник немного постоял, словно прислушивался к округе и себе, и улыбнулся улыбкой хитрой и злой:

– Открой!

Легат открыл коробочку.

– Закрой! – спустя несколько мгновений скомандовал ему ординарец.

– Я те чё, опенклозер? «Открой-закрой-открой-закрой», ты что начухал? Колись, мерзкий мурзилка, – приказал сам заинтригованный легат.

– Она меня меняет. Ну и поганая штуковина, – уже не улыбался Николас. – Она меня к тебе меняет. Когда открыта, мне тебя обнять хочется – как отца, всякое такое, как в детстве, но это неправильное, не моё, ты понял о чем я. Откуда у тебя эта мерзость. Выкинуть надо её в канал.

– Мне её Нерезза подогнала, и выкинуть я её не могу. Пока, – признался Пачино.

– Я её убью, – просто констатировал факт Ник.

– Не надо убивать девочек, даже таких поганок, – спокойно запретил операцию легат. Потом он кивнул ординарцу на постель и сам присел на неё, удобно устроившись перед тем, как все рассказать другу. – Старые либрадоро решили, что без нас легко обойдутся. Колизей построят. Плохая мысль, хорошая для них, но плохая для Атлантиды. Не надо им мастерство мечного боя развивать. Пусть как прежде мастерами личными обходятся. Ты отменного мастера ухитрился положить.

– Повезло, – честно признался Ник. – Он меня чуть не прикончил. Мне повезло.

А дело было прикольное, вот уж прикольней не бывает, пришлось приколоть троих отменных мастеров фехтования, которые славились своим искусством на всю Венецию. Ник первым насобирал на себя вызовов. Но он был в своем праве и просто прибил пару недоумков содомитов, и парочку недотеп борзых сынков читтадини покалечил. С молодыми он осторожно провел бои – чего смеяться, он был убийца, а они сосунки. И вышел тогда скандал – отцы платили золотом, мальчики учились фехтованию и что? Приезжая шушера телохранитель всех их ставит в интересные позы! Мастер Антонио Баффини решил навести порядок, восстановить репутацию. И вышло некрасиво – убил его Ник на поединке. Правда сам еле увернулся – все видели – чудом только ухитрился увернуться телохранитель, и почти случайно убил мастера. Но мальчики легата решили навести немного баланса, и пару других самых лучших мастеров подвели к порогу Смерти ловко, красиво там все обставили – прибавилось работы мастерам дознания ди нотти, когда они расследовали парочку убийств. А резвые парни легата Алекса внесли в картотеку инструкций еще пару пунктов: мастеров фехтования аккуратно изводить по всей Европе – не надо европейцам этого, не надо лишних знаний. Короли и знать пусть учатся мечом махать, а обычным аристократам – не надо. Обойдутся одними солдатскими и простыми рыцарскими приемами своих родственников и друзей.

– Это они решили тебя убить. Нас перерезать, все наше себе прикарманить, ловко, молодцы, – улыбнулся Николашка. – А с Фаворити делла Морте они сделают просто. Не надо им всякой дури паучьей. Они своих мальчиков будут против слабых противников прогонять. Все равно там по лезвию клинка пройтись придется, поцеловать пальчики Госпожи. Ох, хитрые мерзавцы. Это как в картине «Гладиатор» – отравить бойца и выставить против слабого сыночка – мерзкие рабовладельцы и торгаши!

– Ох, ты ж ёжики в лесу, ох и козлики в горах, а ты хорош! Моя школа, – самодовольно улыбнулся Лешка и принялся рассказывать новый план действий. – Есть одна идея! Есть у нас одна идея – мы им то, что в Париже не доделали, подсунем. Белого слона! Они замаются дукаты зарабатывать, чтобы справиться с содержанием нашей хитрой пакости.

На все просьбы Николаса рассказать ему подробности Пачино отговорился только распоряжениями команде ординарцев:

– Хитренький какой, все ему расскажи – сам думай. До утра спокойно развлекайтесь, завтра в бой. Утром сели с парнями в гондолу и домой, на Повелью, там ждете меня. Если все пойдет по худшему варианту и вас убивать приплывут – никаких глупостей! Заперли поместье, и по подземному ходу скрылись – там на лодки и на побережье, на каракку и в Атлантиду. Но я постараюсь – всё выйдет как надо! Думать буду, думать надо. Иди отдохни, Ник. Утром я с советом разгребу косяки и сматываемся – пошалим с капитаном нашим, достала Венеция. Тупые они, хоть и правильные, но надоели уже своими простыми вторжениями в нашу жизнь.

И Пачино еще немного порассуждал, прикинул варианты и всякие важные и первостепенные доводы в своих рассуждениях, прилег и заснул до утра. Не хотелось ему напрягать венецианскую стражу – не надо лишний раз к Повелье внимание привлекать, а то повадятся кататься на остров, там и все страхи начнут пропадать, если не станет никаких последствий от визитов всяких надоед.

Утром он проснулся, улыбнулся солнышку, перекусил в компании девочек и без всяких глупостей отправился в район Дукале, дворца дожей, где его и приняла под белы рученьки довольная команда арсеналотти. Пачино на этот раз не дурил, дел было много на день запланировано, дорога предстояла неблизкая, поэтому тихо и скромно прошел под конвоем к одному из кабинетов, где и увидел ответ на старый вопрос: «А судьи кто?»

Ночью Лешка понял, что зря так обострил одновременно в нескольких направлениях, тем самым, поставив себя в положение окруженной стороны. На него с нескольких сторон насели противники, а поддержка, была только с двух сторон. Но это была никчемная поддержка. Его новые торговые партнеры бросят его сразу, пригоршня дукатов не стоит спокойствия и величия Серениссимы. А благородные матери либрадоро – что с них? Женщины нелегкой судьбы, что поделать, до феминизма им еще четыре сотни лет жить и терпеть. Потерпеть надо, да и глупости это! Птички в золотой клетке. Тихие. Грустные птички в золотой клетке. Подумаешь, какие ущемления прав и свобод у несчастных благородных венецианок! Мало веселья и секса и мало супружеского внимания – глупости какие. Не в монастырях живут – могут и со служанками шалить и вообще, зря и недостойно воображать, что женщины прикроют спину воину в бою. А тарантийцу предстоял бой. Аль Пачино к нему подготовился. Венец Венеры он не стал повязывать на голову – хоть и волосы уже отросли значительно, почти до лопаток, и все не было времени укоротить до плеч свою черную гриву, хоть и было какое-то неосознанное желание, тяга какая-то пристроить ленту на голову. Но Зубриков медитировал. Тупо сел в уголке и почитал мантры восточные – а дело это он со старых времен знал и уважал, ему, странному психу берсерку, помогало. Вот и на этот раз отпустило. Ленту он все же достал из коробочки и повязал на запястье правой руки. Неизвестно, это сила волос Венеры флюиды распускала, или виновник своим поведением потрафил стражникам, но арсеналотти улыбались Пачино как старому знакомому, и даже подмигнули несколько раз: «Не бойся, дуришка, нашалил – готовь кошель. Расплатишься и на свободу с чистой совестью».

И компания отцов семейств во главе с Франческо Фоскари вели себя странно. Дож сразу выразил свое осуждение поступкам апулийца. Мол, так нельзя! Он ведь не апулиец теперь, а почти читтадини – претендент на гражданство Сиятельнейшей Венеции, а он такой нехороший, такие гадости вытворяет. Злом платит за предоброе! И забавно было видеть Лешке, как менялось выражение глаз и лица у этого прожженного политика, жестокого убийцы и коварного интригана, расчетливого торгаша и умудренного опытом десятков лет работы бюрократа, – стоило Лешке вякнуть только пару никчемных слов в свое даже не оправдание, а так – для поддержания беседы. С каждым словом Пачино словно несколько морщинок разглаживались на суровом лице дожа, и бледность проходила и окрашивались румянцем щеки, и тонкие губы прибавили крови и ожили. Даже глаза прибавили яркости и стали сверкать грозно, но не страшно своей небесной синевой – на сцену вышел добрый дедушка, который совсем не страшно журил напроказившего внучка за его проделки. И либрадоро не шуршали злобными змеями и пауками – стали покашливать снисходительно и бурчать нечто бодрое, поддерживая слова дожа, но, казалось, подбадривая виновника ранней утренней неурядицы: «Не боись! Дож ребенка не обидит!»

«Работает проклятая штуковина! Опасная дрянь, надо от неё поскорей избавиться!» – подумал Аль и, дождавшись дозволения вести разрешенные речи, принялся ковать железо, пока был самый пыл жар:

– Во всем согласен, с вами мужи Серениссимы. Вот она мудрость Светлейшей, помочь советом заблудшему шалуну и глупцу. Я ведь хотел как лучше, а получилось как всегда. Давайте по порядку: я осознал. Непорядок замутил с куртизанками. Так нельзя, это получается, что мое скромное мнение влияет на молодых венецианцев. А это значит, что  куртизанки поняли, что им лет через пять – кранты – молодые отцы семейств либрадоро на них не потратят ни дукатика. Это неправильно! Во всем надо умеренность и сдержанность хранить! Чтить достоинство матерей Венеции – это святое. Я прошу прощения у присутствующих, если случайно задел чужие семейные интересы. – И в этот момент Лешка посмотрел на Фоскари и улыбнулся: «Классный он дядька, и жена у него красавица и совсем не злая лицом, а строгая тетенька Катарина. Но прикол потешный! Забавно звучит «дож», но «догаресса» – это совсем несуразно и немного даже как-то по собачьи».

– Я все осознал и готов исправиться и предлагаю вашему достойному вниманию свой ценный план! Это великое дело! Это во славу и к чести и достоинству Серениссимы, и прославит Светлейшую Императрицу Средиземноморья на долгие века!

Аль Пачино замолк и наслаждался моментом славы. Все присутствующие были не на шутку заинтригованы, всем уже плевать было на его вину и всякие мелочи. Всех интересовало только одно – что еще задумал этот, несомненно, маэстро в деле хитроумных выдумок и прожектов. И маэстро каверз и прохиндейства не разочаровал своих недругов:

– Венеции нужен театрон!

И Леша стал внимательно наблюдать за поведением умнейших мужчин этого времени. И они его не подвели. Первым кивнул с пониманием головой Николо Дзорци:

– Ага. Древние забавы Рима и Греции. Это интересно. В великой империи всё служило интересам империи. Эх, нет с нами Марко Бадори! Помните, его фамилия неоднократно просила помощи в подобном проекте? Они очень много времени в Константинополе работают. А вот там традиции Рима и древней Греции сильны. У них есть такие театроны, забава довольно милая. Но я так понимаю, что молодой Пачино понимает кое-что важное.

– Молодой Пачино понимает в этом деле толк, – заверил всех присутствующих Аль и принялся развивать идею. – Посудите сами. Прежде всего, мы построим великое строение, достойное Сиятельной – ведь в него будут вхожи гости со всего света! Которые разнесут молву о славе Венеции по всем своим скромным грязным закоулкам. На этой стадии великого проекта мы, несомненно, оживим экономику столицы. Дворец дожей, как я слышал, и как сам ясно вижу, практически закончен, нет предела совершенству, но мы все понимаем, что украшение дворца это дело мастеров редчайшего таланта. Мы не дадим лентяйничать венецианцам и дадим им новый фронт работы – основная масса поцци и мурри – все строительные цеха снова получат загрузку по полной программе! А какие новые значительные поставки материала предстоят... я сам строил дом – это дело оказалось очень хитровывернутым в Сиятельной, свои тонкости, своя великая особенность есть у нашей красавицы. Продолжим о важном. А вот мы построили величественное строение, и что?

Все продолжали внимать ему, как бандерлоги мудрому Коа, свивающему в танце хитросплетения колец и выверты помутняющие разум. И наш хитроумный змей их не обидел:

– О Высшем! О самом Высшем будем мы вести дозволенные речи в этом театроне. Прежде всего, мы сможем восславить деяния Спасителя и святого Марка, мы сможем прикоснуться к благодати! Это же такие перспективы. А что вы скажет о мастерах со всего мира, которые на коленках будут вас умолять дать им право написать работу, в которой будут воспеты самые славные, самые достойные деяния ваших предков! Ха, да мы такие конкурсы устроим, что им всем придется попотеть – но Венеция получит лучшее – история ваших домов, ваших славных предков  – ваши личные дела, основателей первого великого театрона Серениссимы – когда-нибудь будут воспеты на века. Хотя скоро предстоят и волнения с миланцем, неугомонный он типус. Мы ему покажем! Это будут славные страницы истории в летописях Венеции. Но! Не отвлекаемся. Вы осознали отцы-основатели? Это какие перспективы!

Они осознали, это было понятно и приятно, это было значительной прибавкой к тем прибылям, которые все намеревались получить с дела большого строительства – а строительство предстояло неслабое, на десятилетие можно растянуть, и нажиться очень приятно. Франческо Фоскари лучился изумлением и удивлением: «Я точно буду прославлен в веках. Потому что дож в этом деле всегда впереди всех. Хоть это всего лишь мирская слава, но и она хороша, ничто не мало для Фоскари!»

Но неугомонный Пачино раскрывал перед ними всё новые страницы своего многомудрого проекта, у него много чего было напридумано в деле Ренессанса:

– А кто у нас будет воплощать славные работы мастеров слова? Кто у нас мастерицы и главные претендентки на роль служительниц нового великого храма искусства? Да! Я не забыл о них! Я не брезгую куртизанками – я просто хочу указать им их достойное место. И вот в этом деле им самое место. Их таланты раскроются в новом свете – на службе Великой Императрице. Их чистые голоса воспоют ей славу, их неувядающая и соблазнительная красота станет достойным дополнением к тем изысканным костюмам и декорациям, которые мы найдем. И кстати, именно от вас, дорогие либрадоро, потребуется оказать помощь в постановке – спонсор это важно, это достойно и накладно. Spondeo est pater Prospero – Спонсор отец успеха! Но! Потратить свои дукаты на дело прославления Серениссимы – это вам не парочку новых колечек и ожерелий своей зазнобе прикупить. Простите, опять я за свои глупости. У каждого свои недостатки, кто не без греха, вы продолжите украшать своих красавиц, но ха-ха, вашим сундучкам придется изрядно похудеть. Вы понимаете меня? Вы ведь понимаете, когда траты выгодны и есть, прежде всего, дела выгодного вложения золота в новый оборот.

И все похихикали и покивали головами, такое дело они понимали.

– Вы получите новое развлечение, великое, дополнительное славное времяпровождение к своим часам отдыха от дел. Отмечу, что в данный храм Мельпомены, который будет восславлять чистое и высокое будет уместен для посещения и нашим почтенным матронам. И вы еще меня помяните недобрым словом, потому что на фоне остальных гражданок Венеции вам придется позаботиться о том, чтобы ваши супруги выглядели соответственно вашим родам. Вашей чести. Театрон это не церковь, это цивильное место, в нем должно быть и выглядеть соответственно своему положению в обществе.

И вот ещё забавное я придумал. Во всем гармония и умеренность проявим. И мы возглавим разбор ненужных ссор и склок между нашими куртизанками, ведь они часто переходят границы, нехорошие девочки и ядом балуются, ай-яй-яй. Вы только представьте себе, мы станем проводить ежегодные конкурсы красоты, смотр лучших куртизанок – и не только Венеции! Они будут показывать свои многочисленные таланты – без всяких глупостей, приличные таланты и умения – а вы создадите строгую и беспристрастную комиссию, чтобы их судить и выбрать по итогам состязания победительницу, я не знаю еще, как назвать этот титул «куртизанка года» это несолидно, вам задача придумать название титулу. И надо придумать переходящий приз – этакую не корону, но некий венец, украшенный драгоценностями, чтобы его ежегодно передавать новой победительнице конкурса ума, таланта и красоты. Но вы соображаете главное? Мы всех допустим! Пусть приезжают флорентийки, хотя у них попки толстоваты. Ждем в гости и миланских куртизанок, у них проблемы с зубами – вода там у них в Ломбардии нехорошая какая-то, все болезни зубов от воды, мне так мой врачик, дотторе Стефаниус говорил. Да пусть хоть из Арагона и Константинополя, и даже Фламандии, и вообще со всего света прибывают конкурсантки. Главное – от их стран попросятся в вашу комиссию – чтобы вас ограничить и чтобы своих вытаскивать и поддерживать. Вот оно – «они попросятся» – а значит Светлейшая получит новые рычажки влияния на всякие страны. Они получат свое место в комиссии, но заплатить придется. Как вам такой фокус-покус?

– Вот это очень толково придумано, это очень грамотно ты придумал, – сразу признал дож, выразив всеобщее мнение и поддержку такому обороту в новом деле.

– Я там еще кое-что продумал, – признался скромно наш прохиндей. – Но оставил и вам место, где можно развернуть свою фантазию и найти особо ловкие замыслы – всё к пользе нашей столицы. Замечу главное – «Ла Скала» – вот единственное достойное название для театра Сиятельной Венеции...

– Причем тут лестница? – не понял его Фоскари. Ведь «scala» переводилось, прежде всего, как «лестница».

– Как вы не понимаете! Это же «Лестница в небо», – сразу взвился огоньком возмущения над такой глупостью собеседников Аль Пачино. – Искусство – это к высшему обращение, понимать надо! И лестницу обязательно пристроим, там проект надо особый. Что вы меня путаете! Я думаю. Мне надо с мастером Брунеллески посоветоваться, я не знаю даже, у него немного зажатая смелость творчества, можно и с Донателло перехрюкать, но он хоть всего на девять лет моложе своего патрона, тоже тупой как миланец, хотя флорентийской закваски, думать надо! Театр построить это вам не в корыте пукнуть!